Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_3.epub
Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_3.docx
Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_3.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
Глава 3
«Изведать побои, значит возненавидеть храбрецов».
Гильем Кауец, «Век позора».
* * *
Малая Гаодия, взгляд со стороны
Едва проснувшись, Кальпур подумал, что день, похоже, не задался. Кошмары, казалось, преследовали его всю ночь — напоенные неистовым буйством сны, столь беспокойные, что пинками сбрасываешь с себя одеяла. Сны, пытаясь вспомнить которые, вспоминаешь лишь неопределённый и необъяснимый ужас. Он даже достал старые засаленные карты, собираясь погадать на эти видения, столь навязчивой и давящей была тень, которой они омрачили его пробуждение. Но судьба, разумеется, решила по-своему и сама раздала карты: стоило второму сайнадскому послу начать раскладывать колоду, как прибыл мрачный Эралп, помощник Челефи, с приглашением от визиря как можно быстрее явиться к нему и его наложнице.
Дальнейшая (и весьма постыдная) поспешность Кальпура явилась лишь следствием того, насколько отвратительным было настроение Имасьяла Чандара Челефи в течение долгих дней, прошедших с тех пор, как Йишил едва не погибла. Время работало против кашмирского визиря, и он об этом знал. Бесконечный поток кораблей, входящих в гавань имперской столицы и выходящих из неё, не заметил бы только слепой. Провоцируя и подстрекая его, имперцы даже начали пировать прямо на стенах! Окружающие столицу земли тем временем всё более наполнялись враждебными тенями — едва минул день с тех пор, как очередной отряд фуражиров был подчистую вырезан, попав в засаду. Там, где в начале осады кашмирцы могли в одиночку проскакать десятки километров вокруг Таскола, не прихватив даже доспехов, теперь они вынуждены были перемещаться лишь во множестве и по острой необходимости. И что более всего уязвляло надежду Кашмира — едва не доводя до безумия, благодаря Святой матери Фире, — так это тот факт, что клятые имперцы отказывались признавать поражение, что нечестивые демонопоклонники неизменно проявляли такой героизм, что кашмирским воинам оставалось лишь дивиться и страшиться. Мятежники рассуждали об этом у своих костров, твердя о безумной решимости врагов, о невозможности покорить людей, которые приветствовали унижения и смерть.
— Что это за земля, — сокрушался старый бахианский вождь, которого Кальпур как-то подслушал, — где женщины готовы служить щитами для мужчин? Где десять жизней, обмененных на одну, считаются выгодной сделкой!
Мера морали и духа, как прекрасно сумел описать Аль-Касари, заключена в сочетании и гармонии человеческих устремлений. Чем больше эти стремления умножаются и расходятся между собой, тем в меньшей степени войско способно оставаться войском. Бунтовщики явились сюда, удерживая в своих душах одно-единственное стремление — срубить голову имперскому дракону — императору Дэсарандесу. Но дни шли за днями, их численность всё уменьшалась, и постепенно их устремления стали множиться. Тень размышлений о возможностях, о вариантах легла на их лица, так же как и на лицо Кальпура. Предчувствие надвигающегося гибельного рока укоренялось в их сердцах — ровно так же, как и в сердце самого великого визиря. И как у озлобленных мужей возникает зачастую побуждение терзать своих жён и детей, так и Челефи начал демонстрировать всем своё могущество через проявления капризного своенравия. Теперь вдоль всех основных дорог, проложенных внутри лагеря, висели трупы кашмирцев, казнённых по поводам, которые всего несколько недель назад были бы сочтены пустяковыми.
Отчаяние сверкало во всех глазах, но, тлея в зеницах владыки, оно становилось пылающим сигнальным костром.
Призывом к ужасающей богине плодородия и красоты.
«Будь ты проклят, Гердей! Будь проклят!»
