Mushoku Tensei. Глава 39. Лансер
25к символов
* * *
Город горел.
Не древняя крепость и не поле битвы — а современный мегаполис, утопающий в огне и дыме. Пылающие небоскрёбы стояли, как исполинские свечи, чёрные от копоти, с треснувшими стёклами, сквозь которые вырывались языки пламени. Электронные билборды мигали безумными вспышками рекламы, превращаясь в хаотичные знаки на фоне тьмы. Сирены выли, голограммы на фасадах мерцали и гасли, а над всем этим гулом катились раскаты — будто само небо рушилось. Ветер гнал обугленные клочки плакатов и пластиковые бутылки, смешивая запах гари с запахом расплавленного асфальта.
Под огненным небом стояла фигура — человек, не человек, тень из прошлого, застывшая на краю разрушенной эстакады. На нём блестел рассечённый доспех, сталь в застывших пятнах крови. Сквозь трещины пробивался холодный свет пламени, и от этого броня казалась будто дышащей, словно сердце под ней всё ещё билось. Порыв ветра поднял лоскут плаща, ударил в лицо, заставив пряди сине-голубых волос распуститься, переливаясь, как лезвие под луной. Алое копьё, опирающееся в землю, поблёскивало влажным светом, будто само пило отражение пожара. А в другой руке — пластиковый стакан, нелепый в этой декорации конца света. Газировка тихо шипела, и этот звук казался единственным живым — как дыхание в пустоте.
Капли крови стекали по щеке, скользили по подбородку, падали на грудь.
Но в лице не было ни боли, ни усталости, только странное спокойствие, будто всё это уже случалось. Взгляд скользил по горизонту, где рушились башни, где машины превращались в горящие тени. В отражении стеклянных фасадов мелькали вспышки света — то ли взрывы, то ли отголоски схваток, где боги рвали небо на части. Мир рушился величественно.
Пластиковый стаканчик хрустнул в пальцах. Мужчина посмотрел на него — без сожаления, просто констатируя конец очередной мелочи. И шагнул вниз. Падение было лёгким, почти бесшумным — как у того, кто привык бросаться в бездну.
Улицы встретили жаром, гулом, рёвом сирен. Редкие люди метались по тротуарам, кто-то кричал, кто-то молил о помощи, но никто не замечал загадочную фигуру, что шла среди них, словно мираж, отбрасывающий тень, но не отражение. Асфальт под ногами плавился, неоновые вывески мигали последними отблесками жизни, сгорая в воздухе. Из переулков доносился треск проводов, запах гари и масла. Шаги были медленными, уверенными — как будто всё происходящее уже было решено.
В одном из переулков светилась вывеска — наполовину сгоревшая, но всё ещё живущая: эмблема фастфуда, красная, будто повторяющая цвет копья.
Фигура остановилась. Дверь поддалась с тихим звоном, и внутри оказалось удивительно тихо. Только капли воды из разбитого потолка падали на пол, и где-то шипел аппарат с напитками.
Копьё было оставлено у стены. Доспех зазвенел, когда он наклонился к автомату, нажал кнопку — и из-под неё потекла ледяная газировка. Вкус оказался странно ярким, сладким, как воспоминание о жизни, которой больше нет. На прилавке лежал бургер, нетронутый, уже остывший. Он поднял его, будто оружие, разглядывая простую вещь в руках, привыкших держать лишь копьё. Первый укус был почти торжественным. Тепло расползлось по груди, а уголки губ дрогнули в короткой улыбке.
Сел прямо на кассу, опустив взгляд на пустой зал. Сквозь грязное окно было видно пламя снаружи — оно отражалось в алом древке, в зеркалах, в его глазах. Огромный город рушился, но в этом хаосе чувствовалось что-то правильное. Не страшное — привычное. Всё происходящее будто тянулось изнутри сна, где время остановилось, где всё имеет вкус — сладкий, горький, солёный — и всё равно кажется правильным.
