Голос в твоей голове. Глава 18.
Брок почувствовал, что его накрывает. Этот жест, такой простой и одновременно интимный, его имя, слетающее с этих красивых губ… остро захотелось податься Стиву навстречу, коснуться своими губами его, смять их в поцелуе, слышать, как его имя слетает с них в момент наслаждения… О, он бы сделал всё, чтобы заставить Стива потерять голову! Он сглотнул насухую, почти отдавшись порыву — и тут же почувствовал сильнейший ментальный пинок. Лин почти прошипела:
— Не смей!
Впервые с того момента, как в его жизни появилась Лин, Брок захотел поступить наперекор. И только та небольшая часть, что ещё осталась от здравого рассудка, не дала ему этого сделать.
Стив опустил ресницы, чтобы скрыть торжествующий блеск глаз. Реакция Брока, то, как у него на миг сбилось дыхание, как дёрнулся кадык и изменился запах… о, это было очень красноречиво! И то, что тот сдержался… Стив решил, что его это устраивает целиком и полностью: как бы ему ни нравился Брок, они знакомы лишь чуть более суток. И, если честно, Стив немного пугался интенсивности своих ощущений… пожалуй, это надо обдумать. И если Брок решится за ним поухаживать — ну, если в этом времени отношения между мужчинами рассматриваются как вариант нормы, то и это возможно, разве нет? — то он совсем не будет против. Он убрал руку — так, чтобы пальцы скользнули по руке Брока в едва заметной ласке и попросил:
— Можно мне кофе?
Брок резко кивнул и встал. Подошел к кофемашине и, уточнив, какой именно кофе Стив хочет, быстро натыкал нужные кнопки. И, как только поставил чашку перед Стивом, предложил:
— Пей кофе и иди в гостиную, я скоро подойду.
И сбежал в ванную. Точнее, ушёл спокойным шагом, но себе-то зачем врать? Гупо и контрпродуктивно.
Умывшись холодной водой, он с силой растёр лицо, уставился в зеркало над раковиной и спросил, обращаясь к Лин:
— Почему?
Та вздохнула — Брок прямо всем собой ощутил её укоризненный взгляд — и пояснила:
— Потому что я не позволю тебе проебать свой шанс. А трахаться со Стивом после того, как ты прямым текстом ему сказал, что в нашем времени секс не повод для знакомства… Блядь, ты что, не осознаёшь последствия? Нет, если ты решил, что всё, что тебе нужно, это, так сказать, дружба организмами, то кто я такая, чтобы тебе мешать? Но мне, откровенно говоря, показалось, что для тебя всё серьёзнее.
— Ты права, — был вынужден признаться Брок, — я не подумал о таком сценарии развития событий. Стив кажется каким-то настолько своим, что мне странно понимать, что он может всё воспринять вот таким образом. Спасибо, Лин.
— Я всегда на твоей стороне, детка, — Броку показалось, что его обняли, — иногда лучше сдержаться ради того, чтобы потом получить джекпот. Ну и… не думаю, что за Стивом когда-нибудь ухаживали, а он, как мне кажется, этого заслуживает. Ладно, если ты не собираешься срочно подрочить, может, вернёшься к своему сокровищу?
Последнюю фразу она произнесла с привычным ехидством, заставив Брока чуть слышно хрюкнуть. Вот же зараза!
— Да, я такая! — с гордостью подтвердила Лин. — Неотвратимая и неотразимая… ни в одной луже!
Брок улыбнулся и тряхнул головой. Действительно, пора было вернуться к Стиву, а то вдруг тот что не то подумает?
* * *
Стив упал спиной на кровать, простонав сквозь зубы. Горячая ванна помогла лишь частично: у него по-прежнему болело всё, даже, казалось, волосы и ногти. Оставалось надеяться лишь на сыворотку…
Честно говоря, когда Брок после курса компьютерной грамотности перешёл к упражнениям, Стив поначалу решил, что тот над ним издевается. Учиться дышать, серьёзно? Ходить на месте, не отрывая носки от пола? Перекатываться с пятки на носок? Поднимать что-то пальцами ног? Собирать паззлы? Складывать одну на другую откуда-то выкопанные Броком гайки, да так, чтобы в башне была хотя бы дюжина гаек?
Стив не представлял, что такие странные занятия могут вызвать подобную реакцию. Нет, будь он хиляком бруклинского розлива, это было бы естественным: в то время у него редко когда ничего не болело. Хотя, по чести сказать, тогда и боль была другой. О существовании в его теле некоторых мышц, которые у него сейчас болели, он и вовсе не знал, даже после уроков анатомии в Школе искусств.
Брок, наблюдая за его мучениями, только тихо бормотал себе под нос ругательства в адрес Говарда Старка и Пегги — Стив подозревал, что Эрскина от упоминания в прочувствованном до предела монологе спасла только его скоропостижная кончина.
