Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-211.epub
Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-211.docx
Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-211.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
* * *
Глава 211
Каэдвен, Бан Глеан, взгляд со стороны
Не следовало задерживаться в саду. Любезная хозяйка, вдова Ленора, забылась пьяным сном на мраморной скамейке, всё ещё держа в руке кубок, склонив набок голову и раскрыв рот; громкий храп заполнил знойный воздух ночи. Густой запах перебродившего винограда смешивался с ароматом ночных цветов. Где-то в кустах стрекотали сверчки, а с улицы доносились отдалённые пьяные выкрики — кто-то ещё не закончил свою ночь.
Неудача позабавила Юлиана Альфреда Панкраца или же просто Лютика. Вечер в таверне «Ржавый меч» закончился ожидаемо: все перепились, а ему, как известному трубадуру, застрявшему в городе вместе со всеми его жителями, наливали на халяву, чем изрядно поднимали настроение, отгоняя мрачные мысли о будущем.
«И надо было пойти у Геральта на поводу и согласиться составить ему компанию в этом путешествии», — мысленно поморщился он, совершенно «забыв», что как всегда сам напросился к ведьмаку.
Их вечные словесные стычки в этом осаждённом городе, где каждый день мог стать последним, казались особенно невыносимыми. Предложение любезной Леноры, вдовы с сомнительной репутацией, но несомненно щедрыми запасами вина, было слишком заманчивым, чтобы отказаться. Лучше уж забыться пьяным сном в чужом саду, чем слушать ворчание Белого Волка и наблюдать за его новой дружбой с этим бородатым краснолюдом, Золтаном Хиваем, с которым Геральт, кажется, нашёл общий язык быстрее, чем с ним, Лютиком, за многие годы.
Где-то на улице, за пределами дома, скулила собака — протяжно, надрывно. На памяти Лютика, они всегда скулили, когда чувствовали беду. Бард поморщился, ощущая лёгкую головную боль. Он постоял ещё немного, потягивая вино и смакуя языком нежные нюансы букета. Взгляд его гулял по саду, периодически останавливаясь на спящей женщине. Кажется ночь накрылась. Не то чтобы ему очень уж хотелось, но…
Тихий звук предупредил поэта о появлении постороннего.
Лютик обернулся и обнаружил дочку вдовы.
Наверное ему не надо было этого делать. Не нужно было её замечать.
Девушка была лет на десять моложе его. Но теперь всегда так. Трубадур уже не тот юноша с горящим взором, готовый сорваться куда угодно по первому же позыву к действию (хотя периодически он до сих пор так делал!). Лютик медленно, но верно добрался до отметки в тридцать лет. А теперь ему, получается — страшно подумать! — идёт четвёртый десяток!
Девушка же… она успела расцвести. Поэт сказал бы, что это случилась года три или четыре назад, отчего сейчас она приобрела наиболее приятный вид, который только может быть у молодой женщины.
Впрочем, подобное суждение служило ему не более чем самооправданием, отчего трубадур предпочёл забыть про это.
Наверное вина было слишком много. Достаточно, чтобы растопить решимость, забыть о зрелости и грузе лет за спиной, по причине коего — постоянно напоминал он себе — всё меньшее число лукавых взглядов летит в его сторону. Да, он всё ещё хорош собой, подтянут, строен, не дурен лицом и, чего скрывать, отлично умеет в музыку, но… Время, скотина такая, берёт своё.
Разумеется теперь его можно назвать «опытным», однако разум мужчины с лёгкостью убегал от констатации досадных новых истин — или, что ещё хуже, досадных, но уже не новых истин. Ходячая мудрость говорит, что пред лицом истины всякий мужчина — дуэлянт в крови от тысячи порезов.
Вот только в тот миг, когда взор Лютика скрестился со взором Гианы, незамужней дочки вдовы Линоры, эти мысли не явились в его голову. «Вино», — заключил он впоследствии. Жара, ароматы цветов в тёплом влажном воздухе и запарка празднества на костях — начала осады, когда Бан Глеан закрыл свои двери, отказываясь впускать и выпускать людей.