Взгляд скользнул к двери, когда за спиной раздался тихий женский голос:
— Развлекаешься, Лансер?..
* * *
— Ах-х!..
Я вдохнул резко, будто вырвался из пламени, — и в тот же миг ощутил холодный утренний воздух. Он обжёг горло свежестью, пахнул влажной землёй, прелыми листьями и чем-то древесным, будто по округе недавно прошёл дождь. Холод проник в лёгкие, пробежал по телу, оставив тонкую дрожь на коже. Несколько секунд я просто сидел, тяжело дыша, пока сердце постепенно сбивало бешеный ритм. Во рту оставалось странное послевкусие — то ли сладкое, то ли горелое, будто я пил что-то шипящее и липкое, а потом ел горячее, сочное, с хрустом и солью.
Телега мягко покачивалась, поскрипывала, вздрагивая на кочках.
Снаружи раздавалось редкое фырканье лошади и стук копыт, глухо отдававшийся в досках под ногами. Сквозь щели в навесе пробивался тусклый, сероватый свет — рассвет ещё не наступил, но ночь уже начала сдавать позиции. С каждой минутой становилось светлее, и я различал всё больше мелких деталей: тёмный, влажный брезент, усыпанный крошечными каплями росы; мягкий пар, клубящийся у входа, где холод смешивался с теплом дыханий; тонкий слой пыли на досках, прилипший к ладоням и оставляющий шероховатое ощущение. Воздух внутри был тёплым, тяжёлым — от дыхания спящих, но снаружи тянуло сыростью, прохладой и чем-то живым, свежим, как после грозы.
Лилия сидела впереди, на облучке.
Её силуэт чётко вырисовывался на фоне бледно-серого неба, когда телега проезжала под разорванными облаками. Тонкие пальцы уверенно держали поводья, двигались едва заметно, с завораживающей точностью. Капюшон был спущен, ветер трепал её волосы, спутывая отдельные пряди и бросая их на плечи. Ни звука, ни лишнего движения — только редкое постукивание узды, размеренное дыхание лошади и мягкий стук колёс, как будто весь мир вокруг застыл в ожидании утра.
Рокси мирно дремала напротив. Лица почти не было видно — только выбившиеся пряди голубых волос, подсвеченные утренним светом, и край толстого одеяла, поднятого почти до шляпы. Легендарная шляпа время от времени съезжала набок, и она, не просыпаясь, поправляла её лёгким, почти неосознанным движением, будто даже во сне оберегала привычный порядок. Её дыхание было ровным, спокойным, едва различимым среди скрипов колёс и приглушённых звуков дороги.
У заднего борта, спала Элинализ. Голова опущена, волосы свисают вниз — золотистые, спутанные, в них запутались мелкие соринки и сухие листья. Губы едва шевелятся, она бормочет что-то нечленораздельное, длинные уши то подрагивают, то замирают. Иногда её лицо морщится — словно спорит с кем-то во сне или отбивается от настойчивых воспоминаний.
Я опустил взгляд и провёл ладонью по колену — пальцы заметно дрожали. Не от холода. Просто… слишком реальным казался вкус… сна? Газировка… Да, именно так — сладкая, с пузырьками, шипящая, с лёгкой горечью, когда проходит по горлу. Я никогда не пил ничего подобного здесь. И тот… «бургер» — тёплый, маслянистый, чуть подгоревший по краю… Я ощущал вкус соли, запах жареного мяса, мягкость булки, чуть пружинившей под зубами. Всё было таким чётким, будто я действительно держал его в руках, чувствовал тепло упаковки, слышал треск фольги.
Это было слишком подробно, слишком живо, чтобы быть просто выдумкой…
Некоторое время я молчал, глядя на дорогу впереди. Колёса скрипели в одном ритме, убаюкивающе, как сердце, успокаивающееся после кошмара. Воздух становился прозрачнее — лёгкий туман медленно таял, и вдоль дороги начали проступать очертания холмов, влажной травы, редких деревьев с тяжёлыми от росы ветвями. Всё было тихо, просто и до боли реально.
