Пробежавшая по водам Черного моря Тиамат волна ни в коем случае не могла быть положительным знамением. Ни в каком из возможных вариантов и никаким образом изменение привычного поведения бесконечной черной маслянистой жидкости, поглотившей весь мир, не могло быть символом приближающейся удачи для любого человеческого существа в этой Сингулярности.
В конце концов в своем текущем состоянии Тиамат была настолько низведена, что, положа руку на сердце, никто не мог сказать о том, что в этой Сингулярности и вовсе происходило сражение с Тиамат.
Ставшая Зверем I Тиамат лишилась своей рациональности, мудрости, способной стать причиной победы даже более слабого врага над более сильным. Дополнительно к тому Тиамат была сведена с состояние полудремы силами Мерлина, лишенная возможности даже взаимодействовать с миром сколь-либо осмысленным образом. И, в конце концов, само тело Тиамат было запечатано в Бездне, месте, где нет физических законов, из-за чего Тиамат могла только посылать свое собственное Черное Море для того, чтобы докучать людям Сингулярности. Иными словами, с точки зрения объективности — Слуги и армии Сингулярности сражались с тенью Тиамат, что она отбрасывала во сне.
Противники же Тиамат собрали на своей стороне богов и Слуг, равных тем, подобных самому Королю Гильгамешу млм бессмертному магу Мерлину, а также самую совершенную в современных реалиях военную машину, полностью заточенную под сопротивление Тиамат, и зная обо всех планах Тиамат, неся чудовищные потери и демонстрируя героизм на каждом шагу даже под командованием самых выдающихся командиров смогли разработать только план, что описывал победу над Тиамат лишь в пределах тысячи лет — если и тогда.
Поэтому даже лишняя волна, разошедшаяся по поверхности вечно волнующегося черного моря Тиамат могла — и, по всем правилам, должна была — стать причиной для паники и ожидания конца света и неминуемого приближения того. Но не стала.
И не потому, что наблюдатель не заметил произошедшего или отказался смотреть реальности в глаза, признавать опасность всей ситуации или сопоставлять факты, а скорее наоборот — от того, что наблюдатель осознавал эти факты и все невысказанные тянущиеся за ними следствия лучше всех остальных. В конце концов, не зря его звали Королем-Мудрецом.
— Значит это началось,— голос Гильгамеша разнесся по его кабинету, прежде чем Король позволил себе неслыханную дерзость — подняться со своего места, отложив от своих рук бюрократическую работу, и подойти к арке, ведущей на великолепный, залитый дневным светом балкон, наблюдая за черным морем вдалеке, лениво переливающимся с какой-то притягательной отвратительностью под солнечными лучами.
Сидури, единственная кроме Гильгамеша фигура в кабинете, была, как обычно проигнорирована Гильгамешем, в том числе в его размышлениях — скорее функция его рабочего пространства, чем отдельное мыслящее существо рядом с ним. Впрочем, Сидури давно приняла этот факт в качестве нормы своего существования — в конце концов она была первым советником и помощником Короля Гильгамеша. Только приняв на веру тот факт, что она являлась всего-лишь “одним из персонажей” на фоне “настоящего героя” он смогла найти свое место рядом с Гильгамешем.
Потому тот факт, что Гильгамеш обратился к ней не вызвал у нее никакого удивления,— Сидури, объяви о полной мобилизации — Тиамат пробудится примерно через сутки. Сообщи солдатам, что они обязаны пожертвовать собой для того, чтобы обеспечить как можно больше времени для подготовки ударной силы.
— Так точно, Ваше Величество,— Сидури только коротко кивнула на эти слова.
Можно было возмущаться словам Гильгамеша и его тираническому решению пожертвовать своими солдатами — с формулировкой, что вовсе не пряталась за красивыми словами о героизме или самопожертвовании — однако Сидури не планировала это делать. Гильгамеш являлся величайшим королем, правителем, лидером, достойным всех почестей и наград, но его правление не строилось на верховных идеалах или возвышенной морали. Наоборот, противореча богам Гильгамеш создал царство людей — царство, что было построено на звериной, жестокой, эмоциональной и, в конце концов, свободной природе человечества. Жертва народа в данном случае не возвеличивалась, а сам Гильгамеш не прикрывался высшим благом как оправданием за все его грехи. Скорее наоборот — Гильгамеш изначально считал, что на свете нет греха — кроме того, чтобы самому наложить на себя цепи, стесняя свою человеческую природу — будь тому причина бог, мораль или закон.
