• Boosty Shared
• VMash

• T

• наруто: бессмертный макс
• наруто

Три месяца, прожитые под знаком стали, крови и обострённого восприятия. После той первой кровавой разведки у ручья Чёрного Камня что-то внутри щёлкнуло.

Состояние сверхвосприятия, в которое раньше приходилось погружаться усилием воли, стало… постепенно фоном. Постоянным, как собственное дыхание. Как биение сердца.

Первый месяц дед ещё ходил со мной на каждую вылазку. Молчаливый, недвижимый, словно скала, наблюдатель в тени. Потом, увидев, как я расправляюсь с очередной бандой головорезов — на сей раз без единого шиноби, просто отребье с дубинами и ножами — он лишь кивнул.

— Ходи один. Но если почуешь джоунина или нечто большее — немедленно подавай сигнал.

И я начал ходить один.

Чаще всего попадались обычные бандиты — отупевшие от рисового сакэ, жадные и жестокие, но медленные и неумелые. Они падали под „Фумэцу", как подкошенные колосья.

Реже — генины. Мальчишки или мужчины с перекошенными от страха или злобы лицами, пытавшиеся блеснуть кунаями, простыми техниками или жалкими иллюзиями. Они были предсказуемы, их движения — угловатые, полные лишнего напряжения. Они гибли быстро, часто даже не успев понять, откуда пришёл удар.

И совсем редко — чуунины. Как тот первый отступник из Ивагакуре. Опытные, жестокие, с холодным расчётом в глазах. Вот они уже заставляли использовать Усиление Тела и Пустоты. С ними бой длился дольше. Минута. Две. Было даже пару раз, когда приходилось принимать удары, чувствовать, как сталь режет плоть — цена за возможность нанести решающий удар. Но и они падали. Их опыт, их техники шиноби разбивались о бездонную ясность восприятия, которое видело намерение раньше, чем оно воплощалось в движении.

Пребывание в этом состоянии стало моей новой нормой, и оно преображало реальность вокруг, даруя нечеловеческую остроту и скорость восприятия. Мир в определённых границах становился будто бы… прозрачным.

Видя камень, я ощущал его плотность под ногой, чувствовал сеть трещин внутри, различал влагу, впитанную за ночь. Слыша птичий щебет, я улавливал малейшее дрожание пера на её груди от ветра, предвосхищал взмах крыльев за мгновение до его начала. Запахи распадались на десятки оттенков: сырость мха, гниль под корягой, пот коня приезде, сладковатый дымок чужого костра.

Но главной особенностью этого состояния были память и анализ. В ледяной ясности каждый удар деда, каждое его микродвижение отпечатывались в сознании с безупречной точностью. Раньше требовалось усилие, чтобы запомнить. Теперь же я воспринимал всё сразу — и понимал.

Понимал, как смещение веса на пятку правой ноги на долю секунды перед ударом связано с последующим разворотом бедра и выбросом силы. Понимал, как едва заметное движение мизинца на рукояти катаны меняет траекторию клинка с режущей на колющую.

Во время медитаций я прокручивал эти кадры, накладывал их на собственное тело, заставлял мышцы запоминать движения. Моя техника перестала быть подражанием. Она стала… отражением. Почти таким же точным, почти таким же экономичным.

Почти.

Дед всё ещё оставался непостижимой горой передо мной.

Но теперь я видел тропы, ведущие к её вершине.

Это же восприятие работало и вне боя. Особенно когда я объезжал деревни с Макото или в одиночку разбирал споры, выслушивал доклады старост. Раньше я слышал только слова. Теперь же видел человека.

Замечал, как дрожит веко у старосты Танаки, когда он говорил об урожае глины, скрывая реальные объёмы, припрятанные для тайной продажи соседям. Чувствовал учащённый пульс крестьянки, лгавшей о потраве поля соседским скотом, чтобы выманить компенсацию. Улавливал фальшь в голосе мастера рудника, преуменьшавшего проблемы с вентиляцией в новом штреке — лишь бы не тратиться на дорогую вытяжку из Страны Дождя.