Я провёл рукой по лицу.
Неужели это…?
Прошлая жизнь.
Мысль вспыхнула внезапно, как искра, но в ней не было ничего чужого. Наоборот — она звучала слишком знакомо. Когда-то в детстве мне уже снились такие сны. Я помнил их смутно, отрывками: светящиеся города, сверкающие башни, странные устройства, шум улиц, не похожий ни на что здесь. Но тогда я был слишком мал, чтобы понять, а потом это постепенно исчезло. Последний раз, наверное, лет в шесть или семь. После — ничего. Только редкие отголоски, смутные, как эхо чего-то забытого. И вот теперь — снова.
Я втянул воздух медленно, глубоко, чувствуя, как лёгкие наполняются утренней прохладой.
Мир казался на удивление простым, понятным. Колёса, дорога, дыхание лошадей — всё на своих местах. И всё же где-то в груди шевелилось нечто беспокойное, неясное: то ли тоска, то ли тревога, будто часть меня знала — тот пылающий город не был сном.
И ещё это слово… «Лансер». Оно отзывалось внутри странным откликом, как будто имело значение, которого я пока не мог вспомнить.
— Эрик? Что-то не так? — Лилия обернулась, бросила короткий взгляд через плечо.
— Сон странный увидел… — выдохнул я, голос осип, как после долгого молчания, хриплый и тихий. — Кхм. Иногда такое случается, так что всё в порядке… Как дорога?
— Всё спокойно, буднично. Даже рассказать особо нечего, — ответила она, её голос был ровным, с лёгкой ноткой задумчивости.
— Хех, не очень увлекательно, но это даже к лучшему, — усмехнулся я, чувствуя, как улыбка слегка растягивает губы, разряжая напряжение в воздухе.
Я встал и аккуратно перебрался к Лилии вперёд, ступая осторожно по скрипучим доскам телеги, которые прогибались под весом, издавая тихий протест, похожий на шёпот старого дерева. Место было, да и разговаривать так проще, пока остальные спят. А разговор мне не помешает, чтобы мысли немного в порядок привести.
— Ладно дорога. Она у нас всегда скучная и монотонная, а ты сама как? Всё же уже почти две недели как в пути. После домашнего образа жизни в Буэне наверняка нелегко, — спросил я, устраиваясь рядом, чувствуя, как телега слегка качнулась от моего движения, а ветерок с дороги принёс свежий запах мокрой травы.
— Первые дни было непривычно, даже очень, но сейчас уже чувствую себя намного уверенней, — кивнула Лилия, её кивок был лёгким, но решительным. — Но признаюсь честно, внутри ещё стучит волнение. Да, у меня был… целый год, чтобы всё осмыслить и взвесить, но волнение от этого никуда не делось. После всего что было взять и рискнуть начать полностью новую жизнь на другом континенте, в другой стране… Это очень в духе авантюристов, но для меня это нечто совершенно новое. Волнительное, но… интересное. И чем дальше мы идём, тем больше воодушевления я чувствую, как будто каждый поворот дороги открывает новую страницу в книге, которую я только начинаю читать, с трепетом и предвкушением.
Да, время летит незаметно.
Мы путешествуем вчетвером уже дней десять где-то, точные дни уже перестал считать, они сливались в один бесконечный поток пыли, дождя и солнечных бликов на дороге. Отправились из Роа, добрались до Арса, где побыли пару дней, наслаждаясь относительным покоем в городской суете — шумом рынков, ароматом свежей выпечки и редкими моментами, когда можно было просто посидеть в таверне с кружкой эля, — и двинулись дальше в сторону Милиса.
Сейчас были где-то в регионе Вишир, видя вдалеке знакомую горную гряду, через которую предстояло скоро проходить, её пики вырисовывались на горизонте, тёмные и зубчатые, как челюсти древнего дракона, подсвеченные первыми лучами, с лёгкой дымкой тумана у подножия.
