Наруто: Бессмертный Макс. Глава 9.
Глава 9.
Следующие семь дней превратились в непрерывный адский цикл, где каждый момент был наполнен болью, потом и ледяным дождём, проникающим под одежду.
Кагами-сэнсэй, словно одержимый демон, не отходил от меня ни на шаг. Я спал — он дремал на стуле у двери. Я ел — он заставлял проглатывать каждый кусок с неестественной скоростью. Даже в уборной чувствовалось его тревожное присутствие за тонкой дверью, хотя он это рьяно отрицал.
Утро начиналось с бега. Не просто бега — а бега в утяжелителях по грязи, скользким камням и лужам Амегакуре. Каждый шаг давался с трудом, будто ноги вязли в густом сиропе. Дистанции увеличивались с каждым днём: городские стены, внешний периметр, болотистые окраины — всё стало моей беговой дорожкой под вечным ливнем. Потом силовые — отжимания, приседания, выпады, но не десятки, а сотни, снова и снова, пока мышцы не начинали гореть, а связки не стонали от перенапряжения.
Кагами добавлял элементы акробатики ниндзя: лазание по мокрым стенам с утяжелителями, кувырки через препятствия, превращавшиеся в болезненные падения. А после — статичные стойки: «всадника», «столба». Минуты растягивались в вечность, дождь затекал за шиворот, мышцы дрожали, а утяжелители тянули вниз, словно гири.
Он будто забыл, что мне всего лишь семь гребаных лет.
После изматывающей физподготовки начиналось тайдзюцу. Кагами не учил изящным ката — только жестокой, прикладной системе Амегакуре. Удары в пах, горло, глаза, по суставам и коленным чашечкам. Захваты, рассчитанные на перелом пальцев или вывих руки. Броски с упором на то, чтобы противник приземлился головой на камень. Всё — грязно, эффективно, без лишних движений. Он заставлял повторять связки десятки раз, пока они не врезались в мышечную память, пусть и коряво. Синяки и ссадины заживали быстро, но боль оставалась.
Кэндзюцу давалось сложнее. Кагами показал базовые стойки ниндзя — ничего сложного, лишь бы не зарубить себя случайно. Дзёдан-но камаэ — меч над головой, остриё вперёд, для мощных рубящих ударов. Тюдан-но камаэ — клинок перед собой, на уровне горла, универсальная защитно-атакующая позиция. Гэдан-но камаэ — меч опущен вниз, для защиты ног и неожиданных атак снизу. Удары — режущие, по диагонали, горизонтали, вертикали, уколы. Никаких самурайских изысков.
— Меч для ниндзя — инструмент убийства, а не украшение, — как-то проговорил Кагами, заставляя бить по мокрым деревянным столбам тупой стороной тренировочного клинка. Настоящий вакидзаси он разрешал использовать лишь для отработки хвата.
Но самым мучительным была вечерняя медитация. Кагами заставлял концентрироваться после изматывающего дня, когда тело ныло, а сознание затуманивалось от усталости.
— Очисти разум! Собери волю в точку! — звучал его раздражающий голос каждый раз.
Я же изо всех сил изображал сосредоточенность, но мысли путались. А потом случалось самое страшное — в моменты предельной усталости моё тело само начинало генерировать чакру. Микроскопическими порциями, но неуклонно. Она струилась по тем каналам, что я запомнил в первую неделю, будто непроизвольная дрожь в измождённых мышцах.
Я не хотел этого, но стоило ослабить контроль — и энергия прорывалась. Кагами чувствовал это. И его глаза горели от этого надеждой, а я бесился — ведь это грозило сорвать мой план.
В самые трудные моменты он всовывал мне под язык красную солдатскую пилюлю. Горький, химический вкус разливался по рту, сердце начинало колотиться, боль притуплялась, а сознание прояснялось до ледяной, неприятной ясности. Я ненавидел эти таблетки почти так же, как культ Джашина. Они давали силы продолжать, но контроль над чакрой становился ещё хуже — энергия рвалась наружу с удвоенной силой.
