• Boosty Shared
• Виталий Петров

• T

• геншин. в тени короля
• глава

Глава 54.docx

Песня (припев с 43 секунды, который ГГ поёт)

23к символов

* * *

— Je veux de l'amour, de la joie… De la bonne humeur… — весело напевал я про себя, шагая по столице с несколькими пакетами, полных продуктов, что шуршали при каждом шаге, распространяя аромат свежей выпечки, мяса и фруктов.

Утренняя столица жила и дышала, и я вместе с ней — улицы были полны людей, торговцы раскладывали товары на прилавках с криками и улыбками, фонтаны плескались в унисон с шагами прохожих, а воздух пропитан запахом кофе из кафе и цветов от уличных продавцов.

Настроение впервые за долго время было просто обалденным — лёгким, искрящимся, как солнце в лужах после дождя. Даже ночь в кровати с пьяной в стельку богиней деменции не вызывало столько эмоций и чувств внутри меня, чтобы я натурально ходил и пел, как диснеевская принцесса — с улыбкой до ушей, с лёгкостью в шаге.

Но я не собирался своё душевное состояние прятать сегодня — пускай прохожие оборачиваются, пускай милюзины жандармы косятся. Хороший день, хорошая погода — небо ясное, с редкими облаками, ветер лёгкий, несущий прохладу, — вся семья в сборе и уже готовится большой богатый стол дома для небольшого праздника.

Я сам вызвался на работу курьером и сборщиком, пока Торе вовсю магичила на кухне. Ночные посиделки были лишь пробником, и неожиданностью — спонтанные, с слезами и смехом. Теперь моя верная слуга была настроена на легендарные «девичьи завтраки» и откармливание худых девочек, которые от неё сегодня никуда не сбегут — запрёт, если нужно, в кладовке.

— Ce n'est pas votre argent qui fera mon bonheur, пам-пам-пам-парам, ту-ту-ту… — продолжал напевать я французскую песню из прошлого мира, шагая по брусчатке, что блестела от утренней росы.

Песенка была у меня в плейлисте и очень часто прокручивалась из раза в раз, отчего я почти наизусть её помнил и знал перевод даже, при этом не зная французского. Парадокс. Вспомнил о ней сегодня только, и всё никак забыть не могу — мелодия крутится в голове, как пластинка.

В Фонтейне, удивительно, существует французский язык, отличающийся по грамматике, но почти идентичный по звучанию. Но в стране имеет статус своеобразного «понта» среди аристократов — элита щеголяет фразами на приёмах, чтобы казаться ближе к богам. Типа древний язык, на котором говорила сама Эгерия, первый и самый крутой Гидро Архонт.

В документах и прочих аспектах нигде не используется, если книги в особняке Профессора не устарели, что очень хорошо. Языки я учить не очень люблю, и не умею — еле освоил письменный тейватский с его нюансами. Тейватский, на котором говорит весь этот мир, со всеми его правилами и нюансами сумел выучить с божьей помощью и преподавательским талантом, который всё же у Крукабены имеется.

Но тем не менее, это не мешало мне напевать песенку на французском, шагая по оживлённым улочкам, где торговцы выкрикивали цены, а дети бегали с булками в руках.

— Moi je veux crever la main sur le cœur, — всё напевал я, подходя к витрине кондитерской лавки, где стекло блестело, отражая утреннее солнце.

Витрина большая, красивая, а за ней куча всяких тортиков, пирожных и капкейков на любой вкус и цвет — кремовые розы, шоколадные завитки, фруктовые горки, всё в сахарной пудре и глазури. Цветник дома, думаю, будет рад сладкому… Как и одна богиня, которая, кажется, просто без ума от меня. Иной причины, почему она сейчас появилась рядом со мной, а не занимается своими божественными делами, я не нахожу.

— Песня из прошлой жизни? — как бы невзначай спросила Фурина, вальяжно опершись спиной о витрину, её белоснежные волосы колыхнулись.

— Угу. Прямиком из прошлого, — не отрывая взгляда от витрины, ответил я с улыбкой, разглядывая ярус с фруктовыми тартами. — Настроение хорошее, вот и вспомнилась она. Понравилась мелодия? Весёлая, ритмичная такая.

