Наруто: Бессмертный Макс. Глава 25.
Глава 25.
Луна ещё виднелась бледным серпом над зубчатыми стенами Сэйрен-дзё, когда в мою комнату без стука вошёл дед. В руках он держал мою лакированную броню — не тяжёлые боевые латы, а церемониальный до-мару из скреплённых шёлковым шнуром стальных пластин, покрытых чёрным лаком с едва заметным золотым отливом. Герб Хигаки — волна и сокол — был вычеканен на нагруднике.
— Время, внук, — его голос, низкий и спокойный, разрезал тишину. — Не ждёт рассвета, когда клинки должны блеснуть. Встань.
Я поднялся с циновки, тело отозвалось непривычной лёгкостью после долгих месяцев утяжелителей, но теперь эту лёгкость сковывала торжественность момента.
Дед не просто помогал — он руководил ритуалом. Каждое движение было отточенным, значимым. Сперва — прочное нательное бельё из грубого хлопка. Потом — хакама и верхняя рубаха тёмно-серого цвета, мягкая, но плотная. Затем — сам доспех.
— Руки вверх, — скомандовал Арика. Холодные, отполированные пластины легли на плечи, грудь, спину. Его пальцы ловко затягивали шнуровку на боках и под мышками, проверяя каждую завязку, каждое крепление. Ощущение было странным: не столько защищённым, сколько облачённым. Облечённым в статус, в ответственность. Наплечники (содэ), набедренники (хаидатэ), наголенники (сунэатэ) — всё надевалось с той же методичной точностью. Доспех не стеснял движений, лишь добавлял веса, напоминающего о серьёзности предстоящего.
— Проверь, — приказал он, когда последняя завязка была затянута. Я поднял руки, сделал шаг вперёд, повернулся. Пластины мягко поскрипывали, но не болтались. Тело двигалось свободно.
— Хорошо, — кивнул дед. Его взгляд оценивающе скользнул по мне. — Теперь — лицо. — Он протянул тонкую полоску тёмной ткани. — Хатимаки. Не для красоты. Чтоб пот не заливал глаза в пылу. И знак сосредоточенности.
Я повязал повязку, ощущая, как она стягивает лоб, фокусируя мысли. Последним элементом стало красное хаори. Он надел его поверх доспеха сам, поправил складки на плечах, убедился, что герб клана виден отчётливо.
— Статус, Такэши, — произнёс он, глядя мне прямо в глаза. — Не просто одежда. Это твоя вторая кожа сегодня. И последнее… — Он взял со стола «Фумэцу» в её лакированных кроваво-красных ножнах. — Оружие наследника. На арену с ним не выйдешь сегодня — правила. Но оно должно быть с тобой. Видимым. Пусть видят, какой клинок держит род Хигаки.
Он протянул катану. Я взял её, ощутив знакомый, чуть слышный гул резонанса в ладони, отклик Ки в стали. В этот момент в дверь почти бесшумно вошёл мужчина лет тридцати, с суровым, но открытым лицом, в простом, но качественном хаори цвета хаки с маленьким гербом Хигаки на рукаве. Он поклонился низко.
— Кендзи к вашим услугам, юный господин Такэши, — представился он. Голос был спокойным, привыкшим к дисциплине. — По приказу господина Арики буду вашим оруженосцем и помощником на турнире. Приму оружие, подам воду, прослежу за порядком.
Арика кивнул в его сторону.
— Кендзи служит нашему дому с детства. Верный. Знает своё дело. Доверяй ему в мелочах, чтобы голова была свободна для боя. — Он повернулся к выходу. — Завтрак. Потом — арена. Кендзи, следуй за нами с «Фумэцу».
Завтрак в общем зале «Золотого Дракона» был напряжённым. Воздух гудел от приглушённых разговоров, звонков посуды, ощущался запах риса, рыбы и пота под доспехами.
Участники, уже облачённые для боя, ели молча или перешёптывались, бросая быстрые, оценивающие взгляды. Я чувствовал тяжесть взглядов и на себе — красное хаори и доспех наследника Хигаки выделялись.
Арика сидел напротив, его лицо было непроницаемой маской, но я знал — он сканирует зал, читает атмосферу, оценивает потенциальных соперников. Он ел методично, без спешки, его спина оставалась прямой даже за столом.