К четвёртому дню я, несмотря на бессмертие, искренне мечтал, чтобы всё это закончилось. Хоть провалом, хоть изгнанием — лишь бы перестать бегать по грязи, лишь бы снять эти проклятые утяжелители, лишь бы Кагами перестал бубнить про «точку».
Именно тогда родился план с мечом. Перед одной из тренировок я спустил штаны и начал мочиться прямо на клинок вакидзаси, старательно обливая его от гарды до острия.
— Васаби! Что ты делаешь?! — Кагами шарахнулся, будто увидел ядовитую змею.
— Это ритуал, сэнсэй! — ответил я с наигранной уверенностью. — В культе так помечали оружие, чтобы не терялось! И… готовили его к крови врага!
Он посмотрел на меня, на мокрый клинок, потом снова на меня. На его лице боролись отвращение и попытка найти логику в этом варварстве.
— Это… отвратительно! — выдавил он наконец.
— Но сэнсэй! — я сделал жалобные глаза. — Это мой единственный меч! Я должен его пометить! Обещаю, буду делать это только перед важными тренировками!
Кагами закатил глаза и махнул рукой.
— Ладно! Но делай это в углу и вытирай насухо!
Теперь, даже если меня выгонят, у меня был железный аргумент, почему меч должен уйти со мной. Кто захочет оружие, на которое парень мочился каждый день?
Остаток недели прошёл в том же бешеном ритме: боль, грязь, дождь, удары, падения, ненавистные пилюли и предательские всплески чакры. Кагами верил, что на тесте случится чудо. А я мечтал только об одном — о конце этого кошмара, о позорном провале и о побеге из Амегакуре. С мечом в руках. И как можно дальше.
⁂
Тем временем в относительной тишине кабинета лидера Амегакуре царила гнетущая атмосфера. Дождь стучал в огромное окно, за которым раскинулись серые крыши деревни и бескрайние тучи. Хандзо Саламандры сидел за массивным столом, заваленным донесениями, свитками с печатями срочности и картами с тревожными пометками. Лицо его, видимое ниже дыхательной маски, было каменным, но в глазах бушевала буря раздражения и усталости. Перед ним стоял Кандачи, его самый верный и беспощадный командир, человек, чья преданность не вызывала сомнений — он был готов сжечь всю деревню по приказу Хандзо и улыбаться в пламени.
— …И это всё? — Голос Хандзо был низким и опасным через его маску. Он швырнул на стол очередной свиток. — Шпион из Ива, успевший передать расположение трёх складов. Диверсия на водопроводе — половина района без чистой воды. Срыв поставки риса из Страны Травы из-за «внезапного» нападения бандитов на караван, которых, по странному совпадению, снабдили взрывными печатями нашего образца. — Он медленно поднял взгляд на Кандачи. — Проблемы сыплются, как этот проклятый дождь. Будто сам Ками решил проверить, сколько ещё я могу вынести. Что дальше? Голод? Бунт?
Кандачи стоял по стойке смирно, его шрамированное лицо не выражало ничего, кроме готовности выполнить любой, даже самый жестокий приказ.
— Мы ликвидировали шпиона, Хандзо-сама. Водопровод восстанавливается, но потребуется время. По рису… — Он слегка сжал кулаки. — Я лично возглавлю отряд и удостоверюсь в безопасности следующего каравана. Бандиты заплатят сполна.
— Удостоверишься? — Хандзо усмехнулся, но в усмешке не было ни капли веселья. — Эти «бандиты» слишком хорошо осведомлены и экипированы. Это работа Кумо или, что хуже, Конохи. Они испытывают нас. Ищут слабину. — Он откинулся на спинку кресла, закрыв глаза на мгновение. Глубокая усталость проступила сквозь маску непоколебимости. Когда он снова открыл глаза, его взгляд упал на другой, не относящийся к военным делам свиток — отчёт Кагами о «прогрессах» его ученика. Взгляд Хандзо стал отстранённым, задумчивым.
