Наруто: Бессмертный Макс. Глава 15.
Глава 15.
Кузница Хадзимэ оказалась не в шумном центре, а в тихом переулке за рынком древесины и угля. Запах раскалённого металла и древесного дыма витал здесь гуще, чем где-либо в Когане. Сама мастерская была больше и основательнее, чем у Митио или Хигаси — каменное здание с высокими дверями, открытыми настежь, откуда лился жар и слышался ритмичный стук молота по наковальне.
У входа висели образцы работы: не только серпы и подковы, но и простые, но добротные катаны, вакидзаси, наконечники для копий. Оружие для стражи, для мелких вассалов, для зажиточных горожан, желавших походить на самураев.
Ринтаро, заметно волнуясь, поправил воротник своей рубахи и шагнул внутрь, кивнув мне следовать. Жара кузницы обрушилась как стена.
В глубине, у огромного горна, освещённого багровым пламенем, работал сам Хадзимэ. Мускулистый, с кожей, покрытой старыми ожогами и копотью, словно вылитый из бронзы, он управлялся с длинными клещами, удерживая раскалённую докрасна полосу металла. Рядом молодой подмастерье яростно работал мехами. Ринтаро подождал, пока кузнец не отправил заготовку обратно в горн для прогрева, и только тогда окликнул:
— Хадзимэ-сан! Прости за вторжение! Дело важное!
Кузнец обернулся, вытирая пот со лба грязным полотенцем. Его глаза, маленькие и пронзительные, как шипы, оценивающе скользнули по Ринтаро, потом упали на меня. Взгляд задержался дольше, заметив скрытое очертание меча под моей одеждой и что-то ещё — может, осанку, может, неустранимый отпечаток пережитого в глазах.
— Ринтаро, — кивнул он хрипло. — Не ждал тебя сегодня. Груз сдал? Что за пацан? Новый подмастерье? Маловат.
— Не подмастерье, Хадзимэ-сан, — Ринтаро сделал шаг вперед, понизив голос почти до шепота, но так, чтобы перекрыть шум горна. — Это… это особый случай. Парень, о котором я говорил. Тот, что спас мой караван от бандитов и… и от двух ниндзя-отбросов. — Он сделал паузу для весомости. — Он открыл мне правду. Его настоящее имя — Такэши Хигаки. Внук Арики Хигаки-сама.
Тишина. Треск углей в горне вдруг стал оглушительно громким. Хадзимэ замер. Его пронзительные глаза впились в меня с такой силой, что я почувствовал физическое давление. В его взгляде не было ни радости, ни умиления. Были холодный скепсис, настороженность и щепетильность мастера, не терпящего подделок.
— Хигаки? — его голос был низким, как скрежет камней. — Арика-сама? Тот самый Арика «Буревестник» Хигаки? — Он медленно обошёл наковальню, приближаясь. Его взгляд сканировал каждую черту моего лица, будто ища сходство или изъян. — Смелое заявление, пацан. Очень смелое. И опасное. Имена хатамото не разбрасывают просто так. Доказательства есть? Или только красивая сказка для доверчивого купца? — Он кивнул в сторону Ринтаро, который покраснел, но не отступил.
Я уже понял, что простых слов здесь не хватит. Хадзимэ не тронешь жалостливой историей. Нужен был расчёт. Прагматизм. Игра на его знании мира самураев и его связях. Я выпрямился, глядя ему прямо в глаза, стараясь подавить дрожь, вызванную не страхом, а жаром горна и напряжением. Внутри холодный голос Макса прошептал:
«Играй роль. Играй идеально» .
— Доказательство — это я, мастер Хадзимэ, — сказал я твердо, без тени робости, которую изображал раньше. — Я выжил там, где должен был умереть. Я прошёл через ад, чтобы добраться сюда. Я владею мечом не по годам. — Я медленно, не делая резких движений, достал из-под одежды вакидзаси, все ещё в простых ножнах. Не обнажая, протянул его рукоятью вперёд кузнецу. — Посмотрите на клинок. Не на родовой меч Хигаки, нет. Его у меня отняли. Это оружие… отнятое у тех, кто меня держал. Но сталь… ковка… вы сами видите. Это не игрушка. И я умею им пользоваться. Как вас учили пользоваться молотом.
Хадзимэ не спеша взял меч. Его закопчённые пальцы, привыкшие чувствовать металл, обхватили ножны и цубу. Он вытащил клинок примерно на треть. Сталь блеснула в багровом свете горна холодным, ровным светом. Он прищурился, повертел клинок, пощупал лезвие подушечкой большого пальца, осторожно, профессионально.
