Серый алхимик (Глава 1)
Название: Серый алхимик
Фэндом: Гарри Поттер
Аннотация: Попаданец в юного Северуса Снейпа. Канон не знает, да и что там знать можно? Шестидесятые годы на дворе! «Биттлз», «Роллинг Стоун», культурная и сексуальная революция, война во Вьетнаме, движение хиппи. А что в мире магов? Усиление влияния Волдеморта, раскол общества, фанатичный расизм и ожидаемая гражданская война.
Сможет ли новый Снейп стать ложкой мёда в этой бочке дёгтя или его судьба — повторить жизнь оригинала?
Жанр: фанфик, магическая академия, попаданцы в магические миры
Теги: жестокость и насилие, драма, магия, повседневность, попаданцы, магическая академия, становление героя, от слабого к сильному, смерть второстепенных персонажей.
Глава 1. Прежняя жизнь
Дед говорил: «Война не спрашивает, готов ты или нет». Тогда, пацаном, я не понимал этих слов. Думал, дед просто любит поумничать после второй рюмки. А теперь, сжимая лямки рюкзака потными ладонями, вспоминал его лицо — изрытое оспинами, с выцветшими глазами фронтовика. «Смерть — это дверь, внучок. Приходит не тогда, когда её ждёшь, а когда о ней забываешь».
Странно, как работает память. С чего я вообще это вспомнил?
В «буханке», трясясь по разбитой дороге среди таких же мужиков с тяжёлыми взглядами, я думал совсем не о том, что меня ждёт. Думал о детстве, о деде, которого больше нет, о собственной жизни и нелёгком пути, который забросил меня в «здесь и сейчас».
«Буханка» подскочила на очередной яме, и чьё-то плечо больно ткнулось мне в рёбра. Мужики молчали, каждый варился в собственных мыслях. Кто-то нервно теребил молнию на куртке — металлические зубья тихо позвякивали в такт тряске. У водилы играла тупая залипающая музыка, превращающая мозги в кисель.
Контрольно-пропускной пункт встретил нас запахом хлорки, машинного масла и казённой строгости. Серое здание, будто сошедшее со страниц советских фильмов, только вывески поновее. У входа стояли автоматчики со скучающими лицами в полной выкладке. Один зевнул, прикрыв рот кулаком. Видимо, для них мы были очередной партией «свежего мяса», как испокон веков называли новобранцев.
Сумки сложили в ряд на длинном металлическом столе — обыск на предмет запрещёнки. Звук расстёгиваемых молний слился в какую-то меланхоличную мелодию.
— Алкоголь, наркотики, телефоны и резиновые дилдаки не приветствуются на территории нашего заведения! — хорошо поставленным голосом сказал мужчина в военной форме.
Уже известная информация, хотя «самые хитрые» найдутся везде.
— Да это же витамины, — суетился юный «призывник», стоящий передо мной. — У меня справка есть! — тряс он бумажкой перед носом офицера.
Железные пуговицы снятой им куртки звенели о металлический стол — тинь-тинь-тинь. Кто-то сзади хрустнул костяшками пальцев. На облупившейся стенке тикали старые часы — один в один такие же видел в поликлинике, где когда-то работал. Время здесь тянулось, как в очереди к терапевту.
— И как тебя, болезненного, пропустили? — риторически спросил паренька сотрудник, подкинув коробок какой-то дряни в руках. — В санчасть. Семён, проводи.
Юноша покраснел, засунул отданный коробок обратно в карман и поплёлся за конвоиром. По походке было видно — сдуется через неделю. Таких я видел в больнице: мамочка всю жизнь оберегала от сквозняков, а теперь он думает, что витаминки помогут стать солдатом. Впрочем, может, и помогут — если психологически не сломается раньше.
И вот моя очередь.
К счастью, при мне из запрещённого было только неумение фильтровать базар. Пока сотрудник методично перетряхивал мою сумку — каждую вещь откладывал отдельно, как следователь улики, — я от волнения начал нести чушь. В такие моменты мой язык живёт отдельной жизнью.
Офицер остановился и внимательно на меня посмотрел. У него были усталые глаза человека, который каждый день видит одно и то же. Горло от болтовни у меня пересохло; с трудом сглотнув, подумал, что сейчас будут ругать. Возможно, даже ногами.
— Что, острый? — в его голосе послышались нотки любопытства, а не раздражения.