И, что ключевое, тот факт, что девушка была почти голая — лишь в невесомой шёлковой рубашке, которая просвечивала в лунном свете, обрисовывая каждый изгиб.
Тонкие тёмные волосы водопадом падали на плечи. Длинные, по последней девичьей моде. Лицо бледное как сливки, губы полные, на носу маленькая горбинка… переменчивые карие глаза широко раскрыты, словно у нищей бродяжки — вот только в руках нет потёртой чаши для подаяний. Эта несчастная просит чего-то другого…
Обрадовавшись доносящемуся со скамейки храпу и ужаснувшись своей радости, Лютик низко поклонился. Кровь прилила к лицу, обдавая его жаром. Он чувствовал, как пульсируют виски.
— Отлично подобрала время, дорогая, — сказал он, окончив поклон. — Я тут думал, как лучше помочь твоей маменьке добраться до постели. Есть предложения?
Движение безупречно красивой головы.
— Она спит снаружи почти всегда. Вот и этой ночью…
Голос был юным, однако же ни гнусавым, ни слишком высоким — как повелось в эти дни среди молодых девушек. Он совсем не помог вспомнить о приличной разнице лет.
О, как он сожалеет о той ночи! Задним числом.
— Она и не думала, что вы примете приглашение, — продолжала Гиана, опуская взор. Девушка сбросила одну из сандалий и теперь искала её, шевеля нежными пальчиками. — Хотя вы такой желанный гость. Я имею в виду — особенно ночью.
Слишком умно. Его вялое и почти сдувшееся эго мигом воспряло.
— О дорогая, зачем ты здесь? Список твоих поклонников включает целый легион, я уверен. Среди них…
— Среди них ни одного, достойного назваться мужчиной.
Не разорвались ли сейчас тысячи пропитанных гормонами сердец от случайно брошенного ей слова? Не скрипят ли сейчас кровати, на коих мечутся пропитанные пóтом одинокие тела? Он почти верил во всё это.
— В том числе и Руфус, — добавила Гиана.
— Прости… кто? — не понял Лютик, всё ещё переваривающий откровение, где его назвали «достойным мужчиной».
«Хоть кто-то это понял, — мысленно радовался бард. — А то вечно им называют одного лишь Геральта…»
— Пьяный, никчёмный дурак, что сейчас храпит в фойе, — презрительно поморщилась Гиана, и в её глазах мелькнула неприязнь, не свойственная столь юной деве. — Он провожал меня из «Ржавого меча», пытаясь всю дорогу изображать то ли рыцаря, то ли бандита, похваляясь своим клинком и грозя любому, кто осмелится на меня взглянуть. Это было омерзительно. И, клянусь, он был пьянее моей матушка, которая пришла с вами.
Лютик моргнул.
— Угу…
— Руфус — самое ничтожное существо из всех, кого я знаю, — горячо воскликнула девушка. — Хвастался мнимой удалью целый вечер. Постоянно хватался за меч. Это было омерзительно! — повторила она.
«Омерзительно. Да, теперь понимаю… Она ведь имела в виду «меч» в прямом смысле, да? Потому что иначе это ещё более омерзительно!» — прикинул поэт.
— Юноши склонны преувеличивать свой энтузиазм, — заметил Лютик. — Не сомневаюсь, бедный Руфус предвкушал сию ночь неделями, если не месяцами. Естественно, поддался нервной ажитации, доведённый до предела страсти близостью твоего присутствия. Пожалей бедных юношей, Гиана. Хотя бы этого они заслуживают.
— Жалость не по мне, Лютик, — ответила она с придыханием.
Не нужно было ей ТАК произносить его имя. Не нужно было ему слушать. Вообще. Ни слова.
— Гиана, сможет твой желудок вынести совет, особенно от такого, как я?
Она кивнула, хотя на лице было написано едва скрываемое нетерпение.