— Тамахаганэ… — пробормотал он. — Высший разбор. Ковка… слоистая, линии хамона… чистая, без изъянов. Закалка безупречна. — Он поднял глаза на меня, и в них мелькнуло что-то, кроме скепсиса — профессиональное признание качества. — Хороший клинок. Очень. Не каждый хатамото таким похвастается. Но это доказывает лишь то, что ты его взял у достойного противника или нашёл. Не то, что ты Хигаки.
«Нужно копать глубже. Связать его с делом.»
— Я знаю, что дед… Арика-сама… ищет меня, — продолжил я, вкладывая в голос горечь и надежду, которые частично были искренними — надеждой на шанс. — Знаю, что он вырезал ту банду в Фусими. Но они… те, кто меня продал дальше… они были лишь звеном в цепи. — Я сделал паузу, глядя прямо в его острые глаза. — Ринтаро-сан сказал, вы знаете людей. Знаете самураев. Знаете тех, кто знает клан Хигаки. Вы… вы поставляли оружие для их вассалов, не так ли? Я видел ваши катаны у стражников на воротах. Стиль… он узнаваем. Простой, но надёжный. Как и должно быть для стражи хатамото.
Хадзимэ нахмурился, но кивнул, почти незаметно. Моя догадка попала в цель.
— Кое-что поставлял, — признал он скупо. — Много лет назад. Для отрядов, охранявших рудники Хигаки на западе. Арика-сама… он лично принимал одну из партий. Суровый человек. Глаза… как у горного орла. Но справедливый. Ценил качество, а не позолоту. — В его голосе прозвучало неподдельное уважение. Он снова посмотрел на меня, уже иначе. — Ты говоришь… не как ребёнок. Смотришь — тоже. И меч… да, слишком хорош для случайного бродяги. — Он закрыл клинок и протянул меч обратно. — Но одного этого мало, парень. Имя Хигаки — это огромная ответственность. И огромная опасность, если ты самозванец. Или если тебя признают… найдутся те, кому это не понравится. Нападение на поместье… это не просто бандиты.
«Он верит. Или хочет верить. Но осторожен.»
— Я понимаю риск, мастер Хадзимэ, — ответил я, пряча меч обратно. — Я не прошу слепой веры. Прошу… возможности. Связи. Помогите мне передать весть. Добраться до того, кто знает Арику-сама лично. Кто сможет отличить правду от лжи. Кто сможет проверить… не осталось ли во мне чего-то от внука Хигаки, кроме имени.
Ринтаро не выдержал:
— Хадзимэ-сан, я видел, как он дерётся! Как резал бандитов! И тех ниндзя… он их увёл и справился! В одиночку! Это не ребенок! Это… воин! И его история… она сходится! Время, имя, место! Помоги ему!
Хадзимэ долго смотрел на меня, его лицо было непроницаемой маской под слоем сажи и пота. Потом он резко повернулся к подмастерью:
— Кейта! Иди, поспи часок. Потом вернёшься.
Подмастерье, удивлённый, но послушный, положил мехи и быстро вышел. Хадзимэ подошёл к бочке с водой, зачерпнул ковш, с шумом выпил, вытер рот.
— Тэнсу, — сказал он хрипло, поставив ковш. — Старый Тэнсу. Он тебе нужен. Не просто ветеран. Он… он был другом Арики-сама. Настоящим. Служили вместе молодыми. Потом пути разошлись, но… они оставались братьями по духу. Тэнсу потерял руку, защищая поместье одного из хатамото клана Огава от ниндзя из Камигакуре. Арика-сама тогда лично приезжал сюда, в Когане, навестить его. Привозил лучших лекарей. — Хадзимэ посмотрел на меня. — Если кто и сможет узнать в тебе кровь Хигаки, если она там есть… или разоблачить самозванца, так это Тэнсу. Он знал Арику как никто. И знает его боль. Он тоже… ищет следы того мальчика. Безуспешно.
«Идеально. Лучшего подтверждения и не придумать.»
— Где он? — спросил я, чувствуя, как сердце бьётся чаще. Надежда, настоящая, горячая и пугающая, начала пробиваться сквозь лёд прагматизма.