Когда же мы вышли на улицу, солнце уже поднялось над стенами цитадели, заливая белый камень тёплым золотом. Дорога к «Восьмиграннику Судьбы» была заполнена потоком людей — участников, их помощников, зрителей. Над всем этим висел гул ожидания, смешанный с запахом нагретого камня, пыли и лака от доспехов. Кендзи шёл позади, неся «Фумэцу» перед собой на сложенных руках, как святыню — её красные ножны притягивали взгляды.
На арене уже кипела жизнь. Первые пары «Молодых Мастера» уже сошлись в поединках на гладком чёрном камне. Звон усиленных боккэнов, усиленных Ки, был резким, металлическим, далёким от глухого стука дерева. Я занял место, отведённое для участников у края арены, рядом с Арикой. Кендзи встал чуть поодаль, держа «Фумэцу». Мои глаза, отточенные Ку:то Синсэй, сканировали арену, впитывая каждое движение, каждый нюанс боя.
Первый поединок, приковавший внимание: Такаси Хатакэ против странствующего ронина из Страны Волн. Хатакэ — воплощение грубой силы. Его боккэн, казалось, весил вдвое больше обычного. Он не фехтовал — он давил. Каждый удар был подобен удару кузнечного молота, посылал вибрацию по камню арены.
Его Ки не струилась — она взрывалась в момент удара, уплотняя мышцы и оружие, добавляя чудовищной мощи. Ронин, опытный, но явно не владеющий Ки на таком уровне, пытался парировать, уворачиваться, но сила Хатакэ была сокрушительной. Через три минуты мощный диагональный удар (кеса-гири), подкреплённый рыком и выбросом Ки, выбил боккэн из рук ронина и отправил его самого на камень. Судья мгновенно вскинул руку — победа Хатакэ. Такаси лишь фыркнул, кивнул судье и тяжело сошёл с арены, даже не взглянув на поверженного.
«Сила без изысков. Прямолинейно, как таран. Но эффективно против того, кто слабее физически или не готов к такому напору. Его Ки — это молот. Мой поток должен быть остриём, чтобы пробить эту броню инерции.»
Второй интересный бой выдался неожиданным и показательным: юная девушка из клана Осиро (небогатого, но известного своими мастерами иайдзюцу) против ниндзя из Такигакурэ. Ниндзя, мужчина лет двадцати пяти, в практичном синем одеянии без явных опознавательных знаков деревни, держал боккэн не как самурай, а скорее как короткий меч.
Его движения были резкими, угловатыми, он явно пытался использовать скорость и внезапность, характерные для шиноби. В его атаках чувствовалась чакра — она была в стопах для рывков, в руке для усиления ударов. Но для меня знающего куда смотреть, была заметна задержка! Микроскопическая пауза между решением и действием, пока чакра «лепилась» и направлялась.
Девушка Осиро, напротив, была воплощением спокойствия. Она стояла почти неподвижно, рука на несуществующей цуке воображаемой катаны. Когда ниндзя делал стремительный выпад, её боккэн вылетал из «ножен» с такой скоростью, что был почти невидим, встречая атаку точным парированием. Её Ки не «взрывалась» — она текла в удар, как продолжение движения, без малейшего промедления. Ниндзя нервничал, его атаки становились всё более хаотичными.
Через пять минут, пытаясь провести сложный финт с быстрым перехватом и ударом с обратного хвата (явно ниндзяйский приём), он на долю секунды открыл корпус. Боккэн Осиро молнией коснулся его солнечного сплетения. Судья взмахнул флажком. Поражение ниндзя. Он скривился, явно раздражённый, но поклонился. Девушка ответила безупречным поклоном самурая, её лицо оставалось невозмутимым.
«Дед был прав. Чакра — инструмент, требующий контроля, мысленного усилия. Ки — продолжение воли, инстинкта. Эта задержка… она может стоить жизни в настоящем бою. Осиро использовала не грубую силу Ки, а её скорость и точность, слитую с движением. Красиво.»
Третий бой заставил затаить дыхание даже видавших виды зрителей: Торао Камидзару против мастера цзянь (прямого меча) из небольшой школы на границе со Страной Травы.
Иностранец был виртуозом, его длинный, чуть изогнутый боккэн (имитация цзянь) плясал в его руках, описывая сложные восьмёрки, круги, неожиданные тычки. Он использовал Ки, но иначе — не для усиления удара или защиты, а для… иллюзии? Его движения иногда казались размытыми, создавая несколько послеобразов.
