Мы поднимались по узкому лестничному пролёту, а мужчина, шедший впереди, без лишних слов распахнул перед нами ещё одну массивную дверь. Неоновая истерия, царившая внизу, словно осталась в другом измерении: там, в недрах «Капкана», гремела музыка, мерцал свет, а здесь нас встретила сдержанная тишина.
Я первым переступил порог и сразу ощутил, как воздух стал плотным, почти вязким. Будто вся энергия, пульсировавшая внизу, здесь сгустилась в тихую, но напряжённую атмосферу. На миг мне показалось, что я вхожу в аудиторию, где меня давно ждали, и сидящий внутри преподаватель уже знает всё, что я собираюсь сказать.
Помещение встречало полумраком, не подавляющим, но придающим всему окружающему налёт торжественности. Будто кто-то старательно создавал здесь церемониальное пространство, балансируя между интимной камерностью и строгим великолепием. Свет лился со стеновых бра, исполненных в форме чёрных лилий, чьи лепестки рассыпали приглушённое сияние, похожее на тихий шёпот. Вся комната тонула в глубоких оттенках черного. Этот тёмный антураж словно поглощал взгляд, предлагая окунуться в его глубину.
Стены украшали картины в потемневших от времени рамах: среди них виднелись старинные гравюры с изображением средневековых сражений, выцветшие портреты и даже что-то, напоминающее схемы для алхимических опытов. В одном углу высился старинный глобус на резной подставке. По другую сторону комнаты в застеклённой витрине поблёскивало антикварное оружие: охотничьи кинжалы с изящной серебряной инкрустацией, арбалет с искусно вырезанной ложей и один потускневший меч, который словно «видел» не одну кровавую битву, будь то с людьми или с существами иного плана.
У одной из стен стоял массивный книжный шкаф. Его вытертые кожаные корешки книг выглядели не роскошным декором, а скорее рабочими инструментами, которыми пользовались снова и снова. И всё это завершал камин, в котором тихо тлели угли; от него исходил терпкий запах горько-пряного дыма. Я не мог разобрать, что именно горит в глубине него: возможно, древесина, пропитанная ароматическими смолами, возможно, что-то более экзотическое. В любом случае, аромат ладанного дыма наполнял пространство тонкой, почти ритуальной мистикой.
Но всё это, каким бы завораживающим ни казалось, всего лишь служило фоном для неё — Верусы Бладстоун.
Она восседала за широким столом из красного дерева, но с заметными следами времени. Настоящая реликвия, наверное, переходившая от одного поколения охотников к другому. Однако гораздо важнее была та, кто сидел за этим столом.
Веруса не встала, когда мы вошли. Она не произвела не одного лишнего движения, будто была кошкой, лениво смотрящей на мышь, которая сама пожаловала к ней в лапы. Она казалась уверенной до полного безразличия.
На вид ей было около сорока, но это лишь цифра, которая не имела к ней отношения. Её фигура оставалась стройной, плечи были подчёркнуты строгим чёрным платьем с высокими манжетами, а гладко зачёсанные волосы оттенка тёмного каштана были уложены в аккуратный пучок. Губы, цвета выдержанного вина, не приоткрывались ни в улыбке, ни в гримасе досады. Однако в её взгляде угадывалось что-то ледяное — не холод, а, скорее, мёртвая пустота, под которой клубилась опасная живая сила. Казалось, в этих светлых, почти прозрачных глазах нет ровным счётом никаких человеческих эмоций.
От неё веяло безупречной утончённостью, но в то же время — животной властью. Ей не нужно было приказывать или размахивать оружием, чтобы доказать, кто тут хозяин. Это было ощущение сродни силе гравитации: неотвратимое, бескомпромиссное и не требующее объяснений. И ещё я поймал себя на мысли, что, если бы понятия не имел, кто она, решил бы, что передо мной не глава древнего ордена охотников, а властительница темнейших глубин, командующая целой армией нечисти. Ни малейших признаков радетельницы за человечество, никакого намёка на то, что она — «добро». Напротив, спокойная, почти мертвенно-ледяная манера держаться, в которой сквозила тень безумия.