Кашмирцы и бахианцы теперь называли шатёр визиря гаремом, и для Кальпура с его чутким носом, шатёр смердел вонью бесчисленных совокуплений, настолько спёртым — даже пропитанным — жарким дыханием, пóтом и семенем был воздух внутри него. Фира, само собой, находилась там: жизнь королевских наложниц ограничивали законы Кашмира и их обычаи. Она, как всегда, сидела одновременно и слишком близко, и чересчур далеко, как всегда, была и чересчур, и совершенно недостаточно одетой. Расположение её духа, обычно колеблющееся между каменной холодностью и нервозностью, сегодня было столь же исполнено ликования, насколько его самого терзала тревога. Впервые Фира откинула за плечи свои густые волосы, выставив напоказ непомерную чувственность.
Сайнадский эмиссар изо всех сил старался не утонуть в её огромных чёрных очах.
Кальпур оценил изобилие пищи — дичь, сыр, хлеб и перец, великий дар Триединства, — но опасался, что честь разделить с визирем завтрак рискует быстро превратиться в честь быть снова выбраненным и подвергнутым издевательствам. Челефи не так давно отказался от каких-либо попыток изображать из себя дипломата, вместо этого прибегнув к «более непосредственной тактике», как великодушно он называл свои несколько истеричные вспышки раздражения. Посол Сайнадского царства старательно изучал разломленную краюху хлеба на тарелке перед собой, пока Челефи, нависая над ним и тыкая куда-то в небо указательным пальцем, требовал, чтобы царь Велес по меньшей мере прислал ему корабли!
Фира рассматривала их обоих, как делала это всегда, развалившись с ленивой небрежностью, свойственной шлюхам и девственницам — тем, которым известно либо слишком много, либо слишком мало, чтобы о чём-либо беспокоиться. Разнообразие оттенков ликования оживляло её лицо, но в глазах жрицы не было и тени насмешки.
Казалось, весь мир в этот день был для неё подлинным даром.
— И кого? Кого страшится великий царь?! — вопил Челефи.
Кальпур продолжал изучать хлеб у себя на тарелке. Чем глубже ужас проникал в душу визиря, тем чаще он отвечал на свои собственные вопросы — вплоть до того, что собеседники стали ему не нужны совершенно.
— Императора Дэсарандеса!
Он говорил как человек, чей разум своими острыми гранями постоянно терзает его самого.
Эмиссару уже пришлось испытать на себе подобные «переговоры», и он знал, что сейчас ему нужно просто ждать, когда Челефи готов будет услышать ответ.
— А мы стоим здесь, прямо здесь! Перед вратами его столицы! Всё, что нам нужно — это корабли, слышишь меня, человек, корабли! И Велесу, нет, всему могучему Сайнадскому царству, никогда больше не нужно будет бояться!
— Даже если бы я мог это сделать, — наконец резко возразил Кальпур, — понадобились бы месяцы для…
Послышался громкий и странный треск, будто бы огромная льдина раскололась пополам. Земля начала вдруг разъезжаться, как брошенные на воду доски.
Челефи упал к нему на колени, а потом посол, на пару с визирем, опрокинулись назад, рухнув на землю одной брыкающейся кучей.
Мир превратился в колышущееся безумие, и всё же Фира каким-то образом умудрилась встать.
— Да-а-а! — завопила она, перекрикивая поднявшийся грохот. — Твои дети слышат твой голос, о богиня!
Шатёр шатался, повиснув на стонущей арке. Варварская коллекция награбленных трофеев и роскошной мебели кренилась и раскачивалась подобно пляшущим трясунам. Хрупкие вещи ломались со скрипом и треском.
Жрица Аммы, заходясь хохотом, выла, издавая сладострастные вопли:
— Да! Да-а-а!
А затем всё кончилось, сменившись сверхъестественной неподвижностью земли у них под ногами.
Визирь позволил себе любезность встать с сайнадского эмиссара. Хор голосящих воплей поднимался снаружи — сотни мужских глоток ревели и орали всё громче…
Челефи успел вскочить и выбраться сквозь полы шатра наружу ещё до того, как Кальпур разобрался, где у него руки, а где ноги. Посол потратил несколько мгновений, чтобы окончательно прийти в себя и привести в порядок свои затейливые одеяния. Фира, крутясь и выгибаясь, плясала на валяющейся грудами роскошной обстановке гарема.
