* * *
В чём главная проблема и даже беда любого наркомана? В том, что у него сбоит логическое мышление, как только речь в его голове начинает заходить о разрешении себе любимому новой дозы. Его мышление перестаёт быть именно логическим, объективным. Логика становится субъективной, кривой и искорёженной, хоть и стоит признать: остаётся-таки логикой. Но работать начинает не прямым, а вывернутым, обратным образом: не от условия к решению и ответу, а от ответа к решению и условию. Наркоман не пытается придумать пути решения возникшей у него на пути проблемы, а придумывает способы того, как новая доза смогла бы помочь с этой проблемой. Слова, вроде бы, те же, но разница чувствуется, не правда ли?
К чему я об этом? Всё просто: полёт к Солнцу предыдущую мою проблему решил — это да, тут вопросов нет, всё сработало. Но, при этом, создал сразу несколько новых. Чуть ли не более сложных, чем та, что была до этого.
Хотя, пожалуй, в строгом смысле, под определение наркомана я подхожу не до конца. Есть одна маленькая, но принципиальная деталь, не позволяющая поставить знак равенства: наркоман, получая дозу, временно повышает свой уровень энергии. ВРЕМЕННО! Только на период действия используемого им препарата или способа. После же выгорания «дозы», его уровень падает. Падает ниже того, который был до её принятия и никогда уже к тому уровню не возвращается. Ниже! Ниже того, который был. И именно это в большей части заставляет его снова тянуться к своему наркотику, так как вернуть тот уровень становится буквально физической потребностью. Ведь ему становится хуже, чем было до. В итоге, разница между этими уровнями: тем, до которого он допрыгнул под своим наркотиком и тем, который устанавливается после, становится ещё более заметной и сокрушающей, ломающей. И — да, это и есть суть «ломки».
И так работает каждый раз, каждый новый приём «дозы». Всплеск, прыжок вверх и падение ниже уровня бывшего перед прыжком. Соответственно, та планка, до которой наркотик позволяет допрыгнуть… тоже с каждой новой «дозой» снижается. Уровень падает. Тот «приход», который наркоман получил в первый раз — навсегда остаётся самым ярким и… более никогда не достижимым. Наркоман мечтает его поймать ещё раз, ещё хотя бы раз, ещё хотя бы один единственный раз. «Потерянный рай» — это, пожалуй, лучшее определение для первого «прихода» наркомана.
У меня же… после новой «дозы» уровень не упал. Нет, естественно, после удаления от Солнца он немного снизился… точнее, перестал так быстро расти, как там, но ниже того, который был до полёта, так и не опустился.
А переход на новый энергетический уровень — это не только решение прежней проблемы: колебания солнечной активности уже не имели сколько-то заметного влияния на мои силы — в этом плане всё получилось, но и появление новых: все мои способности возросли!!
И, слава всем возможным богам, я успел это заметить до того, как по возвращении на землю, предался любовным утехам с Ланой, а не после. Иначе, боюсь даже представить, к каким плачевным последствиям это могло привести.
Но заметил до. Останавливаться, правда, было уже поздно — убивать настроение вечера не хотелось. Поэтому, я и не остановился. Но вёл себя… как бревно. С сучком. То есть, старался любые свои движения и даже шевеления сократить до минимума. Руками своими не обнимал, не лапал, не сдавливал, а только обозначал объятия, на самом деле едва-едва касаясь тела девушки. Ещё и на её браслете принудительно поднял уровень на полный максимум, даже слегка выше того блока, который там был прописан изначально. Лана… прекрасно со всем справилась и сама. Она умеет.
Не знаю, заметила ли, поняла ли, но говорить ничего не стала. Ну и хорошо.
А, когда она утомлённо уснула в нашей с ней постели, я осторожно выбрался из-под неё и тихо покинул дом, умчавшись к себе в амбар, где до самого утра занимался «настройкой» и привыканием к своим новым способностям. Благо, в том, что касалось силы и скорости, методика давно отработана, ничего нового придумывать не потребовалось.
Но то сила. А вот остальное… в частности слух, с ним было всё значительно сложнее. Голова раскалывалась от того, насколько раздвинулись диапазон и дальность восприятия. Теперь это была буквально вся планета. Буквально!
Там, в космосе, на границе сталкивавшихся миров, я не запомнил таких эффектов. Он, скорее всего, был, однако, в памяти не отложился. Но это, как раз, легко объяснимо: что там было слушать-то? Ближайшие населённые планеты в сотнях, если не тысячах световых лет находились. Да ещё и действие всё происходило всё не в нормальном течении времени, а в состоянии ускорения. Происходившему это не мешало, так как там же, по сути, одни лишь криптонцы собрались, «мобилизованные» по разным мирам тем странным существом, откликавшимся на имя «Брюс», для которых это вполне естественное состояние. Ну и две околобожественного уровня сущности, которые не считались бы таковыми, если бы уступали в таком незначительном параметре нам.