Впрочем, я пока надеялся, что путь в обратную сторону обойдётся без особых приключений и эксцессов. Погода хоть и срывалась периодически на дождь — холодные, колючие капли, барабанящие по брезенту, как пальцы по столу, — и были небольшие заморозки, оставляющие иней на траве по утрам, была в целом комфортной, с ясными днями, когда солнце грело кожу сквозь одежду. Дороги абсолютно спокойны, как и наша лошадка, которая вела себя адекватно и делала свою работу на совесть, её шаги были ровными, уверенными, с редким фырканьем, когда она чуяла свежую воду, в отличие от «лошадиного ублюдка», про которого недавно рассказала Элинализ в беседе с Рокси и Лилией.
За время пройденного пути ничего особенно интересного не происходило.
Что тут может произойти в принципе?
Рокси продолжала моё обучение магии, попутно занимаясь физической подготовкой под моим присмотром, Лилия привыкала к новой жизни и роли авантюристки, осваивая поводья и нож на привалах, а Элинализ… шутки шутит, имея рядом с собой уже целых два мигурда, и уматывает при удобной возможности к своим мужикам. Ничего не меняется, и это даже радовало. Стабильность, как тёплое одеяло в холодную ночь, обволакивающее и успокаивающее.
Разве что можно отметить моё посещение Гильдии в Арсе.
Попытался об отце узнать что-то, но и там руками развели, не сумев ничего найти, их архивы были пыльными свитками и потрёпанными журналами, полными имён, которые ничего не значили для меня. Но зато дали понять одно — отец по какой-то причине прибыл в Асуру и зашёл в дальний регион Фиттоа, но никак здесь с Гильдией вообще не контактировал, словно тень, скользнувшая мимо света. Значит надо искать дальше зацепки.
— А по тебе и не скажешь, что волнуешься, — продолжил я, глядя на неё, на её профиль.
— Да, я просто научилась держать лицо и прятать все свои чувства глубоко внутри. Необходимый навык был… в прошлом, — запнулась она на мгновение, не став называть дворец наложниц своим названием, её голос дрогнул, как струна, и в глазах мелькнула тень воспоминаний, холодная и далёкая. — Я могу показаться неразговорчивой, безэмоциональной, но не так. Не подумай, что я не благодарна тебе за твою помощь, за этот шанс, и что не ценю компанию Рокси и Элинализ. Просто… мне порой очень сложно переступить через себя, и показать себя настоящую. Где-то слышала, что это называется «профессиональной деформацией». Думаю, со временем пройдёт. Когда я только пришла в дом Пола и Зенит, была куда более молчаливой и безэмоциональной. Так что прогресс определённо есть.
— До сих пор прокручиваешь в голове ситуацию с Полом? — аккуратно спросил я, стараясь, чтобы тон был мягким, не давящим, как прикосновение к свежей ране.
— Стараюсь не думать об этом, но, к сожалению, мысли нельзя руками вытащить из головы и выкинуть на обочину дороги. Эх, периодически, конечно, думаю о том, как сейчас там Зенит и Рудэус. Элинализ тогда пришлось приложить немалые усилия, чтобы найти какой-то выход из ситуации. И по настрою Зенит тогда и тем письмам, что она тебе передала, становится очевидным, что она не станет покорно сидеть на месте эти пару лет, а что-нибудь обязательно предпримет. И вот за неё с Руди я и переживаю, ведь они ни в чём не виноваты, — заявила девушка, её голос наполнился теплотой заботы, смешанной с лёгкой грустью.
Письма Зенит я прочёл в тот же день, как и получил их от Лилии.
В одном были всякие советы по исцеляющей магии, какие книги и руководства поискать в Милишионе, а также рецепты зелий и отваров, с точными пропорциями трав. В другом было письмо, которое сразу адресовалось мне и некой Терезе Латрее, младшей сестре Зенит. Суть первой части письма в том, чтобы я в случае необходимости искал помощи и поддержки у Терезы, которая точно поможет, её имя было написано твёрдым, уверенным почерком, полным доверия. Вторая часть уже предназначалась для Терезы, где Зенит обращалась к ней, просила помочь мне, если я приду, а также несколько строчек были исписаны каким-то стихотворением, что видимо было их секретным шифром, чтобы подлинность письма подтвердилась, слова которого вились, как зашифрованная мелодия, знакомая только сёстрам.
