Прошло две недели. Две недели, которые пролетели как один, насыщенный до предела, день. Они были наполнены запахом свежескошенной травы, вкусом парного молока от соседской коровы, скрипом старых качелей и теплом августовского солнца, которое, казалось, хотело отдать все свои силы перед приходом осени. Дачная жизнь, в прошлой, первой жизни Николая казавшаяся ему скучной и обременительной обязанностью, теперь воспринималась как бесценный дар. Он просыпался не от будильника, а от пения птиц, и засыпал не под гул компьютера, а под стрекот сверчков.
Его семья, вся его большая и дружная семья, преобразилась. Сыворотка, тайно введенная им в их кровь, творила тихие, но настоящие чудеса. Они не знали причины, списывая все на «целебный воздух» и «отдых от города», но изменения были налицо. Дед-генерал и дед-фрезеровщик, два старика, которые еще месяц назад большую часть дня проводили на лавочке, обсуждая болячки и политику, теперь с энтузиазмом, которого Николай не видел у них лет десять, затеяли строительство новой бани. Они работали с рассвета до заката, таская бревна, заливая фундамент, и их движения были полны силы и энергии, которая, казалось, била через край. Бабушки, забыв про давление и боли в суставах, устроили настоящую битву за урожай, перекопав и прополов огороды с такой скоростью, что соседи только ахали, глядя на них через забор. Его родители, казалось, переживали второй медовый месяц. Отец, вечно уставший после завода, теперь каждый вечер звал маму на долгие прогулки к реке, а она, помолодевшая и сияющая, с радостью соглашалась.
Николай наблюдал за ними, и его сердце наполнялось тихой, глубокой радостью. Это он. Он был причиной их счастья, их нового здоровья. Это осознание было лучшей наградой, о которой он мог только мечтать.
Но его собственная жизнь тоже не стояла на месте. Пока семейство было поглощено дачными хлопотами, он и Зола вели свою, тайную жизнь. Каждый день, после обязательных работ в огороде, когда солнце начинало клониться к закату, они уходили в небольшой лесок за дачным поселком. Там, на укромной, утоптанной поляне, начиналась его настоящая учеба.
— Готов, Коля? — спрашивала Зола своим ровным, мелодичным голосом.
— Готов, — отвечал он, снимая футболку и оставаясь в одних спортивных штанах.
И начинался спарринг.
Это не было похоже на драку. Это было похоже на попытку остановить идеально отлаженный, смертоносный механизм. Зола не сражалась с ним. Она его тренировала. Ее программа не позволяла ей нанести ему серьезный вред, но она создавала для него условия, в которых он был вынужден выжимать из себя все соки. Она двигалась с невероятной скоростью, но всегда ровно настолько, чтобы он успевал среагировать. Ее удары были точными и сильными, но она всегда останавливала кулак или ногу в миллиметре от его тела, создавая лишь порыв ветра, от которого по коже бежали мурашки.
А Николай дрался. Дрался так, как никогда в жизни. Разум Бэтмена, который медленно, но верно становился частью его собственного, снабжал его знаниями. Он знал, как уклониться, как поставить блок, как провести контратаку. Он знал десятки болевых приемов и удушающих захватов. Его тело, доведенное сывороткой до пика человеческих возможностей, было сильным, быстрым и выносливым. Но между знанием и умением лежала пропасть. И каждый спарринг с Золой был мостом через эту пропасть.
Он бросался на нее, пытаясь провести прием, который видел в своем сознании так же четко, как на учебном видео. Но она одним легким, почти ленивым движением уходила с линии атаки и легким толчком в плечо выводила его из равновесия. Он падал, тут же вскакивал и бросался снова.
— Ошибка, — безэмоционально комментировала она. — Ты слишком широко ставишь ноги. Теряешь мобильность. Центр тяжести смещен.
Он атаковал снова, нанося серию ударов. Она отбивала их с такой легкостью, словно отмахивалась от назойливых мух.
— Слишком много лишних движений. Тратишь энергию впустую. Удар должен быть коротким и точным, как выстрел.
Час за часом, день за днем. Он падал, поднимался, снова атаковал. Он был весь в синяках и ссадинах, которые, впрочем, благодаря «Телу Игрока» и ускоренной регенерации, заживали за ночь. Он был измотан до предела, но каждый раз, когда он был готов сдаться, он смотрел на спокойное, сосредоточенное лицо Золы и заставлял себя двигаться дальше. Она была его личным Эверестом, который он должен был покорить.
И Система щедро вознаграждала его за усердие.