Торао же был ветром. Он не стоял на месте. Его стиль — «Вихрь». Короткие, невероятно быстрые перемещения, удары с любых углов, постоянное давление. Его Ки ощущалась как бурлящий поток, дающий ему феноменальную скорость и выносливость.
Он парировал сложнейшие связки иностранца с кажущейся лёгкостью, его блоки были краткими, жёсткими, сразу переходящими в контратаку. Он чувствовал поле боя, предугадывая многие уловки.
Решающим стал момент, когда иностранец, отчаявшись, попытался провести сложный обманный манёвр с полным оборотом и уколом в спину. Торао не стал парировать иллюзию. Он сделал шаг в сторону, и его боккэн, словно знал заранее, вписался в траекторию настоящего удара, отбил его вверх и тут же, используя инерцию, нанёс молниеносный тычок плоским концом в горло противника. Беззвучный «удар», но судья сразу остановил бой. Победа Камидзару. Иностранец, потрясённый, опустил оружие. Торао лишь слегка кивнул, его лицо оставалось холодным и сосредоточенным. Ни тени высокомерия, только уверенность в своей силе.
«Скорость. Нечеловеческая. И не просто скорость ног, а скорость восприятия, реакции. Его Ки — не просто поток, а управляемый шторм. Главный фаворит… и мой самый опасный потенциальный соперник. Интересно, смогу ли я угнаться за этим вихрем?»
Мои размышления прервал громкий, чёткий голос глашатая, разносящийся над гудящей ареной:
— Следующий поединок категории «Молодые Мастера»! Номер двадцать четыре! Такэши Хигаки, клан Хигаки, ученик Арики Хигаки! Против номера сорок один! Рёта Хаяси, клан Хаяси! Выходите на арену!
Сердце ёкнуло, адреналин ударил в кровь. Пустота внутри мгновенно наполнилась холодной, кристальной ясностью. Всё лишнее — отсеклось. Остался только бой. Здесь и сейчас. Арика слегка кивнул мне, со своего места. Я встал.
Кендзи шагнул по мне. Я же снял катану с пояса, ощущая её вес и знакомый резонанс. На миг наши взгляды встретились. Он молча принял меч, держа его с тем же почтением. Теперь мои руки были свободны.
Я сбросил хаори — в нём было неудобно драться — и остался в доспехе поверх серого кимоно. Хатимаки туго стягивал лоб. Я сделал глубокий вдох, ощущая поток Ки, спокойный и мощный, в харе. Потом взял заранее приготовленный боккэн и шагнул на гладкий, прохладный камень «Восьмигранника», навстречу первому испытанию.
Ропот пробежал по трибунам. Голоса, сначала сдержанные, сливались в нарастающий гул, из которого выхватывались редкие, но понятные обрывки:
— Хигаки? Этот мальчик? Ему и десяти нет!
— Выглядит старше… Двенадцать от силы, может обманули? Но всё равно… в «Мастерах»?
— Самый молодой за последние пять турниров, точно! Кто его допустил?
— «Буревестник» допустил! Сам Арика Хигаки! И он же судья, видишь? В главной ложе.
— Слышал, семью вырезали… Отец, мать, сестрёнка… Его самого похитили… Чудом спасся, сам пришёл к деду…
— Трагедия… Но разве это повод бросать ребёнка на убой?
— «Буревестник» не дурак. Значит, парень что-то может. Посмотрим…
Их слова долетали до меня сквозь шум крови в ушах. «Мальчик». «Ребёнок». «Убой». Они видели рост, юные черты лица, не скрытые полностью доспехом и повязкой. Не видели двух с половиной лет ада, выжженного в мышцах и душе. Пустота поглощала раздражение, оставляя лишь холодную решимость. Пусть видят.
Рёта Хаяси уже стоял на середине арены. Плотный, коренастый, лет пятнадцати. Его простое лицо было сосредоточено, в карих глазах читалось не снисхождение, а скорее недоумение и боевая настороженность.
На нём был добротный, но без изысков доспех поверх зелёного хаори с вышитой сосной — символом Хаяси. Он крепко сжимал боккэн, его стойка (дзёдан-но-камаэ — высокое положение меча) была устойчивой, словно вросшей в камень. Готов давить, как горный обвал.
Я занял позицию напротив, приняв тюдан-но-камаэ — срединную стойку, универсальную, готовую и к атаке, и к защите. Боккэн в руках ощущался неестественно лёгким после двух лет железа.