По крайней мере таковым был Гильгамеш-тиран, великий герой и главный злодей своего собственного эпоса — Король-Мудрец, которым он стал после своего эпоса, после неудачи в обретении своего бессмертия, был иным. Он был мудр, в каком-то смысле даже благороден — и потому слышать от него слова, что куда больше укладывались в природу Тирана, чем мудреца…
Однако на это Сидури могла только покачать головой.
В конце концов противоречие самому себе также было неотъемлемой частью человеческой натуры.
* * *
Машу вонзила свой щит — хотя “вонзила” слабо подходило в отношении экипировки предназначенной исключительно для защиты и лишенной даже острия — в землю и перенесла взгляд на черное море перед ее глазами.
Если бы она была “обычной” Слугой — насколько это слово вообще было применимо для тех трех десятков Слуг уникальных именно тем, что они не были уникальны в каком-то ином смысле — она бы могла пропустить мимо себя произошедшее изменение, но сейчас, в текущих условиях, глядя на черное море Машу была готова поклясться, что она ощутила какое-то изменение в том, в Тиамат. Едва заметное всеми возможными видами наблюдения, но абсолютно точно ощутимое.
“Природа Стража Противодействия” — голос Галахада донесся до разума Машу, заставив ее выдохнуть.
В далекой уже Сингулярности Океаноса, когда Галахад впервые подал голос той он успел кратко поведать ей о том, кто такие Стражи Противодействия — Слуги, заключившие контракт с Силой Противодействия. Исполнение желания в обмен на вечную службу — метафорическая сделка с Дьяволом, подпись кровью и продажа души — все ради одного чуда. О том, как именно происходит заключение подобного контракта было известно немало — те, кто все же заключил подобное соглашение редко горели желанием пообщаться на подобные отвлеченные темы, так что Галахад не был уверен в том, являлся ли его пример предложенного заключения договора уникальным или наоборот, совершенно рядовым — точно также как и отказался озвучить условия соглашения, потребованное им чудо в оплату своему служению… Однако он раскрыл Машу информацию о произошедшем.
На счастье Машу заключенный договор распространялся на самого Галахада — то есть Машу была подвластна тому только до тех пор, пока она пользовалась силами Галахада. Стоило же тем исчезнуть — Машу была более неподсудна вечной борьбе ради выживания человечества — иначе подобный договор был бы слишком нечестен со стороны Галахада. Учитывая же тот факт, что как и в полагающейся аналогии на заключение контракта с дьяволом взыскание вечной службы происходило после смерти Слуги, то есть после того, как они попадали в Трон Героев, где и должен был содержаться их дух, заключивший контракт с Силами Противодействия — а Машу благодаря вмешательству Аинза и вовсе была снабжена бессмертием, а в случае его дальнейшего покровительства еще и защитой от самих Сил Противодействия — то ей не стоило даже слишком переживать по этому поводу.
Однако формально она все также обладала силами Стража, восприятием того, и потому почувствовала изменение в черном море Тиамат. В конце концов Тиамат представляла из себя Зверя — существо созданное для уничтожения человечество, абсолютный антипод Стража Противодействия, созданного для поддержания существования человечества — и потому не могла пропустить мимо себя изменения в природе Тиамат.
— Хм, кажется, началось,— но могла легко пропустить мимо своего разума появление вечно раздражающего и всегда появляющегося невпопад беловолосого мага, который всегда отвечал таким образом, чтоб породить как минимум три новых вопроса без ответа.
— Мерлин… — Машу повернулась к тому, произнеся фразу одновременно с Галахадом в своей голове, прежед чем остановиться. А что она, собственно говоря, могла сказать далее? “Мерлин, что ты делаешь здесь сейчас?” Или спросить у причины создания текущей ситуации с Тиамат как он знал о состоянии Тиамат?
Мерлин, словно бы прочитав эти мысли в голове Машу только расплылся в своей отвратительно-панибратской улыбке, заставив ладони Машу зачисаться от желания врезать тому в его лицо щитом. А затем еще раз, для того, чтобы точно отпечатать благородную геральдику Камелота на его куда менее благородном лице.
Впрочем, Машу сдержалась от этого порыва, несмотря на подначивание со стороны Галахада, и развернулась прочь, выдохнув резко, прежде чем задать показавшийся ей подходящим вопрос,— Сколько у нас времени?