— Да. И была бы не против услышать её полностью. Нечасто слышишь песни из другого мира — там, наверное, всё по-другому, мелодии, слова…

— Хм. Для своей невидимой подруги постараюсь сделать всё возможное, чтобы она была довольна, — сказал я и посмотрел на неё, её платье колыхнулось от лёгкого ветра. — Но мне вот интересно — у тебя разве нет «божественных дел», которые нужно делать, а не следить за мной? Или богиня настолько крута, что спихнула все дела на клонов, имея кучу свободного времени?

— Второе, — подмигнула она игриво, её глаза заискрились. — Имея силу Архонта, глупо ей не пользоваться во весь его потенциал — клоны для рутины, а я для… интересного.

— Тоже верно… Значит, своё свободное время решено посвятить мне? Я тронут, — притворно смутился я, склоняя голову.

— Ну разумеется ты тронут — далеко не каждому выпадает внимание со стороны такой очаровательной богини, как я. Цени эти мгновения близости, и не ёрничай. Я ведь тоже могу начать ёрничать, — она усмехнулась, скрестив руки.

— Ха. Звучит угрожающе… Но да ладно, — я повернулся снова к витрине, разглядывая кремовые завитушки. — Раз божественное высочество тут, не подскажешь какой торт тебе нравится?

— Мне? — искренне удивилась она, глаза расширились.

— Мы ведь теперь друзья, а друзья обычно благодарят и дарят друг другу подарки. И мне хочется сделать приятно тебе… Ну а также узнать предпочтения богини, которые, я уверен, придутся по вкусу на будущем банкете дома.

— Хитро, но благородно, — хмыкнула девушка, подходя ближе и начиная рассматривать витрину, её отражение в стекле смешалось с десертами. — Хм… Столько новых видов появилось с тех пор, как я в последний раз посещала кондитерскую лавку… И так много иностранных рецептов стало, аж глаза разбегаются…

— Но наверняка есть что-то, что по душе именно тебе?

— Честно? — она взглянула на меня, синие глаза серьёзны. — Такого на самом деле нет. Вкусы у меня самые разные, и фаворитизмом лично я не страдаю. Такие аспекты обычно отдаю на волю судьбе и своему текущему настроению. Сейчас, например, я бы не отказалась от вот этого бананового торта по сумерскому рецепту — с кремом и орехами! А вот вчера бы я точно отдала бы предпочтение чему-то более классическому, вроде фонтейского эклера.

— Интересные факты о Фурине… — с улыбкой произнёс я, уже прикидывая во сколько моры это мне обойдётся, и чувствуя лёгкое тепло в груди. — И они действительно интересные. Будут ещё?

— Да, — живо отозвалась она, смотря мне в глаза. — Моё настоящие имя Фокалорс. Оно считается в народе божественным именем, что не совсем верно, и широко используется во многих аспектах — в молитвах, в названиях, в искусстве. И раз уж мы с тобой друзья, то и называй меня этим именем. Мне так привычней, и так просто правильней.

— Фокалорс… — я протянул это слово, пробуя на вкус, как новое вино. — А можно буду звать «Фока»? Для простоты и… конспирации.

— Хм. Я всё больше тебе поражаюсь, Филиппе, — она покачала головой, улыбаясь, её волосы колыхнулись. — В прошлом мире у вас там совсем не приучали к уважению к богами и… всему такому, м?

— Учили, — кивнул я, вспоминая мифы и уроки. — Но для богини в классическом понимании ты слишком хороша — близкая, живая, не на пьедестале.

Фока удивилась, глаза расширились.

— И не думаю, что тебе нужны вечерние молитвы и почитания с моей стороны — ты больше для действий, для жизни.

— Так хорошо меня уже знаешь? — нахально улыбнулась она, уперев одну руку в бок, поза игривая.

— Думаю, да. У тебя такой… — хотел бы сказать «вайб», но такого слова в тейватском нет. — Такая аура, что хочется не пойти помолиться, а пойти в таверну вместе покутить или в подземелье надрать зад монстрам, показывая кто здесь настоящий босс всего Тейвата. Благородная и добрая душа с толикой особого юмора и любви к маленьким мальчикам, — усмехнулся я, подходя к двери лавки, тактически отступая от темы. — Хотя хитрости тебе тоже не занимать, и может быть это всё такая крутая маска, чтобы меня в свои сети мягко втянуть, но если так… То пока что я рад обманываться. Но предпочитаю своим друзьям верить, и тебе тоже, «богиня Аква», — подмигнул я, открывая дверь и заходя внутрь, где воздух был сладким, пропитанным сахаром и ванилью.

