В один миг сотни золотых окон вспыхнули в тумане — впереди, позади, в небе над головой, — складывая непроницаемый купол чистого золота. Издали он напоминал восходящее на горизонте солнце, отбрасывающее резкий, царственный свет и прорезающий непроглядный туман, как нож — масло. Врата Вавилона распахнулись во всю ширь и мощь, превращая ночь в день одним лишь своим блеском. Ничто не могло ни скрыться, ни быть спрятанным от глаз царя в этом сиянии.
Каждый портал, каждый Благородный Фантазм, выглядывающий наружу кончиком, излучал низкий гул, сливаясь в единый тревожный хор на заднем плане.
— Так яростно жаждете моего? Что ж… — холодного взгляда алых глаз Гильгамеша сверху вниз оказалось достаточно, чтобы пространство вокруг перестало принадлежать кому-либо, кроме него. Куда падал царский взор, туда же целились бесчисленные Благородные Фантазмы из его сокровищницы. — Не подавитесь.
Словно верные псы, только и ждавшие команды хозяина, выглядывавшие из золотых врат клинки и копья, всё это время дрожавшие в ожидании отмашки, с радостным лаем сорвались с цепи. Как единая охотничья стая они рванули к своей одинокой добыче.
И лишь затем одинокое белое древко метнулось навстречу приближающейся волне стали и бронзы — разбивая её, как молот стекло. Первые три клинка не выдержали противостояния с белоснежным Ясенем, разлетевшись на десятки осколков. Следом шли семь огромных, в человеческий рост, стрел — их разбросал шедший по пятам за копьём порыв ветра. Сбившиеся с курса стрелы вгрызлись в летевшие за ними копья, вынудив те взорваться раньше времени и утащив с собой львиную долю потока смертоносного оружия.
За одно краткое мгновение слаженная охотничья стая разлетелась в стороны, как свора побитых собак.
Алые глаза безразлично наблюдали, как за один миг десятки бесценных сокровищ уничтожил дерзкий плебей, посмевший думать, что достоин бросить вызов созданному небожителями правителю Вавилона. Царь молча посылал всё новые сокровища, желая стереть вызывающего раздражение наглеца с лица мира.
Дюжины секунд лил стальной дождь. Дюжины секунд одинокий огневолосый воин ломал один Благородный Фантазм за другим. Там, где многие уже пали бы под столь безжалостным натиском, он продолжал стоять — и стоял без царапин.
Царь Урука не ответил словами. Он просто поднял руку — и от одного небрежного жеста золотых врат, казалось, стало вдвое больше. Жестокая усмешка тронула его губы, когда руки стоявшего перед ним мага крепче сжали разноцветные копья.
Неважно, сколько сокровищ придётся выбросить, чтобы уничтожить этого шута и его ведьму: даже самое немыслимое количество потерь — лишь капля в океане богатств, хранящихся во Вратах. На место каждому отброшенному оружию станут два новых. На место двух — четыре, на место четырёх — восемь. И так — пока дерзкий муравей не будет раздавлен под его сапогом. Ни дешёвые трюки, ни низкие хитрости не помогут идущим против царя дуракам. Так было и будет всегда.
Вопрос его победы — лишь вопрос времени.
Это, очевидно, понимал и молодой воин-маг: в выкроенный миг передышки между отражениями бесконечного потока фантазмов он изменил позицию ног, подал корпус вперёд и перенёс вес на выступающую ступню.
Сухожилия — словно натянутые струны, мышцы — как канаты. От обороны до взрывной атаки — меньше сотой доли мига. Без тени страха рыжеволосый человек бросился к золотому Слуге, высокомерному царю, который даже после первого — почти результативного — захода так и не сдвинулся с места, демонстрируя поистине царскую спесь. Земля, будто обладая собственной волей, подстраивалась под него, сокращая путь; летевшие клинки мягко отводила заботливая рука ведьмы и её туманов; а те, что всё же прорывались, умирали под его касанием, так и не вкусив его крови.
Лишь вовремя возникший на пути алого копья толстый щит спас царя от участи бабочки на игле… или так казалось. Ученик ведьмы был вынужден разжать хватку на застрявшем в щите копье и резко отступить: там, где он стоял мгновение назад, в землю воткнулся десяток копий. За одним шагом отступления последовал ещё один, и ещё, и ещё — каждый раз он едва опережал очередное жаждущее его плоти оружие. Каждый шаг уводил его всё дальше от царя.