Она медленно, с царственной небрежностью, откинулась на спинку кресла и первой заговорила: — Как понимаю, ты и есть Брюс, ученик Абрахама. Вот только про твою спутницу разговора не было. Будь так любезен, расскажи, что за гостью ты привел?
Голос Верусы звучал негромко, без дружелюбия, без ласки, но и без открытой враждебности. Просто спокойное, ровное равнодушие, словно её вообще мало что могло тронуть.
Я сделал вид, что не обратил внимания на её вопрос, и демонстративно обвёл комнату взглядом, словно оценивая интерьер. Потом ухмыльнулся, показывая зубы в насмешливой улыбке: — Я ожидал чего-то другого, раз уж иду к «светлому» ордену, который, как утверждают, защищает человечество. А тут такой антураж — прямо логово вампиров, не иначе. Хотя… — я приподнял бровь, глядя на неё, — пожалуй, вам стоило бы добавить побольше ярких красок. Обои с единорожками, например. Жёлтый, белый цвет… всё такое весёленькое и располагающее. Чтобы люди к вам потянулись.
Глаза Верусы вспыхнули стальным блеском, а губы дрогнули в едва заметной насмешке: — Ты наглец, мальчишка. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что ты ученик того старого ворчуна. Такой же без тормозов и без инстинкта самосохранения.
Я пожал плечами, стараясь выглядеть безразличным, как бы показывая, что это не я такой, а просто жизнь вокруг такая, а мне приходится соответствовать.
Она наклонила голову чуть вбок, и от этого в её взгляде сверкнула опасная искра: — Но раз ты всё же появился здесь, ученик Абрахама, расскажи, что привело тебя ко мне. А ещё лучше поведай, кого ты так бесцеремонно притащил вместе с собой в мою обитель. Не испытывай моё терпение.
— Ну, тётушка, — произнёс я с нарочито вызывающей фамильярностью. Я подошёл к стене, где стоял стул со спинкой, и с ленивой медлительностью потащил его к самому столу. Деревянные ножки заскрипели по паркету, неприятно царапая слух. Я не спеша опустился на стул, совершенно не скрывая, что хочу её слегка позлить: — Давай прямо к сути. Мне нужен наш общий знакомый, тот, кто любит повыть на луну. Не знаешь ли ты случайно, где он сейчас бродит? А эта юная леди со мной, позволь представить: Диана Рассел, первый ребёнок Джека Рассела, — добавил я тоном, будто сообщаю какой-то важный титул. Слова «первый ребёнок» специально выделив голосом.
— Вот как… — глаза Верусы задержались на Диане, которая стояла молча, стараясь не смотреть лишний раз ни на меня, ни на хозяйку кабинета. — Ситуация явно приобретает интересный оборот. Но, позволь узнать, что заставит меня помогать тебе? С чего ты решил, что я владею информацией о месте нахождения нашего «хвостатого» друга? Если бы я знала его точный адрес, мои люди давно бы притащили эту шавку ко мне.
— Надеялся на чудо, что уж там, — чуть усмехнулся я. — Но тогда у меня есть ещё одна просьба: может, у тебя есть возможность связаться с ним и кое-что ему передать?
Веруса на миг будто застыла, размышляя над моим предложением, и в её глазах промелькнуло что-то похожее на веселье, словно это всё —игра, в которой она давно прописала правила. Наконец, она скользнула взглядом по мне и ответила:
— Связаться могу. Джек почему-то любит поддерживать со мной связь, дразнить, провоцировать. Но что мне за радость играть по твоим правилам? — Она прищурилась. — Я спрашиваю себя: зачем мне это?
Я ухмыльнулся, показывая абсолютное спокойствие:
— А ты ему просто передай, что у тебя в гостях его обожаемая дочь, — я позволил себе ледяную, насмешливую улыбку. — И что она безумно скучает по своему папочке и мечтает увидеть его хотя бы одним глазком.
За моей спиной я услышал, как Диана вздрогнула, а в её голосе прорвалась паника:
— Брюс, что ты делаешь? Зачем говорить всё это? Это же ловушка! Мы так не договаривались! Ты обещал помочь мне! А не сдать моего отца этим.