На робкое замечание Стива, что, мол, ни Говард, ни Пегги медиками не были Брок лишь сильнее вызверился, заявив, что он и сам нихуя не медик, но прекрасно знает, что после любой серьёзной перестройки организма, после травмы или болезни нужны специфические упражнения. И что, если своих мозгов не хватает, можно со специалистом посоветоваться. А уж Говард Старк м вовсе, по словам Брока, мог себе хоть гарем, хоть подтанцовку из маститых медиков набрать. И, откровенно говоря, вот сейчас никакого желания защищать Картер или Старка у Стива не было. Скорее хотелось взглянуть в глаза и спросить: почему? Не знали или не придавали значения? Капитан Америка свою функцию выполняет, и плевать, что держать в руках карандаш пришлось фактически заново учиться и силу контролировать, чтобы стаканы в руках не лопались. Только сейчас с подачи Брока Стив понял, что всё время после своего апгрейда был вынужден, опять-таки по словам Брока, “отвлекать часть ресурсов мозга на то, чтобы банально контролировать то, что обычный человек делает не задумываясь”.
Закусив губу — организм явно не желал двигаться, высказывая своё мнение Стиву безмолвно, но очевидно матерно, Стив вытянул из-под себя одеяло и укрылся. Брок предупредил его, что у него могут начать мёрзнуть руки и ноги, да и в принципе после льдов Арктики хотелось в тепло.
Уставившись в потолок, он решил, что настала пора всё-таки в себе разобраться. То, как он реагировал на Брока, было чем-то странным и непривычным. С Баки всё было совсем по-другому. Лучший друг, почти брат, тот, без которого сам Стив чувствовал себя нецельным, каким-то огрызком человека… Любить его было так же естественно, как дышать, и то, что эта любовь приобрела в конце концов и плотский оттенок, Стива не удивило. Да, он чувствовал себя грязным и испорченным; да, он не хотел марать Баки своими желаниями, но в самой любви Стив не видел ничего постыдного.
В этом времени, где постель не повод для знакомства, Стиву было тяжело осознать, что в том, какой он, нет ничего особенного, ничего уродливого и греховного: всё-таки материнское воспитание на него влияло. И в том, что его влечёт к Броку Рамлоу, тоже нет ничего преступного. Но почему всё-таки так… ярко?
Стив внезапно похолодел, вспоминая — не разумом, вернее, не вполне. Точно… телесными ощущениями? Дьявол знает, что сделал Брок, каким именно образом раскачал его, но сейчас на Стива нахлынула именно память тела…
Бруклинский хиляк при всех его болячках обладал довольно широким спектром ощущений. Цвет, вкус, осязание… Баки порой, качая головой, говорил, что Стив в чём-то ужасно тонкокожий, и был прав. Но по сравнению с тем, что на него нахлынуло сразу после эксперимента Эрскина, это не стоило и упоминания.
Да, тогда он стал резко, практически болезненно ощущать всё: цвета, звуки, запахи, вкусы… А ещё он начал чувствовать нечто, чему не было названия среди обычных пяти чувств. Настроение людей? Их к нему отношение? Он ощущал это как нечто вроде запаха, только не физического… Стив передёрнул плечами, вспоминая то, что шло от Пегги: тяжеловесная сладость с едва заметной ноткой гниения и металла. От Старка: холод, металл, что-то кислое… И то, как он терялся в этих ощущениях, тело тоже помнило…
А потом однажды утром он проснулся, и ничего об этом не помнил. Даже зрение, слух и обоняние стали… не обычными, нет, оставаясь всё такими же совершенными, но… Стив задумался, пытаясь припомнить свои ощущения, и кивнул: да, они словно подёрнулись патиной, став приглушёнными и не доставляя прежних неудобств. И что это было? Он вспомнил слова Брока о методиках воздействия на разум и укутался в одеяло поплотнее: от мысли о том, что его могли как-то обработать, становилось ну очень не по себе. А ведь похоже на то, особенно учитывая, что и некоторые его качества после этого, скажем так, в рост пошли. Вот откуда у него, человека, ни хрена не смыслящего ни в чём, связанном с войной, появилась такая уверенность в своей правоте во всём и, что греха таить, пренебрежение к обычным людям — тщательно скрываемое даже от самого себя, но всё же? Или сработало то, о чём говорил Эрскин, и плохое стало ужасным? Неужели и в Стиви-бруклинском доходяге было это скрытое высокомерие? Верить в это не хотелось, да и пропажа дара как бы намекала, что без стороннего воздействия тут не обошлось, но…
И, похоже, из-за гибели Баки плотина, отгораживающая его чувства, дала трещину, а после “смерти” самого Стива окончательно рухнула. Нет, то ощущение псевдозапаха не вернулось, но вот мгновенная неприязнь к Фьюри и такая же мгновенная симпатия и интерес к Броку наталкивали на определённые мысли. К тому же все пять чувств явно работали лучше, чем до того, как он попытался самоубиться. Хотя, если честно, время с падения Баки с поезда до последнего полёта Валькирии он помнил как-то странно, словно был не вполне в своём теле…
Стив тяжело вздохнул. Он вряд ли когда-нибудь сможет оправиться от чувства вины перед Баки. Мог ведь настоять, чтобы тот после Аззано демобилизовался! Нет, обрадовался, что любимый друг будет рядом, у него на глазах, под его защитой… Не доглядел, не защитил, а теперь ещё и другим мужчиной заинтересовался… Нет, хорошо всё-таки, что он не признался Баки в тех чувствах, что к нему испытывал. Откровенно говоря. так он не чувствовал себя предателем….
Перевернувшись на бок, он закрыл глаза. Брок пообещал, что завтра расскажет ему о ЩИТе и Мстителях, и у Стива было ощущение, что рассказ ему совсем не понравится.
За иллюстрации спасибо Рыжей Рысе