— Этот мальчишка… Васаби, — произнёс он вдруг, словно размышляя вслух. — Пятнадцать дней. Почти никакого прогресса в чакре. Кагами продолжает пытаться выжать из него хоть что-то.
Кандачи нахмурился, его неприязнь к «щенку» вспыхнула ярче прежнего.
— Хандзо-сама, — начал он, голос жёсткий, но сдерживающий открытую ярость из уважения к лидеру. — Позвольте говорить прямо. Этот сирота — пустая трата времени и ресурсов деревни. У него нет дара. Нет дисциплины. Нет будущего как шиноби. Его «побег» от культистов и убийство Хасану — чистая удача, дешёвый трюк, как он сам и сказал! Более того… — Кандачи сделал паузу для весомости. — Его прошлое туманно. Он появился из ниоткуда. Кто поручится, что он не подосланный шпион? Может, этот «культ Джашина» — лишь прикрытие? Коноха известна своими хитрыми играми. Или Ива? Они могли подсунуть нам «сироту» с поддельной историей, чтобы внедрить его поближе к вам!
Хандзо поднял руку, резко прерывая поток аргументов. Его глаза сузились.
— Хватит, Кандачи. Знаю твою неприязнь к нему. Знаю эти доводы. Знаю уловки вражеских деревень. — Его голос стал холодным и опасным. — Ты думаешь, я слеп? Или глуп? За ним следят. Каждое его движение, каждый шаг, каждый поход в отхожее место — мне докладывают обо всём. С того самого момента, как его притащили в этот кабинет. Если бы он был шпионом… — Хандзо медленно покачал головой. — …он уже был бы мёртв. Или давал бы нам ложную информацию, которую мы бы давно выявили. Он слишком… бездарен даже для роли шпиона. Слишком очевидно не вписывается. И слишком ленив для такой тонкой работы.
Он отодвинул свиток с отчётом.
— И вот почему он мне… интересен. — Хандзо произнёс это слово с необычной для него задумчивостью. — Он не из клана. Не из правящей семьи. Никто в деревне не рвётся его защищать или продвигать. Он — чистый лист. Никаких связей, никаких обязательств, кроме тех, что я на него наложу. В мире, где каждый второй шиноби опутан паутиной клановых интересов и интриг, такая… чистота — редкость. Он убил Хасану не силой, а хитростью. Грязно, подло, но — эффективно. В нём есть потенциал не солдата, но… инструмента. Орудия, которое можно выковать под свою руку. Абсолютно преданного только мне. Многие в деревне, особенно молодые ниндзя не из элиты, видят в этом знак. Знак того, что путь к силе и признанию открыт не только по праву крови. Это… полезно.
Кандачи напрягся, сжав челюсти. Он ненавидел этого парнишку, но приказ Хандзо был для него законом. И признание лидера в том, что он видит в ГГ нечто большее, чем просто ученика, заставило Кандачи пересилить себя. Он сделал глубокий вдох, заставив ненависть отступить, и взглянул на ситуацию глазами профессионала.
— Хандзо-сама, — начал он уже гораздо спокойнее, голос потерял ядовитость, став просто отстранённо-аналитическим. — Если отбросить личное… Да, его прошлое вызывает вопросы, но прямых улик против него нет. Его чакра… — Кандачи поморщился. — …находится на катастрофически низком уровне. Даже для семилетки. Возможно, повреждены каналы чакры с рождения. Или последствия экспериментов культа. Его физическая форма после тренировок с Кагами улучшилась — это видно. Он вынослив. Упрям. Принимает боль без стонов. Его реакция на болевые точки в тайдзюцу… инстинктивна. Недостаток чакры можно компенсировать ядом, взрывными печатями, тактикой. Но… — Он посмотрел прямо в глаза Хандзо. — …нужна искра, Хандзо-сама. Или железная воля. Пока я не вижу ни того, ни другого. Только упрямство и лень. Кагами пытается вбить в него основы, но это как строить башню на болоте.
Хандзо слушал молча, его пальцы медленно барабанили по столу. Кабинет погрузился в тишину, нарушаемую только стуком дождя. Минуты тянулись. Наконец, лидер Амегакуре кивнул, приняв решение.