— Учитывая твое бессмертие и тем более помощь Аинза — примерно вечность,— Мерлин улыбнулся Машу своей раздражающей улыбкой, заставив ее пожалеть о том, что она не могла так просто скинуть его в волнующееся черное море Тиамат вниз, прежде чем развернуться обратно к тому,— Насчет Тиамат… Предположу, что около суток — Его Величество уже приказал начать отступление Слугам… Именно за этим я и пришел к тебе.Тебе также было приказано отступить к Уруку.
На эти слова Машу повернулась к Мерлину, словно бы надеясь понять, что это было какой-то глупой шуткой — в конце концов ее отступление с текущей позиции даже в лучших условиях означало десятки новых погибших, не говоря о текущей ситуации, однако удержала свою руки и развернулась прочь. В конце концов она просто не могла отказаться от подобного приказа, как бы она не жалела о судьбах всех тех людей, что еще недавно спасала своей собственной силой.
— Не стоит переживать,— голос Мерлина показался ей в текущей ситуации вовсе не ободряющим, а даже издевательским,— Такова цена победы.
Именно от осознания того, что об этом говорил Мерлин — маг, что сперва подтолкнул одну наивную девчонку к тому, чтобы положить свою жизнь во служение обреченному королевству, после чего просто позволил тому распасться, удалившись прочь в свою башню, не попытавшись удержать то от гибели — заставило Машу сжать щит в ее руках до боли, а взгляд на лицо Мерлина, словно бы говорящего “не переживай, я приму даже эту совершенно нечестную жертву ради того, чтобы показать тебе правду” — почувствовать, как трутся друг об друга ее зубы.
— Почему? — Машу задала в конце концов вопрос, все же сумев на мгновение расцепить свои зубы и отвернуться прочь.
— Почему что? — Мерлин улыбнулся ей в ответ, разведя руками, словно бы совершенно не понимая, почему девушка обращалась в данный момент к нему… Впрочем, действительно, Машу обращалась сейчас к нему не ради объяснения причины приказов Гильгамеша — те были достаточно понятны, даже если неприятны самой Машу — и не ради того, чтобы узнать что-то о Тиамат — ее природа была достаточно ей понятна.
— Почему ты так себя ведешь? Каждое дело, каждое слово, каждая ухмылка — все сделано для того, чтобы вызывать ненависть. Неужели все это просто какое-то глупое космическое совпадение? — Машу взглянула на Мерлина, словно бы стараясь найти своим взглядом хотя-бы одну не раздражающую черту в его облике… И не находя таковой.
— О чем ты говоришь? — Мерлин улыбнулся, после чего неожиданно остановился и поднял палец к своему подбородку, чуть побарабанив по нему — выражение лица что, видимо, Мерлин использовал в случае серьезного размышления, прежде чем опустить его вниз,— Хм, полагаю, это не самый большой из всех возможных вопросов и в текущих условиях приближение конца Сингулярности я могу позволить себе ответить на тот.
— Конечно же я знаю о том, как я действую на нервы людей — как величайший маг эпохи людей может этого не знать? — Мерлин пожал плечами, показывая, что сама мысль об этом была ему забавна, прежде чем взглянут ьна Машу,— Просто то, что ты — или Галахад — или все иные, общающиеся со мной забывают — это то, что я не являюсь человеком.
— Я наполовину инкуб — рожденный из чудесного — в плане того, что его создание было чудом самим по себе — союза человека и инкуба. Я порождение снов, эмоций, людских мечтаний — и в конце концов я не понимаю людских эмоций,— Мерлин чуть пожал плечами,— Я понимаю их подоплеку и рациональную часть, но я не могу испытывать человеческих эмоций — такова природа инкубов. Однако инкубы нуждаются в эмоциях, что они неспособны испытывать — ты можешь считать это необходимостью, подобное еде… И как давно люди отказались от любой подходящей для них пищи и открыли в себе чувство вкуса?
— Я считаю себя в каком-то роде гениальным за подобное изобретение,— Мерлин расплылся в улыбке, прежде чем сделать шаг к Машу, заставив ее неожиданно отступить назад,— Каждая провокация, даже нахождение рядом с людьми порождает эмоции — раздражение, мой любимый “привкус” тех… Но в случае если я неожиданно пожелаю чего-то еще?