Мысленно смирившись, я приготовился к разносу, но офицер неожиданно усмехнулся.
— Главное, что не тупой, — кивнул он, складывая мои вещи обратно. — Остряки здесь приживаются лучше. Иди.
Сердце застучало в нормальном ритме. Первый экзамен, оказывается, сдал — сам не зная как.
Впрочем, я быстро заметил, что, в отличие от инструкторов, офицеры этого замечательного заведения отличались редкой вежливостью. Например, когда мне выдавали форму и я попытался тут же её примерить — позабыв, что за спиной скапливается очередь, — один из сотрудников, выдававших снаряжение, спокойно поинтересовался:
— Рядовой Веденский, скажите, вам нравится, когда на вас ругаются матом?
Вежливость, которая не встречается в государственных больницах, где мне ранее довелось работать. Впрочем, жизнь меня вообще много где помотала… И везде приходилось сталкиваться с максимально обсценной лексикой. Последнее место, где я ожидал услышать что-то иное, была армия.
В общем, мне сразу расхотелось доставлять малейшие неудобства этим достойнейшим людям, так что быстро отошёл в сторону, изучая выданное: две хэбэшные робы, пара сапог, термобельё, здоровая сумка литров на сто, пахнущая брезентовой пылью. Лёгкая, пока пустая, но что-то мне подсказывало: скоро сумка будет тянуть плечи вниз так, что захочется выбросить её ко всем чертям.
Отходя в сторону, люди переодевались в новое. Я не стал исключением. Хэбэшка пахла складом и чем-то химическим — видимо, пропиткой от насекомых. Грубая ткань царапала кожу, но сидела плотно, по размеру. На ощупь — вечная. Такая форма переживёт и меня, и моих детей, если они у меня когда-нибудь будут.
Сапоги оказались тяжелее, чем я ожидал. Натянув их, почувствовал себя неуютно — будто нацепил лыжи в первый раз. Кто-то рядом вполголоса ругался, пытаясь засунуть ногу в явно малой размер.
После нас построили и зачитали приветственную речь. Дескать, да, мы все неумехи, но раз выбрали путь защиты родины, которая нуждается в столь мужественных солдатах, то каждый быстро научится держать в руках автомат.
И не сказать, что каждый прямо-таки мечтал о подобном, но выбора… Сука, да был он, этот выбор! Каждый из присутствующих, включая меня, мог здесь НЕ находиться. Способов хватало, всё-таки не по призыву сюда попали, а сугубо добровольно. Все. Включая меня. Кто-то — за деньгами. Кто-то — из патриотических побуждений. Кто-то — под напором родственников, пропаганды, желания сбежать от задолбавшей работы, семьи, осточертевшей жены и дебилов-детей. Всё как и везде, всё как и всегда.
Дальше «добрый» офицер покинул нас, и ему на смену вышел инструктор. Инструкторы здесь не были вежливыми от слова совсем, что он тут же доказал, открывая нам глаза на место, где все оказались. Нет, эта речь не была похожа на легендарное «вы все говно», но общую суть передавала примерно так же.
После его длинных и совершенно не вежливых слов я свято уверовал в то, что на территории лагеря придётся протаптывать себе тропинки, носком ботинка отбрасывая в сторону выбитые прикладом зубы и отрубленные сапёрной лопаткой пальцы тех, кто плохо себя ведёт.
Но так вышло, что все вели себя очень хорошо и выбитых зубов я так и не узрел. Разве что слухи ходили про какого-то дегенерата, который обидел местного кота. Вроде как за обосанный спальник или сапог придурок отхерачил котику хвост сапёрной лопаткой. За это идиоту отрубили руку. Но так это или нет, никто не знал. Понятно было лишь, что котиков здесь любили, и любому, кто посмеет им навредить, будет очень тяжко.
* * *
— Глянь, Док, Хоббит снова свои таблетосы жрёт. Их ведь забрали у него, нет? — толкнул меня Дядя Федя, уже немолодой лысеющий мужик. Прозвище приклеилось, потому что есть собака, Шарик, а имя у него Фёдор. Был поначалу Дядей Фёдором, но потом сократили. Впрочем, возможно ещё и изменится, всё-таки пока только неделю проходим обучение, как дальше будет — неизвестно.