Не зря я книжки про бесконечный секс и романтику читал в поместье, теперь такие речи закрутить могу, что сам поражаюсь — слова льются, как вода. Но, с другой стороны, я не соврал ни в чём — искренне, от души. Подлизал как следует начальству — начальство довольно и в ауте, а я сделал ещё шажок в сторону укреплений наших отношений. А там глядишь быстро из разряда «халдея» перейду в «фавориты» и украду сердечко водной богини.

Но пока это фантазии, а сейчас реальность — это торты! Лавка полна ароматов, прилавки ломятся, девушка-кондитер в фартуке приветливо улыбается.

* * *

Домой я вернулся без всяких приключений и проблем с кучей пакетов и парой небольших тортиков в картонных коробках, перевязанных лентами с логотипом лавки. Аромат ванили и шоколада просачивался сквозь бумагу, дразня ноздри. Клерви и Флорин сидели в гостиной, где последняя увлечённо рассказывала что-то про мастерскую и мастера Гюстава — её голос был оживлённым, с ноткой восторга, а Клерви кивала, подперев подбородок рукой, глаза блестели любопытством.

А Перуэр находилась вместе с Торе на кухне, где была довольно странная атмосфера — Торе хмурая и задумчивая лепила что-то за столом, вроде пельменей, её движения механические, как у машины, руки в муке, взгляд устремлён в никуда. А Перри в белой рубашке и чёрных штанах, полученных от Флорин — простых, но чистых, — сидела с другого конца стола, окружённая тарелками с мясом, которое пыталась в себя впихнуть. Уже объелась, судя по тому, как морщилась, но давилась от жадности, хе-хе, вилка в руке дрожала слегка.

Я поставил пакеты и торты на столик у входа, как делал это обычно, и подошёл сзади к Торе, кладя ей руки на плечи, чувствуя напряжение в ней, как натянутая струна.

— Всё в порядке? Какая-то ты слишком напряжённая, — спросил я, начиная делать лёгкий массаж и глядя на неё, то на Перри, которая подняла взгляд, но молча жевала. — Нетипично для тебя, Торе, — обычно ты как вихрь, а тут… замёрзла?

Но Торе как будто оставалась в своих мыслях, продолжая механически лепить пельмени — тесто в руках комкалось, начинка выдавливалась, но взгляд пустой, губы сжаты.

— Что с ней? — спросил я у Перри с улыбкой, но внутри напрягся, сердце ёкнуло. — Уже успели сломать Торе? Сказали, что не любите высокую литературу?

— Она такая уже минут десять, — тихо ответила девушка, отложив вилку и вытирая рот салфеткой. — И пока что не выходит из этого состояния, чтобы не происходило. И причиной этому послужило письмо, которое я передала ей…

— Письмо? — переспросил я, руки замерли на плечах Торе.

— Лодка у нас появилась не из воздуха — её нам с Клерви передал незнакомец в одном из городов на нашем пути. Он был в маске, в закрытой одежде, рисовал на набережной вид разрушенного города. Он нам и рассказал о том, что произошло в Фонтейне и почему некоторые поселения находятся в руинах, — говорила Перри ровным голосом, но с лёгким напряжением. — А также решил отдать лодку, так как, по его словам, она ему больше не была нужна — просто вручил ключи и ушёл. А Клерви из чувства благодарности спросила может ли чем-то помочь в знак благодарности за лодку. И он согласился, передав нам письмо и попросив передать его по адресу, который указан на нём. И я сегодня вспомнила об этом, когда разбирала сумки, и решила спросить об этом у Торе. Она с радостью откликнулась, но стоило ей увидеть письмо и прочесть, как она… ну, стала вот такой. И как я понимаю, адрес на письме совпадает с этой квартирой.

