Вселенский вихрь вышвырнул нас не просто в ад, а в его самую шумную и дурно пахнущую мастерскую. Воздух был густым, как суп, и состоял из паров машинного масла, пороховой гари, пота немытых тел и сладковато-приторного запаха чьей-то протухшей требухи, которую, судя по всему, тут же и ели. Уши закладывало от оглушительной канонады, рёва перегруженных двигателей и тысяч глоток, оравших одно-единственное слово на все лады, от басовитого рыка до визгливого вопля:
— ВАААААГХ! ВАААГХ! ВА-ВА-ВА-ВААААГХ!
Мы лежали в грязной, маслянистой луже, заваленные обломками ржавого металла, обрывками проводов и брезентом цвета, который можно было описать как «заправский хаки после стирки с гвоздями». Я первым поднял голову, отплёвываясь от вкуса, напоминающего солярку, смешанную с железной стружкой. Мы находились в центре лагеря, который был похож на гигантскую свалку, принявшую психоактивные вещества и возомнившую себя городом. Повсюду груды металлолома, из которых были сварганы безумные машины с огромными, криво приделанными пушаками, шипами и, в одном случае, вращающейся на крыше статуей самого орка, который отчаянно махал топором. Вокруг сновали зелёнокожие громилы, мускулистые, кривоватые и на удивление шумные.
— Опять… — простонала Сильвия, с трудом поднимаясь. И тут мы все, наконец, увидели друг друга в полном великолепии.
Сильвия теперь была круутом, сжимая в лапах классическую для этой расы винтовку.
Тутыч превратился в стройного, голубокожего гуманоида т'ау. Его большие чёрные глаза смотрели на мир с наивным любопытством, а изящные черты лица выражали неподдельный восторг.
— Ой! А я какой гладкий! И синий! Как небо! — Он принялся с интересом ощупывать свои щёки. — И ушей почти нет! Как практично!
Злыдень… ну, Злыдень почти не изменился. Его костяк теперь был отлит из живого металла некронов, отливая тусклым блеском в свете костров, а в глазницах горели зловещие зелёные огни. Но в целом он был всё тем же скелетом в потрёпанном балахоне. Он даже выглядел слегка польщённым.
— Наконец-то мир, где моя эстетика оценена по достоинству. — проскрипел он, оглядывая мрачные очертания лагеря.
Пиперс стал ратлингом. В руках он с трудом удерживал огромную, почти неподъёмную для него лазерную винтовку, которая была больше его самого.
— О, великолепно. — запищал он. — Я снова коротышка. И на этот раз ещё и воняю… ну, в общем, воняю.
А я… я посмотрел на свои руки. Они были зелёные. Не салатовые, не оливковые, а насыщенного, сочного зелёного цвета, как у только что сорванного листа. Я потрогал своё лицо — та же история. Я стянул с головы… фуражку комиссара Империума? Да, чёрная, лакированная, с гербом в виде черепа и крыльями. На мне был длинный, до пят, кожаный плащ, тоже чёрный, с алым подбоем, черепами на пряжках и имперской аквилой на плече. Под плащом угадывалась мощная, мускулистая фигура, явно не человеческая. А мои уши… я потрогал их. Они были длинными, изящными и заострёнными, как у самого что ни на есть чистокровного эльдара. Но я был зелёный. И я чувствовал в себе грубую, дикую, неукротимую силу, исходившую от самого воздуха, от земли, от криков орков. Это было похоже на лёгкое опьянение, но вместо эйфории — чистая, нефильтрованная агрессия.
— Понятно. — пробормотал я. — Вархаммер 40,000. И мы, если я не ошибаюсь, прямо в эпицентре оркского ВАААГХА. Прекрасно. Просто замечательно.
В этот момент нас заметили.
Несколько зелёнокожих громил, один из которых был размером с небольшой танк и с парзамсквигов-свиней на цепях вместо медальонов, остановились, перестали лупить друг друга гаечными ключами и уставились на нас. Особенно на меня.
— Смотри-ка! — прохрипел самый большой, тыча в меня пальцем, по размеру и чистоте напоминавшим лом, которым пробивали забившуюся канализацию. — Эт кто такой у нас в гостях?
— Юдишка! — сразу заключил другой, поменьше, но с более дурацкой рожей, указывая на мой плащ. — Смотри, в одёжке пафосной ходит! Как те коммисары-гавнюки, что мы вчера на вилки натыкали!