— Это уже не те, — прищурился я, оглядывая невысокого паренька с очень волосатыми ногами. Он методично разжёвывал белую таблетку, глядя в пустоту. Челюсти работали механически, как у жвачного животного. Зрачки — булавочные точки. — Те у него конфисковали в день приезда.
— Так ему же потом новые прислали?
Я почесал затылок и пожал плечами.
— Может, антидепрессанты какие. Или витамины для поднятия боевого духа.
— Главное, чтобы не для потенции, — фыркнул Федя.
— Раз жрёт так открыто — значит, можно, — добавил я.
Хоббит поймал мой взгляд и улыбнулся — широко, неестественно. Мороз пополз по коже.
— А я бы всё равно инструктору сообщил, — протянул Федя, сложив руки на груди.
Он, как и я, терпеть не мог наркоманов. Это у нас общее, ещё со «свободной» жизни. Хотя каждый пришёл к этому по-своему. Я — через школу девяностых и универ двухтысячных, а он… судя по редким словам, кажется, у него кто-то из близких сидел на хмуром. Давно ещё.
Когда я видел подобные сцены потребления химии, сразу вспоминались картинки из детства. Мой район. Притон в соседнем доме. Герыч, кокс, разная бодяга. Старшие рассказывали, «меню» было большим. Во дворе вечно тусовались нарики — на скамейках, под кустами. Валялись вповалку, никакущие. В подвалах жили, лёжки устраивали. Некоторые, особо мразотные, даже втыкали иглы от шприцов в перила подъездных лестниц, чтобы заразить кого-то из случайных прохожих своими многочисленными болячками, гепатитом или СПИДом.
Хер знает как я сам не откинулся. В то время, казалось, вообще все на чём-то сидели. Во дворе ребята нюхали «Момент» в пакетах, помирали пачками. И, по-моему, больше было девчонок. Иные школьницы за дозу были готовы дать хоть куда. Отсосать за пачку ментоловых сигарет — легко. Половина девок из выпускного класса ходила с пузом. Ну, если доживала до этого дня.
В шестом классе в мой дом на третий этаж переехал барыга. И если ранее нарики хотя бы тусовались только на улице, то теперь «жизнь» творилась прямо под носом. Подъездный замóк, конечно же, не спасал — дверь выбивали вместе с косяком. Каждый выход в подъезд напоминал, сука, квест. А на улице на скамейках, у помоек, под деревьями валялись молодые парни и девушки в состоянии лютого прихода: слюни, сопли, иногда пена, стеклянные глаза и синие морды. Пока до школы идёшь, с десяток точно увидишь.
Помню, весной уже завтракал как-то у окна, смотрел на улицу и вдруг увидел белый сугроб. Подумал: странно, вроде солнечная сторона, растаять уже всё должно было. Потом, когда вышел, посмотрел, а это, мать его, ни хера не сугроб — здоровая куча белых шприцов. Ссаные нарики всю зиму бросали их в плюс-минус одно и то же место, вот и набросали за полгода.
Знатно я от этой картины охренел. Увидел проблему в масштабе, так сказать.
— Док, ты чего завис? — голос Феди вернул меня в казарму.
Я моргнул, отгоняя картинки из прошлого.
— Да так, вспомнил кое-что.
— Плохое?
— По-разному бывало, — признался я.
И это в самом деле было так. Жизнь — дерьмо. Хотя мы тогда относились ко всему подобному относительно нормально. Другого не знали. Думали — норма. Ха, у нас, мелких, даже бизнес свой был. Идёт чувак за дозой, несёт какую-нибудь технику, а ты его во дворе ловишь и покупаешь её за бесценок, но дороже, чем барыга даст. Так у меня в девятом классе видак появился, телек, приставка восьмибитная.
Потом всё понемногу наладилось, но и по сей день, бывало, приезжая в свой район, то и дело ловил флэшбеки: вон там труп нарика валялся; около того подъезда мужика завалили из двустволки, три года его кровь на бетоне видна была; в том подвале трое от передоза сдохли и через год там бомжа сожгли; там дохлый барыга лежал; на крыше этого дома нашли двоих из параллельного класса — с пакетами на голове. А вон там младенца в мусорке откопали — спасли, кстати, но мать не отыскали.
Вздохнув, я оборвал поток воспоминаний. Странно, как армейская жизнь заставляет вспоминать то, что казалось давно забытым. Может, потому, что здесь тоже своя война идёт — только с собой.
— Идём, — тронул я Федю за плечо. — Пора на стрельбище. А то инструктор опять орать будет.