Я сразу же всё сопоставил в голове, но всё же уточнил, чтобы убедиться:

— Этот незнакомец был немолодым и слегка высокомерным, словно он гений №1, а все вокруг дебилы? — спросил я, голос спокойный, но внутри вспыхнуло беспокойство.

— Голос из-за маски звучал глухо, но если рассматривать в совокупности параметры, то этому мужчине было больше тридцати лет, и определённое высокомерие и надменность присутствовала в его речи, — ответила она со слабой улыбкой, кивая. — Я так понимаю, это тот самый учёный Фатуи, о котором ты говорил?

— Судя по реакции Торе, он самый, — выдохнул я, обходя Торе, чтобы видеть её глаза, которые были сильно потухшими, хотя обычно прямо-таки светятся голубоватым, как небо в ясный день.

Да уж, сильно по Торе ударила бумажка…

— А где само письмо? — спросил я, оглядывая стол — тарелки, мука, ножи.

Но Перуэр лишь пожала плечами, разводя руками.

— Было у неё в руках, но… сейчас сама не знаю. Исчезло, наверное, в процессе.

— Понятно… — протянул я, хмурясь и глядя на миску с тестом, где теоретически могло быть то самое письмо. — Но это поправимо, не переживай. Можешь выйти из кухни пока что? По внешнему виду Торе видно, что она не совсем простой человек, и у неё есть свои… скажем так, нюансы в психологическом плане — как машина, иногда заклинивает. Нужно немного подумать, как её вернуть в наш мир. И чтобы девочки в комнате не беспокоились.

— Хорошо. Я дам тебе время, — кивнула Перри, выходя из-за стола, её шаги тихие по плитке.

Но проходя мимо, я не удержался и немного потрепал по голове — волосы мягкие, чуть влажные от утреннего душа.

— Кстати, я уже снял тебя и Клерви с поисков в Гильдии — бумаги подал, печати поставили, — и проблемы с выходом в город быть не должно. Прогуляемся сегодня вечером? На город посмотрим, одежду новую купим и прочие вещицы, а потом в кафе? Побудем простыми людьми впервые за долгое время.

Перуэр немного замялась, опустила тёмные глаза, но всё кивнула мне и улыбнулась — тепло, искренне.

— Хорошо, — сказала она с некой теплотой в голосе и вышла из кухни, закрыв за собой двери с тихим щелчком.

Я же не стал терять время — закрыл на замок двери кухни, чтобы никто не вошёл, и вернулся к Торе, которую силой заставил отстать от бедных пельменей и сесть прямо на стуле передо мной, развернув её за плечи.

Торе сидела неподвижно, взгляд оставался пустым, как у куклы — голубые глаза потухли, словно свет в них выключили, губы сжаты в тонкую линию, плечи напряжены, как струна, готовая лопнуть от малейшего касания. Атмосфера на кухне была тяжёлой, душной — запах теста, сырого мяса и специй смешивался с лёгким дымком от плиты, где огонь в конфорке тихо потрескивал, а пар от кастрюли клубился в воздухе, делая его влажным и тёплым, с каплями конденсата на окне. За окном утро набирало силу: солнце пробивалось через занавески, отбрасывая золотистые блики на пол, где валялись крошки и мука, но Торе ничего не замечала — она была где-то далеко, в своих мыслях, или в воспоминаниях, что парализовали её.

Я присел на корточки перед ней, чтобы наши глаза были на одном уровне — её лицо близко, бледное, с мукой на щеке, — и взял её за руки — холодные, липкие от теста, но знакомые.

— Торе? — тихо сказал я, голос мягкий, но настойчивый. — Ты здесь? Это я, Филипп. Дом, кухня, пельмени ждут. Вернись.

Никакой реакции — взгляд сквозь меня, дыхание ровное, но механическое, как у машины на холостом ходу, грудь поднимается и опускается равномерно, без эмоций. Я встряхнул её за плечи — легко, но настойчиво, чувствуя, как мука осыпается с её фартука на пол.

— Эй, проснись! Торе, вернись! Что там в письме такого, что тебя выключило? Торе, слышишь?

Она дёрнулась слегка, как от электрического разряда, но глаза остались пустыми — ни искры, ни фокуса. Не сработало. Я перешёл к другому — хлопнул в ладоши перед её лицом, громко, эхо прокатилось по кухне, отразившись от стен и посуды, даже кастрюля на плите звякнула.

