• Boosty Shared
• VMash

• T

• наруто: бессмертный макс
• наруто

Не знаю, полезна ли вам будет эта информация, но я писал эту главу под вот эту музыку: Time (Inception Main Theme Piano) Gacabe & Jecabe.

Если эта информация полезна поставьте в виде реакции 😥.

— Отчёты, господин Арика, — Макото положил на стол в кабинете аккуратные стопки свитков. Его голос был хрипловат, но твёрд. — Границы чистые. Патрули бдительны. Урожай в деревнях — выше среднего. Шахта дала на пять процентов больше руды. Новые стражи влились, ветераны — закалились. Потери… — он сделал едва заметную паузу, — минимальны. Один стражник погиб в стычке с бандитами у западного перевала. Трое ранены, но вернулись в строй. Похороны прошли с почестями.

Дед просматривал свитки молча, его пальцы скользили по столбцам цифр и донесений капитанов. Наконец, он кивнул, коротко и резко.

— Хорошо, Макото. Ты сделал больше, чем требовалось. Ты хорошо послужил клану.

Старый управляющий лишь опустил голову, скупой на слова, как всегда. Но в его позе читалось глубочайшее удовлетворение. Он ушёл, оставив нас с дедом среди запаха старых свитков и свежей туши.

Неделя ушла на то, чтобы снова вжиться в ритм Хигаки. Дед погрузился в дела — проверяя, оценивая, подтверждая отчёты Макото. Я же возобновил тренировки на каменной плите, пытаясь ощутить ветер, но эта незримая стена внутри все ещё стояла неколебимо. Год дороги закалил дух, но не сдвинул камень преткновения в душе.

Спустя ровно семь дней, когда последний отчёт был одобрен, а поместье снова зажило под неусыпным оком "Буревестника", дед вызвал меня в кабинет на закате. На столе лежал не свиток, а тонкая, потемневшая от времени бамбуковая пластина, испещрённая мелкими, выжженными знаками.

— "Путь к Сердцу Пустоты", — произнёс дед, его пальцы легли на бамбук. — Техника… проста на первый взгляд. Сложна — в исполнении. Суть — не в исполнении или потоков Ки. Суть — в готовности духа встретить то, что скрыто. Ты видел мир, Такэши. Видел его жестокость и его тихую силу. Видел, что значит нести ответственность и когда нужно сжать кулаки, проходя мимо. Этот год был фундаментом. Теперь — пора строить стены.

Он объяснял лаконично, как всегда. Двенадцать иероглифов, которые нужно было не нарисовать, а прочувствовать — не кончиком кисти, а потоком собственной Ки, направленной внутрь. Двенадцать шагов вглубь себя. Каждый иероглиф — не печать, а ключ, отпирающий дверь в следующую комнату сознания. Не требовалось сложных манипуляций с энергией — требовалась абсолютная концентрация и… готовность принять всё, что встретится.

— Ошибка на любом шаге — не срыв техники, — предупредил дед, его глаза были ледяно-ясными. — Ошибка — это потеря себя в лабиринте собственных теней. Возврат будет труден. Возможно, невозможен без посторонней помощи. Я буду рядом. Моя Ки будет якорем в этом мире. Но войти в твой внутренний мир… не смогу. Там будешь только ты. И то, что ты там найдёшь.

Двенадцать дней. Каждый вечер, я садился в тишине своего спальни. Зажигал одну свечу. Клал перед собой бамбуковую пластину. Дышал. Опустошал разум. Впускал тишину. И начинал.

Первый иероглиф — "Врата". Ощущался как холодный камень под пальцами в темноте. Второй — "Лестница" — долгий спуск вниз, вглубь. Третий — "Зеркало" — мимолётные отражения лиц, знакомых и незнакомых, промелькнувших и исчезнувших. Четвёртый — "Мост" — шаткий переход над бездонной чернотой. Пятый, шестой, седьмой… Каждый шаг требовал невероятного напряжения воли. Голод после тренировок смешивался с новой, странной усталостью — не физической, а душевной. Иногда казалось, что стены комнаты дышат, а тени шевелятся. Дед сидел напротив, неподвижный, как скала, его Ки — плотный, незыблемый столп реальности — был единственной точкой опоры. Он не говорил, не подсказывал. Он просто был.