* * *
— Заряжай! — раздавались приказы.
Стрельбище встретило запахом пороха и раскалённого металла. Солнце припекало так, что форма прилипала к спине, в глаза летела пыль от чужих выстрелов. Где-то справа активно матерились — видать, достали постоянные промахи.
— Заряжай! — рявкнул инструктор.
Я вжал приклад в плечо, ожидая, что отдача снесёт мне голову. В детстве насмотрелся боевиков, где от выстрелов героев откидывало назад метра на два.
Тра-та-та-та!
Хер там. Пулемёт Калашникова стрелял мягче швейной машинки. Михаил Тимофеевич знал своё дело — сделал оружие простым как табуретка.
— Быстрее, долбоёб! Дави пальцем! — инструктор стоял за спиной, и от его крика звенело в ушах.
Потные ладони скользили по металлу. Стреляные гильзы сыпались на сапоги, обжигая даже через них. Кто-то слева кашлял от порохового дыма.
— Ты что, совсем еблан?! В покрышку стреляй!
Криво усмехнувшись, я сделал поправку.
Тра-та-та-та!
Утерев пот со лба, я задумался, о чём думает инструктор? Точнее, все эти инструкторы, которые ходили мимо наших рядов, то и дело раздавая указания. Небось о том, что «этот долбоёб даже защёлку от короба найти не может — и это на пулемёте Калашникова!»
Справедливо. Ещё и жара эта. И ссать охота…
Сегодня я немного смухлевал и попал сразу на две отработки. Вначале пострелял с РПГ, после которого, по идее, должен был направиться со своей группой на «теорию», где нас обучали разным военным штучкам. Вместо этого, слившись с пейзажем, пробрался к мужикам, которые отрабатывали стрельбу из пулемётов.
«Наверное, всё-таки нужно было посетить сраное занятие по теории», — думал я, потому что в душе не чаял, как запихнуть пулемётную ленту в короб. По этой же причине я не знал, что моя игрушка любит длинные очереди, а не пижонские отсечки по четыре-пять патронов, отчего попытки стрельбы подрывали тонкую душевную организацию инструктора, который делился с нами хитростями ведения войны.
К счастью, товарищ Калашников поработал на славу, сделав всё настолько интуитивно понятным, что мне хватило всего трёх «заряжай, долбоёб», чтобы научиться сей хитрости и зарядить-таки пулемёт грёбаной лентой.
После короткого перерыва, где один из ребят негромко указал на мои ошибки, я осознал стратегическую хитрость и к повторной стрельбе приступил куда более грамотным специалистом: начал выдавать длинные очереди, отправляя всю пулемётную ленту за один раз.
Сам не заметил, как остался на полигоне один. Не считая инструктора, само собой.
— Последний? — осмотрелся он. — Хорошо, бери пулемёт и тащи вот сюда…
Девять килограмм железа повисли на плечах, как мешок с цементом. И это без патронной ленты, которая, если на двести, увеличивала вес ещё на шесть кило! Вроде кажется — не так уж и много, но это, сука, только кажется! Как эту хрень таскают в бою — ума не приложу. Наверное, нужно родиться пулемётчиком, как рождаются альпинистами или дальнобойщиками.
Инструктор смотрел, как я пыжусь с его игрушкой, и явно думал что-то нелестное про меня, мою мать, отца и всю колею предков, которые даровали мне нынешние гены. Хотелось оправдаться, сказать, что я не слабак, просто не привык к таким нагрузкам. Но инструкторам не оправдываются — они этого не понимают.
Тягая тяжеленный пулемёт, я думал о том, что каждому в этой жизни находится своё оружие. Кому-то автомат, кому-то слово. А кому-то — просто умение слушать.
Казарма встретила привычным набором запахов: пот, сушившиеся портянки, дешёвая туалетная вода и что-то кисловатое — видимо, кто-то прятал еду. Металлические кровати скрипели под весом натруженных тел. У окна Муха негромко напевал что-то под нос, начищая сапоги. За эту привычку — напевать, а не чистить, — он и получил своё прозвище. Потому что голос, сука, прокуренный и хриплый, вот и ощущение, что жужжит под ухом.
Кефир с Глобусом сидели на нижней койке, разложив между собой потрёпанную колоду. Карты были видавшие виды — углы помяты, рисунок местами стёрся до основы.