— Ищи себе тихих. Не тех, что хвастаются и выказывают наглость. Тихих, Гиана. Наблюдательных.
— Таких я не знаю.
— О, они есть. Совсем рядом, стоит лишь поглядеть внимательнее.
Она сбросила уже обе сандалии. Легкомысленно отмахнувшись рукой от его совета, каким-то образом оказалась ещё ближе. Подняла взор, как будто застеснявшись, но не отводила глаз слишком долго для скромницы.
— Не тихих, — жёстко бросила она. — Не жалких. Не… детей! Не сегодня, Лютик. Не под такой луной.
Он обнаружил себя в её объятиях. Тёплое тело, слишком рьяное и прикрытое всего лишь тонким как плёнка шёлком. Она как будто взлетала над ним — сильфида!
Бард подумал: «Не под такой луной?»
Увы, это было последним из её изящных поступков: она уже срывала с него одежду, полные алые губы раздвинулись, мелькнул язычок, Гиана укусила его за губу, в его руке была одна из полных грудей, вторая рука скользнула по её спине, ухватилась за ягодицы и поддёрнула вверх. Девушка раздвинула ноги и прочно закрепилась на его пояснице, он услышал, как звякает, падая на камни между его сапог, пряжка пояса.
Это была девица некрупная, не тяжёлая, но на удивление атлетически сложенная; она оседлала его с такой яростью, что Лютик ощущал треск в спине при каждом подскоке. Он перетёк в привычную для таких случаев позицию, дающую силы стойко выдержать весьма многое, и не упустил возможности убедиться, что храп сзади не прекратился. Тотчас же мощный звук поразил его с интенсивностью пророческого растворения, капитуляции перед хором жизни — «годы берут своё, и всем нам суждено умереть». Если бы он позволил чуть дольше продлиться мгновенному уколу сознания, то лишился бы мужской силы.
А тем временем Гиана утомилась, вздохи её стали хриплыми и грубыми, по телу пробежало содрогание, и он поспешил отдаться — чтобы не пропустить момент — телесным впечатлениям. Присоединил к её последнему беспомощному стону свой, извергаясь прямо внутрь.
Она плотно прижималась к нему, и поэт ощущал её трепещущее сердце. Он медленно опустил её, поставив на ноги, и нежно отодвинул от себя.
Если подумать, это был самый неподходящий момент, чтобы увидеть перед глазами проблеск железного клинка. Боль взорвалась в груди, когда остриё меча проникло глубоко, чуть ли не насквозь, цепляя ребро. Острый, ледяной укол превратился в жгучую волну. Лютик охнул, чувствуя, как из лёгких выходит воздух. Во рту появился привкус меди. Пьяный дурень, владелец меча, пошатнулся и почти упал в руки барда.
Сам трубадур отклонился назад, задницей падая на землю. Меч неохотно вышел из тела. Раздался шипящий звук выходящего воздуха. Кровь хлынула из раны, горячая и липкая.
Гиана завизжала. На лице Руфуса было написано торжество.
— Ха! Умри, насильник!
Со стороны дома послышались новые шаги. Зазвучали голоса. Озадаченный Лютик встал, поддёрнул штаны и потуже застегнул пояс. Лимонно-зелёная рубаха покрылась багровыми пятнами крови. На подбородке тоже кровь, пенистая, вытекающая с каждым тихим, хриплым покашливанием. Чужие руки ухватились за него — поэт отбросил их и пошёл, шатаясь, к воротам.
Ноги подкашивались. Каждый шаг отдавался болью в груди. Лютик прижимал ладонь к ране, чувствуя, как сквозь пальцы сочится кровь. Собака продолжала скулить. Где-то на соседней улице, светя факелами и бренча железом, прошёл патруль местного гарнизона.
Сожаления, да. Толчки в надоедливой уличной толпе. Моменты ясности, непонятной длительности периоды мутно-алой дымки… он стоит, опираясь рукой о каменную стену, блюёт кровью… Ох, много сожалений.