На двенадцатую ночь, после того как Ки, словно сама собой, вывела последний, двенадцатый иероглиф — "Мир" — на внутреннем экране сознания, что-то изменилось. Где-то внутри. Свеча передо мной погасла не от дуновения — свет просто… исчез. Исчезли стены спальни, запахи дома, ощущение циновки под коленями. Исчезло даже чувство собственного тела.

Я стоял. В абсолютной тишине. В абсолютной пустоте. И не в кромешной тьме.

Вокруг простиралось бесконечное, холодное пространство, ограниченное гладкими, серыми, безликими бетонными стенами, уходящими ввысь и вдаль дальше взгляда. Пол под ногами был таким же — холодный, твёрдый бетон. Горел резкий, безжалостный свет без видимого источника, падающий сверху, с потолка, которого не было видно — просто равномерная, неестественная белизна, заливающая все. Ни окон. Ни дверей. Ни единой щели. Бункер. Современный, стерильный, пугающий своей бездушной геометрией и абсолютной изоляцией. Воздух пах пылью и озоном, как в давно заброшенном подземелье.

И посреди этого бескрайнего, пустого зала, на пьедестале из того же бетона, висела Она.

Сфера. Совершенно чёрная. Не просто тёмная, а поглощающая свет, как дыра в самой реальности. Она не отражала, не бликовала. Она была Абсолютом Тьмы, висящим в центре этого мёртвого пространства. Диаметром чуть больше моего роста. И от нее… исходил Зов.

Не звук. Не вибрация воздуха. Это было глубже. Зов, исходящий из самой моей груди, из каждой клетки. Тянущая боль тоски по чему-то утраченному, смешанная с леденящим ужасом и… непреодолимым любопытством. Этот чёрный шар знал. Он знал, как я оказался здесь, в этом мире, в теле Такэши Хигаки. Он знал, что стёрто из моей памяти, что осталось лишь смутным ощущением "не своего" прошлого. Он был недостающим куском меня самого, камнем, о который спотыкалась моя Ки Воздуха. Ответом на все вопросы, заданные про себя в бессонные ночи.

Но прикосновение… Оно сулило не просто знание. Оно сулило Перемену. Окончательную и бесповоротную. Слияние. Потерю иллюзий. Возможно, потерю части того "Я", которое я знал — мальчика-самурая, внука Арики. Оно открывало дверь в прошлое Макса, в тот мир бетона, машин и иной боли, память о котором была смутной, но от этого не менее реальной. Это был Рубикон. Шаг, за который нельзя было вернуться прежним.

Ноги понесли меня вперед сами. Бетонный пол был ледяным под босыми ступнями. Шаги гулко отдавались в мёртвой тишине зала. Сфера приближалась, заполняя все зрение. Чернота её казалась живой, пульсирующей изнутри невидимой силой. Зов превратился в гул в висках, в стук собственного сердца, которое вдруг забилось с бешеной силой, пытаясь вырваться из груди навстречу этой Тьме.

Я остановился у самого пьедестала. Сфера висела на уровне груди. От неё веяло холодом, как от открытого люка в космическую бездну. Рука поднялась сама собой, медленно, преодолевая невидимое сопротивление страха и инстинкта самосохранения. Пальцы дрожали. Внутри бушевала война — жажда правды против ужаса перед тем, что эта правда откроет. Кто я? Настоящий Такэши, чья душа заточена здесь? Или Макс, чьё сознание захватило чужое тело? Или… нечто третье, рождённое от их слияния?

Кончики пальцев коснулись поверхности.