— Где потерялся, Док? — покосился на меня Кефир.
Этот своё прозвище получил, когда на второй день, во время разговора, упомянул, что лучше бы выпил кефирчику вместо чая. Или тем более водки. Этого хватило. Я же… всё проще. Когда-то работал санитаром в больничке, и это оставило свой след.
— Там и сям, — потянулся я, падая на койку.
— …и я её послал, — закончил Гугл, звонко хлопнув в ладоши.
По его интонации я понял: проблемы семейные. В армии все становятся психологами поневоле: когда мужики собираются вместе и им некуда деться, они начинают говорить о том, о чём дома молчат.
Впрочем, оно и правильно, лучше о бабах, чем о том, куда нас закинет после не слишком долгого обучения.
Не став забивать голову, я развалился на жёсткой койке и попытался уснуть. Сон долго не шёл, так что лежал, слушал, как остальные сопят, ворочаются, тихо разговаривают друг с другом.
Думал обо всём на свете, а за окном что-то шуршало — может, тот самый кот, которого здесь так любят. А может, просто ветер в сухой траве. До подъёма оставалось часов шесть.
Завтра снова стрельбище, снова инструкторы будут кричать, снова будем учиться убивать. Или выживать. А может, это одно и то же.
Вспомнился баянистый анекдот про деда, который работал художником в НКВД, во времена Сталина. Рисовал надпись «Хлеб» на бортах грузовиков. Однажды он написал «Сыр», а Сталин увидел и говорит: «Пусть же в тебе, вредитель, дырок будет как в сыре!» И расстреляли деда из пулемёта. После такого перфоманса дед сыр не любил.
Тихо хихикнув себе под нос, я перевернулся на другой бок, ощущая, как после пулемёта ноют мышцы, и, неожиданно крепко уснул.
* * *
Сегодня на повестке дня стояла отработка штурма окопов. В лесу. Сука! Тяжёлый денёк…
Для нашего взвода — сборища самых разных типов, от вчерашних студентов до бывалых работяг — подготовили шикарную полосу, полную всевозможных препятствий, ловушек и всякого дерьма. Как бы не в прямом смысле этого слова, потому что, прыгая в «захваченные» окопы, я проваливался по колено в какую-то болотистую жижу. А прыгать иногда приходилось и с разбега…
Рядом постоянно ошивались инструкторы, минимум один.
— Куда прёшь, еблан?! — заорал знакомый голос из кустов, эхом отразившийся от деревьев. — На землю, сука! Тебя свои же шмальнут, кусок долбоёба! Не лезь в сектор огня! Ты «двести», блядь!
«Двести» — это труп. Пошло ещё из Союза. Потому что в то время определили на перевозку мертвеца вместе с гробом норматив в двести килограмм. Вот так-то…
А в массы аббревиатура пошла после замечательного народного фильма «Груз 200». Помню, знакомый рассказывал: когда ему было одиннадцать лет, мать принесла домой диск с этим фильмом. Причём ладно бы принесла, так она ведь ему говорит: «Серёжа, этот фильм очень жестокий, тебе нельзя будет его смотреть. Не вздумай включать, не смотри». И ушла из дома.
БАХ! — взрыв оглушил мгновенно, с силой великана ударив по ушам. Земля вздрогнула. Мир провалился в вату — только звон и привкус крови на губах. Инстинкт толкнул лицом в грязь. Холодная жижа хлюпнула под щекой, набилась в рот песком и гнилыми листьями. Руки сами нащупали автомат, пальцы побелели от судорожной хватки.
Где-то в голове заработал метроном страха: «Живой-живой-живой».
Твою же мать, опять ушёл в свои мысли и пропустил «самое интересное»! Инструктор — сугубо ради поднятия нашего боевого духа — подорвал рядом учебную хлопушку. Но то ли специально, то ли не рассчитав, ёбнул её слишком близко ко мне, едва этим не контузив.
Пиздец! Хлопушка, сама по себе, штука относительно безобидная, имитирует взрыв гранаты. А взрыв, в свою очередь, стимулирует мозговую деятельность, напоминая: занижай, сука, силуэт! Не прижимайся к своим, даже если очень страшно. Держи, блядь, дистанцию!
— А если бы это была настоящая?.. — пробормотал я, ощущая, как дрогнул голос. Рука крепче обхватила автомат, металл успокаивающе холодил ладонь.