Одно хорошо… он был уверен, что преследовать его не станут.
* * *
Каэдвен, Бан Глеан, взгляд со стороны
Сидя на кровати своей комнаты в таверне «Ржавый меч» Геральт рассматривал ведьмачий клинок. Длинный и слишком тяжёлый для руки обычного человека, он был выкован краснолюдами, с добавлением хитрых примесей точно под его руку.
Дорогой. Очень дорогой. Простому ведьмаку не получить такой, но ему, прозванному Белым Волком, оказалось по силам.
Его достояние. Его сокровище. Ещё ни разу этот клинок не знал чужой руки. Не достался ему по наследству от какого-то ведьмака.
И сослужил прекрасную службу. За это Геральт платил ему тем же. На мече не было ни потёртостей на роговой рукояти, ни сколов или зазубрин, ни дополнительных витков проволоки, улучшающих баланс, ни даже следов заточки на лезвии. Казалось, оружие лишь недавно вышло из кузницы.
Ведьмак провёл пальцем по лезвию. Сталь была холодной, но руны слегка теплились — старая магия ещё держалась. Сколько жизней он забрал? Сотни. Может, тысячи. И каждая оставляла свой след, невидимый глазу, но ощутимый для Геральта.
Белый Волк хмуро хмыкнул. Возможно когда-нибудь настанет момент, когда он сам, добровольно, передаст кому-то свою величайшую ценность. Этот клинок. А может — быстрее, чем хотелось бы, учитывая положение Бан Глеана, — какой-то незнакомец склонится и вытянет меч из его мёртвых пальцев, поднимет, чтобы разглядеть получше. Лезвие узорочного серебра, почти алые острия — одно прямое, второе чуть изогнутое. Незнакомец прищурится, разглядывая мелкие знаки вдоль бороздки. Станет гадать, что означают иноземные письмена. Или не станет.
Оружие будет ему драгоценным трофеем — или окажется продано на грязном рынке — или повиснет в ножнах у бедра, или на перевязи, сохранив своё назначение — брать жизнь, проливать кровь, вырывать души из смертных тел. Поколения носителей станут проклинать неудобный захват рукояти, странные выемки и некогда превосходную заточку, которую не сможет восстановить никакой местный кузнец.
Для Геральта был невыносим образ потерянного меча, скрытого от глаз высокой травой — защитный слой масла стекает, сбивается пылью — ржавчина пятнает лезвие, словно открытые язвы… пока меч, подобно мокрым гнилым костям последнего владельца, не утонет в почве, разрушаясь и превращаясь в чёрную, корявую, бесформенную массу.
Сев на кровати и положив оружие на колени, Геральт втёр последние капли смазки в металл, наблюдая, как словно бы оживают руны, просыпается его таинственная сила, защищающая клинок от коррозии.
— Старые чары медленно теряют силу, — пробормотал ведьмак. — Как и я сам.
Улыбнувшись, он вспомнил свою последнюю встречу с Йен, которая произошла в Темерии, в Элландере. Они совершенно случайно встретились друг с другом на рынке. Разве такое возможно? Разве могут два человека неизменно сталкиваться лбами?
Взаимная страсть поглотила их — как и всегда, после долгих расставаний. И после, лёжа в кровати арендованного чародейкой дома, они разговаривали, нагоняя прошедшие годы. Желая наговориться настолько, чтобы снова иметь тот самый зазор в год, два или пять — до следующей встречи. Ведь понятно, что любые попытки ужиться окажутся тщетными. Как всегда.
Перед глазами Геральта, в его памяти, предстала обнажённая женщина, развалившаяся на одеяле раскинув руки и широко раздвинув ноги. Ведьмак снова — в какой уже раз — прогонял в своих мыслях их последний разговор, даже здесь, в комнате трактира, ощущая запах сирени и крыжовника.
— Какая наглость, — насмешливо хмыкнула Йеннифэр. — Только встретил — и сразу потащил в постель. А моё мнение ты спросить не удосужился?