Да и так-то, тупо, не до того там было, чтобы сосредотачиваться и замечать шум в ушах. Имелись дела и проблемы поважнее и поинтереснее.
А вот здесь и сейчас, в спокойной домашней обстановке… это было мучительно. Не расслабиться и не отключиться. Чувствуешь себя радиоприёмником, у которого полетела полоса настройки, и он теперь принимает вообще все станции одновременно.
Не то, чтобы сам по себе «суперслух» стал для меня чем-то новым, он у меня и раньше имелся, и я им даже пользовался. Особенно, когда под красным криптонитом был. Но масштаб! Одно дело, подслушать разговор двух людей в доме на другом конце города или отыскать среди тысяч других один единственный голос в этом же городе, и совершенно другое — услышать всю планету… разом. К такому меня жизнь не готовила! Или готовила, да я не понял, когда и как.
В общем, в школу я, естественно, не пошёл. Ни в это утро, ни в следующее. На целую неделю завис в своей «крепости одиночества» с периодическими выходами на любимый холм перед фруктовым садом для разминки и медитаций под светом солнышка.
Лана, ясное дело, пришла. Утром. Как проснулась, так и пришла, так как не могла не заметить моего отсутствия рядом с собой в кровати. А отыскать меня — не большая проблема. Я достаточно предсказуемым в этом плане: если где-то завис, то это либо амбар, либо холм, либо терминал дальней космической связи в пещере Ковачей. Она начала проверку с ближайшей точки — с амбара, и не ошиблась. Нашла. Но помочь мне ничем была не в состоянии. Кое-как уяснила суть проблемы из моих путанных пояснений (а попробуй пояснить не путанно, когда слышишь не собеседника, а всю планету сразу!) и постаралась больше не мешать. Как могла, поддерживала: покушать приносила, сидела рядом, обнимая и успокаивающе гладя по голове… кто бы знал, насколько ужасающе громкий звук издавали мои волосы под её рукой! Насколько оглушительно стучало её сердце и шелестела кровь, бегущая по сосудам… не говоря уж о других биологических процессах организма. Однако, сосредотачиваться на этом было всё равно приятнее, чем беспорядочно блуждать вниманием по хаусу звуков планеты, где были и куда более отвратительные процессы, чем простое пищеварение.
* * *
Недели мне хватило, чтобы худо-бедно приспособиться к своему новому слуху. Научиться хоть как-то вычленять из общей какофонии звуки того, что происходит рядом, в непосредственной «оперативной» близости и концентрироваться именно на этом. Реагировать на то, что мне говорит мой собеседник, а не какой-нибудь индус в Дэйли своему соседу по прачечной, или Китаец в Пхеньяне своей кошке. Или ещё кто-то и где-то — вариантов ОЧЕНЬ много. Очень.
Но, как-то начал понемножечку привыкать, благо криптонский мозг оказался вполне приспособлен к обработке такого объёма поступающей внешней информации, он не «кипел», не «перегревался», а совершенно спокойно всю её обрабатывал и раскладывал по полочкам памяти. Проблема была лишь в самом сознании, которое терялось в бесконечных стеллажах этих самых «полочек», постоянно перескакивая с одного на другое.
В результате, со временем, я научился как-то расставлять приоритеты поступающим данным, оставляя в «оперативном» восприятии только окружающее пространство в непосредственной близости от себя, остальное загоняя подальше, на второй, третий, пятый, десятый и далее план.
Но… всё это чисто техническая часть проблемы. Сложная, но вполне решаемая простыми тренировками и наработкой. А была ведь и другая: гораздо серьёзней, с которой так просто не справиться. Которая логично вытекала из самого факта расширившегося диапазона восприятия — моральная. Я ведь теперь слышал всех… трендящих, поющих, бубнящих, стонущих от удовольствия и… кричащих от боли, молящих о спасении, бьющихся в агонии, заходящихся в страхе, рождающихся и умирающих, терпящих бедствие…
Я слышал теперь их всех. Раньше наблюдением за планетой и фильтрацией занималась через сеть спутников Алиса. Она сообщала мне о проблемах, достойных моего внимания или вмешательства. Теперь же я слышал все это сам. Непосредственно. Без какой-либо фильтрации. И моральная проблема была в том: как не вмешаться, когда слышишь мольбу о помощи? Как остаться глухим к этой мольбе, когда искренность её пробирает до мурашек… или не остаться.