Но эти два письма явно были написаны давно, заранее. А вот третье было написано недавно, во время выяснений отношений с Полом, чернила ещё свежие, с лёгким размазом в спешке.
Суть третьего письма сводилась к тому, что «Пол — долбаёб».
На этом письмо можно и закончить.
Но были и другие не менее важные строки, где Зенит с горечью писала о том, что дура, что была слепой, что хотела романтики и любви, о которой много в подростковом возрасте фантазировала, её слова лились, как слёзы на бумаге, полные самообвинения и ясности. Написала, что её браку конец и это нисколько не эмоциональное решение. Эмоциональное решение — это было сбежать вместе с Лилией подальше от Пола в первый день. А это — нет.
Однако, есть Руди, которого Зенит очень любит, но которого не может бросить, как и взять с собой в такое длинное путешествие до Милиса. Это испытание для взрослого человека, а тут трёхлетний ребёнок, с его крошечными ручками и доверчивыми глазами. Поэтому Зенит с Руди остаются в Буэне на некоторое время, а Пола выгнали куда-то на парашу, как я понял из письма. Скорее всего, к Ролзу ушёл по просьбе Элинализ или в конюшню его определила Зенит. Точного ответа нет. Но доступ в дом для него точно закрыт без разрешения Зенит.
Также Зенит извинялась предо мной, что мне пришлось стать свидетелем такого и пообещала, что больше никого из друзей сюда втягивать не будет. Она сама решит свои семейные проблемы. И уже точно решила, что покинет Асуру и вернётся в Милис, но точных дат пока нет. Ориентировочно два-три года, время, которое казалось вечностью, но и шансом на исцеление.
И что интересно, под конец Зенит отметила Элинализ, которая, по её мнению, помогла найти выход, но была «излишне манипулятивной» и «напористой». И попросила меня быть осторожным с Лизой в важных разговорах. Эльфийка с виду кажется «простушкой-потаскушкой», а по факту умудрённая жизнью старая бабка, которая может всё вывернуть как ей нужно и фиг чего с ней сделаешь.
Совет взял на заметку и про него никому не говорил, в отличие от остального содержания трёх писем, храня его в памяти, как клинок в ножнах.
— Чувствуешь вину за то признание?
— Нет, — уверенно ответила она, грустно улыбнувшись, её улыбка была тёплой, но с лёгкой трещиной. — Уж слишком… слишком часто об меня вытирали ноги и моё мнение словно не существовало… Я сомневалась, не хотела делать больно людям, которые меня приютили и дали работу, но… Испытывал ли Пол подобные чувства, когда намеревался сделать зло? Не думаю. Грызла ли его совесть, уедь я, ничего не сказав? Нет… И я просто в какой-то момент осознала, что своим бездействием и молчанием я снова позволяю ему вытереть о себя ноги, — заявила Лилия, её слова падали тяжело, но освобождающе, как камни с плеч. — Не самое лучшее начало для новой жизни, которую я решила начать. Может, оно не совсем правильное. Но Зенит меня поддержала, и я чувствую себя легче, когда наконец Пол ощутил последствия своих гнусных действий…
— Прекрасно понимаю тебя, — кивнул я, решая поднять ей настроение, чувствуя, как собственная улыбка становится шире, заразительной. — Когда я пинал Пола, мне тоже отчего-то приятно и легко становилось на душе. Даже воздух, кажется, становился чище, а мир — справедливее.
— Ха-ха, — тихо рассмеялась девушка, её смех был лёгким с ноткой облегчения, которая смягчила черты лица.
