Хогвартс замер. Не в метафорическом смысле, а в самом что ни на есть прямом. Камни замка, вечно пропитанные гулом голосов, скрипом дверей и шелестом мантий, впервые за долгие месяцы молчали. Тишина была настолько плотной и непривычной, что давила на барабанные перепонки, заставляя привыкший к шуму мозг подыскивать несуществующие звуки в этом идеальном безмолвии.
Максим стоял посреди Большого зала, и его собственное дыхание казалось ему оглушительно громким. Он пришел сюда не с какой-то целью — просто потому, что мог. Лучи зимнего солнца, слабые и белые, пробивались сквозь высокие витражные окна, рисуя на каменных плитах длинные, искаженные узоры. В воздухе висела морозная пыль, подсвеченная этими лучами, и пахло остывшим пеплом из каминов и старой древесиной. Длинные студенческие столы были голыми, без скатертей и столовых приборов, что делало зал неузнаваемо чужим и просторным.
Он вышел из Большого зала в один из боковых коридоров, распахнул тяжелую дубовую дверь и вышел во внутренний двор. Снег падал густо и неторопливо, большими хлопьями, за ночь укутав все в толстое, девственное белое покрывало. Ни одного следа. Ни отпечатка лапы фестрала, ни следа сапога Хагрида. Только идеальная, нетронутая гладь, искрящаяся под утренним светом.
Он сделал первый шаг. Хруст снега под его ботинком прозвучал как выстрел в этой немой вселенной. Он пошел дальше, оставляя за собой единственную цепочку следов, ползущую через весь двор к озеру. Он был первым. Единственным. Владельцем этого спящего королевства.
Он остановился на краю, глядя на Чёрное озеро, скованное льдом и припорошенное снегом. Из трубы кухни поднимался слабый дымок — эльфы готовили завтрак для горстки оставшихся. Единственный признак жизни во всем этом замороженном великолепии.
Он глубоко вдохнул ледяной воздух. Он не чувствовал себя одиноким. Он чувствовал себя свободным. Эти каникулы были его личным подарком от судьбы. Не нужно было никого изображать, ни под кого подстраиваться, ни прятать взгляд. Можно было просто быть. Идти куда угодно. Дышать полной грудью.
Он повернулся и посмотрел на замок — величественный, молчаливый. На следующие несколько недель он становился одним из немногих его полноценных обитателей. И он был намерен использовать каждую секунду этого времени.
С этой мыслью он развернулся и пошел обратно, к главным дверям, чтобы продолжить свое небольшое путешествие. Его следы вели теперь не от замка, а к нему. Домой.
Вечером того же дня Большой зал вновь преобразился. Но на этот раз его величие было не торжественным, а камерным, почти домашним. Вместо четырех длинных столов был накрыт один, поменьше, у камина в конце зала. На нем не было ни золоченой посуды, ни магически парящих блюд — лишь простая керамика, деревянные миски и глиняные кувшины с соком. Пахло не изысканными яствами, а жареной индейкой, горячим хлебом и корицей — простой, но честной едой, от которой щемило в животе у любого, кто хоть раз знал, что такое настоящий голод.
За столом сидели те самые немногие обитатели. Хагрид, раскрасневшийся и громкий, уже подливал себе чего-то крепкого из походной фляжки в сок. Гарри и Рон, освобожденные от гнета большого общества, оживленно что-то обсуждали и смеялись. Профессор Дамблдор восседал во главе стола в смешной вязаной шапке с помпоном, с удовольствием уплетая пудинг и что-то рассказывая профессору Макгонагалл, которая старалась сохранять строгий вид, но уголки ее губ непроизвольно подрагивали.
Максим сидел чуть поодаль, в стороне от этого общего веселья. Он не был изгнанником — ему просто предложили место, и он его занял. Он молча кушал, наблюдая за общим весельем.
Ирония ситуации висела в воздухе гуще аромата индейки. Он ловил себя на абсурдной мысли, мысленно цитируя строки из энциклопедии о библейской фракции, что он штудировал ранее.