— Руководит школой «Сэйрю-кан» для детей горожан, — ответил Хадзимэ. — Учит их основам кэндо, дисциплине. Не для войны, а для жизни. Школа у восточной стены, рядом со старым арсеналом. — Он помолчал, потом добавил, и в его голосе впервые прозвучало нечто похожее на участие: — Будь осторожен, парень. Тэнсу… он не из мягких. Суровый, как скала. И рана, и горечь… они его изменили. Если он почует ложь… — Хадзимэ не договорил, но жест его руки, сжимающей воображаемую рукоять, был красноречив.
— Я готов, — сказал я. Правда это или нет — не имело значения. Путь был только один.
— Я сведу тебя, — тут же предложил Ринтаро. — Знаю это место.
Хадзимэ кивнул.
— Своди. И скажи Тэнсу… скажи, что это от меня. Что я видел меч. И глаза. И что… что я не отмахнулся. Остальное — на его суд. — Он отвернулся, снова берясь за клещи, будто разговор исчерпан. — Удачи, пацан. Тебе она понадобится.
Мы поклонились и вышли из адского жара кузницы на прохладный воздух переулка.
— Ну что, Такэши-сама? Пошли к грозному Тэнсу?
— Пошли, Ринтаро-сан, — ответил я, шагая рядом с ним.
Улицы Когане, ещё недавно казавшиеся лабиринтом чужих угроз, теперь ощущались иначе. Каждый поворот, каждая стена вели не просто в неизвестность, а к конкретной цели. К человеку, который знал деда. К шансу. К возможному дому.
«Тэнсу… Друг деда. Суровый ветеран. Критерий истинности.» — мысль неслась, анализируя, просчитывая риски. — «Не должно быть сантиментов. Он будет проверять. Жестко. Нужно быть безупречным. Знать, что мог знать внук Арики. Обычаи. Традиции. Манеры. Но без деталей, которые можно проверить. Общие фразы. Эмоции. Боль утраты… её можно сыграть. Он ведь потерял… руку. Возможно, поймёт.»
Ринтаро шёл быстро, его волнение передавалось и мне. Мы миновали шумные торговые ряды, свернули в район складов и мастерских, где запах смолы и кожи сменился запахом старого камня и пыли.
Восточная стена крепости, массивная и серая, нависала над узкими улочками. И вот он — «Сэйрю-кан» («Академия Синего Дракона»). Небольшое, но крепкое здание из тёмного дерева, с чистым двором, где виднелись деревянные манекены для ударов и соломенные мишени. Из открытых дверей доносились крики инструктора и ритмичный стук деревянных мечей — боккэнов.
У входа, прислонившись к косяку и куря длинную трубку, стоял человек. Высокий, сухощавый, с лицом, изборождённым шрамами и морщинами. Левый рукав его простого, но опрятного хаори был пуст и аккуратно подколот у плеча. Правой рукой он держал трубку, а его единственный глаз — пронзительный, холодный, цвета серого льда — наблюдал за упражняющимися детьми с отстранённой строгостью. Это был взгляд человека, видевшего настоящую кровь и смерть и не нашедшего в детских играх с мечами ничего, кроме наивной тени реальности.
Ринтаро замедлил шаг и нервно сглотнул.
— Тэнсу-сенсей… — начал он, кланяясь ниже обычного.
Человек медленно повернул голову. Его единственный глаз скользнул по Ринтаро без интереса, потом остановился на мне. Задержался. Впился. Казалось, он просвечивал меня насквозь, видя каждую ложь, каждую попытку выдать желаемое за действительное. Воздух вокруг него казался гуще, холоднее.
— Ринтаро, — его голос был низким, хрипловатым, без эмоций. — Чего надо? И кто пацан? Новый ученик? Хиловат. И глаза… слишком старые для его лет.
«Он сразу заметил. Естественно.»
Ринтаро заёрзал, но я сделал шаг вперёд, опережая его. Я поклонился так, как видел, как кланялись самураи в хрониках у книжника — с достоинством, но без подобострастия, как равный перед потенциально старшим. Голос звучал ровно, громче, чем я планировал:
— Тэнсу-сенсей. Меня зовут Такэши. Хадзимэ-сан направил нас к вам. Сказал, что вы… знаете моего деда. Арику Хигаки.
Тишина. Даже стук боккэнов во дворе на мгновение стих. Тэнсу не шевельнулся. Только его единственный глаз сузился до щёлочки. В его глубине что-то мелькнуло — не нежность, не радость, а… настороженная ярость? Глубокая, застарелая боль?
— Что? — одно слово прозвучало как удар меча. Он выпрямился во весь рост, и его тень накрыла меня. — Что ты сказал, щенок?