Холод. Абсолютный, пронизывающий до костей, до самой глубины души. Не физический холод льда, а холод Пустоты между мирами, холод самого Забвения. Он пронзил не кожу, а самое нутро, выморозил дыхание, остановил сердце. Не физическое — то, что билось где-то в груди настоящего тела, запертого в спальне поместья Хигаки. Нет. Это был холод разрыва реальности, холод абсолютного Ничто, поглощающего свет, звук, саму мысль. Я не чувствовал падения, но знал — лечу в бездну. В черноту, непроницаемую, густую, словно сама Сфера Тьмы.

И неожиданно… вспыхнуло.

Не свет. Воспоминания. Обрывки. Хаотичные, разрывающие сознание на части.

Резкий визг тормозов. Оглушительный удар. Чужое тело, летящее сквозь лобовое стекло. Холодный, шершавый асфальт под щекой. Тёплая, липкая лужа, растекающаяся под головой. Запах бензина, пыли и… железа. Крови. Собственной. Гул в ушах нарастал, заглушая крики прохожих, вой сирен. Мысли путались, смешиваясь с кадрами вчерашнего аниме — Наруто, его упрямая улыбка, Саске, Какаши…

«Хотел бы я там оказаться… Хоть на миг…»

Последняя, слабая искра сознания перед погружением в вечный холод.

Тьма сомкнулась. Но не окончательная. Это была иная Тьма. Живая. Дышащая. Полная… сущностей.

Бескрайнее пространство-небытие, лишённое формы, цвета, материи. Лишь пульсирующая, гнетущая Тьма. И в ней — два титана. Сущности, чьи размеры не укладывались в разум, сплетённые в смертельной схватке. Одна — словно сгусток сжимающихся теней, другая — вихрь рвущихся когтей и зубов. Взрыв энергии, раздирающий саму ткань Мира Тьмы. Один исполин рухнул, его форма принялась распадаться, излучая волны невообразимой мощи. Другой, израненный, истекающий чем-то вроде тёмного сияния, отполз, слабея, утрачивая цельность.

И тут они появились. Мириады. Как мясные мухи на падали. Мелкие, жадные твари Тьмы — паразиты, почуявшие пир. Они кинулись на распадающееся тело поверженного гиганта, вырывая, поглощая куски его сущности. Одна из них, чуть крупнее, чуть проворнее, ухватила не просто кусок — искру. Частицу, пронизанную странными узорами, мерцающую знанием о других мирах, о барьерах между ними, о способах… просачиваться сквозь них.

Паразит поглотил её. И изменился. Стал плотнее, темнее, умнее. Но другие почуяли это изменение, эту концентрированную силу. Жажда поживиться ею стала сильнее страха. Они ринулись на неё — теперь уже на неё! Отчаянный рывок в сторону, но преследователи были быстрее. Инстинкт выживания слился с новым знанием. Нужен был рывок! Куда угодно! Прочь! Сущность сжалась, мобилизовала всю энергию, всю новоприобретённую мудрость о мирах… и рванула сквозь тончайшую щель в ткани реальности.

Вынырнула. В нашем мире. В моём мире. В мире асфальта, машин, неоновых огней. Но для этого мира она была… чумой. Инородным телом. Его воля, его законы физики и духа, начали разъедать её. Как кислота. Каждое мгновение — боль, распад. Нужно тело! Любое! Нужен якорь! В украденном знании мелькнул обрывок техники захвата… Рядом — умирающее тело. Человек. Только что выброшенный из машины. Душа ещё держалась, но нить жизни истончалась с каждой секундой. Отчаяние. Бросок к телу. Попытка захвата… Но знание было неполным! Техника дала сбой!

Вместо захвата — СЛИЯНИЕ. Агония умирающей плоти Макса. Паника и инстинкт выживания тёмной сущности. Искажённая, угасающая душа человека и отчаянная, чужеродная воля паразита. Они сплелись, перекрутились, исказили друг друга до полной неузнаваемости. Выкристаллизовалось нечто новое. Гибрид. Симбиоз. Уродливый и уникальный. И в этот миг слияния, последняя, самая яркая мысль Макса, подхлёстнутая его новой, искажённой природой, стала маяком, командой, воплощённым желанием:

«Мир Наруто! Там! Хочу ТУДА!»