— Торе! Внимание! Очнись!

Пустота. Ни моргания, ни вздоха. Тогда я попробовал сменить тактику — вспомнил её любимые истории, которые она рассказывала по вечерам, с блеском в глазах.

— Дотте приехала и предлагает тройничок полный похоти, без тебя не обойтись, — сказал я полушутя, надеясь на реакцию, на её обычный смех или укор.

Тоже без реакции — ни румянца, ни улыбки. Она просто сидела.

— Ладно… — выдохнул я, чувствуя лёгкий трепет в груди, смесь беспокойства и неловкости.

С лёгким трепетом на сердце и пониманием того, что за мной может поглядывать богиня из крана — вода в раковине тихо капала, — я встал и поцеловал её прямо в губы. И если первые секунды это было и казалось решением бестолковым, словно я подушку поцеловал — губы холодные, неподвижные, — то очень скоро я оказался в ловушке, где две сильные руки обхватили мою шею, сжимая крепко, а чужой язык начал проникать мне в рот, настойчиво, с жаром. Я обалдел и едва не стал жертвой сексуального насилия, но всё же сумел вырваться из этого капкана, отстранившись с лёгким чмоком.

— Торе!.. Ты чего творишь? — спросил я, стараясь говорить тише, хотя сердце стучало, то ли от испуга, то ли от возбуждения, лицо горело, губы покалывало.

А слуга моя пришла в себя и была очень довольного вида, словно только что попробовала дорогущее вино и сейчас наслаждалась его послевкусием, даже глаза прикрыла, как заправский сомелье, губы облизнула.

— Мм… В час слабости и потери боевого духа верный господин пришёл на выручку своей слуге, и поцелуем полным потаённой страсти снял проклятие письма… — с закрытыми глазами начала сочинять стихи она, голос томный, с ноткой мечтательности. — Ах! Как романтично…

— Я чувствовал, что на тебе сработает что-то подобное, — ответил я, чувствуя во рту привкус зелёного чая и лёгкое смущение. — Или же мог вылить на тебя немного бульона из кастрюли…

— Бульон для супа! — тут же подскочила Торе, подходя к плитам и начиная предотвращать хаос — огонь под кастрюлей слишком разгорелся, бульон бурлил. — Спасибо, что напомнил, а то я тут сама не своя стала… И… Кхм, прости меня, что украла твой первый поцелуй, Филипп… Но и ты меня пойми тоже — я тут просыпаюсь, а меня целуют прямо как в романе про горничную и молодого похотливого наследника. Нужно хвататься за момент! — подмигнула она мне, уже мешая бульон ложкой. — Кроме того, кроме как тебя, у меня нет кандидатов на роль кражи такой важной частицы, хм. Но, справедливости ради отмечу, что ты довольно неплохо целуешься. Но практика, конечно, не помешает. Дотте нужно удивлять в постели…

Я старался игнорировать всё это, но смущение всё же чувствовал, как и жар в ушах — щёки горели, взгляд скользнул в сторону. Первый поцелуй вышел не таким, как я его себе представлял — спонтанно, странно, но… с огоньком. Нормально. Наверное… Не знаю… Кашлянул, отгоняя мысли.

— Ага… Но сейчас удивляешь меня ты, — занял я место за столом, где сидела недавно Перри, и закинул в рот нетронутый кусок мяса — сочный, острый. — По рассказу Перри я уже понял, что смерть Профессора была преувеличена. Что тебя так коротнуло в его письме?

— Он попрощался… — начала Торе, не отрываясь от плиты, но её голос стал тише, с ноткой грусти, и она помешала бульон медленнее. — Со мной и с Дотте. Не буду пересказывать всё слово в слово, с твоего позволения — это слишком… личное, как открытая рана, которую не хочется трогать, — но суть в том, что он гордится нами, говорит, что мы стали больше, чем эксперименты, больше, чем клоны: самостоятельные, сильные, с собственной волей. И официально «разрывает» наши контракты, отпуская нас. Но предостерегает, что на психологическом уровне нам, как и прежде будет нужен «хозяин»… Нет, не хозяин в смысле рабовладельца, а кто-то, кто даст направление, опору, смысл — без этого мы можем потеряться, скатиться в пустоту. Просит ответственно подойти к такому выбору, чтобы не оказаться снова в цепях рабства и безволия, в той бездне, где нет ничего своего, только эхо чужих команд, — и девушка посмотрела на меня, глаза чуть блестят от слёз, что она сдерживала, моргнув пару раз, и в них отразился свет от окна, золотистый, утренний, делая взгляд ещё пронзительнее. — И тебя, Филипп, он рекомендовал, как такого хозяина.