Улыбка и насмешливый взгляд неожиданно пропали из голоса Мерлина, позволив ему словно бы вытянуться в полный рост, неожиданно став больше, чем Машу когда-либо его видела,— Достаточно лишь немного поменять выражение лица — и осознание того, как привычный раздражающий насмешливый Мерлин вдруг стал серьезен и даже опасен порождает новые эмоции — страх, или воодушевление, или опаску… Все, что может пожелать душе одного инкуба что так рад наблюдать за тем, как человечество порождает новые и новые эмоции.
— Раздолье для моей души,— спустя мгновение Мерлин словно бы чуть сгорбился вновь, позволив своей раздражающе-добродушной улыбке прорезаться на его лице, и отступил на шаг назад, позволив Машу, впервые увидевший совершенно иного Мерлина вблизи, выдохнуть воздух, что она сама не заметила, как задержала внутри.
— Вот он, страшный секрет старшего братика Мерлина! — тут же расплылся в своей обычной улыбке маг, после чего поднял палец к подбородку и картинно закатил глаза к небу.— Так почему же я делаю это?
— Кратко говоря — потому, что мне это нравится! — и спустя мгновение Мерлин щелкнул пальцами и поднявшаяся в воздух взвесь белых лепестков закрыла обзор Машу — а, рассеявшись через мгновение, открыла картину отсутствующего Мерлина, оставившего в напоминание о себе только приказ Гильгамеша и легкое подспудное ощущение угрозы в разуме Машу.
Выждав же еще секунду, Машу обратилась к своему бессменному попутчику — “Ты знал об этом?”
“О природе — да… Но никогда не мог провести логическую цепочку между природой Мерлина и его поведением” — Галахад ответил Машу задумчиво, прежде чем выдохнуть, словно бы стараясь разогнать излишнюю задумчивость в разуме двух Слуг — “Идем, нами был получен приказ.”
И хотя Машу еще несколько секунд назад считала этот приказ ужасающим — почему-то в это мгновение возможность исполнить его казалась ей отвлечением от размышлений о том, что главный защитник и величайших маг эпохи людей вел себя столь вызывающе потому же, почему он помогал всему человечеству.
Потому, что ему было интересно этим заниматься.
Мысли о том, что в этом случае Машу могла задуматься и об Аинзе и о его мотивации в помощи человечеству Машу не допускала в свой разум вовсе.
* * *
Приказ об отступлении и перегруппировке Слуг, как единственных представляющих из себя сколь-либо достойную боевую силу в случае пробуждения Тиамат, пришел неожиданно для Альтурии. Если стоило сказать точнее, то он не столько пришел неожиданно, сколько неожиданным было его осознание — сам приказ был обычен, как и полагается тем — подлежал исполнению и не обсуждению, как и всякий иной приказ. Неожиданным для Альтурии оказалось осознание того, что выданный ей приказ означал однозначную гибель всех оставленных на стенах людей — тех людей, что она еще недавно защищала.
Нет, Альтурия не планировала ударяться в заунывные завывания — в конце концов она была Слугой что однозначно предупредила в прошлом, что всего несколько высказанных ей “спасибо” не станет для нее причиной нарушения приказа — было бы достаточно глупо отказываться от этих слов спустя всего сутки…
Но само осознание бессмысленности ее действий в таком случае заставило ее несколько печальным взглядом окинуть стену, где она всего пару часов назад сражалась бок о бок с другими людьми.
Ей казалось каким-то странным — защищать людей только для того, чтобы пожертвовать ими сейчас…
— Приказы не обсуждаются,— возникшая за ее спиной Ушивакамару — фигура столь небольшая и со столь молодым голосом, что она казалась потешной даже произнося подобные слова — взглянула на Альтурию,— Нужно идти.
Альтурия и сама знала о том, что она должна была отправиться к Уруку, поэтому, проведя взглядом еще раз по оставленной стене, она развернулась и чуть кивнула девушке, что, обрадованная реакцией Альтурии, мгновенно сорвалась со стены вниз, спрыгнув с той будто бы даже не задумываясь о том, что она могла просто разбиться при своем падении. Да, это было достаточно сложно для Слуг с их усиленными телами, но вовсе невозможно — подобное поведение можно было считать рискованным… Или даже ребяческим.