«Сын дьявола, бастард Ситри, — мысленно усмехнулся он, — сидит на празднике в честь рождения того самого проповедника, чьи последователи веками охотились на его предков с серебром и молитвами. И закусывает это всё клюквенным соусом. Сюрреализм».
Его взгляд скользнул по украшениям — омела, падуб, вечнозеленые ветви. «Хотя… чему удивляться? Они просто натянули свою новую мифологию на старый, языческий каркас. Солнцестояние. Возрождение света. Пир в середине зимы, чтобы пережить самое темное время. Вот что это на самом деле. А все эти истории… просто красивая обертка».
Этот анализ успокаивал его. Он видел не религиозный догмат, а древний механизм выживания, общий для всех людей — и маглов, и волшебников. Это он мог уважать.
— Гарри, Рон, — вдруг окликнул их Дамблдор, его голос был теплым и чуть насмешливым. — Я слышал, вы нашли себе новое хобби? Не правда ли, замок ночью выглядит завораживающе?
Гарри покраснел, а Рон поперхнулся котлетой. Началось оживленное, сбивчивое оправдание. Максим отрешенно наблюдал за этим, как ученый наблюдает за поведением интересных экземпляров в естественной среде обитания.
Он поймал на себе взгляд Дамблдора. Глаза старого волшебника сияли из-под полумесяцев очков с тем же знакомым, всевидящим любопытством. Не с вызовом, не с подозрением. Скорее, с интересом к тому, как этот тихий, необщительный мальчик из Рейвенкло впишется в общую картину. Максим спокойно выдержал этот взгляд и кивнул, поднимая свой кувшин с соком в немом тосте. Старик едва заметно улыбнулся в ответ и вернулся к беседе.
Пир длился еще с час. Максим встал одним из первых, вежливо кивнув присутствующим. — Спасибо за угощение, профессор. С праздником. — И тебе, мой мальчик, — ответил Дамблдор. — Наслаждайся своими каникулами.
Выйдя из Зала, Максим снова окунулся в благословенную тишину коридоров. Эхо праздника осталось позади. Впереди его ждала его настоящая работа. Но теперь он нес с собой странное, новое чувство — неловкость от празднования чуждого ему праздника растворилась, сменившись холодным пониманием. Он был не врагом здесь. Он был просто еще одним странным элементом в древней, безумной мозаике этого мира. И на сегодняшний вечер этого было более чем достаточно.
Снег за арочным окном продолжал свой неторопливый танец, превращая мир в безмолвную, белую абстракцию. В комнате царил иной, интеллектуальный хаос. На широком подоконнике, служившем ему столом, царил беспорядок, понятный лишь одному человеку. В центре лежал зловещий фолиант «Токсикологические свойства парфюмерных основ» Элоизы Боржиа, окруженный грудой других, более простых и потрепанных книг, вытащенных из основной библиотеки — справочников по базовой алхимии, словарей архаичных терминов и учебников по зельеванию для старших курсов.
Максим сидел, скрестив ноги, с пером в одной руке и с синим кожаным дневником в другой. Его лицо, освещенное холодным светом зимнего дня и теплым светом магического светильника, было неподвижной маской концентрации. Но за этим спокойствием скрывалась настоящая умственная баталия.
Он вчитывался в один абзац уже в пятый раз: «…принимая во внимание амфотерные свойства основы, катализируемые солнечным спектром, необходимо учитывать потенциальный синергетический эффект с терпеноидами, дабы избежать неконтролируемой трансмутации квинтэссенции в карцерогенные производные…»
«Квинтэссенция, — ядовито подумал он, — Старое доброе «магическое ядро зелья». Зачем нужно было городить этот термин? И что за солнечный спектр? Имеется в виду свет определенной длины волны или прямое воздействие солнечных лучей, которое банально испортит пол-инредиентов?»
Он с силой ткнул пером в чернильницу. Это было не чтение. Это было саперное дело, где каждая строчка могла оказаться минным полем из незнакомых понятий и отсылок к работам, которых у него не было. Он чувствовал себя первокурсником-маглом, впервые взявшим в руки учебник по ядерной физике.