— Кстати, ты когда-нибудь пересекала эту горную гряду? — я пальцем указал вдаль вперёд, где виднелись горы, их силуэты темнели на фоне бледного неба, меняя тему.
— Нижняя челюсть красного дракона… — задумчиво произнесла она, её голос стал мечтательным, взгляд устремился туда, где пики цеплялись за облака. — Нет. Я не покидала территорию Асуры, но многое слышала об этих горах и дороге там. Говорят красивое место, с видами, от которых замирает дыхание.
— Да, красиво и воздух там свежий. Тебе понравится… Но стоит быть готовым к тому, что камни могут сверху посыпаться, перекрыв дорогу или пытаясь вовсе нас прибить, а также к разбойникам. Наверное, из всего маршрута по континенту самое сложное и опасное по моим ощущениям, хотя может это нам так повезло с Элинализ в прошлый раз, — хмыкнул я. — Но зато какое наслаждение потом спускаться вниз на той стороне и отдыхать в местных тавернах. Там многие таверны, гостиницы и постоялые дворы оборудованы основательно, почти как курорты, с каминами, потрескивающими дровами, мягкими перинами и видом на долины. Недешево, но я денёк-другой точно оплачу.
— Хм. Звучит интригующе. Последние города и поселения нас особо не баловали на высокий сервис, — отметила она, с лёгким вздохом, вспоминая, наверное, пыльные комнаты и тонкие матрасы.
— Это точно. Возле больших городов этот аспект проработан и есть где отдохнуть, а вот в таких длинных путешествиях может целыми днями не попасться ничего дельного. И приходилось под открытом небом спать не раз, под звёздами и ветром. Но благо хоть сейчас у нас своя телега крытая есть. Хоть какой-то минимальный комфорт всё же будет в любом случае. А твоя еда на привалах ничем не уступает таверной, — заявил я, чувствуя, как слюна собирается во рту при воспоминании о её стряпне. — И даже превосходит её, без шуток, с теми специями, что добавляют глубины вкусу, и теплом, которое проникает в кости.
— Да ладно тебе… Ничего выдающегося… — пробормотала девушка, опустив взгляд, щёки слегка порозовели под утренним светом.
— Не нужно скромничать, — я похлопал её по плечу, чувствуя под ладонью тёплую ткань плаща и лёгкую дрожь от прикосновения. — Ты правда хорошо готовишь, и что немаловажно с любовью. Бездушные повара и кухарки в тавернах такой специи редко когда добавляют, уж поверь мне, их блюда — просто топливо, а твои — настоящее угощение для души.
— Спасибо за похвалу, — немного смутилась Лилия, её пальцы слегка сжали поводья, а в глазах мелькнула искра радости, теплая и искренняя. — Если хочешь… я могу научить тебя парочке интересных блюд.
— Не откажусь. А скажи, ты знаешь такое блюдо под названием «бургер»?..
* * *
В парящем тумане горных источников, где вода, нагретая недрами земли, собиралась в искусственные бассейны из полированного камня и мрамора, царила абсолютная, почти осязаемая тишина. Комплекс был шедевром роскоши, предназначенным для элиты — для тех, кто мог позволить себе уединение вдали от мирской суеты, окружённый стенами из резного базальта, увитыми плющом, и арками, увенчанными статуями нимф с кувшинами, из которых стекала хрустальная влага.
Воздух здесь был густым от пара, пропитанным минеральными солями и лёгким ароматом хвои, что доносился с ветром с близлежащих склонов. Ветер этот был прохладным, упрямым, он шептал сквозь кроны сосен, заставляя листья дрожать, как в предчувствии бури, и разносил эхо далёкого водопада, но в самом комплексе не было ни души. Ни слуг с подносами, ни гостей в шелковых халатах, ни даже случайных птиц, осмелившихся сесть на мраморные бортики. Только пустота — величественная, гнетущая, как эхо проклятия, что витало над этим местом, отпугивая всех, кто осмеливался приблизиться.
В центре главного бассейна, где вода была глубокой и прозрачной, словно расплавленный хрусталь, парила девушка.