— Разве не ты набросилась на меня, как дикая кошка? — улыбнулся Геральт, прикидывая, сколько новых шрамов появилось у него на спине.
— Ну, может и так, — послушно согласилась чародейка. — Действительно, набросилась.
Она была удивительно покладиста, когда удовлетворена.
Йеннифэр села, поморщившись от боли ниже живота, и потёрла досаждающее место.
— Помнишь ли, Геральт, как легко всё давалось раньше? Юные тела, казалось, сделаны ради одного — красоты, завязанной тугим узлом нужды. Как мы показывали нетерпение, как прихорашивались, словно цветки хищных растений… Как это делало каждого из нас самым важным на свете — для себя — ведь узел нужды и соблазна искушал вначале нас самих, а уж потом других. Было так много других…
Геральт промолчал. Он не любил, когда Йен начинала подобные разговоры. Тем более, не любил он упоминания неких «других», которые у чародейки, несомненно, были. И пусть у самого ведьмака женщин было не меньше, если не больше, но слова Йеннифэр умудрились задеть что-то глубоко в его душе.
— Расскажи лучше, как шли твои дела после нашей последней встречи, — сказал ведьмак. — Я слышал, ты была на Сборе в Аретузе?
— Ах да, — моргнула чародейка. — И познакомилась с твоим другом.
— Лютиком?
Острый локоток Йен пронзил его бок. Не ожидавший того Геральт охнул.
— Я про Амброзия. Великого инквизитора Церкви Вечного Огня, живого бога, правителя Союза и бла-бла-бла, — покрутила женщина рукой. — Слышал про него?
— Пару раз, — потёр ведьмак пострадавший бок.
Смех был горьким:
— А он про тебя говорил. Это правда, что вы познакомились в новиградской тюрьме?
— Хм…
— Как я скучала, — надавила чародейка, — по этой великолепной коллекции звуков! Хрипения, кашель, чихи, стоны и мычания! Ты ни разу не подводил меня, Геральт.
— В отличие от тебя, Йен, я берегу дыхание, — проворчал ведьмак.
— Иной раз тебе требуется половина ночи, чтобы решиться вымолвить своё первое слово! — с укором бросила женщина.
Геральт хмыкнул, но тут же понял, как это выглядело, так что открыл рот, чтобы сказать… что сказать?
— М-м… — промычал он, не в силах подобрать слов, на что Йеннифэр просто закрыла ладонью глаза. — Похоже возраст сделал меня более… терпеливым, — всё-таки нашёлся ведьмак.
— У тебя терпение камня. Или мха.
— Надеюсь, я поинтереснее мха.
Чародейка сдвинулась на край кровати, опустила ноги и зашипела, ощутив холод пола.
— Где мои одежды? — оглянулась она.
— Огонь твоей страсти превратил их в пепел.
— Тогда… принеси их, прошу.
Ссора. Тогда до неё не дошло. Хотя Геральту казалось, всё уже на грани. Готовится. Вот-вот вспыхнет. Может они и правда растут над собой? Становятся мудрее, опытнее? Готовы ждать и терпеть маленькие слабости своего партнёра?
Ведьмак готов был это признать. А ещё он очень и очень хотел, чтобы Йеннифэр оказалась здесь. Рядом с ним. В осаждённом Бан Глеане. Чтобы она открыла портал из города изящным движением руки. О, как бы он благодарил её! Как бы целовал…
— Ненавижу порталы, — проворчал беловолосый, поправляя меч и слыша за дверью торопливые шаги. Кто-то поднимался. Тяжёлый или одоспешенный. Спешил в комнату.
«Не Лютик», — понял ведьмак.
Нахмурившись, Геральт обхватил рукоять клинка, готовясь ко… всему.
Неизвестный спешил вверх по лестнице, гулко стуча по тёмному дереву. На улице всё ещё стояла ночь, но далёкий гул тревоги уже появился внутри.