— А погоди-ка… — вмешался третий, прищурив свой единственный глаз. — Он зелёный! ЗЕЛЁНЫЙ! Значит, орк!
— Орк? — возмутился первый, от чего его свиньи испуганно захрюкали. — Да у него уши острые, как у остроухих-пиздюков! Значит, остроухий! Все остроухие — пиздюки!
— Но он зелёный! — не сдавался второй, тряся своей дурацкой головой. — Зелёный — значит орк! Все орки — зелёные!
— А в одёжке юдишкиной! — упёрся первый, и его сквиги поддержали его дружным хрюком. — Значит, юдишка! Все юдишки — в одёжке!
— ЗЕЛЁНЫЙ! ЗНАЧИТ ОРК!
— ОСТРОУХИЙ! ЗНАЧИТ ПИЗДЮК!
— ЮДИШКА!
— ОРК!
За считанные секунды философский спор о природе бытия перерос в потасовку. Один орк треснул другого по голове гаечным ключом с надписью «ДЛЯ БОЛЬШОГО МОЗГОСТРОЕНИЯ», тот в ответ вцепился ему в горло и начал душить. К драке тут же присоединились десятки других, с криками «ОРК!», «ПИЗДЮК!» и «А Я ЧО СКАЗАЛ?!». Возникла свалка, угрожавшая перерасти в полномасштабную резню прямо здесь и сейчас. Один особенно инициативный орк уже начал пристраивать к тачиле большую пилу, явно намереваясь разрубить гордиев узел, вернее, разгоревшийся спор, пополам.
Шум стоял невообразимый. Грохот, вопли, звон металла, хрюканье сквигов, взрывы где-то на окраине. Я почувствовал, как у меня начинает дёргаться глаз, а в висках застучал тот самый ритм «ВАААГХ-ВАААГХ-ВАААГХ». Я не могу работать в таком шуме! Мне нужна тишина, порядок, ясность ума, чтобы подумать, где здесь чёртов портал! А эти твари своим рёвом сводят меня с ума!
Мой взгляд упал на ближайшую «тачилу» — безумный гибрид трактора, танка, парового котла и, возможно, стиральной машины, увешанный шипами, тремя разнокалиберными пушками и привязанным на верёвках за ногу гоблином, который отчаянно дёргал за рычаги и плакал.
Инстинкт, чужой, но могучий и на удивление простой, подсказал мне единственно верное решение. Ваааагх требовал лидера. Или громкого крикуна. А чаще всего — и то, и другое.
Не думая, я рывком взобрался на кабину тачилы, отшвырнув в сторону ошалевшего и благодарного гоблина.
— ТИХО, БОЙЗЫ! — рявкнул я во всю мощь своих лёгких, и мой голос, усиленный какой-то внутренней силой, перекрыл весь гам, как звук падающего спутника.
Грохот стих, как по волшебству. Сотни зелёных рож, от самых маленьких гротов до громадных нобов, повернулись ко мне. В наступившей тишине было слышно лишь потрескивание костров, тяжёлое дыхание орков и одинокий взрыв где-то за холмом.
Я вдохнул, чувствуя, как дикая, необузданная энергия этого мира наполняет меня, пьянит и требует выхода. Я не знал, кто я здесь — орк, эльдар, комиссар или какой-то кошмарный гибрид всего сразу. Но я знал, что нужно сказать. Слова сами рвались наружу, простые, как удар дубиной, и эффективные, как выстрел из бластера.
— БОЙЗЫ! — начал я, и мой голос гремел, как залп всей батареи «Ваааагх-барабанов». — ВЫ СПОРИТЕ! ВЫ ДЕРЁТЕСЬ! ВЫ БЬЁТЕ ДРУГ ДРУГА ГАЕЧНЫМИ КЛЮЧАМИ! А МЕЖДУ ТЕМ, ВОН ТАМ. — я драматично указал рукой в сторону, откуда доносилась наиболее интенсивная стрельба. — СИДЯТ ТОНКОКОЖИЕ ЮДИШКИ! ОНИ… — я сделал паузу для драматизма. — НЕ ЗЕЛЁНЫЕ!
По толпе пробежал шокированный ропот. «Не зелёные? Не может быть!» — ОНИ ДРИЩИ! ОНИ ТИХИЕ! ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО ОНИ УМНЫЕ! ОНИ… ЧИСТЯТ СВОЁ ОРУЖИЕ!