По традиции, как делали до меня все участники, я сделал чёткий, неглубокий поклон. Рёта ответил чуть медленнее, но так же чётко. Его взгляд скользнул по моему доспеху, гербу, задержался на лице. Не верит.
Свисток судьи разрезал воздух.
Рёта двинулся первым. Не стремительно, а мощно, как катящийся валун. Его боккэн взметнулся в классическом срединном ударе (син-мен-учи), направленном прямо в центр моей защиты. Сила в ударе была ощутимой даже на расстоянии, инерция — значительной.
«Нужно покрасоваться. Дать зрелища. Набить себе цену и прочувствовать бой.»
Я не стал парировать лоб в лоб или уворачиваться с места. Вместо этого я отступил ровно на один шаг, используя всю свою лёгкость.
Его боккэн просвистел в сантиметре от моей груди, взметнув искры с камня. Трибуны ахнули. Я почувствовал, как Ки инстинктивно приливает к ногам, делая движение плавным, почти скользящим. Ку:ё Тайка. Усиление тела. Минимально, только для баланса.
Рёта не растерялся. Его атака перетекла в мощный горизонтальный рез (йоко-гири), цель — рёбра. Я снова не блокировал. Я отбил его боккэн своим вверх, используя не столько силу, сколько точный угол и инерцию его же удара.
Звук «тхэк!» был резким, металлическим. Его оружие отлетело вверх, открывая корпус. Я мог бы тут же закончить — тычком в солнечное сплетение или горло. Но я не стал. Я отпрыгнул назад, дав ему время восстановить стойку. На его лице мелькнуло раздражение, смешанное с растущей злостью.
«Он сражается с «ребёнком», но не может его достать.»
— Давай, Хаяси! Дави его! — крикнул кто-то с трибун.
— Не торопись, мальчуган! Покажи класс! — ответил другой голос, уже в мою поддержку.
Рёта ринулся вперёд, серией мощных, прямолинейных ударов. Йоко-гири, кеса-гири, опять син-мен-учи. Каждый удар сопровождался выбросом Ки — грубым, но мощным, заставлявшим его мышцы наливаться силой, а боккэн свистеть по-особому. Он старался задавить, сломать мою защиту силой и непрерывностью напора. Хаяси действительно обладали выносливостью.
Но я был быстрее. Намного быстрее. Мои ноги, освобождённые от веса утяжелителей, двигались легко, предугадывая его ещё не начатые движения. Моя ловкость позволяла уворачиваться с минимальным смещением, парировать точными, короткими касаниями, отводя основную силу его ударов. Я не использовал сложные техники Ку:до, не пытался «наполнить» боккэн Ки для сокрушительного удара или «уплотнить» тело до предела.
Я использовал лишь «Ку:то Синсэй» — Остриё Сознания. Мир замедлился. Я видел мельчайшее напряжение его плеча перед ударом, смещение веса, траекторию боккэна за мгновение до её начала. Это позволяло мне оставаться на шаг впереди, контролировать дистанцию, диктовать темп… и тянуть время.
Я позволял ему загонять меня к краю арены, к каменному барьеру, под возгласы трибун. Затем, в последний момент, я делал стремительный боковой шаг или отскок, используя всю свою прыгучесть, и оказывался сбоку или даже позади него, заставляя его разворачиваться, теряя темп.
Я провёл несколько быстрых, несильных контратак — тычков в руку, в корпус, больше для раздражения и демонстрации скорости, чем для реального урона. Его доспех гасил их. Но его дыхание становилось всё тяжелее, а на лбу выступал пот. Раздражение в его глазах сменилось концентрацией, а затем — тенью отчаяния.
«Он выкладывается, а я… почти играю. Физическое превосходство очевидно, и это несмотря на нашу разницу в возрасте.»
Мои мускулы, выкованные чудовищными нагрузками, практически не уставали. Мои лёгкие гнали воздух ровно. Моя скорость оставалась неизменной. Его же мощь была расходным материалом. Минуты шли. Трибуны, сначала скептические, теперь наблюдали с интересом. Азартом. Кто-то начал кричать моё имя:
— Такэши! Держись!
— Хаяси, не поддавайся малышу!
— Давай, Алый! Покажи им! — крикнула какая-то женщина, и несколько других голосов её подхватили. «Алый» — из-за хаори?
Я почувствовал, что пора. Рёта сделал очередной мощный замах, пытаясь пробить мою, казалось бы, открывшуюся защиту после моего уклонения. Но это была инерция усталости. Его удар был чуть медленнее, траектория — чуть предсказуемее. Я не стал уворачиваться.