Снейп не просто дал ему сложные книги. Он дал ему головоломку, собранную из кусочков, половина которых была утеряна.
С подавленным стоном он отложил книгу Боржиа и потянулся к «Основам структурной алхимии Арнольда из Глостера». Он потратил два часа, чтобы просто понять, что такое «амфотерные свойства» в контексте магических субстанций. Еще час ушел на то, чтобы найти вменяемое объяснение «терпеноидам».
Он открыл свой дневник. На чистой странице уже красовался заголовок: «Эссе для Снейпа: Анализ токсикологических рисков в парфюмерных основах». Под ним было три строчки тезисов и море разочарования.
Аккуратно выведя на основной странице слова «Ссылка: Терпеноиды», он коснулся их кончиком палочки, мысленно отдавая команду на создание новой записи. Текст на основной странице померк, уступая место чистому листу. В углу страницы появился значок-якорь, а в оглавлении дневника автоматически прописалась новая строка.
Затем на новой, только что проявленной, он начал выводить четкие, сжатые определения, выписки из справочников, свои собственные выводы. Он создал систему «конспект в конспекте». Основное эссе обрастало сносками, каждая из которых была мини-исследованием, вложенным в бездонные страницы дневника. Это было гениально и безумно утомительно.
Работа двигалась со скоростью улитки. Каждые пятнадцать минут он был вынужден отвлекаться на новый поиск. Он не просто писал эссе — он проходил ускоренный, жестокий курс самообразования по тем темам, которые чистокровные волшебники из магических семей, да и вообще наверное 90% волшебников даже наверное и не задумывались.
В какой-то момент он откинулся назад, чувствуем, как голова гудит от перегрузки. Он посмотрел на снег за окном. Тишина замка, которой он наслаждался утром, теперь давила на него. Не было никого, кто мог бы подсказать, направить, объяснить сложный термин. Только он, стопка книг и безмолвный, всепонимающий дневник.
Но в этой тишине и в этой борьбе рождалось нечто важное. Не просто эссе. Понимание. Глубинное, выстраданное, пропущенное через себя. Он не зазубривал текст — он разбирал его на атомы и собирал заново, уже в своей собственной голове. Это был единственный способ, которым он умел работать.
Он вздохнул, снова потянулся к книге Боржиа и нашел то место, где застрял. Перечитал. И вдруг — щелчок. Собранные по крупицам знания из пяти разных источников сложились в единую, ясную картину. Он понял не только что автор имел в виду, но и почему она выразилась именно так, и как это связано с другим разделом двумя главами ранее.
Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Это была крошечная победа. Одна из многих, которые предстояло одержать за эти каникулы. Он окунул перо и принялся выводить на основной странице дневника новую мысль — уже уверенно, без тени сомнения.
Стена из текста оставалась неприступной. Но потихоньку этот гранит начал ему поддаваться.
Трактаты о зельях, несмотря на всю их сложность, не были главным направлением его усилий на этих тихих зимних каникулах. Как бы ни лютовал Снейп, он не имел силы Сатаны. Поэтому основное внимание Максим уделял тренировкам.
Первого января, после тихого, спокойного завтрака, он стоял в центре зала, созданного Выручай-комнатой. Его тело было покрыто слюдяным блеском пота, а мышцы горели знакомой болью. Перед ним на полу лежала развернутая на нескольких страницах схема — безумный лабиринт из переплетающихся линий, рунических символов и сложных математических обозначений. Это был черновик его магического круга, основанный на принципах, подсмотренных у Мерлина.
Он переводил взгляд с древних формул на один из манекенов. Несколько месяцев попыток следовать человеческим методикам из книги по йоге — «ощути поток энергии», «медитируй на пламя» — показали их полную несостоятельность для его природы. Они были как детские акварельные краски для художника, работающего с расплавленным металлом. Слишком слабые, слишком тонкие, слишком… чужие.
«Ладно, — мысленно резюмировал он, стирая ладонью пот со лба. — Если утонченные восточные практики не работают, будем действовать как настоящий дьявол. Методом Сайраорга Баеля».