Где-то справа раздался треск пулемётной очереди, эхом отразившийся от деревьев. Парни впереди пригнулись, один поскользнулся в грязи, с размаху упав жопой в лужу.
— Не ебланить, ублюдки! — разорялся инструктор. — Вперёд-вперёд!
Где-то каркали ворóны — мрачный саундтрек к нашим играм в войну. Периодически раздавалась стрельба. То другие инструкторы, как партизаны, заранее занявшие позиции среди леса и окопов, «помогали» нам ощутить себя в стихии настоящего военного столкновения. И я даже не мог искренне ругаться на них. Понимал, что так всё в реале и будет. Если не хуже.
Возле лица пролетела очередь, я снова пригнулся, распластавшись на земле. На зубах заскрипел песок. Блядство! Холостых патронов, как я уже узнал, было в обрез, поэтому в нас херачили боевыми.
Свинец реально летал над головами — я слышал, как пули с сочным «чпок» входили в сырую древесину бруствера и с противным шелестом срезали ветки где-то позади. Плотный жужжащий звук, кишки от которого сжимались в узел.
Так… соображай, башка. Соображай, сука тупая!
Я сместился вправо. Именно на это должен был намекать инструктор, если я правильно разобрался в ситуации. Уф-ф… во многом нужно полагаться на инстинкты, ведь если не успеешь вбить в подкорку мозга правильные действия, то в бою у тебя на это не будет времени, а значит, сразу станешь «двести».
Земля давила на рёбра так, что ощущался каждый камешек. Мерзко воняло прелыми листьями, порохом и собственным пóтом. Периодически я отплёвывался, но во рту всё равно стояла горечь.
Откатившись в сторону, я едва не завалился в уже «захваченный» нами окоп, но сумел выровнять клятые кувырки и прыгнул в него почти нормально, всего лишь облившись тухлой застоявшейся водой.
— Хоббит, ты чего?! — крикнул я, глядя на невысокого лупоглазого паренька, который блевал в углу. — Контузило?!
Он посмотрел на меня мутным взглядом. Жёлтые нитки слюны стекали с его подбородка. Руки тряслись так, что каска, за которую он держался, постукивала о деревянную обшивку окопа — тук-тук-тук, как дятел.
— Хуёво мне что-то… — сказал он дрожащим лихорадочным голосом. — Надо… заправиться…
Сблизившись, я зачем-то приложил тыльную сторону руки к его лбу, попутно ощутив мерзкий химический сладковатый запах, как от растворителя. Напомнило формалин из морга, где я периодически бывал по работе.
— Бля, ты же температуришь, — зло буркнул я. — Поутру же всегда спрашивают больных, чего не сказал?!
Это и правда было так. Каждое утро нас строили, а потом вежливо спрашивали:
— Больные, раненые, пидарасы, «пятисотые» в строю есть?! — и проходили мимо, пристально всматриваясь в глаза, словно ожидали увидеть там ответ на тайны вселенной. Хотя иной раз, особенно во время боя, там небось появлялось и побольше.
«Пятисотые», к слову, это дезертиры. Да-да, очередные «ласковые» наименования от наших инструкторов.
К счастью, в лазарете имелись антибиотики, потому что в реальном бою и наступлении — или обороне — зачастую из лекарств было лишь доброе слово командира.
— Нормально, — оттолкнул меня Хоббит. — Фух… сейчас всё будет нормально…
Вытащив свои таинственные таблетки, он выжрал несколько штук сразу из пузырька. Зрачки расширились уже спустя двадцать секунд. На лице Хоббита появилась улыбка. Он выскочил из окопа и рванул вперёд странно подпрыгивающей, неестественной походкой
— Ёб вашу мать, — выбрался я следом.
— Работаю! — орал Хоббит.
Я видел такое раньше. Под солями люди ещё и не то творили. Один придурок три часа мебель в квартире ломал, пока не вырубился. Но у того дебила не было в руках автомата…
Я пробирался следом. Полз, если точнее. Вжимался в любую складку местности, за кочки, за трухлявые пни. Пальцы скользили по грязи, цепляясь за корни. Автомат мешал, упирался прикладом в землю.
Щёлкнул затворной рамой — патронник пуст. Дерьмо!
На ходу, почти не глядя, снял пустой магазин, сунул за пазуху, достал новый. Засунул. Снял с предохранителя. Весь процесс — семь секунд. На войне — целая вечность. За это время можно умереть трижды.