Её тело, сильное и выточенное годами битв и странствий, расслабленно погрузилось в теплую гладь по самые плечи, оставляя на поверхности лишь изящный овал лица и спутанные пряди серебристых волос, что плавали вокруг. Она была красива — той строгой, почти пугающей красотой, что рождается из гармонии мощи и грации: высокие скулы, острые, как клинок, полные губы, сжатые в лёгкой задумчивости, и шея, изогнутая с королевской надменностью. Грудь её, полная и упругая, вздымалась ровно с каждым вдохом, скрытая под водой, но намекающая на свою силу в том, как плечи, широкие и мускулистые, переходили в стройные руки, сложенные на груди. Тело её было не хрупким цветком, а оружием, отшлифованным до совершенства — рельеф пресса, едва заметный под водой, бедра, крепкие, как корни древнего дуба, и ноги, длинные, с чёткими линиями мышц, что сейчас безмятежно раскинулись в теплой пелене.
Она отдыхала, или, быть может, просто позволяла мыслям течь, как этой воде, — глаза закрыты, веки чуть подрагивают от лёгкого бриза, а дыхание ровное, глубокое, синхронное с пульсом земли под бассейном.
Рядом с бортиком, на низком столике из чёрного дерева, инкрустированного серебром, громоздились подносы и тарелки — свидетельства недавнего пиршества, что могло бы соблазнить короля. Пустые миски из фарфора, расписанные золотыми драконами, где ещё вчера плескались фрукты с экзотических островов, сочащиеся соком, как кровь; серебряные блюда, с которых были смяты лепёшки с мёдом и орехами, оставив лишь крошки, прилипшие к краям; кубки из хрусталя, опрокинутые небрежно, с осадком вина, густого и тёмного, как ночное небо.
Всё это было расставлено с тщанием, но теперь стояло заброшенным, словно слуги, приносившие угощения, растворились в воздухе, не выдержав одного взгляда на хозяйку. Только ветер касался этих подносов, шевеля салфетки, и тишина, прерываемая редким плеском воды, подчёркивала одиночество девушки, делая его почти священным.
Внезапно тишина дрогнула — не громом, не криком, а лёгким шелестом крыльев. Из тумана вынырнула ворона, чёрная, как безлунная ночь, с перьями, что блестели масляным блеском, словно пропитанные тьмой. Она села на край столика, не дрогнув ни пером. В клюве у неё был свиток, крошечный, запечатанный красным воском с оттиском чешуйчатого когтя. Птица каркнула — коротко, требовательно, — и свиток упал на поднос с тихим стуком, раскатившись у края тарелки. Ворона не улетела, уставившись на девушку жёлтыми глазами, полными той же холодной мудрости, что и у её хозяев.
Она не вздрогнула. Её веки дрогнули лишь раз, но она не открыла глаз сразу — словно давая моменту созреть, как вину в кубке. Затем, медленно, золотые радужки, цвета расплавленного янтаря, разрезали полумрак пара, фокусируясь на вороне с остротой клинка. В них мелькнула тень — не страх, не удивление, а что-то древнее, как сама земля под горами: предчувствие бури, что всегда следовала за шепотом судьбы. Она выдохнула — долго, глубоко, — и пар от её губ смешался с туманом, унося с собой остатки покоя.
Затем девушка встала. Движение было плавным, царственным, без суеты — вода расступилась перед ней с лёгким шорохом, как подданные перед королевой. Сначала показались плечи, широкие и гладкие, с каплями, что скатывались по коже, оставляя блестящие дорожки.
Она шагнула к бортику, вода с плеском осыпалась с ступней, оставляя мокрые следы на мраморе. Ворона каркнула снова, и девушка, не отрывая золотых глаз, взяла свиток. Разломила печать одним движением — воск треснул, как хрупкая кость. Слова внутри были простыми, выжженными магическим огнём:
— «Убийцы дракона приближаются».
Уголки её губ дрогнули — не в улыбке, а в предвкушении.