Это был не магический „детектор лжи”, как в дешёвых романах. Это было чтение микродвижений, физиологии, неуловимых колебаний в поле ки. И видя эти несоответствия. Начиналась основная моя работа: задать нужный вопрос, надавить, предложить выход или вынести приговор. И здесь мне очень пригодились навыки и знания продажника из прошлой жизни. Управление превращалось в сложную, многомерную игру, где на кону были не только ресурсы, но и доверие — а иногда и жизни.

Иногда, в редкие минуты передышки, всплывали обрывки знаний из прошлой жизни. Клан Учиха с их Шаринганом, видящим чакру и копирующим техники. Клан Хьюга с Бякуганом, различающим тенкэцу сквозь преграды и обладающим круговым обзором. Моё Остриё Сознания было иным. Оно не воспринимало чакру как цветную энергию. Оно ощущало её как вибрацию, как давление, как чистое намерение. Оно не давало обзора на 360 градусов на сотни метров. Моя активная зона — та, где восприятие становилось абсолютным, где я чувствовал каждую пылинку в воздухе, каждую каплю пота на коже противника, каждый выброс ки — простиралась всего лишь на пять метров вокруг. В пассивном же режиме, фоновом, как собственное дыхание, — чуть больше метра. Этого хватало, чтобы не пропустить удар из-за спины или подвох под ногами.

Дед же обладал куда большим охватом. Его активная зона в состоянии сосредоточенности превышала девять метров. А пассивная… те самые два метра непроницаемой осознанности, о которых он говорил. Невидимый купол, в который невозможно было вторгнуться незамеченным.

Но даже за пределами активной зоны мои чувства, были несравнимо острее, чем у обычного человека. Я слышал шаги за толстой стеной, различал силуэты в густом тумане по едва уловимым контурам. Слепые зоны — за спиной, под землёй, за массивными преградами — всё ещё существовали, но они компенсировать зоной активного восприятия в пять метров.

Была и цена. Постоянное напряжение восприятия выматывало. Не физически — тело, подпитываемое бессмертием, восстанавливалось быстро. Душевно и ментально. После особенно кровавых вылазок или напряжённых переговоров, где приходилось часами выдерживать поток чужих эмоций, лжи и страха, внутри оставалась глубокая усталость. Техника Острия Сознания гасила эмоции в момент действия, но потом, когда я выходил из неё, горечь, холод и тяжесть содеянного накатывали волной. Я видел лица убитых генинов — совсем мальчишек. Слышал хрип чуунина, захлёбывающегося собственной кровью. Ощущал дрожь спасённых, в глазах которых смешивались благодарность и ужас перед тем, кто их спас.

Дед был прав. Убивать таких — обязанность. Не удовольствие. Но и не просто „необходимость”. Это был груз. Груз, который становился частью меня.

Однажды, вернувшись после ликвидации особенно наглой банды, грабившей обозы на северном тракте, я застал деда в кабинете. Он разбирал карты, отмечая точки наших патрулей и места последних стычек. Я молча снял окровавленный хаори, вытер „Фумэцу" и опустился на стул, чувствуя, как усталость каменеет в плечах.

— Тяжело? — спросил он, не отрываясь от карты. Его голос был ровным.

— Эффективно, — ответил я, глядя на свои руки. На них не было ни царапины. Тело залечило всё по дороге. — Но да. Тяжело. Вот только не физически.

Он кивнул, наконец подняв глаза. В его взгляде не было ни осуждения, ни жалости. Только понимание.

— Так и должно быть. Если перестанет быть тяжело… тогда стоит бить тревогу. Пустота — инструмент. Острый и эффективный. Но если инструмент начинает наслаждаться резнёй… он становится опасен для того, кто его держит. Помни об этом.

На следующее утро, перед выездом, я впервые за долгое время не пошёл на спарринг. Вместо этого поднялся на самую высокую смотровую площадку башни у восточной стены поместья. Встретил рассвет. Смотрел, как первые лучи солнца золотят вершины дальних гор, как тени отступают из долин, как просыпается земля. Дышал холодным, чистым воздухом.

Позволял миру быть просто миром — шумным, несовершенным, ярким. Чувствовал утренний холод камня под ладонями, а не его кристаллическую структуру. Слышал крики петухов в деревне, а не частоту их сердцебиения. Видел красоту, а не бесконечную цепь причин и следствий.