— Завтра тест. Если он провалит его… — Хандзо сделал паузу. — …ты возьмёшь его с собой. На миссию. Устранить ту самую бандитскую шайку, что «напала» на наш рис. Несколько головорезов, может, пару подставных ниндзя-неудачников. Ничего сложного для тебя. Возьми его как обузу. Дай ему простую задачу. Поставь в реальные условия. Посмотри, как он себя поведёт. Что сделает. Как отреагирует на кровь, на смерть, на приказ. Если струсит, если сломается, если подтвердит свою полную никчёмность… — Глаза Хандзо стали ледяными. — …тогда сбросишь его в общий поток учеников. Пусть становится рядовым шиноби или подметает улицы. Его судьба меня больше интересовать не будет. Но если… если в нём есть хоть искра того, что я заподозрил… тогда мы продолжим.
Кандачи склонил голову в чётком, воинском поклоне.
— Понял, Хандзо-сама. Будет исполнено. — В его голосе не было радости, только холодная готовность выполнить приказ и, возможно, надежда, что этот парнишка всё же сломается где-нибудь в грязном переулке, избавив всех от проблемы.
Хандзо махнул рукой, отсылая его. Кандачи развернулся и вышел, его тяжёлые шаги потонули в шуме дождя. Хандзо снова взял в руки пренебрежительный отчёт Кагами, его взгляд скользнул по строчкам, а мысли унеслись к завтрашнему дню и к хилому мальчишке, который, сам того не зная, стоял на краю пропасти, куда его могло столкнуть одно-единственное решение полубога шиноби. За окном ливень усилился, превратившись в сплошную стену воды, смывающую грязь с крыш Амегакуре, но не способную смыть грязь с душ её обитателей.
⁂
Седьмой день был серым и промозглым, как и все предыдущие. Капли дождя монотонно барабанили по крыше, когда меня, в мокрой от пота и дождя тренировочной форме, привели в тот же кабинет Хандзо. Воздух внутри был густым, пропитанным запахом старой бумаги, чернил и… напряжением. Хандзо сидел за своим массивным столом, неподвижный, как статуя.
Его маска скрывала выражение лица, но пронзительные глаза изучали меня холодно и пристально. По левую руку от него стоял Кагами, бледный, с поджатыми губами, его пальцы нервно теребили край плаща. Справа, чуть позади, замер Кандачи. Его шрамированное лицо было каменным, но в узких глазах плясали искорки злорадного ожидания. Он уже предвкушал мой позор.
На столе перед Хандзо лежал не листок для тестирования чакры, а… широкая, плоская чаша из тёмного камня, наполненная чистой водой почти до краёв.
— Подойди, — прозвучал властный голос Хандзо, не терпящий возражений.
Я шагнул вперёд, стараясь сохранить привычную покорную маску, но внутри всё сжалось. Этот тест выглядел нестандартно. Опасным.
— Твоя чакра, Васаби-кун, — начал Хандзо, его пальцы медленно обводили край чаши, — подобна воде в этой чаше. Замутнённая, неглубокая. Но даже мутная вода может отозваться на ветер. — Он поднял на меня взгляд. — Направь свою чакру в воду. Не пытайся её изменить. Просто… коснись её своей энергией. Покажи, что она у тебя есть. Этого будет достаточно.
«Просто коснуться» . Звучало просто. Слишком просто. Подозрительно просто. Я знал Хандзо — полубог шиноби, мастер ядов и интриг. Он не стал бы устраивать простой тест. Особенно после того унизительного пука две недели назад. В его глазах читалось что-то большее — вызов, ловушка.
Я медленно поднял руку, ладонью вниз, над гладкой поверхностью воды. Взял глубокий вдох, изобразив предельную концентрацию. Внутри же я изо всех сил сдерживал ту самую предательскую чакру, которая норовила прорваться наружу после изматывающих тренировок. Я хотел, чтобы вода осталась абсолютно недвижимой. Чтобы моя рука дрожала от "напряжения", но без малейшего энергетического импульса.