Искажённая душа-гибрид рванула сквозь барьеры миров, влекомая отчаянным криком. И попала… не в пустоту. Не в случайную точку. Она отозвалась на другой крик. Такой же отчаянный, детский, полный тоски и любви.

«Дедушка! Хочу к дедушке! В Страну Железа! Домой!»

Душа умирающего мальчика, Такэши Хигаки, изуродованная пытками в подземельях культа Джашина, звала о помощи. И его последняя, самая сильная нить — тоска по родному очагу, по защите деда — стала якорем. Искажённая душа Макса-Тени вплелась в угасающую душу Такэши, заместив её уходящие фрагменты, вдохнув в израненное тело свою чудовищную жизнеспособность. Но стремление вернуться к деду… оно осталось. Как клятва. Как программа. Как единственный ориентир в новом, страшном мире.

Осознание обрушилось лавиной. Я понял. Всё. Каждый пазл встал на место с леденящей, жестокой ясностью. Я — не Макс. Я — не Такэши. Я — Оно. Чудовищный симбиоз. Продукт аварии, отчаяния и извращённой магии миров. Бессмертие… О, да. Механика его была проста и ужасна.

Внутри меня, в самой сердцевине искажённой души, унаследованной от той самой тёмной сущности, горело крошечное, холодное солнце. Тёмное солнце. Оно было хранилищем. Контейнером. Тюрьмой. В нём томились души. Те, что моя теневая природа бессознательно, в пассивном режиме, вытягивала из окружающего мира в фиксированном радиусе. Как паук раскидывает невидимую сеть. Любая смерть в этом радиусе — и душа, освобождаясь от тела, не уходила дальше. Она притягивалась, запечатывалась в это тёмное солнце внутри меня. Топливо. Резерв.

Каждая царапина, каждый порез заживал за секунды за счёт крошечной толики энергии, высвобождаемой из одной из этих душ. Серьёзная рана требовала больше, истощая душу быстрее. Истинная смерть — как тогда, на алтаре, с отрубленной головой — требовала мгновенного, полного расхода целой души! Чтобы обратить вспять необратимое, сшить разорванную плоть, вернуть сознание из небытия. И чем дольше тело оставалось "мёртвым", не функционирующим, тем быстрее истощалась следующая душа в хранилище, поддерживая его в состоянии "готовности к возрождению", не давая тлену и распаду взять верх окончательно. А после возрождения… наступал Голод. Не по мясу, не по хлебу. Голод Тени. Той самой сущности во мне. Она ненавидела отдавать накопленные души. Она жаждала копить их, расти, питаться ими, становиться сильнее! Голод был её воплем протеста, её ненасытной потребностью, её тёмным инстинктом, который я ощущал как физическую пустоту, выворачивающую нутро.

И эта энергия… эта тёмная ки, которую я чувствовал сейчас, пробудившейся после прикосновения к Сфере… Она была моей. По-настоящему родной. Не самурайская Ки, которой учил меня дед. Не чакра шиноби. Нет. Это была иная сила. Густая. Тяжёлая. Тёмная. Она поднялась из самых глубин, из той самой симбиотической бездны, что теперь была осознана. Как чёрная смола, она текла по моим внутренним каналам, не разрушая, а заполняя их, придавая ощущение невероятной, первобытной мощи. Это была моя Ки. Ки Тьмы. Не заимствованная у мира, а порождённая самой моей искажённой природой. Она не требовала слияния с ветром. Она была мной. И она была живой. Я чувствовал её холодную, неумолимую силу, её голод… и ее абсолютную, безраздельную принадлежность мне.

Я стоял в бесконечном бетонном зале. Рука всё ещё касалась поверхности Чёрной Сферы. Но холод уже не был чужим. Он был… знакомым. Как дыхание. Сфера не пугала. Она была… зеркалом. Зеркалом моей истинной сути. Библиотекой утраченных и обретённых знаний. Вратами к пониманию того, что я есть.