Доски скрипели под тяжелыми шагами. Человек задыхался — было слышно даже отсюда. Геральт автоматически прикинул расстояние до окна. Привычка.
Дверь открылась. В комнату ввалился широкоплечий, смутно знакомый мужчина. Трактирщик! Он быстро дышал, карие глаза остановились на ведьмаке, но не выказали страха.
— Что случилось? — Геральт разжал хватку.
— Нужна… ха-а… нуж… нужна помощь, — едва отдышавшись, произнёс он. — Вы же магик, милсдарь. Там ваш… — наконец-то трактирщик перевёл дыхание. — Ваш друг, мэтр Лютик. Он ранен!
— Где он? — подскочил ведьмак.
— В задней комнате, у кухни… он… еле дошёл. Сказал, что его проткнули. Всё в крови…
Геральт побежал по коридору, сапоги застучали по половицам, оставляя мокрые отпечатки — кто-то недавно мыл пол, но толку от этого оказалось немного. Пахло дымом и капустой.
Он толкнул дверь и замер. Внутри было темно, только один фонарь в углу бросал тусклый, жёлтый свет.
Лютик лежал на низкой лавке, прикрытый каким-то вонючим половиком. Грудь подрагивала — жив. Лицо бледное, вспотевшее, с дрожащим и губами. Веки дёргались, дыхание вырывалось хрипами. Удар был нанесён в левый бок, прямо под рёбра — тёмное, вязкое пятно, к которому кто-то наспех прижал кухонное полотенце. Кровь пропитала ткань, превратив замызганную серую тряпицу в бурое месиво.
— Наконец-то, — прохрипел Лютик. Зрачки Геральта сузились, позволяя рассмотреть кровь у него во рту. Слух уловил слабый хрип в лёгких — лезвие прошло близко к плевре. — Честное слово, я уже думал, ты проспишь мои похороны.
Голос слабый, но язвительный. Хороший знак. Выходит, пока не умирает.
Геральт присел рядом. Осмотрел рану. Глубокий прокол. Лезвие прошло меж рёбер. Повезло, что не задело лёгкое. Или не повезло — это с какой стороны посмотреть. Пробитое лёгкое — сравнительно быстрая смерть, а вот заражение…
— Кто? — коротко спросил ведьмак.
— Неважно, — трубадур прикрыл глаза. Стыдился. — Я сам виноват. Не… не просчитал. — Он попытался усмехнуться, но сразу закашлялся. Капля крови стекла по подбородку.
Геральт не был лекарем. Но он повидал достаточно раненых и знал запах умирающего человека — медовый, густой, сладкий. Пока что этого здесь нет. Значит, шанс есть.
Ведьмак посмотрел на трактирщика:
— Мне нужна чистая игла и крепкая нить, — постановил он.
— А… да, есть, — кивнул мужик. — Только…
— Тащи сюда. И водку. Самую крепкую. Ещё лёд из подпола. И воду. Только чистую. Если будет грязная, я тебя туда башкой окуну. Всё понял?
— Д-д…
— Тогда поспеши, — прищурился Геральт, сверкнув жёлтыми глазами.
Трактирщика и след простыл.
Геральт откинул половик, разорвал рубаху Лютика, мокрая ткань прилипла к телу. Рана дышала. Кожа вокруг уже синела. Он знал, что нужно сделать: остановить кровь, прочистить, зашить, закрепить. Потом — молиться, чтобы не пошло заражение.
Или искать чародея.
«Ох, Йен, как ты нужна мне!» — взмолился ведьмак.
— Геральт, — прошептал Лютик, — если я не выживу…
— Ты выживешь, — отрезал он. — Не начинай.
— Но если вдруг… можешь не петь на похоронах. И не позволяй своему новому дружку Золтану — он жутко фальшивит.
Геральт хмыкнул. Пальцы у него были цепкие и уверенные. Даже без магии он знал, как резать, как шить и как прижигать. Учёба в Каэр Морхене давала не только боевые навыки, а большак закрепил их.