— Мой Лорд как обычно, действует не задавая вопросов о своих действиях,— голос Бенкея, чуть усталый, но полный фамильярной теплоты к фигуре мгновенно приземлившейся на землю и тут же бросившейся вперед большими прыжками Ушивакамару,— Признаться этому старому монаху порой бывает сложно угнаться за ее молодостью.
— Хм,— такова была реакция Альтурии на эти слова, прежде чем та перенесла взгляд на Бенкея,— Больно ли тебе оставлять этих людей на однозначную смерть?
— Я скажу, что мне не печально, и совру, если скажу, что я буду оплакивать их смерть оставшиеся дни этой Сингулярности,— голос Бенкея показался Артурии задумчивым, но в целом достаточно ровным, словно бы его эта ситуация заботила достаточно немало,— А тебе?
— Мне все равно,— Альтурия ответила честно, после чего, выждав несколько секунд, за время которых Бенкея не поторапливал ее, перевела на него взгляд,— Но мне кажется это странным. Зачем мы берегли их жизни для того, чтобы просто убить их сейчас?
— Мне кажется странным, что я… Что странствующий монах будет учить королей о том, когда им следует спасти жизни, а когда — пожертвовать ими,— Бенкей ответил, после чего попытался состроить умиротворенную улыбку умудренного опытом старца… Прежде чем остановиться и вдруг свести ту со своего лица и выдохнуть,— Но если ты хочешь услышать мнение одного старого дурака, то я скажу, что такова жизнь. Кто-то принимает бой для того, чтобы другие жили… А кто-то уходит для того, чтобы их смерть не была напрасной.
На эти слова Альтурия приподняла одну бровь,— Это не звучит как причина, только как оправдание, придуманное после свершения факта.
На эти слова Бенкей поднял взгляд, после чего вдруг рассмеялся — безрадостным, горьким смехом,— Удивительно, что Лорд Ушивакамару так и не разгадал этой загадки, а потерянная Слуга без истории поняла это по одной фразе.
— С другой стороны, возможно, мой Лорд просто никогда не задумывалась об этом… Или не хотела об этом думать,— Бенкей выдохнул еще раз и взглянул на Альтурия,— Ты права. Это и есть оправдание. Созданное впопыхах, как оправдание всему, что произошло. Правда в жизни в том, что кто-то умирает… А кто-то нет. Решением Гильгамеша сегодня умрут эти люди, а завтра примем бой мы. Если тебе нужна причина более глубокая, чем это… У меня нет мудрых коанов на эту тему.
— Разве твоя религия не говорит о принятии смерти? — Альтурия перевела взгляд на Бенкея, на что тот чуть сгорбился под весом ее взгляда.
— Можно проповедовать Буддизм в этом ключе… Но как об этом может говорить тот, кто не следует собственным принципам? — Бенкей, выждав несколько секунд, поднял взгляд на Альтурия, прежде чем выдохнуть и поднять руку к своему лицу,— Как давно ты догадалась?
— Бенкей был странствующим монахом в услужении Ушивакамару, но он был воином, а не проповедником. О том, что ты можешь быть не тем, за кого выдаешь себя… — Альтурия замолчала на секунду, после чего кивнула,— Почему?
— Потому, что Бенкей заслуживает того, чтобы его помнили. А я заслуживаю того, чтобы меня забыли,— Бенкей — или тот, кто называл себя странствующим монахом Бенкеем — перевел взгляд в сторону удаляющейся на всех порах Ушивакамару,— Бенкей был воином, верным слугой Лорда Ушивакамару, но кто знает о его легенде? Быть может несколько тысяч людей — из тех, что заинтересованы этой историей… Это просто не честно. Благородный монах, принявший смерть ради чести своей госпожи рука об руку с ней — и я…
Бенкей выждал секунду, глядя вдаль, прежде чем выдохнуть,— Я тоже должен был принять смерть рука об руку с ней, сражаясь в бою и защищая честь клана — но я отказался. Сбежал, поддавшись трусливой панике — что может бродячий артист в бою? Я предал своих братьев и бросил их умирать, я предал Бенкея в том бою… И стал Бенкеем чтобы искупить этот поступок. Или, если это уже невозможно — провести свою жизнь в том, чтобы поведать историю о старом монахе-воине, что сражался ради чести и умер ради своих братьев.