Это было… важно. Как глоток воды после долгой жажды. Напоминание о том, за что, в конечном счёте, мы сражаемся. Не за абстрактные принципы или власть. За этот простой утренний свет. За право людей внизу встречать новый день без страха.

⁂

Солнце стояло в зените, обжигая спины рабочих, копошившихся у входа в штольню. Пыль, густая и едкая, висела в неподвижном воздухе, смешиваясь с запахом пота и нагретого камня. Я стоял рядом с Макото, наблюдая, как мужики, сгорбившись под тяжестью, закидывали бурые мешки с неочищенной рудой на телегу. Скрип деревянных дрог, тяжёлое дыхание, редкие отрывистые команды надсмотрщика — всё сливалось в монотонный гул труда.

Мой взгляд, отточенный последними месяцами адских тренировок, скользил по площадке, выхватывая детали. Усталость в сгорбленных спинах, нетерпение возницы, деловая хмурость Макото — все как обычно. И вдруг — резкий диссонанс.

Один из рабочих, средних лет, коренастый, с лицом, залитым потом и пылью, как у всех, нёс мешок. Но его движения… Они были слишком плавными. Слишком экономичными. Не усталая походка под грузом, а точная, отработанная постановка ног, распределение веса — словно он нёс не тяжесть, а пустую корзину. Его ки не вибрировала усталостью, а была… сжатой. Спрятанной. Замаскированной.

« Хэнге. Иллюзия. И если он здесь, на ключевом объекте клана, обойдя бдительность ронинов и стражи… Диверсия ». — Мысли пронеслись мгновенно.

Соседние земли уже горели от „несчастных случаев" и убийств. Теперь же добрались и до нас.

«Спокойно. Действуй точечно. Минимизируй панику, максимизируй эффект ».

— Эй, вы там! — мой голос, резкий, властный, разрезал монотонность, заставив всех вздрогнуть. Я указал пальцем на пятерых ближайших рабочих, включая „коренастого". — Шевелитесь! Солнце печёт, а телега ждёт! Видишь, Макото, как мешковато тащат?

Я повернулся к управляющему, ловя его взгляд. Мои глаза, я знал, говорили красноречивее слов:

« Опасность. Следуй моему примеру ».

Опыт Макото, выкованный десятилетиями службы и потерями, мгновенно сработал. Его единственный глаз сузился, лицо стало каменным. Он лишь слегка кивнул, рука непроизвольно потянулась к рукояти вакидзаси, скрытого под плащом.

— Слышали господина! — рявкнул он, подхватывая игру. — Живо! Кому платят — за простоем? Грузите плотнее!

Телега наполнилась мешками за считанные минуты. Я снова ткнул пальцем в „коренастого" и ещё одного, настоящего рабочего.

— Вы двое! Вон к колодцу! Принесите воды людям, пересохло во рту всё! Да побыстрее!

Затем я обвёл взглядом остальных, включая насторожившегося надсмотрщика.

— Остальные — к теневой стороне, передохнуть. Макото, проследи, чтоб не разбрелись.

— Хай, юный господин, — отозвался Макото, занимая позицию так, чтобы держать в поле зрения и рабочих, и колодец, и входы в штольню. Его поза излучала готовность, но без лишней агрессии — чтобы не спугнуть.

Я двинулся к колодцу следом за двумя носильщиками. Один — настоящий, тяжело дыша, шаркая ногами. Второй — „коренастый" — шёл чуть впереди, его шаги по-прежнему подозрительно лёгкие, но теперь в них чувствовалась натянутая пружина. Он почуял неладное. Движение Макото, моё внезапное внимание — всё складывалось в тревожную картину.

У колодца, каменного, с тяжёлым деревянным воротом, пахло сыростью и мхом. Настоящий рабочий, сбивчиво поклонившись, схватил наполненные вёдра.

— Воды принести, господин? — спросил он сипло.

— Да. Два полных ведра. Иди к тем, кто отдыхает. Жди меня там.

Мужчина кивнул и поспешил прочь, радуясь, видимо, что его отпустили от напряжённого молодого хозяина.