Гильгамеш, возможно, был высокомерен и не сдвинулся с места с начала схватки, однако принял к сведению, насколько опасно подпускать Радагона на дистанцию удара копья, — и душил любую попытку сблизиться в зародыше. Как сейчас.
— Моргана! — маг окликнул помогавшую ему ведьму.
— Я занята! — и действительно была занята: поток фантазмов, который извергал в туманы король Урука, переехал из «невероятного» в «абсурдный». Прошлая встреча казалась шуткой на фоне того, что творилось сейчас.
Пришлось оставить попытки ранить Арчера проклятиями и целиком сосредоточиться на контроле Врат Вавилона — особенно на том, чтобы вновь не появилось то самое лезвие, едва не оборвавшее жизнь её Мастера. С первым, к её удивлению, возникли сложности: Гильгамеш каким-то образом вернул себе часть отнятого контроля. Со вторым она пока справлялась.
А число Врат всё росло, приближаясь к порогу, когда даже её власть над пространством искусственного измерения окажется недостаточной против золотого Слуги.
В какой-то миг Радагон, вместо очередного отступления, занял твёрдую позицию: поймал летевший в грудь фантазм и тут же метнул его навстречу другому. Молот и меч столкнулись — вспышка, облако огня и стальных осколков. Часть осколков впилась в кожу, пролив первую кровь, но времени ни на боль, ни на кровь не было: рука уже тянулась перехватить следующий клинок.
Радагон выдернул страницу из книги Берсеркера и полностью уподобился ему в том, как встречать натиск Благородных Фантазмов Арчера. Горели руны в теле — и вместе с ними горело само тело; бешено билось сердце, гоня кипящую кровь, испаряющуюся в красноватый туман с открытых ран. Кости скрипели и стонали, держась лишь на паутине магии и чистого упрямства. Лёгким не хватало воздуха — они требовали ещё и ещё. Глаза, видящие конец, не смыкались ни на миг: малейшее промедление — и тебя стирает лавина золота, которой давит царь Вавилона.
— Иса! — призыв к Старшей Руне.
Руна ответила: памятью о мёртвом мире, о мире льда без единой живой души, о мире, навеки застывшем.
Пространство дрогнуло. Волна чистой силы и морозного хлада прокатилась во все стороны, разгоняя и туман ведьмы, и золото царя. Клинки разбились, копья сломались, булавы и топоры раскололись, а золотые Врата захлопнулись разом — словно в страхе перед нахлынувшей зимой.
В безумной схватке впервые наступила истинная пустота — миг абсолютной тишины, навязанный полю боя Старшей Руной. Будто сам мир сковали неталые льды Хельхейма.
Радагон не мешкал и не застыл, как мир вокруг. Он не упустил шанс. Несмотря на протесты тела, на ощущение, будто кожа вот-вот треснет коркой льда, а плоть рассыплется, как надколотая статуя, он заставил себя двигаться.
— Гаэ Болг! — алое копьё соткалось из воздуха и света прямо в движущуюся броском руку.
За его спиной вспыхнули ещё несколько десятков таких же копий, и все алыми стрелами устремились к застигнутому врасплох Гильгамешу.
— Вы… — впервые король Урука взревел чистой яростью. Какие-то воры не просто потянулись к его сокровищнице — они закрыли ему к ней доступ! Врата Вавилона не откликнулись на его зов. ЕМУ отказали — в праве!
Каждое алое копьё нашло цель. Попытки царя защититься оказались тщетны: жала впивались в сочленения и щели, вгрызаясь в плоть под доспехами, как морской демон — в добычу: жадно, яростно, с голодным наслаждением. Ни одно копьё не ушло глубже острия, лишь надрезая кожу Слуги, — но Радагону этого хватило.
Когда все его стрелы распались в марево искр, лицо скривилось волчьей усмешкой, и раздался раскатистый смех. Он не добивал — стоял, запрокинув голову, и смеялся гулко и полно.
— Ахахаха! Теперь мы снова равны! — бросил он царю, у которого, по правде, пострадала лишь гордость, показывая на россыпь мелких ран на себе.
Раз Гильгамеш откинул утончённость и решил придавить количеством — грубейшей из тактик в его арсенале, — почему Радагон не может ответить тем же? Отбросить всё, сведя чистую мощь к точке кристаллизации.