Он не знал, существовал ли на самом деле такой метод, или он только что его придумал. Но суть его была проста и понятна до зверства: доводить тело до предела. Снова и снова. Без жалости к себе. Без сложных философий. Только грубая сила, только хардкор. И в этом булавка Оливандера была его главным союзником. Она надежно запирала его демоническую природу, не давая ей подсобить телу. Это была чистейшая проверка на прочность: сможет ли его полукровочная плоть, без помощи врожденной мощи, пробудить в себе ту самую жизненную силу — тоуки. Ту, что была у всех живых существ, но которую ему приходилось искать вслепую.
Сдавленный рык вырвался из его груди, когда он ринулся вперед. Не было никаких медитативных поз, только взрывное движение. Серия ударов кулаками, локтями, коленями обрушилась на манекен. Древесина, усиленная чарами, глухо стонала под ударами. Он не просто бил — он вкладывал в каждый удар всю мощь своего тела, чувствуя, как мышцы наливаются свинцовой тяжестью, а затем отвечают новым приливом силы. Он гнал себя вперед, пока в глазах не потемнело, а дыхание не стало хриплым и прерывистым. Это была не тренировка. Это была ковка.
Обессиленный, он отполз к своим чертежам, падая на пол рядом с ними. Грудь пылала огнем, но где-то глубоко внутри, в самой сердцевине своего естества, он почувствовал нечто новое. Не знакомый холодок демонической силы, а крошечную, горячую искру, дрожь чистой физической мощи, рожденной в муках его собственных мышц. Слабый, едва уловимый отклик его собственной, а не унаследованной жизненной энергии. Тоуки. Он чувствовал всей своей сущностью: метод Баеля работал. И пусть не сейчас, пусть даже не к концу этого года или следующего, но он пробудет её. Другого варианта просто нет…
Он потянулся к дневнику, лежавшему поверх схемы. Открыл его на странице с пометкой «Коэффициент κ-12: энергопотеря при трансмутации через стандартный базовый круг».
И снова уперся в стену. Формула, выведенная Мерлином, была чудовищно сложной. Она оперировала архаичными символами, значения половины из которых он до сих пор не понимал.
«…где ϛ — обратная величина к модулю энтропийного сдвига…» — он водил пальцем по строке, чувствуя, как нарастает знакомое раздражение. — Что, черт возьми, такое «энтропийный сдвиг» в применении к демонической магии? И как его модуль…
Он с силой швырнул перо. Оно отскочило от упругого пола и закатилось под один из манекенов. Он не мог двигаться дальше, не поняв этот коэффициент. Без него весь его расчет был бесполезен — груда красивых, но бессмысленных линий.
Закрыв глаза, он мысленно обратился к Комнате: «Мне нужно… нет. Покажи мне труды, которые объяснят значение символа «ϛ» в архаичной магической нотации. И… все, что касается энтропийных процессов в контексте магических преобразований».
Комната отозвалась немедленно. В дальнем конце зала с тихим шорохом материализовался невысокий стеллаж, на котором стояло три толстенных, пыльных тома. Максим поднялся и, по-прежнему тяжело дыша, побрел к ним.
Первый том оказался трактатом по древнешумерской ритуальной символике. Второй — исследованием о влиянии энтропии на стабильность зелий. Он уже готов был взвыть от отчаяния, когда его взгляд упал на корешок третьей книги: «О природе хаоса и порядка в магических системах. Трактат Академии Мефисто Фелеса».
Сердце Максима заколотилось чаще. Да, это куда более логично. Основатель Ассоциации магов, первородный демон, что заключил сделку с самим Фаустом и веками изучавший человеческую магию. Его школа как раз могла оставить после себя труды, способные просочиться даже в библиотеку Хогвартса. Он смахнул пыль с обложки. Книга была старой, но не древней. И явно не человеческой работы.
Он вернулся на свое место, увлеченно листая страницы. И нашел. Не просто определение, а целую главу, посвященную «ϛ» — коэффициенту, описывающему, как магическая система сопротивляется разупорядочиванию, иными словами — насколько эффективно она сохраняет энергию при трансмутации.