В общем, выглядел я эти дни со стороны, наверное, как лунатик, как пришибленный… или обдолбанный. Со своим взглядом, постоянно направленным вглубь себя, со своей замедленной реакцией на обращённые ко мне вопросы или фразы. Постоянно зависающий и дёргающийся… А попробуй не дёргаться, когда убегаешь на скорости на другую сторону планеты, чтобы вытащить кого-то истошно вопящего из горящей квартиры, или мерзко булькающего кровью из раздавленной в аварии машины, или противно-обречённо плачущего из-под превосходящего силой и массой насильника… список можно продолжать бесконечно. Ведь, почти каждую минуту на планете хоть кто-то да попадал в проблемы. Именно в прям в беду — не каждую. Удивительно, но не каждую. А вот в проблемы — да, постоянно. А ещё ведь и войны…
Сам понимал, что долго так не продержусь, но пока вариантов выхода не видел. Если только… постепенно черстветь душой?
* * *
— Луиза Макалум, моя двоюродная бабушка. Она умерла совсем молодой, — начала рассказывать, зашедшая развлечь меня беседой в моём амбаре Лана. — Вот посмотри, — протянула она мне старую, пожелтевшую от времени газету. — Правда она очень похожа на меня?
— Действительно, — вынужден был признать я, так как лицо было и правда практически то же. Единственное, что отличалось, это причёска. Ну и ещё женщина на фотографии была немного постарше Ланы — лет двадцать, может быть, двадцать один. Лане то ещё восемнадцати нет — мы с ней в школу ходим.
— Так вот, Кларк, — продолжила девушка, поудобнее устраиваясь у меня на коленях. — У неё был муж, Декстер. Он сейчас отбывает пожизненный срок в тюрьме штата за её убийство… сорок два года назад.
— Серьёзный срок, — хмыкнул я. Удерживать внимание на речи Ланы было тяжеловато, но пока удавалось. Удивительно, но уже почти шесть минут в мире никто не погибал насильственной смертью. Ну, или погибал, но делал это молча и очень тихо, из-за чего подрываться и резко мчаться куда-то не было нужды, и я мог позволить себе не отвлекаться.
— Так вот, он вчера связался со мной и попросил о встрече. Сегодня я съездила к нему в тюремную больницу, где он сейчас находится из-за болезни. Насколько я понимаю — доживает последние месяцы.
— А почему меня с собой не позвала? — удивился я.
— Но ты же…
— Я не болен, Лана, — прижал её к себе и поцеловал в висок. — И даже не общественно-опасен… уже. А небольшая прогулка, даже наоборот, помогла бы, наверное, мне хоть немного отвлечься от своей проблемы. Всё какое-то разнообразие.
— Прости, Кларк, я как-то об этом не подумала.
— Ладно, так, что там с этим сидельцем? Что он тебе такого интересного рассказал? Небось, убеждал, что невиновен?
— А… откуда ты знаешь?
— Лана, осуждённые убийцы говорят всем, что они невиновны — это хорошо известный всем психологам факт. Даже, если доказательства неопровержимы, — пожал плечами я.
— Что ж… может быть, ты и прав. Даже, скорее всего прав, Кларк, так как ты всегда прав, — оказалась совершенно не убеждена моим аргументом Лана. — Однако, он утверждает, что Луизу убил не он, а некий «чужак», незадолго до этого появившийся в городе, а сразу после убийства, город покинувший в неизвестном направлении.
— «Чужак»? — хмыкнул я. — Не самая оригинальная версия для оправдания: это не я съел всё варенье в комоде на кухне, а мой странный невидимый друг…
— Ты прав, Кларк, звучит действительно крайне неубедительно, но что ты скажешь на это? — подала она мне другой лист жёлтой от времени бумаги, видимо, страница всё той же газеты. И на этом листе, рядом с фотографией уже известной мне Луизы, красовался рисунок… меня. Вот реально: меня! Если бы кто-то взялся рисовать мой фоторобот или даже портрет по памяти, то у него получилось бы именно это. И даже, возможно хуже, так как здесь сходство было очевидное и буквально бросалось в глаза.
— Пирс? — тут же припомнил нашего Смоллвилльского «многоразового физрука». А что? Версия не лишённая смысла, так как, проведённое мной и Алисой маленькое расследование показало, что данный субъект значительно старше, чем указано в его нынешних документах. Правда, понять, насколько именно старше, у меня так и не получилось: его след терялся где-то в двадцатых годах двадцатого века. Глубже в прошлое проследить оказалось очень проблематично: тогда же с регистрацией и учётом всё было куда как хуже, чем сейчас. Особенно среди сотен тысяч мигрантов, легальных и не очень. Так что, сорок два года назад парень легко мог заглядывать и в Смоллвилль. А уж, если судить по тому, что я о нём знаю, убийство не сильно бы противоречило его психологическому портрету.