— Поэтому у меня нет заготовленной из старого актерского репертуара мудрой притчи о жертве и смерти в бою,— Бенкей — тот, кто принял имя Бенкея — повернулся к Альтурии и чуть кивнул той,— Только понимание того, что кто-то умирает сегодня для того, чтобы выживший сразился завтра. В этом нет глубокого смысла или бессмыслицы… Просто такова жизнь.
Альтурия, глядя на Бенкея, подняла взгляд вверх и медленно выдохнула,— Я думала у тебя нет мудрых коанов на эту тему.
— Это не коан. Это просто мысли старого пройдохи что так хорошо изображал из себя мудреца, что в это поверил даже Трон Героев,— Бенкей чуть улыбнулся, прежде чем выдохнуть, подбираясь вновь, и кивнуть, глядя на удаляющуюся Ушивакамару, возвращая себе облик “степенного мудреца”,— Нам следует выдвигаться — Лорд Ушивакамару уже удалились на почтительное расстояние от нас.
Альтурия в обмен на это кивнула, прежде чем, остановившись, спрыгнуть со стены, копируя стиль, что она всего несколько минут назад называла безрассудным.
Может быть это было и так…
Но если ее существование было бессмысленным — какой смысл был в том, чтобы не давать себе совершать что-то из-за этой бессмыслицы вновь?
* * *
Жак покинула свою собственную стену, что находилась под ее ответственностью, стоило ей только получить указание Гильгамеша — в конце концов она участвовала в защите человечества и разрешении текущей Сингулярности исключительно из рудиментарной личности Жак де Моле и собственного интереса — смерть одного, десяти или ста миллионов людей ничего не значила для нее в общем плане, а потом оставленные ей позади солдаты просто стали еще одной отметкой в ее внутренней хронике человечества, что она пронаблюдала лично. Не более того.
— Я полагаю, задавать вопросов относительно твоих сомнений о приказах Его Величества бессмысленно? — голос Томоэ вернулся к Жак, заставив ее остановиться на мгновение и только кивнуть в ответ.
— Приказ есть приказ,— Жак чуть повела головой, после чего взглянула на саму Томоэ, что также не выглядела опечаленной полученным указанием,— Я смотрю, тебя это также не беспокоит.
Беспокоит. Просто куда меньше, чем ослушание полученного приказа,— Томое ответила Жак, прежде чем бросить взгляд на оставленную вдалеке стену, где стояли люди, что должны были принять свою смерть ради того, чтобы дать шанс на победу остальным,— Хотя я предпочла бы пожертвовать собой.
— Почему? — Жак развернулась от оставленных людей, медленным шагом удаляясь от тех прочь,— Разве смысл жизни человека не в том, чтобы выжить?
— Для большинства да,— Томоэ не стала отрицать эти слова, поторопившись за своей спутницей,— Но некоторые предпочитают пожертвовать собой ради высшей цели, спасения других, победы в войне… Разве это столь сложный концепт, что он требует дополнительного осмысления?
— Нет,— Жак не стала упорствовать в своей оценке,— Просто я не думала, что ты принадлежишь к таким. По крайней мере в текущих условиях. В своей легенде ты пожертвовала своим мужем для того, чтобы выжить.
Эти слова ударили по Томоэ, заставив ее остановиться, прежде чем произнести медленно,— Я не жертвовала им. Он пожертвовал собой для того, чтобы сохранить жизнь нашему ребенку.
— И после рождения ребенка ты не бросила свою жизнь на алтарь отмщения за его смерть, а прожила остаток своей жизни в качестве жрицы, умерев в собственной постели в почтенном возрасте,— Жак не остановилась, удаляясь прочь,— Именно поэтому я удивлена в том, что ты говоришь о самопожертвовании здесь.
После этих слов Жак не остановилась, кажется даже не придав значения сказанному, считая то лишь одной из брошенных на ветер фраз, однако Томоэ не сдвинулась с места, лишь глядя удаляющемуся аватару Шуб-Ниггурат прочь, прежде чем закрыть вики, сжав те со всей возможной своей силой, словно пытаясь прикрыть кровоточащую рану, что не могла затянуться сколько бы сил и времени не было потрачено на ту.
— Именно так,— Томоэ выдохнула, произнеся едва слышимо, говоря с самой собой, прежде чем отвернуться от стены и продолжить путь дальше,— Разве это столь странно, для кающейся грешницы искать искупление в смерти?
И медленно лучи рассветного солнца позади нее скользили по беспристрастному черному морю Тиамат.