Я обернулся к ней, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно:
— Диана, не забывай, что я охотник. Мы защищаем людей в первую очередь. И ты сама призналась, что застала отца за тем, как он закусывал каким-то бедолагой, которому перегрыз глотку. Я пока не понимаю, остался ли он в здравом уме или превратился в обезумевшего монстра, движимого яростью и голодом.
— Брюс, ты не посмеешь! Мы же друзья! Я доверилась тебе! — в отчаянии вскрикнула Диана, и я заметил, как её глаза начали блестеть от слёз, а в голосе прорезались хриплые, почти звериные нотки.
Я покачал головой, безжалостно отрезая:
— Не делай глупостей. Ты знаешь, на что я способен, и у тебя нету шансов. Не стоит усложнять ситуацию. Мне нужен твой отец. Срочно. Я не могу искивать его по всему свету, поэтому лучше использовать тот единственный способ, который сработает наверняка: ты — стимул, ради которого он рискнёт всем, даже в полубезумном состоянии. Так что не мешай мне, просто помолчи.
Мой голос сорвался на раздражение. Диана, словно услышав это, открыла рот, чтобы сказать ещё что-то, но лишь выдохнула и замолчала, опустив голову.
Веруса, наблюдавшая за нашей перепалкой с явно приподнятым настроением, невесомо усмехнулась:
— Узнаю школу Уистлера. Принцип «цель оправдывает средства» — это очень по-нашему. Ты мне нравишься, парень. Не хочешь вступить в Кабалу? У нас как раз не хватает тех, кто готов переступать через любые границы ради результата.
Я перевёл на неё взгляд:
— Нет уж, благодарю. Обойдусь. Мне вполне достаточно и единожды с вами поработать. — Я сощурился. — Лучше скажи, когда сможешь связаться с Джеком?
Женщина сделала вид, будто оценивает меня с головы до ног по-новому, и улыбнулась кончиками губ — улыбкой, лишённой каких-либо тёплых чувств:
— Да хоть сейчас. Мне это тоже выгодно, мальчик.
Веруса потянулась к старинному телефону, стоявшему на столе. Это была массивная модель с круговым циферблатом и тяжёлой трубкой, украшенной латунными вставками, — редкий антиквариат, выглядевший так, будто пережил не одно поколение владельцев. Она сняла трубку со спокойной элегантностью, словно делала это на светском приёме, и начала набирать номер, не спеша, смакуя каждую цифру, точно щёлканье диска служило ритмом для красивой мелодии.
— Знаешь, Брюс, — проговорила она безмятежно, не отрывая взгляда от телефона, — мне доставляет особое удовольствие подобный расклад: ты буквально подносишь моего врага ко мне на блюдечке. Приятно, когда кто-то облегчает тебе задачу.
Последовали гудки — один, второй, третий. Наконец в трубке послышалось тяжёлое дыхание, а затем хриплый, уставший голос, в котором явственно звучала звериная нотка.
— Алло…
— Джек, — мягко выдохнула Веруса, и в её голосе прозвучало что-то обволакивающее, почти гипнотическое, — какая удача, что ты на связи. Я тут как раз о тебе думала. Как продвигаются твои попытки контролировать ситуацию?
На том конце — молчание, лишь неровное тяжёлое дыхание, словно человек пытается справиться с эмоциями.
— Что тебе нужно, Веруса? — наконец ответил Джек, в его голосе сквозила тревожная злость. Видимо, тембр Верусы насторожил его.
— Тебя, — ответила она глухо и почти нежно. Затем коротко рассмеялась — низко, безрадостно. — Утром, с первыми лучами солнца, жду тебя у себя в гостях, в «Капкане». Одного. Без твоих «лесных друзей». И давай без твоих дешёвых трюков. Просто ты и я.
— Почему, я должен идти в ловушку, ведьма?