Я оторвал себя от своей руки. Тишина зала больше не была гнетущей. Она была наполнена… гулом. Гулом того самого тёмного солнца внутри. Теперь я его чувствовал, ощущал его пульс. Чувствовал слабые вибрации — отголоски тех душ, что томились внутри, словно пойманные звёзды в чёрной галактике.

И я понял цену своего бессмертия. Цену, которую платили другие. Незнакомые мне люди. Умершие здесь же, рядом. Их уход из этого мира становился топливом моего существования. Вечным проклятием и вечным даром.

Бетонный зал, Чёрная Сфера — всё начало меркнуть, растворяться, как мираж. Ощущение ледяного пола под босыми ногами сменилось шероховатостью циновки. Запах пыли и озона уступил место знакомому аромату дерева, бумаги и слабого запаха туши из кабинета деда. Резкий свет того мира погас, уступив место мягкому, трепещущему свету догоравшей свечи передо мной. Я сидел в своей спальне. Колени онемели от долгого сидения в позе для медитации. Ладони, сложенные перед бамбуковой пластиной "Пути к Сердцу Пустоты", были влажны от пота.

Я открыл глаза.

Мир вернулся, но он был другим. Обострённо-чётким. Каждая пылинка в луче угасающего свечного света, каждое волокно циновки, малейшее колебание воздуха от моего дыхания — всё воспринималось с невероятной ясностью. Но главное — внутри. На месте прежней пустоты теперь бушевал холодный, тёмный океан силы. Моя сила. Ки Тьмы. Она не вырывалась наружу, она пульсировала во мне, насыщенная и готовая. И рядом с этой мощью — ледяное, тошнотворное осознание цены моего бессмертия.

Я почувствовал его Ки прежде, чем увидел самого деда. Его Ки — мощный, незыблемый столп чистого, сфокусированного духа — всё ещё была рядом. Якорь в реальности. Я медленно поднял голову. Он сидел напротив, в той же позе, что и до начала медитации. Но его глаза… Его глаза, обычно спокойные и всевидящие, как горное озеро, были распахнуты широко. В них не было страха. Не было гнева. Было… изумление. Глубокое, безмолвное изумление, смешанное с предельной концентрацией. Он смотрел не на меня. Он смотрел сквозь меня. Чувствовал. Его Остриё Сознания, неизмеримо более острое, чем моё, должно было ощутить перемену. Не конкретную тёмную Ки — её природа была ему неведома. Но он чувствовал колоссальный сдвиг во мне, внезапную плотность, заполненность, которых просто не могло быть минуту назад. Чувствовал исчезновение той невидимой стены и появление… чего-то иного. Нечто огромное и чуждое проснулось в его внуке.

— Такэши? — Его голос был тише шелеста листа за окном. Но в нём не было неуверенности. Была вопросительная констатация факта. Факта моего возвращения. И немой вопрос:

«Что произошло? Кто ты сейчас?»

Я встретил его взгляд. Во рту пересохло. Знание о себе, об истинной природе, о краже жизней пылало в груди раскаленным углем. Но рядом жила обретённая сила. Темная, чужая, но моя. И главное — то самое чувство, что заставило меня откликнуться на зов умирающего мальчика. Любовь. Преданность. Необходимость быть здесь, рядом с этим суровым человеком, который стал мне дедом, учителем, якорем в этом жестоком мире. Я не увидел в его глазах отторжения. Лишь бдительность, готовность ко всему — но пока не страх передо мной.

Я не знал, что сказать. Как объяснить необъяснимое? Как рассказать о кошмаре Мира Тьмы, о слиянии душ, о бессмертии, купленном чужими жизнями? Слова застряли в горле комом. Но я сделал единственное, что мог сделать сейчас: медленно, очень медленно, кивнул. Один раз. Коротко. Да. Я здесь. Я вернулся. Но я уже не тот. И я знаю это. Знаю всё.

P.S. Уважаемые читатели, если найдёте ошибки, напишите мне, пожалуйста, в ЛС (желательно) или хотя бы отпишитесь в комментариях.

P.S. S. В общем, я решил разбить одну большую главу на две обычные по определённым причинам.