**[Ваши действия спровоцировали экстремальную боевую ситуацию! Интеграция данных ускорена!]**
**[Ассимиляция персонажа «Абсолютный Бэтмен»… Текущий прогресс: 25% (+1%)]**
**[Получен новый навык: Боевые искусства (смешанный стиль, ур. 3)]**
**[Получен новый навык: Акробатика (ур. 2)]**
Проценты ассимиляции росли с невероятной скоростью. Сражаясь с существом, многократно превосходящим человека, он заставлял свою Систему и свое тело адаптироваться, впитывать знания и навыки Бэтмена не как теорию, а как инстинкт, как вторую натуру.
И эти изменения не могли не отразиться на его внешности. Процесс, начавшийся с ассимиляции немецкого солдата, теперь, подстегнутый генами Бэтмена, пошел вразнос. Он рос. Каждый день он, казалось, становился на несколько миллиметров выше. Его рост, бывший средним, стремительно приближался к отметке в 190 сантиметров. Его русые волосы, сначала посветлевшие, теперь, наоборот, темнели, приобретая глубокий, иссиня-черный цвет. Черты лица, унаследованные от Ганса Вебера — высокий лоб, прямой нос, волевой подбородок — становились еще более резкими, точеными, аристократичными. И только глаза оставались прежними — ярко-зелеными, создавая поразительный контраст с темными волосами.
Но самым разительным изменением была его мускулатура. Жир, даже тот небольшой подростковый животик, исчез без следа, сгорая в топке ежедневных тренировок. На его месте под кожей проступали, наливаясь силой, рельефные, сухие мышцы. Широкие плечи, мощная грудь, кубики пресса, сильные руки и ноги. Это было не тело бодибилдера, раздутое и неповоротливое. Это было тело атлета, хищника, бойца. Тело, в котором каждый мускул был на своем месте и служил одной цели — эффективности.
С каждым новым процентом ассимиляции он чувствовал, как его тело становится все более совершенным, все более чужим и в то же время все более правильным. Он смотрел на свое отражение в зеркале и не узнавал себя. Пухлый, сутулый подросток Коля Воронов умер, исчез. На него смотрел высокий, темноволосый, зеленоглазый красавец с телом греческого бога и взглядом, в котором уже не было ни капли юношеской неуверенности.
Семья, конечно, замечала эти перемены.
— Колька, ты за лето так вымахал! — ахал отец, примеряя на него свой старый пиджак, который оказался тому тесен в плечах. — И в кого ты такой уродился? В деда-генерала, не иначе!
— Кушай хорошо, внучек, кушай, — вторила ему бабушка, подкладывая ему тройную порцию котлет. — Растешь, сил набираешься. Жених видный будешь!
Они видели в этом лишь бурный, но естественный рост, акселерацию, помноженную на хорошее питание и свежий воздух. Они не знали, что их Коля растет не по дням, а по часам, подчиняясь законам другой, чуждой этому миру Системы.
Перед отъездом в город пришлось устроить экстренный шопинг. Вся его старая одежда стала ему не просто мала — он не мог в нее влезть. Джинсы не сходились на ногах, рубашки трещали в плечах. Пришлось купить все новое, на несколько размеров больше. Новая школьная форма, новые джинсы, новые футболки. Это было последнее приготовление к возвращению в мир, который, как он думал, знал наизусть.
* * *
И вот этот день настал. Первое сентября.
Утро было наполнено суетой и легким праздничным волнением. Мама приготовила его любимый омлет с ветчиной и сыром. Отец в честь праздника надел костюм. Зола, в простом, но элегантном летнем платье, которое они купили ей во время шопинга, с идеально прямой спиной сидела за столом, создавая вокруг себя ауру спокойствия и невозмутимости. По документам, которые сгенерировала Система, ей было девятнадцать лет, и она была студенткой-заочницей одного из столичных вузов, поэтому в школу ей было не нужно.
— Коля, ты галстук поправь, съехал совсем, — суетилась мама, поправляя ему воротник новой, хрустящей рубашки.
— Мам, да нормально все, — отмахивался он, чувствуя себя немного неловко в строгом костюме, который сидел на нем как влитой.
— Ничего не нормально! — вмешалась Зола. Она встала, подошла к нему, и ее прохладные, умелые пальцы за несколько секунд перевязали узел галстука, сделав его идеальным. — Теперь нормально. Ты должен выглядеть безупречно, любимый.
Она сказала это своим обычным ровным тоном, но слово «любимый» заставило его родителей расплыться в умильных улыбках, а его самого — снова покраснеть. Он все еще не привык к этой игре.
До школы они пошли все вместе. Это была традиция. Родители, гордые и нарядные, вели своего сына-десятиклассника. Рядом с Николаем шла Зола, и ее экзотическая, яркая красота привлекала взгляды прохожих. Она держала его под руку, и это казалось со стороны верхом романтики, но Николай чувствовал лишь твердость ее стальных мышц под тонкой тканью платья.