Орки смотрели на меня с отвращением и недоумением. Чистка оружия была для них понятием из разряда высшей математики напополам с самым страшным святотатством.
— А ТЕПЕРЬ СЛУШАЙТЕ СЮДА И ЗАПОМНИТЕ РАЗ И НАВСЕГДА! — я выпрямился во весь свой немалый рост, и моя комиссарская фуражка гордо сдвинулась набекрень, что придавало мне вид безумного полевого командира. — ВСЁ ЗЕЛЁНОЕ — ХОРОШО! ПОТОМУ ЧТО ОРКИ!
Орки зарычали в знак одобрения. Это было логично.
— ВСЁ СТРЕЛЮЧЕЕ — ХОРОШО! ПОТОМУ ЧТО ОРКИ!
Рёв стал громче. Несколько орков потрясли своими «стрелялами».
— ВСЁ РУБЯЧЕЕ — ХОРОШО! ПОТОМУ ЧТО ОРКИ!
Орки начали бить кулаками в грудь, греметь мечами о щиты и трясти своими чудовищными топорами.
— ВСЁ СИЛЬНЮЧЕЕ — ХОРОШО! ПОТОМУ ЧТО ОРКИ!
— ВСЁ ГРОМКОЕ — ХОРОШО! ПОТОМУ ЧТО ОРКИ!
Лагерь содрогался от рёва. Я видел, как в их глазах, маленьких и подслеповатых, загорался огонь настоящего, чистого ВАААГХА. Они поняли. Они прониклись. Оставался последний, самый важный штрих.
— А КТО НЕ СОГЛАСЕН… — я пронзительно оглядел толпу, встречаясь взглядом с самыми большими и дурацкими рожами. — ТЕХ — СТУКАТЬ! ШУТАТЬ! И ЛУТАТЬ! ПОТОМУ ЧТО…
Я вскинул кулак в небо, и алая подкладка моего плаща развевалась, как знамя.
— ОРКИ! ВАААААГХ!
Эффект был мгновенным, ошеломляющим и совершенно прекрасным в своей первобытной простоте.
— ВАААААГХ! — проревела в ответ тысяча глоток, и от этого крика задрожала земля.
Орки, забыв про все споры о моей природе, схватили своё оружие. Кривые, но смертоносные шагатели заурчали, двигатели тачил взвыли, гоблины на верёвках засуетились. Вся эта зелёная, буйствующая масса, как один огромный, не очень умный, но невероятно решительный организм, ринулась в том направлении, куда я показал — на позиции несчастных имперских гвардейцев. Жалко ли их? Нет. Лучше так, чем в пасти демонов.
Грохот возобновился, но теперь это был не хаотичный шум, а направленный, организованный, сконцентрированный гул наступления, симфония разрушения, дирижёром которой стал я.
Я спрыгнул с тачилы, с глубоким удовлетворением наблюдая, как волна зелени сметает всё на своём пути. Какой-то особенно впечатлительный орк, пробегая мимо, одобрительно хлопал меня по спине своей ручищей, едва не отправив меня в тот самый портал, который мы искали, досрочно и без билета.
— Твою мать. — произнесла Сильвия-круут, глядя на меня с новым, странным уважением, смешанным с ужасом. — Ты только что заставил этих дикарей сделать что-то организованное?
— Я направил их разрушительную энергию в конструктивное русло. — поправил я её, с наслаждением вдыхая воздух, который теперь состоял в основном из пыли и дыма. — Они хотели драки. Я дал им цель. Они хотели шуметь. Я дал им повод. Они хотели стрелять — я указал на мишень. Им хотелось лута — я указал, где его можно найти. Они хотели идею? Я дал им идею зелёного. Это называется эффективным менеджментом. А теперь, — я достал свой компьютер, который, к счастью, превратился в нечто, напоминающее потрёпанный блокнот-датаслейв с мигающими лампочками. — пока они «стукают, шутают и лутают», мы найдём портал. Сигнал… вот там, за той горящей церковью, которую они, судя по всему, только что подожгли.
Мы бросились через лагерь, теперь уже пустой, если не считать нескольких отстающих орков, которые пытались приделать колёса к пушке. Мимо нас неслись зелёные воины, крича «ВААААГХ!», «ЗЕЛЁНЫЙ!» и «СТУКАТЬ-ШУТАТЬ-ЛУТАТЬ!».