— Я тоже, в первую очередь, подумала на него, — согласилась Лана. Она ведь имела к Алисе полный доступ, так что, собранное единожды досье, которое сделал я, было доступно и для неё по первому же запросу. — Вот только, потом я обратила внимание на это, — тут её аккуратный пальчик указал ухоженным ноготком на нижнюю часть рисунка, на то место, где художник с особым тщанием вырисовал кулон-подвеску этого мужчины. Подвеску треугольной формы с… криптонским символом на ней. Очень знакомым мне криптонским символом!
— Джор’Эл?! — не смог скрыть своего удивления, ведь это был его именной символ. Не просто знак Дома Элов, а именно его личный именной символ, именно такой, как хранился в памяти терминала, скрытого в пещере.
— Твой биологический отец? — не меньше удивилась Лана. Потом пояснила своё удивление. — Я не знаю криптонского, а в память Алисы ты так и не удосужился внести эту часть своих знаний и исследований.
— Потом, как нибудь, — отмахнулся я. — Но это именно его символ. Не знал, что он был настолько сильно похож на меня… удивительно.
— То есть, тебя удивляет только это? А не то, что он был на Земле?
— А чему тут удивляться? Терминал же ты видела. Земля, как я уже тебе говорил, была личным исследовательским полигоном Дома Элов. Вполне мог и «батя» здесь появляться, не просто же так, с бухты-барахты он меня отправил именно сюда, а не к любой другой жёлтой звезде из бесконечного их множества во вселенной? — снова пожал плечами я. Поморщился от дикого крика, ушёл в ускорение, сбегал, спас, вернулся и постарался не упустить нить разговора, который прервался для меня, но не прерывался для Ланы.
— Действительно…
— Но, знаешь, кажется, я что-то похожее на этот вот треугольник, в пещере видел… но не придал значения… — наморщив лоб, припоминая, сказал я.
— Думаешь, там что-то есть? Что-то может быть? — загорелись азартом глаза моей девушки.
— Почему бы и нет? — отозвался я. — Эти пещеры с их стенами… там чёрта лысого спрятать можно вместе со всем его выводком и парой правительственных бункеров в придачу.
— Посмотрим? — посмотрела мне прямо в глаза она.
— Посмотрим, — пожал плечами я и ушёл в ускорение, чтобы уже в следующую секунду объективного времени спустить со своих рук на землю свою девушку уже непосредственно в пещере. В той её части, где на стенах была зарисована «Легенда о Намане». Ну а что? К чему тратить время на дорогу и блуждания?
Почему именно в этом зале? Так говорил же: где-то здесь я что-то подобное «треугольнику» с рисунка в газете видел. И даже примерно помнил, где именно.
— Вот он, — выхватил из темноты на стене нужное произведение доисторического художника «распечатанный» мной мгновением раньше мощный фонарь.
— И правда — похоже, — восхищённо согласилась Лана. Она подошла и даже прикоснулась рукой к стене в этом месте. Ничего при этом, естественно, не произошло. А вот я, приглядевшись внимательнее, в… разных доступных мне диапазонах зрения, заподозрил, что рисунок, это не просто рисунок, а нечто весьма высокотехнологичное, лишь стилизованное и замаскированное под примитивную мазню.
Подошёл, поднял руку, и моя догадка тут же подтвердилась: отреагировав на приближение моего пальца, проведя анализ на клеточном уровне и сверив результат с базой данных, запирающий механизм признал мои права доступа достаточными, и запор этого микро-сейфа открылся. Выглядело это… впечатляюще. Вот была стенка с рисунком, а вот уже вместо неё дыра, вписанная ровно в края этого бывшего рисунка. Геометрически правильная и ровная. Прям-таки настоящая магия… Хотя, как там говорилось: «На достаточно высоком уровне, технология в своих внешних проявлениях от магии не отличима».
— Оу! — не удержала своего удивлённого восклицания Лана. — А что там? — с азартом спросила она. — Внутри?
— Сейчас посмотрим, — пожал плечами я и сунул в дыру руку.
Очень неосторожное и опрометчивое действие с моей стороны… как оказалось.
Свет из дырки, вспышка перед глазами и быстро сменяющиеся видения… Ну, точнее, если принять во внимание, что не магия у нас, а технология, то пакет сжатой визуальной, звуковой, запаховой и даже осязательной информации. Этакий шесть или даже семь «D».
Правда, передача очень быстрая, грубая, а пакет настолько сильно сжатый, что толком понять ничего не вышло. Только сам факт получения этого «заархивированного» пакета.
-…лять, — не удержался и матюкнулся… на криптонском я. На русском не стал, ни к чему пугать Лану. Русский она… не то чтобы прям-таки знает, но обзорно с ним знакома.
— Что? Что случилось, Кларк?! — обеспокоенно схватилась она за моё плечо. Я, вместо ответа, медленно разжал свою заметно трясущуюся руку, на ладони которой оказался небольшой треугольный металлический предмет. Тот самый кулон с рисунка. С тем самым личным символом Джок’Эла на нём.
* * *