Мы остались вдвоём.

Я повернулся к „коренастому”, улыбнувшись, но улыбка не дошла до глаз, застыв холодной маской.

— Жарко, правда? — начал я, делая шаг ближе, будто рассматривая колодезный сруб. Моя правая рука уже сжимала рукоять „Фумэцу". — Особенно в такой… душной маскировке. Утомительно, наверное?

Его глаза, до этого притворно-усталые, резко прищурились. Он всё понял. Иллюзия рассыпалась мгновенно, словно шелуха. Передо мной стоял уже не коренастый рабочий, а подтянутый мужчина лет тридцати пяти, одетый в лёгкое, практичное серо-зелёное одеяние, поверх которого был накинут чёрный жилет с отличительными застёжками. На лбу — протектор Скрытой Деревни Камня, Ивагакуре. Не зачёркнутый. И судя по всему это был джоунин.

Его лицо было резко очерченным, с выдающимися скулами и холодными, как речная галька, карими глазами. В руках, словно из ниоткуда, появились два куная.

— Очень… наблюдательно, юный господин Хигаки, — проронил он низким голосом с лёгкой хрипотцой. В его тоне звучало не столько удивление, сколько холодная оценка и… насмешка. — Для девятилетнего — просто поразительно. Жаль, эта наблюдательность тебя не спасёт. „Алый Сокол”… неплохой трофей для отчёта.

Он не стал медлить. Одно мгновение — он здесь, следующее — его уже нет. Техника мгновенного перемещения. Воздух всхлипнул от скорости кунаев — один метился в горло, второй в пах. Чистые удары убийцы.

Мышцы среагировали раньше мысли. Не отступая ни на шаг, я встретил атаку. „Фумэцу" вырвалась в серебристой вспышке.

«Чиинг! Чиинг!»

Два звонких удара — и кунаи отброшены. Инерция парирования плавно перетекла в контратаку. Разворот бедра, весь вес вложен в диагональный взмах, цель: бедро, чтобы лишить его подвижности.

Шиноби не ожидал ни такой скорости, ни этой плавной агрессии. Он рванулся назад, едва уходя. Лезвие лишь оставило тонкий разрез на жилете. На его лице мелькнуло искреннее изумление.

— Самурайская собачка! — прошипел он, руки сложились в знакомые печати. — Земля: Земляной Дракон!

Земля у его ног вздыбилась, превратившись в бурлящий поток грязи и камней, несущийся на меня смертоносным валом. Рывком вверх, с мощным толчком Ки, я пересёк грязевой поток, „Фумэцу" уже готовая к удару сверху. Но джоунин уже исчез.

Техника замены тела!

Его истинное тело материализовалось слева, а кунаи уже летели не в меня, а в сторону группы перепуганных рабочих, среди которых мелькнула фигура Макото.

« Подлый трюк! » — Мысль и тело действовали раздельно.

„Фумэцу" описала дугу, отправляя один кунай в никуда. Второй в… Макото!

Управляющий не растерялся. Его вакидзаси блеснул, точным движением ветерана он отбил смертоносный снаряд, который вонзился в стену склада с глухим стуком. Рабочие в ужасе повалились на землю.

— Макото! Уводи людей в штольню! Закрой вход! — крикнул я, не сводя глаз с джоунина, который, воспользовавшись моментом, снова сложил печати.

— Земля: Каменные Шипы!

Из земли передо мной взметнулись три массивных каменных копья, целясь прямо в грудь.

Я парировал первое плашмя катаны, отбрасывая в сторону. Второе и третье пронзили лишь воздух — я уже сместился, чувствуя вибрацию земли ещё до атаки.

Две фигуры, точные копии джоунина, рванули ко мне с разных сторон, а третий — метнул кунаи с привязанными взрывными печатями в сторону склада!

„Фумэцу" превратилась в серебристый вихрь. Я не тратил время на различение клонов — рубил по энергии, по намерению.

Один рассыпался комьями грязи. Второго я пронзил точно в „сердце" — он тоже рухнул.

Грохот взрывов потряс склад, подняв клубы пыли, но каменная стена устояла, лишь слегка покосившись под натиском. Настоящий джоунин возник из тени за моей спиной, кунаи — направлены в почки.