Портал оказался в полуразрушенном амбаре, заваленном ящиками с пайками гвардии, которые кто-то уже успел раскурочить в поисках чего-то съедобного. Он мерцал знакомой, уютной синевой, такой родной на фоне всеобщего хаоса.
— Все внутрь, быстрее! — скомандовал я, подталкивая Тутыча, который засмотрелся на какого-то орка, пытавшегося съесть свой же ботинок.
Мы один за другим прыгнули в энергитическую воронку. Последним проходил я, обернувшись посмотреть на бушующее за окном побоище. Орки уже почти смяли оборону имперцев. Где-то вдалеке взорвался Леман Русс, и в небо взметнулся грибовидный столб пламени и обломков, который орки встретили радостными криками.
— Неплохо. — пробормотал я с лёгкой улыбкой. — Для первого раза. И ведь сработало… Всё гениальное просто.
И шагнул в портал, оставив позади планету, охваченную самым странным, необъяснимым и внезапно эффективным ваааагхом в её истории — ваааагхом, начатым зелёным эльдаром в форме комиссара.
Интерлюдия. Божественный саммит на краю оркскогр безумия.
Траншеи Империума, планета Веритас Секундус. Запах страха, пороха и жареной на броне горящего танка гроксовой сардельки.
Комиссар Кассиус Горд, чей стальной взгляд мог заставить содрогнуться и проникнуться священным трепетом перед Императором даже хаосита, взирал на линию фронта через свою стереотрубу с выражением глубокой, экзистенциальной обеспокоенности. От оркских позиций доносился не просто привычный рёв. Это был слаженный хор, ритмичный, почти мелодичный в своей разрушительной мощи. Что-то шло не так. Очень не так.
— Комиссар? Докладывает рядовой Стаббс. — голос солдата был тонок, как паутина, и так же полон ужаса.
— Говори. — бросил Горд, не отрывая взгляда от зелёного моря на горизонте.
— Сер… скауты с передовой… они передают… они говорят, что орки… они перестали… — замялся гвардеец Горд медленно опустил стереотрубу. Его единственный глаз, привыкший к видам расчленённых тел и горящих соборов, уставился на солдата.
— Перестали что, солдат? Дышать? Надеюсь.
— Драться, сер! Драться друг с другом! Все кланы — и Косые Рожи, и Вонючие Псы, и те, что с татуировками в виде кривых стрел — все вместе! И они… они слушают одного.
Ледяная тишина повисла в окопе, нарушаемая лишь отдалённым, но нарастающим «ВАААААГХ!».
— Кого? — голос комиссара был тише шепота. — Нового Варбосса?
— Нет, сер! — Стаббс сглотнул комок грязи и страха. — Они слушают… комиссара. В нашей форме. Только он… зелёный. И у него… острые уши.
Комиссар Горд замер. Его мозг, закалённый в боях с демонами, генокрадами и бюрократией Администратума, с треском отказался обрабатывать эту информацию. Он несколько раз моргнул, пытаясь сбросить галлюцинацию.
— Он… что? — это был даже не вопрос, а стон разрывающейся психики.
Из блиндажа, откуда пахло ладаном и палёными волосами еретиков, вышла Инквизитор Орфания Векс. Её лицо, обычно являвшее собой маску холодной невозмутимости, сейчас выражало такую степень когнитивного диссонанса, что, казалось, вот-вот треснет.
— Комиссар. — её голос дрожал. — Мои псайкеры… они сообщают о всплеске вааажной энергии, превосходящем все ранее зафиксированные! И в его эпицентре… — она сделала паузу, с трудом подбирая слова. — …они ощущают сущность, которую описывают как «зелёного, остроухого гуманоида в регалиях комиссариата». Вы можете это прокомментировать?
Горд просто показал пальцем на бледного, как простыня, рядового Стаббса.
— Свой… КОМИССАР? — голос инквизитора сорвался на визг. — Это новая ересь? Генная уловка, насмешка над священными уставами? Это… это Тзинч!
Дверь в блиндаж полевого борделя с криво прибитой табличкой «УТЕШЕНИЕ ДЛЯ ВОИНОВ. ПОВЫШЕНИЕ БОЕВОГО ДУХА.» с скрипом открылась, и оттуда вышло… нечто. Это была двухметровая «девушка» с плечами грузчика, квадратной челюстью и в платье, натянутом поверх чего-то явно металлического и угловатого. На голове красовался огненно-рыжий парик, съехавший набок и открывавший край лазурного керамита шлема. На её могучей, бронированной груди болтался лифчик, набитый, судя по блеску и форме, двумя отполированными до зеркального блеска каменными голышами.