Веруса сделала вид, что улыбается, хотя в её голосе холод сгущался всё сильнее:
— Разве я обязана все объяснять? Ну тогда думаю, тебе будет интересно узнать, что твоя прелестная дочь решила провести ночь под моей крышей. Хорошая девочка, милая, спокойная — прямо как ты в молодости, когда ещё не умел пользоваться своими клыками. Представляешь, она осталась у меня переночевать, а я так обрадовалась этому. У нас с ней так много общего — в том числе семейные тайны, кровавые воспоминания. Возможно, стоит даже устроить скромный домашний вечер. Она прекрасна, Джек. Похожая на тебя, будто зеркальное отражение.
На другом конце трубки я услышал, как дыхание Джека срывается на угрожающее рычание:
— Ты врёшь.
— Ну, конечно, я вру, — насмешливо протянула Веруса. — Я же охотница. Ложь — одно из моих любимых орудий, и я не стесняюсь пускать её в дело. Но в этот раз, увы, всё правда. Она здесь, в чёрном платье, стоит рядом. Та же бешеная злость в глазах, тот же стержень. Природное упорство, унаследованное от тебя. Любуюсь, не могу не восхищаться.
— Если ты хоть пальцем… — начал было Джек, но Веруса перебила его безжалостным, почти механическим тоном:
— Тихо. Не говори банальностей. Я не собираюсь её убивать… пока. Я же дама слова. Придёшь — она будет цела и невредима. Возможно, слегка запугана, но это ерунда. Не появишься — ну, посмотрим, как долго ты сможешь оставаться «отцом» без дочери. Завтра на рассвете, Джек. Не задерживайся. Ты же знаешь, как я ненавижу, когда меня заставляют ждать… могу и потерять интерес к невинной жертве.
На миг в трубке воцарилась тишина. А затем сквозь динамик прорвался глухой рык, почти вой, полный сдерживаемой ярости:
— Я буду там. Но если с ней случится хоть что-то… ты будешь умирать, Веруса. Медленно, мучительно. Я заставлю тебя умолять о смерти, и она не придёт, пока я не решу, что с тебя хватит.
Женщина прижимала трубку к уху ещё несколько секунд, словно впитывая эти слова, а затем еле слышно выдохнула:
— До встречи.
И, не дожидаясь ответа, мягким движением положила трубку на рычаг.
Она повернулась ко мне, и я заметил, как её глаза, прежде неподвижные, теперь сверкнули чуть более живым огнём. Только этот огонь не приносил облегчения — напротив, в нём читалось то самое безумное сияние, которое делает человека по-настоящему непредсказуемым.
— Он придёт, — сказала она тихо, и в голосе послышалась уверенность, переходящая в угрозу. — Глупец. Вечно воображает, что способен контролировать то, что лежит далеко за гранью его возможностей.
Я промолчал, стараясь не выдать нарастающей неуверенности. За моей спиной Диана почти беззвучно вздохнула, будто борясь с эмоциями, а затем её дыхание стало размеренным и тяжёлым.
Веруса скользнула взглядом по девушке, как учёный, смотрящий на неполноценный экспериментальный образец.
— Девочка не понимает, что её отец — не герой, а всего лишь дикий волк, ведомый собственными инстинктами. И мне любопытно посмотреть, насколько хватит его «отцовской любви», когда начнётся истинное представление.
Я почувствовал, как внутри у меня шевельнулось тонкое подозрение: верен ли был мой план? Правильно ли я поступил, втягивая всех в эту игру?
Молча подняв на неё взгляд. Веруса, словно уловив мои сомнения, чуть наклонилась вперёд и повела пальцем по краю стола. В этом плавном жесте сквозило мечтательное нетерпение. Казалось, она предвкушает нечто замысловатое и роскошное — как гурман, ожидающий изысканное блюдо.
— Знаете… — произнесла она, прищурившись. Голос звучал чуть громче шёпота. — Вам придётся остаться у меня до рассвета. Всего на несколько часов. А там… будет видно. Может, и выпущу.
На миг она остановилась, словно смакуя свою мысль, а потом переключила взгляд на Диану, а за тем снова на меня.
— Это не обсуждается, — добавила она уже ледяным тоном и, почти не меняясь в лице, нажала крошечную кнопку сбоку от стола.