— Концентрируйся, Васаби! — прошептал Кагами, его голос был полон отчаянной надежды. — Ты можешь! Как мы тренировались!
Я «напрягся» сильнее, наморщил лоб, даже закусил губу для правдоподобия. Прошли секунды. Вода в чаше оставалась зеркально гладкой. Ни малейшей ряби. Ни единого колебания от моего «усилия».
Кандачи не сдержал тихого, презрительного фырканья. Его губы растянулись в едва заметной, но торжествующей усмешке. Даже Кагами поник, его надежда таяла на глазах. Хандзо же наблюдал молча, его взгляд стал тяжелее, холоднее. Разочарование витало в воздухе, густое и липкое.
— Жаль, — произнёс Хандзо наконец, его голос был ровным, но в нём звенела ледяная сталь. — Очень жаль. Кажется, Кагами зря тратил…
Он не закончил. В этот самый момент дверь кабинета с грохотом распахнулась. Ворвался запыхавшийся шиноби в промокшем плаще, его лицо было искажено паникой.
— Хандзо-сама! Срочно! На южном складе! Пожар! Подозревают диверсию! Группа нарушителей, возможно, ниндзя! Они…
Хандзо вскинул голову. Его глаза вспыхнули яростью. В тот же миг он резко, с нечеловеческой скоростью, рванулся с места. Но не к двери. Его движение было обманчивым. Он сделал резкий шаг в мою сторону, его рука, сжатая в кулак, с размаху понеслась прямо в мою голову! Это не был удар, чтобы убить — нет. Это был удар-провокация, молниеносный, неожиданный, рассчитанный на инстинктивную реакцию бойца. Удар, который мог нанести только мастер тайдзюцу, знающий, как заставить противника раскрыться.
«Смерть!»
Мысль пронзила мозг как молния. Все мои тренировки, вся боль, все падения в грязь под ледяным дождём — всё это сжалось в один инстинктивный спазм выживания. Тело среагировало само, вопреки моему желанию провалить тест, вопреки разуму, кричавшему «стой!». Ноги сами собой скользнули в отработанную стойку "всадника", центр тяжести сместился. Рука, всё ещё висевшая над чашей, рефлекторно рванулась вверх не для блока, а в знакомое движение удара — короткого, резкого, как бич, в основание запястья атакующей руки, как учил Кагами для выбивания оружия. И главное — в этот миг микроскопическая, но реальная волна чакры, которую я так старательно подавлял, вырвалась из кончиков пальцев и плеснула в воду.
Всё произошло за долю секунды. Вода в чаше резко вздыбилась, брызнула в стороны, ударившись о каменные стенки. Не просто рябь — явный, мощный всплеск. Моё тело приняло боевую стойку, рука выполнила точный, агрессивный контратакующий жест. Удар Хандзо прошёл в сантиметре от моей головы, остановленный его же волей в последний момент. Ветер от удара шевельнул мои волосы.
Тишина.
Шиноби у двери замер с открытым ртом. Кагами остолбенел, его глаза вылезли из орбит, устремлённые на взбудораженную воду и мою боевую стойку. Кандачи потерял свою ухмылку; его лицо стало маской шока и непонимания. Даже дождь за окном будто притих.
Хандзо медленно опустил руку. Он не смотрел ни на воду, ни на мою стойку. Он смотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был… страшен. Не гневным, не яростным. Холодным, как глубины океана, и пронзительным, как отравленный клинок. В них горело не разочарование бездарностью. Там пылало нечто куда более опасное — оскорблённая гордость, обманутое доверие, ярость того, кого посчитали дураком.
— Интересно, — произнёс он тихо, но его голос резал тишину, как нож. — Очень интересно. Вода отозвалась. Тело отозвалось. Реакция… безупречна для новичка. — Он сделал паузу, его взгляд скользнул по моему лицу, выискивая малейшую дрожь, тень правды. — Но ты… ты не отозвался, Васаби-кун. Вернее, отозвался так, как тебе было выгодно все эти дни. Сымитировал слабость. Прикинулся бездарью. Изобразил лень.