— Вы упомянули Тзинча? — прогремел низкий, хриплый бас, абсолютно не вязавшийся с образом. — Мои информат… э-э-э-э… то есть… подружки сообщают, что это не его стиль. Слишком примитивно. И слишком… зелено.
Инквизитор Векс смотрела на «девушку» с открытым ртом, её рука непроизвольно потянулась к болтеру.
— Кто… что вы… — прошептала она.
— Я… Матильда. — после тяжёлой паузы выдала «девушка», нарочито изображая писклявый женский голос. — Я здесь для… поддержки морального фактора. И я утверждаю — это не Тзинч. Его планы — это кружева изо лжи и измены! А это… это просто кричащий зелёный урод с ушами!
В этот момент рядовой Габриэль Стаббс затрясся, как в лихорадке. Его глаза закатились, показав белки, а когда опустились, в них плясали звёзды, хаос и неподдельная ярость.
— ЭТО НЕ Я! — проревел он голосом, в котором звучали судьбы миров. — Я ПРОВЕРИЛ! Ни один из моих культистов, демонов или даже самых тупых марионеток не несёт ответственности за это… это вопиющее нарушение всех драматургических законов! Это идиотизм в чистейшей, концентрированной форме! Это не хаос! Это… это бардак!
Все остолбенели. В рядового Стаббса вселился сам Тзинч, Бог Измены, и он был в бешенстве.
— Вероятно, это проделки Нургла. — с отвращением изрёк Тзинч. — Он тоже зелёный. И обожает всякие… беспорядочные скопления биомассы.
Из ближайшего отхожего рва, с громким хлюпающим звуком, поднялась гигантская, пузырящаяся голова. Нургл, Отец Заболеваний, улыбнулся широкой улыбкой, с которой стекали струйки разноцветного гноя.
— О, ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ! ЭТО НЕ Я! — булькнул он, выплюнув пару дохлых крыс. — ОРКИ? Фу! С ними нет никакой эстетики! Они почти не болеют! Их иммунитет — это скучно! Они не ценят прелесть медленного, сладкого разложения! Это не моя аудитория! Он обвёл всех мутным взглядом, полным обиды. — Это, без сомнения, Кхорн! Грядёт грандиозная резня, а он обожает резню!
С грохотом, от которого с ближайшего окопа осыпалась земля, из-за угла появился Кхорн. Его латы были покрыты свежей кровью, а в руке он сжимал отрубленную голову какого-то демона, которую он использовал как мячик-антистресс, сжимая её так, чтобы глаза вылезали из орбит с хлюпающе-пищащим звуком.
— ЛОЖЬ! — прогремел он, и от его рыка задрожали укрытия. — Резня случилась бы и без этого! Мне незачем городить эти… дурацкие планы! Это не мой стиль! Я просто люблю замесы! Или зарубы… зависит от того, кто дерётся: пекари или лесорубы. — Он ткнул окровавленным пальцем в небо. — Это Слаанеш! Эта шлюха находит усладу в самых гротескных и вычурных формах!
Из двери «Утешительницы» выпорхнула, источая аромат роз, пота и запретных удовольствий, ослепительная фигура. Слаанеш, Принц Услады, улыбался томной улыбкой.
— Ах, как вульгарно, мой дорогой мясник. — его/её голос был подобен шёпоту ядовитой, но элегантной гадюки. — Я с орками не знаюсь! Они… они не ТРАХАЮТСЯ! Никакого утончённого разврата, никаких сложных желаний! Только «ВАААГХ» да «ПАСТУКАТЬ»! Это примитивно! Это пошло! Это… лишено изящества! — Он/она с отвращением сморщил/а идеальный нос. — Это, без сомнения, проделки тех вырожденцев, эльдарских богов!
Все взгляды снова устремились на Нургла. Тот вдруг насторожился. Из складок его жира донёсся навязчивый рингтон — «Танец маленьких лебедей» в булькающем, пердящем исполнении. Он засунул руку в пупочную складку и извлёк оттуда айфон, покрытый язвами и слизью. Вместо надкусанного яблока на корпусе красовалась аккуратно выполненная, но узнаваемо надкушенная какашка.