Я не отступил, встретив его взгляд. Внутри всё сжалось в комок, но голос не дрогнул:
— Я сказал, что я — Такэши Хигаки. Внук Арики «Буревестника» Хигаки. Меня похитили после нападения на поместье. Я сбежал. Я шёл сюда… домой. Хадзимэ-сан сказал, что вы знали деда. Что вы… его друг. И что вы, возможно, поможете мне доказать, кто я, или… — я сделал паузу, — …или разоблачить обманщика.
Тэнсу молчал несколько секунд, которые показались вечностью. Он медленно выпустил дым из трубки, его взгляд не отрывался от моего лица, словно искал знакомые черты в чертах незнакомца.
Потом он резко шагнул вперёд, сократив дистанцию до полушага. Его здоровая рука молниеносно схватила меня за подбородок, грубо приподняв лицо к свету заката. Его пальцы, сильные и шершавые, впились в кожу.
— Глаза… — прошипел он, всматриваясь. — Цвет… похож. Но глаза Арики горели, как сталь в горне. Твои… холодные. Расчётливые. Как у ниндзя. — Он бросил взгляд на скрытый под одеждой эфес моего меча. — И оружие носит. Говоришь… слишком гладко для перепуганного пацана. Слишком… уверенно. — Его голос был ледяным, полным подозрения и накопленной горечи. — Хадзимэ дурак, но не настолько. Почему он тебя прислал? Что ты ему наврал?
«Первый барьер. Жесткий. Но ожидаемый.»
— Я не врал ему, Тэнсу-сенсей, — ответил я, не пытаясь вырваться, глядя прямо в его единственный глаз. Внутри же я лихорадочно соображал, как сыграть на его боли и его связи с дедом. — Я показал ему меч. Рассказал… что помню. Боль. Страх. Потом — дорогу. Голод. Рабство. Побег. Я не помню деталей поместья, лиц… — Это была правда. — Но я помню имя деда. Помню его прозвище — «Буревестник». Помню… что он силён. Что он будет искать меня. И Хадзимэ-сан поверил не словам, а… боли. И ярости. К тем, кто это сделал. Она во мне есть. — Я вложил в эти слова всю ту ярость, что клокотала во мне против Кандачи, против Джашина, против всего грёбанного этого мира. Она была искренней.
Тэнсу не отпускал меня. Его взгляд буравил, ища ложь. Потом он резко отпустил мой подбородок, отступив на шаг. Он снова затянулся трубкой, выпуская клубы дыма, словно пытаясь скрыть свои мысли.
— Боль и ярость… — он пробормотал, глядя куда-то мимо меня, в прошлое. — Да, у Арики её… хватило бы, чтобы сжечь пол-страны. После того, что они сделали… — Он резко оборвал себя, снова посмотрев на меня. — Ты говоришь, ты сражался? Убивал? По дороге сюда?
— Да, — ответил я просто. — Чтобы выжить. Чтобы дойти сюда.
Он кивнул, коротко, как бы про себя.
— Самурай рождается в битве… или умирает в ней. — Он снова замолчал, его единственный глаз изучал меня, взвешивал. Атмосфера была натянутой, как тетива лука. Ринтаро замер, боясь пошевелиться. — Хадзимэ прислал… — наконец произнёс Тэнсу. — Он дурак, но сталь чувствует. И глаза… — Он покачал головой. — Ладно. Одного слова Хадзимэ мало. И твоих слов — тоже. Но… — он сделал паузу, и в его голосе впервые прозвучало что-то кроме суровости — тень старой верности, старой дружбы. — …но если есть хоть один шанс из тысячи, что ты говоришь правду… что внук Арики жив… я должен дать ему этот шанс. Ради старого друга. Ради той крови, что, может, течёт в твоих жилах.
Он бросил окурок трубки на землю и раздавил его каблуком сокрушительным жестом.
— Заходи, — буркнул он, поворачиваясь к двери школы. — Будем говорить. Обо всем. О том, что помнишь. О том, как сражался. О том мече. И о том… что было после. — Он бросил на меня последний испытующий взгляд. — Готовься, пацан. Если ты лжец… тебе будет очень плохо. Если нет… — он не закончил, но в его взгляде мелькнуло что-то, что могло быть зачатком надежды, глубоко запрятанной под слоями горечи и стали. — Входи.
Он развернулся и зашагал внутрь, в полумрак зала, где пахло деревом, потом и дисциплиной. Я сделал глубокий вдох, ощущая, как сердце колотится о рёбра. Первый, самый опасный шаг был сделан. Теперь начиналось главное испытание — испытание перед человеком, который знал Арику Хигаки как брата.