Это было именно то, что ему было нужно. Он схватил новое перо (Комната любезно предоставила его рядом с книгами) и принялся делать выписки в дневник, создавая новую, дочернюю статью к своему исследованию.
Он не заметил, как пролетели часы. Физическая усталость отошла на второй план, сменившись азартом охотника, наконец-то нашедшего след. Он не продвинулся ни на миллиметр в построении круга, но он понял один-единственный символ. И это была победа.
Маленькая. Ничтожная для любого другого. Но для него — еще один шаг к раскрытию собственной силы и потенциала. Он поднял голову и посмотрел на изуродованный манекен, затем на испещренные формулами страницы.
Два фронта. Два разных вида борьбы. И на обоих он медленно, но неумолимо начинал побеждать.
Было уже далеко за полночь. Максим брел по пустынному, погруженному в сон коридору, ведущему к башне Рейвенкло. Каждый шаг отдавался в мышцах глухой, приятной болью. После изнурительной тренировки в Комнате Требований его тело чувствовало себя вываренным и тяжелым, как свинец. Даже мысли текли медленно и вязко, перемешивая обрывки формул с воспоминаниями о ударах по манекену.
Он уже почти дошел до потайной двери с молотком-орлом, как вдруг остановился. Воздух перед ним сгустился и помутнел, будто в него влили жидкий лунный свет. Температура упала на несколько градусов, заставив его вздрогнуть.
Из каменной стены перед ним бесшумно выплыла полупрозрачная фигура. Высокая, величественная женщина в древних, строгих одеждах. Её лицо было прекрасным и печальным, а глаза, казалось, видели не его, а что-то далекое, скрытое завесой времени. Серая Дама.
Максим замер, мгновенно сбросив усталость. Инстинкты, отточенные годами жизни в ожидании опасности, заставили его внутренне сжаться. Рука сама потянулась к груди, к булавке, но он остановил себя. Бежать или прятаться было бесполезно. Она уже видела его.
Он встретил её взгляд, готовый ко всему. К крику, к осуждению, к ледяному прикосновению.
Но ничего этого не последовало. Призрак парил неподвижно, её сияющие, почти белые глаза изучали его с холодным, безмятежным любопытством.
— Ты часто возвращаешься так поздно, — её голос прозвучал тихо, словно шелест старых страниц, но был удивительно ясным и звучным. — И не из библиотеки. Тропа, по которой ты идешь, не отмечена на картах этого замка.
Максим не ответил. Он просто смотрел на нее, оценивая, пытаясь понять, что ей нужно.
— Не бойся, — произнесла она, и в её голосе прозвучала едва уловимая нота… не теплоты, а скорее усталой мудрости. — Эти стены видели множество душ, чья природа отличалась от общепринятой. Основательница моего дома… — она сделала едва заметную паузу, — …ценила жажду знаний выше чистоты крови. Для Хогвартса ты — не враг. Ты — ещё одна загадка. А замок любит загадки.
Она медленно проплыла мимо него, и он почувствовал ледяное дуновение, от которого по коже побежали мурашки. Но это не было враждебно. Это было… нейтрально. Как прикосновение древнего камня.
— Он судит не по тому, что ты есть, — её голос донесся уже со спины, заставляя его обернуться. — А по тому, зачем ты здесь. Пока твои помыслы чисты и направлены на познание, а не на разрушение, тебе нечего бояться в этих стенах. Замок… благоволит к тем, кто ищет.
Она уже почти растворилась в противоположной стене, оставив после себя лишь стылую прохладу и тишину, вдруг показавшуюся не такой гнетущей.
— Почему… почему вы говорите со мной? — наконец выдохнул Максим, нарушая тишину. Он ожидал, что призраки, как и все остальные, будут игнорировать «странного тихого сироту».
Серая Дама остановилась, наполовину скрывшись в камне. Она обернулась, и в этот раз её взгляд был прицельным и острым.