Ведьмак зажимал рану друга, словно охотник, собирающийся свежевать пойманную дичь. Мысленно он прикидывал, что будет лучше сделать. К своему сожалению, Геральт осознавал — всё зависит от крепости самого Лютика. И от того, что именно повредил клинок в его теле. Если какие-то внутренние органы…
«Это будет плохо, — осознал Геральт. — Как зашью, нужно будет поискать чародея. Или хотя бы толкового лекаря. Может в храм заглянуть?»
Кровь липла к пальцам, тёплая и густая. Геральт чувствовал дрожь мышц под кожей — Лютик еле сдерживал крик. Хорошо. Значит, нервные окончания целы.
Трактирщик вернулся, неся в подоле всё, что просили. От него воняло пóтом и страхом.
— Складывай на табурет, — велел Геральт. — Вода чистая?
— К-конечно, милсдарь! — быстро произнёс он. — И водка — лучший сорт! А вот игла. И нить. Сразу моток. И лёд, но он уже тает. А ещё… э-э… я это… счёт потом выставлю за всё. Не могу же… ну… в убыток…
— Если Лютик выживет, заплачу, — прищурился Геральт. — Так что тебе бы лучше помолиться за его здоровье, а заодно порасспрашивать постояльцев — может кто владеет лекарским искусством или магией? Тогда шанс получить деньги у тебя неплохо увеличится.
Трактирщик сглотнул и быстро закивал.
— Топай отсюда, — бросил ему ведьмак. — И чтоб лишние не заходили. Только если по делу или помочь. Иначе я буду ругаться. И бить.
Он не шутил.
Оставшись с товарищем наедине, Геральт приступил к делу. Хоть пальцы и не дрожали — зашивать раны он учился ещё в Каэр Морхене и с тех пор получил огромный опыт — но нить прошла в иглу лишь со второго раза. Он откусил конец и обмакнул иглу в водку. Лютик дёрнулся, когда ведьмак вонзил её в кожу с тихим чавкающим звуком. Бард стиснул зубы, но не закричал.
— Держись, — хрипло прошептал Геральт, даже не глядя на лицо друга. Шов получался грубым, неровным — но это было неважно.
Спустя два часа работа была окончена. Геральт ожидал, что Лютик вырубится или потеряет сознание, особенно когда поэт просил хлебнуть водочки «для обезболу», но… нет. Трубадур лежал с открытыми глазами, напоминая труп, хоть и продолжал дышать. Бледный, взъерошенный, перемазанный кровью, с зашитым боком… Но живой.
— Какой-то ты задумчивый, Геральт, — тихо прохрипел Лютик. — Хотя я не удивлён. Даже не знал, что ты умеешь лечить. Не зря Оксенфуртскую Академию посещал. — Он откашлялся и поморщился, схватившись за грудь. — Правда рубаху мог и не рвать. Я бы её… подшил. А кровь… ха, перекрасил бы в красный. Это же здорово, а? Красная рубаха. Знаешь анекдот про скеллигского капитана, красную рубаху и коричневые штаны?
— Все знают, — вздохнул ведьмак. — А рубаху… возмещу.
— Не смеши. — С трудом сдержался бард. — Я только сказал, что ты задумчив.
Воняло спиртом и кровью. Над потолком летала муха, противно жужжа.
— Видимость обманывает, Лютик. Сейчас я в таком состоянии, когда уже не могу толком ни о чём думать. Всё слишком… сложно.
— Отлично. Хорошее состояние ума, — с трудом кивнул поэт.
— Не особо, — зависнув в одной позе, сидя на табуретке, с локтями на коленях, Геральт смотрел в стену. — Нам ещё нужно как-то выбраться из города до того, как начнётся штурм.
— Ну, — фыркнул Лютик, — не будут же они убивать всех его жителей?