— Моргана, найди и убей его Мастера, — широко ухмыльнувшись, приказал ученик бессмертной ведьмы.
— Это не самое мудрое…
Она попыталась возразить — он оборвал:
— Нет. Не самое. Но я справлюсь. Иди.
Секундное колебание — и ощущение её присутствия начало гаснуть: ведьма подчинилась приказу Мастера.
Мир всё ещё был скован неестественным хладом: ни открыть новые Врата, ни даже шевельнуть пальцами — всё застыло в одном-единственном миге неизменности. Но правило это жилет недолго.
Старшие Руны — странны, как и положено; могущественны, как и положено; имеют цену, как и положено. И созданы неравными. Среди них особенно сильны руны, связанные с божественными именами. А среди таких рун отдельно выделяются руны Одина — созданные им из плоти Иггдрасиля.
Ансуз — Ас, Асс — первая из рун. Она есть Один. Но Один всегда был жаден, и в жадности своей выковал Виньо — Совершенство.
Если Ас — каким Один «есть», то Виньо — каким он «желает быть». Самое сокровенное и яростное стремление бога: быть совершенным.
Эта руна столь могущественна, что Радагон едва мог удерживать её даже в лучшие времена, при всех благоприятствующих условиях и под прямым присмотром Скатах. Более того сама Скатах пользовалась ею осторожностью. Тем более — сочетать её с Ас. Ас и Виньо не просто складывают дары — сперва умножают сами себя, а затем перемножаются между собой. Возможно, владея ими обеими в унисон, он иначе прошёл бы их последний бой. Увы, тогда он не был к этому готов.
В Войну Грааля Радагон вступил с одним желанием — вернуть Скатах. Но он не был ни слеп, ни глуп. Скатах желала покоя смерти, а он — жизни рядом с ней. Желания взаимоисключающие. И в момент, когда Скатах вновь откроет глаза в мире бодрствующих, им суждено повторить последний поединок. Единственный шанс склонить её к своим условиям — победить, не убив. Для прежнего него — недостижимо. Именно потому Скатах нет рядом.
Прежде он не владел Виньо достойно. Прежде он не мог призвать Ас и Виньо одновременно.
А теперь?
Радагон пришёл на эту Войну не без подготовки.
— Там, среди крон Ясеня, мне мерещилось видение далёкого и прекрасного будущего — каким совершенным может быть мир. Каким совершенным могу быть я. Пьяный этой жаждой, я призываю… Виньо!
Мир качнулся. Сердце замерло — и, спустя неразличимую паузу, вновь загрохотало. Прежний жар оказался ничем рядом с нынешним: ранее кипевшая кровь стала расплавленным металлом; кости будто покрылись шипами и проросли новой сетью через плоть. Ядро магии в груди перемалывало такое количество маны и Од в чистую энергию, что все пять сотен магических цепей грозили взорваться, если немедленно не сделать хоть что-то.
Но…
Активные эффекты:
Совершенство Одина.
Пока действует этот эффект, все характеристики и статусы изменены.
Имя: Радагон
Титул: Сильнейшая Сталь
Ранг: Легендарный (Legend)
Раса: Сильнейшая Сталь
Уровень: 237
Класс: Сильнейшая Сталь
Возраст: 18 лет
HP: —/—
MP: 12500/7430
AP: —/—
EXP: —/—
Характеристики:
Восприятие: 1001
Сила: 1001
Стойкость: 1001
Магия: 500
Удача: 1001
И всё же он никогда ещё не чувствовал себя настолько… совершенным. Будто так и должно. Будто ему возможно всё.
Впервые за всю Войну Грааля золотой Арчер целенаправленно потянулся к сокровищнице за сильнейшим сокровищем — не чтобы поскорее стереть надоевшую «дворнягу», а потому, что ничто иное не достаточно. Но ладонь ухватила пустоту. Даже на расстоянии ведьма удерживала железный запрет на этот конкретный предмет царя.
Цена промедления вышла высокой. Золотистый нагрудник разлетелся в щепу, а на открывшейся груди — коже, прочнее любого защитного фантазма в его сокровищнице, — проступили боль и синяк.
— Меня учили, что смерть божества начинается с крови, — волчий оскал на лице Радагона лишь ширился, становясь острее, опаснее. — Давай узнаем, кто истечёт первым — ты или я!