— Потому что ты задаешь правильные вопросы, — ответила она. — И ищешь ответы в правильных местах. Пусть даже и в тех, которых нет.
И с этими словами она окончательно растворилась, оставив Максима одного в холодном, пустом коридоре.
Он стоял ещё несколько минут, пытаясь осмыслить произошедшее. Гнетущая тяжесть страха — страха быть обнаруженным, изгнанным, уничтоженным этим древним местом — которую он носил в себе с самого первого дня, вдруг… ослабла. Не исчезла совсем, но отступила, уступив место новому, странному чувству.
Он был не чужаком. Не врагом. Он был… загадкой. И Хогвартс, чьим голосом только что говорила Серая Дама, давал ему понять, что у него есть шанс эту загадку разгадать.
С новым, незнакомым чувством почти что… принадлежности, он повернулся и пошёл к своей комнате. Путь назад казался уже не таким долгим и пугающим.
В лаборатории пахло хвоей, имбирем и озоном. Максим стоял посреди этого царства запахов, и его руки двигались с точностью метронома. Размешать основу в большом котле, пока она нагревается; пока она доходит до нужной температуры, разлить готовый тоник из соседнего котла по двадцати флаконам, уже расставленным в деревянную кассету; успеть бросить в первый котел щепотку растертого в пыль корня…
Но даже в этом монотонном, почти механическом процессе часть его сознания была занята другим. Он все еще носил в себе эхо той ночной встречи. Слова Серой Дамы звучали в нем, как далекий колокол.
«Замок… благоволит к тем, кто ищет».
Раньше Хогвартс был для него просто местом. Могучим, древним, полным секретов — но местом. Строением. Теперь же… Теперь он начал ощущать нечто иное. Тот ледяной покой, что исходил от призрака, казался той же природы, что и тихий гул стен в час рассвета, или то, как лестницы иногда двигались, чуть опережая его шаг. Это не было сознанием в человеческом понимании. Скорее, гигантским, дремлющим артефактом, в котором за тысячелетия скопилось намерение его создателей. Желание оберегать. Желание хранить. И да, желание наблюдать за теми, кто ищет знания.
Мысль была одновременно пугающей и невероятно успокаивающей. Замок знал. И позволял ему оставаться.
Он с силой выдохнул, сфокусировавшись на работе. Этично или нет — использовать это молчаливое позволение для налаживания подпольного производства косметики? Скорее всего, основателей волновали куда более возвышенные материи. Но он искал. Искал путь к силе и независимости. И пока его помыслы были чисты (а он не собирался травить однокурсников), Хогвартс, похоже, не имел ничего против.
Его лаборатория больше не походила на кустарную мастерскую. Она напоминала конвейер. Три котла разного размера кипели и булькали на разогретых плитах. На отдельном столе аккуратными горками лежали заранее отмеренные и измельченные ингредиенты. Рядом стояли ящики с пустыми флаконами, пробками и готовыми партиями, упакованными в стружку.
Он работал быстро, экономя каждое движение. «Имбирную пыль пора закупать у Хагрида оптом. Выгоднее. Бальзама для волос нужно наварить в два раза больше — его раскупают быстрее всего, особенно у девушек из Пуффендуя. Полироль для мётел… Квидитчисты сожрут всё, что дать. Нужно лишь добавить в рецепт немного блесток для визуального эффекта, будут брать еще активнее».
Его мысли были далеки от высоких материй. Они крутились вокруг себестоимости, прибыли и маркетинга. Это был его второй фронт. Не менее важный, чем расчет магических кругов или изнурительные тренировки. Сила требовала ресурсов. И он их добывал.
Час спустя он выключил плиты. Последняя партия тоника была разлита, укупорена и аккуратно установлена в деревянный ящик рядом с другими. Три ящика. Шестьдесят флаконов. Его «теневой цех» выдал готовую продукцию.
Он обвел взглядом лабораторию, удовлетворенно кивнув. Потом его взгляд упал на синий дневник, лежавший на чистом уголке стола рядом с пером и листками с вариантом оптимизированных рецептов. В дневник он их добавит позже, после того как они покажут свою эффективность. Две стороны его жизни лежали рядом: испачканные травой руки ремесленника и скрупулезная мудрость собранная во имя его развития.