И тут я осознал, что всунул другой пустой, даже не проверив его вес. Вот я долбоёб!
Признаться, лишь недавно врубился: тридцать патронов улетают вмиг. Пиздец как быстро! Не зря нас так дрючили и тренировали именно на скоростную перезарядку. Это, сука, придётся делать чаще, чем вспоминать бога, молясь ему, чтобы падающий с неба снаряд обошёл тебя стороной.
Тра-та-та! — над левым ухом. Я сильнее прижался к земле, ощущая, как кровь стучит в висках, одновременно слушая знакомый надрывный крик инструктора:
— Ты «триста», еблан! Всё, тебе оторвало яйца! Ори!
И я заорал. Не играл — орал по-настоящему. Потому что в этот момент представил, каково это — лежать с разорванным пахом в грязи где-нибудь на границе боевой зоны. А ведь… ха-а… я не первый, кто сюда записался. Были знакомые, прошедшие моим путём, чьи истории были мне отлично известны. Санёк с работы, например. Ему миной оторвало обе ноги. Три месяца в госпитале лежал, потом застрелился на гражданке.
— Док «триста»! — выдал я в момент, когда горло начало сипеть. — Док «триста»!
«Трёхсотыми» обозначали раненых. И это была та ещё морока. С другой стороны, у меня появилась возможность немного отдохнуть, когда меня оттащили к дереву. Напряжённые мышцы жаждали прийти в себя.
Я лежал на спине и смотрел в серое, мутное небо. Мелкий дождик капал прямо в лицо, смешиваясь с пóтом и грязью.
И… про меня забыли! Ребята быстро попёрли вперёд, где-то потерявшись. Через полчаса меня обнаружил инструктор, тут же передав сообщение по рации. Из леса раздался вопль другого инструктора:
— Долбоёбы! У вас раненый! Срочно эвакуировать!
Вскоре припёрлись Кефир и Глобус, долженствующие отбуксировать меня до заранее обозначенной точки эвакуации.
Кефир взял за руки, Глобус — за ноги. И потащили. Не несли — именно тащили: волоком, по камням и корягам. Броник задрался, форма порвалась, и каждый метр земля сдирала с меня кожу как наждаком. Я заорал, но парочка даже не дёрнулась.
— Кончай отыгрывать, Док, — проворчал Глобус, качая своей огромной головой. — И так нервы не на месте.
— Угу, — сипло и устало добавил Кефир. — Ты тяжёлый, как мой холодильник.
К большому моему сожалению, они всё делали правильно. В реальном бою на аккуратность времени не будет. Раненого тащат как получится — лишь бы быстрее. А если при этом он получит ещё десяток царапин — так то мелочи по сравнению с пулей в животе.
Но понимать — одно, а чувствовать, как с тебя сдирается кожа, — совсем другое.
Грёбаные мудаки, мать их за обе ноги!
Кефир пыхтел как паровоз, а Глобус бурчал:
— Не ной, Док, на фронте ещё вспоминать будешь нашу милую прогулку.
Но не успели придурки вернуться, как нам объявили о прекращении учений.
— На сегодня хватит, — махнул рукой ближайший инструктор. — Дальше в лесу мины для обучения сапёров, этого вам пока не надо.
Стоило ему нас покинуть, а мужикам худо-бедно поднять меня на ноги, как Кефир указал пальцем мне за спину.
— Это не Хоббит там?
Обернувшись, мы увидели болезного, который уверенным шагом, словно кто-то особо авторитетный послал его на хуй, херачил в сторону минного поля.
— Стой! — крикнул я.
Но Хоббит не стал ждать. Тогда мы, трое натуральных долбоёбов, бросились его спасать. Как-то… сами собой. Без мыслей, что надо позвать инструктора, что нельзя лезть в незнакомое место, особенно если старший сказал это не делать…
* * *
Военная часть, полигон, взгляд со стороны
— Ебланы, — курил инструктор, — шли плотно. Три двухсотых.
— А с тем пареньком? — нахмурившись, уточнил «добрый» офицер.
— Хоть бы хны, — криво улыбнулся инструктор.
Офицер закрыл ладонями лицо.
— Пиздец, — натужно выдал он. — Хуле, заполняйте бумаги. А мудака того на хуй гнать из армии. Нам такие долбоёбы не нужны.
— Так точно!
* * *