Но я уже предвидел это, ощутив колебание воздуха за мгновение до его появления. Резкий разворот на пятке. „Фумэцу" стал моим барьером .

« Чиинг! »

Искры.

И мы сошлись в ближнем бою.

Он судя по всему был мастером тайдзюцу и владел кунаем с убийственной точностью. Его стиль — жёсткий, практичный, без излишеств, отточенный в смертельных схватках. Блоки, подсечки, удары локтями и коленями, молниеносные уколы кунаем в болевые точки. Каждое движение — на поражение. Каждый блок — выверен до миллиметра.

К сожалению для него, он оказался в пятиметровой зоне моего активного восприятия, потому я читал его как открытую книгу. Не просто движения — я видел намерения. Я парировал не клинок, а сам замысел удара, уклонялся от ещё не начавшейся атаки, контратаковал взрывными сериями, используя его же инерцию против него.

Он превосходил меня в массе, был опытнее, но моё бессмертие и нечеловеческая выносливость нивелировали этот недостаток, а сверхвосприятие сводило на нет все его тактические уловки. Он не мог понять, как я предугадываю подмены и ловушки, как чувствую его попытки использовать окружение для атак или защиты.

— Ты что, с шаринганом родился, ублюдок Учих?! — прошипел он сквозь зубы после особенно неудачной попытки захвата.

Я выскользнул, как угорь, оставив на его руке тонкий порез от кончика катаны.

Мы кружили среди разрухи — развороченная земля, обломки навеса, тлеющие от взрывов щепки. Макото успел увести рабочих вглубь штольни, тяжёлые двери захлопнулись. Вокруг никого. Только мы, пыль, солнце и звенящая в ушах тишина между ударами стали.

Джоунин дышал чаще, на лбу выступила испарина.

Я — нет.

Моё дыхание оставалось ровным, тело — готовым к следующему рывку.  Он метал кунаи — я отбивал. Он вызывал каменные шипы из земли — я предвидел и уходил. Он пытался создать пылевую завесу — но я видел его сквозь пелену.

Внезапно он отпрыгнул на несколько шагов, руки сложились в печати — но медленнее, с усилием. Чакра? Ведь её запас не бесконечен.

— Земля: Град Камней! — прохрипел он.

Стена скалы за его спиной ожила. От неё откололись десятки острых камней, размером с кулак, и понеслись на меня со свистом, словно картечь. Широкая зона поражения. Уйти сложно. Парировать все — невозможно.

В его глазах промелькнуло ожидание. Он ждал, что я брошусь в сторону, подставив бок под его следующий удар. Но вместо отступления я рванул навстречу шквалу, прямо к джоунину. „Фумэцу" запела в воздухе, превратившись в сверкающий веер.

« Тинг-тинг-тинг-тинг! »

Точечные удары клинком сбивали самые опасные камни, отклоняя их в стороны. Мелкие осколки впивались в хаори, рвали ткань, оставляя синяки и царапины, которые мгновенно затягивались. Боль была лишь фоном — не более. Я преодолел зону обстрела за два шага. Джоунин, не ожидавший такой тактики, только начал выхватывать кунай для контратаки. Его глаза расширились от осознания: я был уже здесь, в его мёртвой зоне.

„Фумэцу" описала короткую, сокрушительную дугу — удар в макушку, не оставляющий шансов.

Он инстинктивно скрестил кунаи над головой в отчаянной попытке блока.

«Кланнннг!»

Звук удара стали о сталь прокатился по опустевшей площадке, резкий, пронзительный, как крик раненой птицы. Мои руки, усиленные ки, не дрогнули. Инерция удара, сила, превосходящая человеческую, продавила его защиту. Скрещённые кунаи прогнулись под тяжестью „Фумэцу", и клинок, сверкнув, вонзился в перекрестье, заставляя джоунина слегка согнуть колени от силы удара. По его лицу, искажённому напряжением, пробежала судорога. В глазах мелькнуло нечто большее, чем ярость — ужас перед неминуемым.

Ещё мгновение — и сталь должна рассечёт кость, достигнув мозга…

— Молодой господин! Осторожно!