Он подошел к раковине, чтобы смыть с рук следы труда. Путь был долгим. Но он шел по нему. Системно. Методично. Своего рода зельеварение, только объектом которого была его собственная судьба. И он был уверен — на выходе получится нечто гораздо более мощное, чем простой тоник от прыщей.
Вечер последнего дня каникул застал Максима за подведением итогов. Он стоял перед узким зеркалом в углу комнаты и не мог отвести взгляд. Каникулы оставили свой след не только в его дневнике и лаборатории, но и на нем самом.
Исчезла детская округлость щек, черты лица стали резче, угловатее. Он заметно вытянулся вверх по сравнению со временем до Хога, а плечи, постоянно находившиеся под нагрузкой, стали чуть шире. В отражении смотрел на него не ребенок, а подросток — худощавый, собранный, с напряженным, слишком взрослым для его лет взглядом. Еще одно напоминание о его нечеловеческой природе — он созревал быстрее, и ему пришлось с этим смириться.
Он отвернулся от зеркала и взглянул на стол. Там лежали три стопки. Первая — и самая внушительная — была посвящена зельям. Готовые, оптимизированные рецепты тоника, бальзама и полироли. Партии, которые он сварил, были так велики, что с лихвой покрыли бы спрос до середины апреля, а то и мая. Мысль об этом вызывала глубочайшее удовлетворение. Это означало уйму свободного времени в семестре. Не нужно будет каждые выходные пропадать в лаборатории — можно будет сфокусироваться на главном: на саморазвитии, на расчетах круга, на тренировках.
Вторая стопка заставляла его взгляд мрачнеть. Черновики для Снейпа. Исписанные вдоль и поперек листы, испещренные пометками, вычеркиваниями и отчаянными вопросительными знаками на полях. Он поймал себя на мимолетной, жалкой мысли: «Да кто вообще так пишет? Это же невозможно понять!». Снейп дал ему не просто сложное задание — он дал ему попытку выпить море. Осознание масштаба работы все еще повергало в легкий ступор. Но теперь, по крайней мере, ему оставалось лишь переписать все на бело и можно сдавать. И будь что будет!
Третья «стопка» была одна — синий кожаный дневник. Он лежал отдельно, как святыня. В нем был зафиксирован главный итог: не деньги, не мышечная масса, а знания. Прорыв в понимании магических кругов, пусть и микроскопический. И… дарованное замком чувство права находиться здесь.
Его размышления прервал удаленный гомон из окон. Первые студенты начали возвращаться с каникул. Их оживленные крики, полные впечатлений от праздников и домашнего уюта, долетали сюда, в его башню, словно из другого измерения.
Максим не чувствовал тоски. Он чувствовал… облегчение. Скоро замок снова наполнится суетой, уроками, любопытными взглядами. Но эти несколько недель уединения подарили ему неоценимое — фундамент. Теперь он был готов к этой суете. У него был план. И броня.
Вспомнилось ему вдруг зеркало Еиналеж, о котором он читал в одной из книг. Говорили, оно показывало самое сокровенное желание смотрящего. Любопытно, конечно. Узнать, чего он хочет на самом деле, без самообмана и прагматизма… Но на это потребовалось бы время. А времени на праздное любопытство у него не было.
Он подошел к арочному окну. Сумерки окрашивали заснеженные горы и озеро в лиловые тона. Где-то там, у вокзала Хогсмид, алый паровоз, привезший обратно большинство студентов, уже, наверное, готовился к отбытию. Для них каникулы заканчивались возвращением домой. Для него же они заканчивались здесь, в этой комнате.
Он глубоко вздохнул. Первый акт его новой жизни был окончен. Занавес опустился под радостные крики вернувшихся однокурсников. А для него сейчас начиналось самое главное — время работы за кулисами. Время, когда он, невидимый для всех, будет готовить свой главный выход на сцену.