Вместо этого я шагнул навстречу его удару. Мой боккэн встретил его оружие не в лоб, а под острым углом, почти скользящим движением (харай-учи — сметающий удар). Моя Ки, не мощная волна, а точный, сконцентрированный импульс, влилась в движение. Его боккэн, потеряв опору и встретив неожиданное направленное сопротивление, был направлен в сторону. Рёта, не успев среагировать на мой стремительный вход в его мертвую зону, на мгновение открылся полностью.
Мой контратака была не грубой силой, а выверенной точностью. Короткий, как удар змеи, тычок (цуки) плоским концом боккэна. Он пришёлся не в горло или висок, а точно в центр нагрудника его доспеха, при вдохе, чуть ниже солнечного сплетения — в точку, где удар, даже не пробивая брони, передавал сильную вибрацию и сбивал дыхание.
«Тхуд.»
Звук был глухим. Рёта Хаяси ахнул, глаза его расширились от шока и боли. Он отшатнулся, споткнулся о собственные ноги и тяжело рухнул на спину на холодный камень арены, беспомощно выпустив боккэн. Он лежал, задыхаясь, не в силах подняться.
Судья, старый буси с лицом, изборождённым шрамами, мгновенно взмахнул красным флажком в мою сторону.
— Победа за Такэши Хигаки из клана Хигаки! — его голос громко прокатился над внезапно стихшей ареной.
Тишина. Густая, тяжёлая.
Сотни глаз смотрели на меня — девятилетнего (на их взгляд) победителя, стоящего над поверженным взрослым воином. Потом грянул взрыв.
Сначала — отдельные хлопки, крики удивления. Потом — нарастающие аплодисменты. Особенно звонко кричали женщины на трибунах — те самые, что были с маленькими дочками. Их лица светились восторгом и внезапным облегчением.
— Алый! Алый Сокол! — закричала та же женщина, и теперь её крик подхватили десятки голосов, особенно из секторов, где сидели представители мелких кланов и горожан. — Алый Сокол! Такэши! Алый Сокол!
Прозвище родилось само собой — от цвета хаори и стремительности, с которой я двигался и закончил бой. «Сокол» — птица кланового герба. Оно звенело в воздухе.
Я не стал задерживаться на арене для лишних жестов. Я сделал глубокий, уважительный поклон в сторону поверженного Рёты — он уже с помощью слуг поднимался, всё ещё отхаркиваясь, но кивнул мне в знак признания поражения.
Потом я поклонился судейской ложе. В главной ложе, где среди других почтенных мастеров, сидел дед. Его лицо было бесстрастным, но когда мой взгляд скользнул по нему, он едва заметно кивнул. Одобрение. Суровое, скупое, но настоящее.
Я развернулся и направился к выходу с арены. Крики «Алый Сокол!» ещё некоторое время преследовали меня. Кендзи встретил меня у края, его обычно суровое лицо светилось непривычным воодушевлением.
Он молча протянул мне «Фумэцу». Я прикрепил катану к поясу поверх доспеха, ощущая уже знакомую тяжесть и резонанс. Красные ножны ярко выделялись на фоне цвета брони.
Я прошёл мимо групп ожидающих участников. Взгляды были уже другими. Не снисходительными или скептическими. Настороженными. Оценивающими. Уважительными. Даже у Такаси Хатакэ, стоявшего, скрестив могучие руки, в глазах мелькнул интерес. Торао Камидзару, уже вернувшийся на своё место, наблюдал за мной холодным, аналитическим взглядом хищной птицы.
Я сел на своё место. Кендзи встал позади, держа моё снятое хаори. Адреналин начал отступать, сменяясь приятной усталостью и глухим гулом в ушах от криков трибун. Первый шаг сделан. Первая кровь турнира (пусть и метафорическая) пролита. Я выиграл.
Алый Сокол. Не самое грозное прозвище, но… своё. Оно родилось здесь, на камне арены, под взглядами тысяч.
Я сосредоточился на арене. Следующий поединок уже начинался. Два самурая из враждующих мелких кланов сошлись с ненавистью в глазах.
Дыхание выровнялось. Ки успокоилась, вернувшись в тёплый поток в харе. Я откинулся на спинку скамьи, глаза полуприкрыты, но всё видящие. Тело отдыхало. Разум анализировал.