Школьный двор гудел, как растревоженный улей. Море цветов, бантов, нарядных учеников, взволнованных родителей. Громкая музыка из динамиков, смех, разговоры. Николай огляделся. Все было точно таким же, как в его прошлой жизни. Та же сцена у входа, те же учителя, те же лица… Он даже увидел своего старого лучшего друга, Мишку Сомова, невысокого, веснушчатого парня, который с кем-то оживленно спорил в толпе одноклассников.
Он подошел к своей группе, к своему будущему 10 «А» классу.
— Привет, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более естественно.
Несколько человек обернулись. Посмотрели на него. И в их глазах он увидел вежливое недоумение. Они смотрели на него, как на незнакомца. Кто-то кивнул в ответ, кто-то просто отвернулся, продолжая разговор. Они не узнали его.
Он встал чуть поодаль, чувствуя себя невероятно одиноким посреди этой толпы знакомых лиц. Они смотрели сквозь него, выискивая глазами того, кого здесь больше не было. Они ждали пухлого, сутулого, невысокого Колю Воронова. А вместо него здесь стоял высокий, атлетически сложенный, черноволосый красавец, который был для них чужим.
Началась линейка. Директор школы произносил ту же самую речь, что и четырнадцать лет назад. Первоклашки читали стихи. Все было как во сне, как в déjà vu, которое он переживал наяву. Но была и разница. В прошлой жизни он стоял в центре толпы, незаметный, серый, и никто не обращал на него внимания. Сейчас он стоял на краю, и на него постоянно бросали косые взгляды. Девчонки из параллельных классов шептались, кивая в его сторону. Парни смотрели с неприязнью и завистью. Он был чужаком, вторгшимся на их территорию.
Его родители и Зола стояли в толпе родителей. Он видел, как они смеются, о чем-то разговаривая. Он видел, как его мама с гордостью смотрит на него. И он видел, как другие родители смотрят на его семью. На красивую, помолодевшую пару. И на невероятную, темнокожую красавицу рядом с ними, которая с обожанием смотрела на их сына.
В какой-то момент Мишка Сомов, его лучший друг, не выдержал. Он протолкался к родителям Николая.
— Здравствуйте, Елена Ивановна, Александр Иванович! — крикнул он, перекрывая музыку. — А Коля где? Заболел, что ли? Мы его везде ищем!
Мама Николая улыбнулась и, не говоря ни слова, просто показала рукой на высокого черноволосого парня, стоявшего в стороне.
Мишка проследил за ее жестом. Его взгляд уперся в Николая. На его лице отразилась целая гамма эмоций: недоумение, непонимание, шок. Он несколько раз переводил взгляд с Николая на его мать и обратно, словно не мог поверить своим глазам. Его рот открылся и закрылся.
— Это… Коля? — недоверчиво прошептал он.
Мама счастливо кивнула.
Мишка, ошарашенный, как будто его ударили пыльным мешком по голове, развернулся и, спотыкаясь, побрел обратно к одноклассникам.
И тут же по толпе 10 «А» пробежал шепоток, который с каждой секундой становился все громче. Николай видел, как головы поворачиваются в его сторону. Он видел десятки пар глаз, устремленных на него. Глаз, в которых читалось одно и то же — абсолютное, тотальное неверие.
— Это Воронов?
— Да ладно! Не может быть!
— Что с ним случилось за лето? Он стероидов наелся?
— Ни фига себе…
— А девчонка-то какая с его родителями… Говорят, его невеста…
Он стоял под этим перекрестным огнем взглядов, прямой, как струна, со спокойным, почти безразличным лицом, которое ему подарил Бэтмен. Но внутри у него все сжималось. Он хотел быть сильным. Он хотел быть лучше. Но он не был готов к тому, что, изменившись, он станет чужим для тех, кого знал всю жизнь. Он больше не был Колей Вороновым, своим парнем из соседнего подъезда. Он стал загадкой, феноменом, объектом для сплетен и пересудов.
Линейка закончилась. Классная руководительница, Мария Викторовна, такая же, как и в его воспоминаниях, скомандовала:
— 10 «А», за мной, в наш новый кабинет!
Толпа одноклассников колыхнулась и двинулась к дверям школы. Они проходили мимо него, бросая на него любопытные, изучающие, а порой и враждебные взгляды. Никто не подошел. Никто не поздоровался. Даже Мишка прошел мимо, опустив глаза, словно не решаясь заговорить.
Он остался стоять один. Человек без прошлого в мире, где у всех оно было. Ему предстояло заново знакомиться со своими старыми друзьями. Заново строить отношения. Заново доказывать, что он — это он.
Он глубоко вздохнул и пошел следом за ними, в двери школы, в свою новую, неузнаваемую жизнь.