— Алло? — булькнул он в трубку. — Ага… Угу… Серьёзно?.. Понятно… Хорошо, передам. Он положил трубку. — Это была Иша. Вежливо просила передать, что эльдарские боги не при делах. И, цитата, «это попросил передать Цегорах, и чтобы вы все пошли лесом».
Повисла гробовая тишина, которую разрывало лишь нарастающее, как прилив, «ВААААГХ!». Комиссар, инквизитор, Тзинч, Кхорн, Слаанеш и Нургл переглянулись. В их взглядах читалась одна и та же, ужасающая догадка.
— Газгкул. — хором произнесли они.
В этот момент «Леман Русс», стоявший неподалёку, вдруг неестественно дёрнулся. С него свалилась огромная картонная коробка, на которой корявым шрифтом было выведено: «Я ТАНГ. Я НЕ ГАЗГКУЛ.» Под ней оказался не танк, а сам Газгкул Мак Урук Трака, застывший в идеальной позе «Леман Русса», с вытянутой вперёд пушкой-рукой и напряжённо поджатой ногой-гусеницей.
— ЗАТКНИТЕСЬ! — прохрипел он на безупречном высоком готике, отчаянно стараясь не шелохнуться. — ЭТО НЕ Я! ИЗ-ЗА ЭТОГО СТРЕЛЮЧЕГО ЗЕЛЁНОГО КОМИССАРА МОИ НОБЗЫ И БОЙЗЫ ПЕРЕСТАЛИ МОЮ КАНЦЕЛЯРИЮ СЛУШАТЬ! ОНИ КРИЧАТ «ВАААГХ» ЕМУ! Я ТУТ ПОСТРАДАВШИЙ! Я ЖЕРТВА ОБСТОЯТЕЛЬСТВ!
Он в ярости швырнул картонную коробку, которая упала на голову зазевавшемуся гвардейцу, и, сохраняя танковую походку, заковылял прочь, бормоча: «И где они такого нашли… и зачем… и почему он зелёный…» Наступила тишина, более зловещая, чем любой рёв. Четыре Бога Хаоса смотрели на пятого — на это новое, необъяснимое безумие, и в их бессмертных сердцах впервые поселился леденящий, абсолютный ужас.
— Этот вагх… — проскрипел Тзинч, и в его голосе не было привычной радости интриги.
–…он сметёт всё. Даже нас. — мрачно заключил Кхорн, безразлично отшвырнув надоевшую голову-антистресс.
А в этот самый момент, в самом сердце Терры, в зале Золотого Трона, среди вечных страданий и борьбы, раздался звук, которого не слышали десять тысяч лет. Не стоны, не приказы, не молитвы. А смех. Громовой, истерический, очищающий смех.
И по всей галактике, через Астрономикон, пронеслась мыслеформа, полная неподдельного, детского восторга:
«…ЗЕЛЁНЫЙ… КОМИССАР… КАРТОННАЯ КОРОБКА… А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! СМОТРИТЕ НА ИХ РОЖИ! СЛААНЕШ В ПАРИКЕ! НУРГЛ С АЙФОНОМ! А-ХА-ХА-ХА! ЛУЧШИЙ ДЕНЬ ЗА ВЕСЬ ЭТОТ УНЫЛЫЙ МИЛЛЕНИУМ!» На мгновение даже Хаос замер в ошеломлении. А в тени, рядом с Троном, возникла полупрозрачная, забытая всеми фигура. Малал, пятый, изгоевый Бог Хаоса, чьим уделом было саморазрушение. И он… утирал слёзы смеха.
— Наконец-то! — прошипел Малал, его голос был похож на скрежет стираемых друг о друга реальностей. — Наконец-то кто-то довёл абсурд до совершенства! Это… это прекрасно! Я… я даже ненавидеть не могу! Я могу только аплодировать!
И он захлопал в ладоши, и его хлопки звучали как взрывы далёких звёзд.
А на Веритас Секундус комиссар Горд, инквизитор Векс, переодетый в походную шлюху Альфарий и четыре Великих Бога Хаоса стояли плечом к плечу, объединённые одним чувством — смиренным ужасом перед наступающим безумием, которое было сильнее их всех вместе взятых.
— Ну что ж… — хрипло произнёс комиссар Горд, поднимая свою цепную шпагу. — За Императора. И против этого… чего бы это ни было.
Он был готов умереть. Но он не был готов к такому финалу. Никто не был готов.