Он медленно обвёл взглядом комнату, его взгляд задержался на потрясённом Кагами, на остолбеневшем Кандачи.
— Видишь ли, — продолжил Хандзо, обращаясь снова ко мне, и в его голосе зазвучала ледяная, убийственная обида, — когда я выбираю ученика, это честь. Ответственность. Доверие. Я предложил тебе путь к силе, к защите. А ты… — Он едва заметно покачал головой. — …ты всем своим существом показал, что презираешь этот выбор. Ты согласился, а затем начал эту… жалкую игру. Ты обманывал не только Кагами. Ты обманывал меня. Думал, что полубога шиноби можно провести как последнего генина? Что твои «дешёвые трюки» сработают и здесь?
Каждый его удар бил не по телу, а по самой сути моего плана, обнажая его мелочность и оскорбительность для такого человека, как он. Я стоял, чувствуя, как кровь отливает от лица. Маска «робкого сироты» трещала по швам под тяжестью его взгляда.
— Ты прошёл тест, — констатировал Хандзо с ледяной чёткостью. Его голос был тише, но от этого только опаснее. — Вода ответила. Тело сработало. Кагами добился результата, вопреки твоим усилиям. Но этот результат… — Он презрительно махнул рукой в сторону чаши с успокаивающейся водой. — …для меня теперь не имеет значения. Ты показал свою истинную суть. Не отсутствие таланта. Отсутствие чести. Отсутствие уважения. К моему времени. К усилиям Кагами. К самому званию ученика Хандзо Саламандры.
Он резко встал. Его тень накрыла стол и часть комнаты. Воздух сгустился, наполнившись невысказанной угрозой.
— Тест не засчитан, — произнёс он отчеканивая каждое слово. — Ты не достоин ни минуты моего внимания. Ни капли ресурсов этой деревни. Кагами. — Он бросил взгляд на дрожащего дзёнина. — Твоя миссия завершена.
Хандзо развернулся и тяжёлыми, гулкими шагами направился к двери. Он прошёл мимо ошеломлённого шиноби, сообщившего о пожаре, даже не взглянув на него. Его ярость, холодная и сконцентрированная, была направлена только на меня. На пороге он замер на мгновение, не оборачиваясь.
— Кандачи, — бросил он через плечо, и в его голосе всё ещё кипела обида. — Разберись с этим… пожаром. Немедленно. Остальное… — Он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — …неважно.
Дверь захлопнулась за ним с таким грохотом, что задрожали стёкла в окнах. Звук эхом прокатился по кабинету, оставив после себя гнетущую, ледяную тишину, нарушаемую только частым дыханием Кагами и моим собственным стуком сердца.
Кандачи, получивший приказ, но так и не услышавший ожидаемого решения о моей участи после провала, растерянно смотрел на захлопнувшуюся дверь, затем перевёл взгляд на меня. В его глазах теперь не было злорадства. Был шок, остатки ненависти и… недоумение. Напоминать разгневанному Хандзо о каком-то там «щенке» и миссии сейчас было равносильно самоубийству. Он резко кивнул шиноби у двери.
— Ты! Со мной! На склад! Быстро!
Он бросил на меня последний, сложный взгляд — смесь ярости, разочарования и какого-то странного, непонимающего любопытства — и выскочил вслед за гонцом, хлопнув дверью, но уже не так громко, как Хандзо.
В опустевшем кабинете остались только я, всё ещё стоящий в боевой стойке над чашей с успокоившейся водой, да Кагами. Он смотрел на меня. Не с гневом, не с упрёком. Смотрел с таким глубоким, щемящим разочарованием и болью, что стало не по себе. Его последняя капля мужской гордости, его вера в чудо, его фанатичная попытка сделать из меня кого-то — всё это было растоптано. Не отсутствием таланта, а… моим предательством его усилий, его веры. Он не сказал ни слова. Просто развернулся и медленно, как очень старый человек, вышел из кабинета, тихо прикрыв дверь.