Раздался негромкий щелчок, а спустя секунду в кабинет вошли двое вооружённых мужчин. В их руках были укороченные автоматы, которые они не держали стволами вниз, они не скрывали очевидную угрозу в наш адрес.
— Правда, что ли? — я изогнул бровь, криво ухмыляясь. — Теперь мы в плену?
— Нисколько, — Веруса даже не вздрогнула. — Просто меры предосторожности. Не хотелось бы, чтобы вы натворили глупостей. — Она бросила на нас быстрый взгляд, в котором таился явный упрёк и при этом издёвка, будто разговаривала с подростками. — Поймите, дети, это всего лишь временная формальность.
Голос её звучал густо и плавно, как дорогой шёлк, но от этого не терял своей холодной жёсткости. Я без лишних возражений поднялся из-за стола. Диана молча двинулась следом, но по её походке и по напряжённо сжатым губам я понял, что она находится на грани эмоционального срыва. Вся эта история казалась ей, должно быть, страшным сном.
Нас повели по длинному коридору, чьи стены, выкрашенные в угольно-серый, были украшены старинными гербами и гравюрами — отсылками к прошлым победам этого ордена охотников. Длинные тени дрожали под редкими настенными лампами, а наши шаги гулко откликались во мраке. Впереди нас уверенно шёл один из охотников, второй, не отставая, замыкал шествие.
Наконец, нас привели в просторную комнату, где царили аскетичность и холодный уют. Стены из грубого камня выкрашены в выцветший серо-зелёный, под потолком незаметная лампа под матовым плафоном. В углу — простая, но аккуратно застеленная кровать, у окна — кресло с высокими подлокотниками и рядом маленький круглый столик. Ничего лишнего — всё функционально. Прямо, как и сама хозяйка этого места.
Главное, что бросалось в глаза, — массивные решётки на окнах. Они были явно установлены не только для эстетики. Я окинул их насмешливым взглядом, чувствуя внутри себя странную смесь веселья и досады.
Без лишних слов двое охотников вышли из комнаты. Дверь щёлкнула, запираясь на что-то металлическое, а мы с Дианой остались одни. Долгую минуту её молчание резало слух больше, чем любой крик. Она стояла с отрешённым видом, словно находилась глубоко в собственных мыслях.
Я подошёл к окну, сел в кресло и, откинувшись, с интересом посмотрел сквозь металлические прутья на пустую улицу. Там царил полумрак, редкие фонари лениво освещали тротуары. Казалось, город спит, глубоко и без сновидений, не ведая, что здесь, наверху, затевается настоящая драма.
«Решётки? Забавно, — подумал я про себя. — Они искренне верят, что поймали меня в клетку. Но, если я захочу, уйду в любое мгновение. Смешные люди…»
Эта мысль не только веселила, но и дарила странное удовлетворение. Как хищнику, запертому в вольере вместе с неосторожными сотрудниками зоопарка.
Я бросил взгляд на Диану:
— Присядь, успокойся. — Я старался говорить тихо, почти мягко. — Всё под контролем, не волнуйся.
Но девушка не ответила. Она словно не слышала моих слов или не желала слышать. Сделав пару неуверенных шагов, она опустилась вдоль стены, обхватила свои колени и спрятала в них лицо. Плечи её мелко дрожали.
— Ты… ты предатель, — срываясь, прошептала она сквозь тяжёлое дыхание. — Ненавижу тебя. Я думала… надеялась… — Она всхлипнула, потерянная и одинокая. — Я доверилась… а ты просто… использовал меня.
В её тихих словах не было яростного укора, а звучала только боль и разочарование. Сдавленная обида, от которой сжималось мое сердце.
Я закрыл глаза и вздохнул. Глухое, зудящее чувство вины на мгновение напомнило о себе. Но я отодвинул его прочь: сейчас не время. Возможно, позже мы сможем поговорить, я всё объясню. А сейчас, пусть она выплачется. Пусть немного пройдёт её отчаяние.
А сейчас… сейчас я продолжу игру.