— Меня? — удивился я, жуя мясо.

— У Профессора было не так уж и много контактов за пределами поместья, особенно тех, кому он мог доверять — изолированная жизнь, лаборатория, опыты, вечное затворничество, — ответила она, отставляя ложку и вытирая руки о фартук. — Про тебя же он сказал, что ты бываешь порой резким и импульсивным юношей, но из-за сложившейся связи с нами и собственным прошлым в Доме Очага как никто другой должен понимать нас: нашу боль, нашу нужду в доверии, а не в приказах, нашу жажду быть не инструментами, а частью чего-то большего. Быть хорошим «господином»… — неловко усмехнулась Торе. — Странно звучит, да, как из очередной моей книжки, но как есть. И в целом я согласна с этим и довольна нынешней жизнью, а вот Дотте пока ещё пытается отрицать подобное, упрямится, как всегда, строит из себя независимую, но, уверена, скоро ей это надоест, она сломается и признает, что одна — это пустота, — хмыкнула она, мешая бульон снова, но теперь с улыбкой. — Но также в письме была важная деталь касательно ещё одного клона из «второй партии», Дороти…

— Он нашёл ещё кого-то?

— Не просто нашёл, а долгое время поддерживал связь и планировал увезти её в поместье, но были определённые сложности из-за Иль Дотторе. Дороти была завязана в одном из проектов и не могла так просто сбежать. Она была под постоянным наблюдением. Иль Дотторе знал ценность Дороти для Профессора и сознательно держал в изоляции на одном из своих объектов. Профессор не мог рисковать, потому что любое вмешательство могло привести к репрессиям — потеря Дороти, или хуже, её «утилизация», — пояснила Торе со вздохом.

— А что хоть за проект, в котором она была завязана? — решил уточнить я.

Но Торе лишь покачала головой.

— Боюсь, что Профессор не дал в письме подобных деталей… — посетовала девушка. — Но точно известно, что сейчас Иль Дотторе арестован в Снежной и неясно, когда снова выйдет на свет — произошедшее в Фонтейне с ним связано так или иначе. Но точно не в ближайшее время. И сейчас есть окно возможности помочь нашей с Дотте сестре, когда контроль спал и внимание рассеяно. И я хотела бы попросить тебя…

— Я помогу, — кивнул я сразу, без колебаний, чувствуя, как решимость разливается по венам, как Гидро. — Вы мне стольким помогли и обеспечили — дом, здоровье, поддержка, жизнь, — что мне совесть не позволит стоять в стороне, особенно на фоне того, что я столько времени трясся насчёт своих сестричек. Это справедливо.

Торе кивнула с приятной улыбкой, глаза потеплели, слёзы блеснули, но не упали.

— Спасибо, Филипп. Ты… хороший. Лучший. Но не будем спешить и портить хорошие деньки, — заявила она, отходя от плиты и оттряхивая руки от муки. — Подождём Дотте и уже тогда будем думать, что к чему. Она лучше меня погружена в тематику контроля, секретных вылазок и может знать лично Дороти, ведь они обе из одной партии клонов — общие воспоминания, общие шрамы, общая боль от экспериментов.

Тут девушке попались на глаза пакеты и коробки на столике у входа, и она поспешила к ним, глаза загорелись любопытством, как у ребёнка перед подарком, шаги быстрые, фартук колыхнулся.

— Я тебя понял, а где находится эта Дороти?

— На севере в большом промышленном городе Мон-Гильотен… — ответила она, развязывая ленты, и коробка открылась, выпуская волну бананового аромата, густого и аппетитного. — О, банановый! Филипп, ты читаешь мысли? Это же мой любимый — с кремом, орехами, и этот золотистый глянец…