— А почём тебе знать? — ведьмак перевёл взгляд на трубадура. — У Аэдирна и Каэдвена долгая история вражды. Армии Хенсельта, как говорят, разбиты возле Гарн Ружа, сам он схвачен. Значит войска Союза уже идут на столицу. До Бан Глеана никому дела нет. Кроме Аэдирна. Выходит, они могут сделать здесь что угодно. И даже если не убьют… — Геральт покачал головой, — могут сотворить здесь многое. Очень и очень многое.
— Как-то не весело звучит, друг, — поморщился бард. — Может подкупить стражу у ворот и свалить? Только не сегодня, я что-то плоховато себя чувствую.
Ведьмак хмыкнул.
— У тебя и денег-то нет. Как и у меня. Может, Золтан ещё мог бы… Но он нелюдь, а таких здесь не любят.
— Тогда просто залезем в какую-нибудь дыру, да просидим в ней неделю-другую, а?
— А жратва будет по воздуху к нам прилетать? Или какая гарная чародейка решит по доброте душевной открыть портал, передавая нам пищу, воду и своё тело?
— Не, — Лютик закрыл глаза, — давай без последнего, ладно?
Геральт вздохнул. Некоторое время они молчали.
— Люди глупы, — наконец, когда ведьмак уже думал, что его друг спит, произнёс поэт.
— Не все.
— Верно. Но смерть ждёт всех — глупых, умных, хитрых, тупых. Ждёт с одной и той же понимающей улыбкой.
— И это ещё ты меня обвинял в задумчивости.
— Я прикидываю, как написать об этом поэму, — едва уловимо покрутил он рукой. — Знаешь… о штурме и нашей в нём роли, в качестве гордых защитников. Ты бьёшь мечом, а я поднимаю боевой дух…
— Нет, Лютик. Мы не будем ввязываться в это, — постановил Геральт.
— Но… почему? Ты правда что ли решил прятаться где-то в подвале? Нет, погоди! Если мы не станем помогать городу, что мы тогда будем делать?
— Делать? Да ничего, — пожал он плечами.
— Ха… Ха!.. — Лютик закашлялся. — Отличная идея, Геральт, — с ядовитым сарказмом заметил он. — Ничего. И как я сразу не подумал? Это же твоя излюбленная позиция — избегать всех конфликтов.
— Именно так. Даже не думай возражать. Я — ведьмак. Охочусь на монстров. Иногда, — кивнул он на трубадура, — могу кого-то подлечить. Может быть охранять караван за малую мзду, если нам по пути. Но не более. Мне нет дела до войны людей или нелюдей. Я не солдат. Я не выбираю. Именно поэтому я растерял всех друзей, но это осознанная позиция, пусть и кажется пропитанной кислой желчью цинизма. Я одиночка, Лютик. Как и ты. Распугал всех, даже Йен, и ради чего? Нейтралитет. Будь он трижды проклят. Но он есть и я от него не отступлю. Это единственное, что у меня осталось.
Посмотрев на раненого товарища, Геральт осознал, что он всё-таки вырубился. Грудь поднималась монотонно, но медленнее, чем при бодрствовании. Глаза закрыты, лицо расслабленно.
— Может и хорошо, что он ничего не слышал, — проворчал ведьмак, поднявшись на ноги.
Захрустели суставы. Каждый год давался всё труднее.
«Права была Йен, — мысленно хмыкнул он. — Когда-то мы могли заниматься любовью до рассвета, а теперь я предпочитаю уделить часть ночи здоровому сну. Скоро, как Весемир, стану просиживать в Каэр Морхене и обучать детишек. Были бы ещё они, эти детишки…»
Горькая правда осела на разум внезапно, как удар в солнечное сплетение: пока он будет стареть и дряхлеть, Йеннифэр останется всё той же — молодой красавицей с острым языком и кожей, пахнущей сиренью и крыжовником. Вспомнилась одна из их самых громких ссор, когда она в сердцах бросила: «Ты будешь умирать в одиночестве, как и жил!» Возможно это действительно так.
— Найти лекаря или чародея, — сам себе сказал Геральт. — А лучше выход из этого капкана.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))