Голос раздался справа, из-за груды обломков.

Кунай, летевший в горло ронина, был отбит в сторону и вонзился в землю. Ронин рухнул на колени, задыхаясь от шока.

Но расплата настигла мгновенно. В миг, когда я разворачивался к джоунину, моё Остриё Сознания, работавшее на пределе, уловило нечто за спиной. Не ронин. Кто-то другой. Приближался с убийственной скоростью из тени разрушенного склада. Не шаги — почти бесшумное скольжение. Не грубое намерение охранника — холодная, отточенная решимость профессионала. Танто. Лезвие направлено точно между лопаток, в район сердца. Дистанция — менее двух метров. Чуунин. Мастер маскировки и мгновенного убийства. Второй диверсант.

« Повернуться и парировать? Не успеть ».

Но рефлекс сработал быстрее разума: разворот на оси — не назад, а в сторону, уводя сердце из-под удара. Танто, сверкнув, пронзил воздух там, где мгновение назад была спина, и вонзился… в ткань хаори, пройдя навылет сквозь бок под мышкой. Острая и холодная боль в моём состоянии была воспринята лишь как констатация факта ранения и не замедлила меня ни на мгновение.

Но мой разворот был не просто уходом — он стал началом контратаки. „Фумэцу", следуя инерции тела, описала широкую, сокрушительную горизонтальную дугу.

Передо мной мелькнуло лицо. Молодое, женское, с карими глазами, широко распахнутыми от шока. Хенге рассеялся в момент атаки, обнажив чёрный жилет и протектор Ивагакуре чуунина. Она не ожидала ни такой реакции, ни такого безумного контратакующего движения.

Клинок прошёл по шее без сопротивления. Голова отлетела, тело рухнуло, забив фонтаном алой крови, яркой на фоне серой пыли.

— УБЛЮДОК!

Рёв джоунина вырвался из груди, наполненный бессильной яростью и жгучей болью. Он рванулся вперёд, его кунаи превратились в смертоносные тени, а движения стали ещё яростнее, ещё отчаяннее. Он рубил сериями, пытаясь пробить мою защиту, возводил земляные стены как щиты и трамплины, швырял кунаи с взрывными печатями, сея вокруг хаос и разрушение.

Но постепенно его дыхание стало хриплым, пот заливал глаза, а движения теряли прежнюю чёткость.

Я же продолжал в том же неумолимом ритме — парировал, уворачивался, отвечал точными, выверенными ударами, выжимая из него последние силы. Каждый его промах, каждый блок, от которого немели руки, приближал развязку.

Бой, превратившийся в смертельный танец на выносливость, продолжался на изрытой земле под палящим солнцем. Минуты тянулись, как вечность, в ускоренном восприятии сражающихся.

И тогда он понял. Понял, что не сломит. Не убьёт. В его глазах, сквозь ярость, вспыхнул холодный расчёт.

— Земля: Земляной Дракон!

Но это была не атака — а завеса. Одновременно он швырнул на землю между нами взрывную печать!

Раздался оглушительный грохот, вспыхнуло ослепительное пламя, взметнулись тучи пыли, дыма и грязи. И в тот же миг рядом с ним бесшумно из земли возникла точная его копия, бросившаяся в противоположную сторону. И тут же я почувствовал — не увидел, а именно ощутил Остриём Сознания — как его чакра не устремилась вдаль сквозь дым, а провалилась… вниз. Под землю.

Он пытался бежать с помощью земляного перемещения!

Клон, отбежавший на несколько метров, имитировал паническое бегство. Обычная уловка. Вот почему я всё время старался держать дистанцию ровно в пять метров. Это и помогло: сквозь грохот и пыль, сквозь толщу земли — чуть глубже метра — я чётко ощущал его истинное местоположение, которое начало стремительно удаляться. Страх. Жажда спасения.

Разбег. Прыжок вверх и чуть вперёд — чтобы джоунин не смог определить моё приближение по вибрации земли. Точка приземления — прямо над тем местом, где под слоем грунта удирал враг. В высшей точке траектории «Фумэцу» уже была занесена. Не красивый удар, не изощрённая техника. Простое, почти небрежное, но смертельно точное движение вниз. Остриё клинка, направленное строго вертикально, вонзилось в землю, словно в масло. Глубоко.

Глухой удар. Земля подо мной содрогнулась короткой, резкой судорогой. И я почувствовал, как затухает вибрация его чакры.

Я выдернул клинок. По лезвию, стекая по долу, текла алая кровь, смешанная с серой земляной жижей.

Тишина. Давящая, звенящая после грохота боя. Пыль медленно оседала. Я стоял среди разрухи, ощущая знакомую тяжесть в лёгких и лёгкое покалывание в боку — последняя рана уже затянулась.

Достал свиток призыва, послал импульс Ки.

«Сэйрю».

Спустя секунду передо мной возникла небольшая птица.

— Сэйрю, позови деда, пожалуйста.

Она внимательно посмотрела на меня и вокруг, кивнула и исчезла.

В тот же миг тяжёлые двери штольни с грохотом распахнулись. Первым выскочил Макото, вакидзаси наголо, его единственный глаз лихорадочно сканировал площадку. За ним робко показались перепуганные рабочие и охранник — тот самый, которого я спас.

«Как в дешёвых боевиках, подмога всегда приходит после развязки», — мелькнуло в голове.

— Молодой господин! Господин Такэши! — голос Макото дрогнул. Он увидел меня: окровавленный хаори, обгоревшие края, разрыв под мышкой — но живого. Увидел обезглавленное тело чуунина. — Вы… вы ранены?

— Цел, Макото, — ответил я. Голос звучал ровно, лишь слегка хрипло из-за пыли. — Успокой людей.

Охранник, весь дрожа, подбежал ближе. Лицо его было мертвенно-бледным.

— Молодой господин! Простите! Я… я не знал… Если бы с вами что-то случилось… господин Арика… нас всех… — Он не мог договорить, явно представляя себе кару за гибель наследника.

Остальные рабочие столпились, в их глазах читался животный страх — не столько перед диверсантами, сколько перед гневом старого хозяина.

— Дышите, — резко, но без злобы приказал я. — Живы. Это главное. Проверьте склад и штольню. Осторожно — могут быть ловушки.

Минута тягостного ожидания. Макото организовал осмотр и откапывание мёртвого джоунина.

Спустя десять минут после моего сигнала появился он. Дед. Арика Хигаки.

Не приехал на коне. Не телепортировался. Он влетел на площадку.

Его обычно безупречное кимоно было расстёгнуто на груди, на лбу блестели капли пота, дыхание слегка сбилось. В руке — не церемониальная, а боевая катана, ножны сдвинуты для мгновенного выхватывания.

Его глаза, острые как клинки, одним взглядом охватили всю картину: разруху, труп в жилете Ивагакуре, меня — окровавленного, но стоящего на ногах, и перепуганную толпу.

Боевая готовность, клубившаяся вокруг него, словно грозовая туча, мгновенно рассеялась. Он резко выдохнул, плечи слегка опустились.

— Такэши, — просто произнёс он, шагая ко мне. Взгляд скользнул по пробитому хаори, задержался на едва заметной дырочке под мышкой. — Жив. Цел?

— Жив, дед, — кивнул я. — Обошлось.

— Хм. — Он окинул взглядом тело чуунина, затем место, где был закопан джоунин. — Обошлось… Двоих. Джоунин и чуунин. Ивагакуре. Самостоятельно.

В его голосе не было ни удивления, ни восторга. Лишь констатация. И… оценка.

— Расскажи. Подробно. Пока не пришли остальные.

Я кратко, без лишних эмоций, изложил суть: их маскировку, раскрытие, попытку диверсии, бой, уловки, появление второго диверсанта, ликвидацию. Дед слушал молча, лишь изредка кивая. Его лицо оставалось каменным.

Прошло ещё полчаса, когда подоспели запыхавшиеся группы охраны с внешних постов и несколько ронинов, поднявших тревогу по сигналу. Дед отдал чёткие приказы: обыскать шахту и склады на предмет мин, ловушек, ядов; тела вывезти в поместье для изучения; рабочих — под усиленную охрану, выдать сакэ за перенесённый страх. Макото координировал.

Обратно в поместье шли молча.

В кабинете деда, пропитанном запахом древесины и дорогого чая, я снова по просьбе деда изложил произошедшее, теперь уже детальнее. Дед сидел за столом, его пальцы методично отстукивали ритм по столешнице.

— Повезло, — наконец произнёс он, и его голос прозвучал низко. — Повезло, что ты был именно там и в это время. Повезло, что они нечего неуспехи сделать. Повезло, что чуунин была одна и полезла в ближний бой, а не засыпала тебя дзюцу с дистанции, пока джоунин отвлекал. Повезло, что тот дурак-ронин не угодил тебе под клинок. — Он посмотрел на меня прямо. — Ты справился. Джоунина Ивагакуре в девять лет — это… хороший результат. Техника и её контроль — растёшь. Быстро. Молодец.

Пауза. Его взгляд стал тяжелее.

— Но. — Это „но" повисло в воздухе, холодное и неумолимое. — Первая и главная ошибка. Почему сигнал подан только после того, как ты убил джоунина? Почему не в момент обнаружения? Не когда понял, что это диверсанты? Джоунин, Такэши! Не бандиты! Каждая секунда промедления — риск не только твоей гибели, но и смерти десятков людей вокруг! Риск потери шахты!

Я молчал. Он был прав. В пылу боя, в уверенности, что справлюсь, в желании доказать… Сигнал нужно было подать сразу.

— Вторая, — продолжил дед, и в его голосе зазвенела сталь. — Ущерб. Склад повреждён взрывом. Навес разрушен. Рабочие в панике, труд остановлен минимум на день. Ронин — травмирован, если не телом, то духом. Всё это — золото. Время. Репутация. Из-за чего? Из-за того, что ты не позвал помощь вовремя, решив, что одной катаны хватит.

Он тяжело вздохнул, встал и прошёлся по кабинету.

— Ивагакуре не остановятся. В следующий раз пришлют сильнее. Хитрее. Или больше. — Он остановился напротив меня. — Патрули по периметру поместья и ключевых объектов удваиваются. Тройные посты у шахт, складов зерна, кузниц. Ронины — только проверенные, с боевым опытом. И ты… — его взгляд стал пронзительным, — будешь появляться на этих точках чаще. Не как наследник, а как охранник. Наше Остриё Сознания — пока единственное, что может вовремя выявить маскировку такого уровня.

Он вернулся к столу и сел.

— И главное. Нужны специалисты. Менталисты из клана Амару. У них есть техники чтения мыслей поверхностного уровня, обнаружения враждебных намерений сквозь хенге.

— Почему раньше не нанимали? — спросил я.

Клан Амару был небольшим, нейтральным, известным именно своими ментальными способностями.

Дед усмехнулся — сухо и без веселья.

— Деньги, Такэши. Огромные деньги. Их услуги — золотом. Да и доверие… Пускать чужих менталистов на ключевые объекты — значит рисковать секретами клана. Они могут читать не только диверсантов. Раньше угрозы были… мельче. Бандиты, шпионы соседних даймё, а не скрытые деревни. Риск не оправдывал затрат и потенциальной утечки. Теперь оправдывает. Ивагакуре открыла игру. Значит, придётся платить по полной. Завтра же пошлю гонца с предложением.

Он тяжко вздохнул.

— А ты… Иди. Приведи себя в порядок. И хаори этот — поменяй. И помни урок. Гордыня до добра не доводит. Даже если ты сильнее. Сигнал. Всегда сигнал при первых признаках серьёзной угрозы. Понял?

— Понял, дед.

Я почувствовал, как горечь ошибки и усталость от боя наконец пробиваются сквозь технику восприятия.

Дед кивнул. Его взгляд смягчился на долю секунды, прежде чем снова стал непроницаемым. Он уже разворачивал карту поместья, обдумывая новые позиции для патрулей. Пальцы замерли над точкой шахты — той самой, где едва не случилась катастрофа.

P.S. Глава по размеру как две стандартных, но я решил не разбивать повествование.

P.P.S. Уважаемые читатели, если найдёте ошибки, напишите мне, пожалуйста, в ЛС (желательно) или хотя бы отпишитесь в комментариях.