— Узри же! — взывала она из сумрака разгромлённого шатра. — Узри, что дóлжно!
Кальпур устремился прочь от её восторженного экстаза и выскочил, моргая и щурясь, прямо под лучи слепящего солнца. Сборище сбитых с толку кашмирских воинов заполняло лагерь.
— Тихо! — орал Челефи, расталкивая людей и пытаясь вслушаться в происходящее за гребнями северных холмов. Он вновь простёр руку: — Тихо!
Великий визирь повернулся к стоявшему рядом помощнику, Эралпу:
— Что ты слышишь?
Челефи воззрился на Кальпура, а затем перевёл бешеный взгляд на всех остальных:
— Что они кричат? Что?..
Само мироздание, казалось, затаило дыхание, вслушиваясь. Кальпур слышал отдалённый хор голосов, но в ушах его всё ещё стоял звон от грохота землетрясения — не говоря уж о безумных воплях жрицы культа Амманиэль.
— Стены… — ахнул незнакомый юный воин, его хмурая сосредоточенность на глазах превращалась в радостное изумление. — Они кричат, что обрушились стены!
Кальпур наблюдал, как до многострадального сына кашмирских земель дошёл смысл этих слов и лицо его преобразилось, охваченное столь могучими страстями, что они сокрушили бы большинство прочих душ…
Увидел его беззвучный вопль…
— Триединый! — дрожа всем телом, прохрипел он. — Троица богов самолично помогла нам!
Но возглас Челефи казался слишком явно наполненным чувством, напоенным чем-то чересчур человеческим, свидетельствующим о чём угодно, но не о святости.
Крики и возгласы, доносившиеся из-за гребня холма, пронзали наступившую благоговейную тишину. Клинки вспыхнули в сиянии утреннего солнца.
— К оружию! — с внезапной дикостью заревел визирь. — К оружию! Сегодня мы станем бессмертными!
И весь мир превратился в крики и ощетинившийся смертоносным железом натиск.
Челефи, обернувшись, схватил Кальпура за плечо и яростно крикнул ему:
— Оставь себе свои прокля́тые корабли, безмозглый идиот!
Затем он скрылся в недрах шатра, чтобы забрать оттуда оружие и доспехи.
* * *
Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Благословенная правительница Империи Пяти Солнц обошлась без церемоний и предложила новоприбывшему графу Либию Карно, приведшему солидное подкрепление из Эдеа, проследовать за ней к высоким дворцовым балконам, где они могли бы увидеть город и обсудить, как лучше организовать оборону столицы. Граф выглядел именно так, как и должен был выглядеть знатный имперский дворянин — фигура героя, длинные светлые волосы с благородной сединой и могучая челюсть. Манеру его речи скорее можно было счесть свойственной учёному, а не профессиональному военному аристократу, что и понятно, поскольку Карно славился в Империи как человек, в равной мере способный и тщательно спланировать кампанию, и держать в уме все необходимые расчёты, всегда зная, какие именно ресурсы находятся в его распоряжении.
Он начал с бесконечных вопросов. С помощью Косто Лоринсона, министра военных дел, и Мариуса Дэбельбафа, министра разведки и шпионажа, императрица сумела пережить это тяжкое испытание. Но без Сарга Кюннета никто из присутствующих не сумел дать исчерпывающих ответов. Более того, некоторые вопросы, например о количестве бельевых верёвок в городе (как выяснилось позже, для лошадиной упряжи), попросту вызвали недоверчивый смех. Несмотря на это, беседа была наполнена лёгким весельем и взаимным уважением, и Милена, в конце концов, воскликнула:
— И как могло так случиться, что мой муж ни разу не вызывал тебя сюда?
— Это потому что я следую за полем битвы, ваше великолепие, — ответил граф, — просто в этот раз само поле явилось сюда.
Его красноречие заставило её обратить взор к сумрачным хитросплетениям и лабиринтам Таскола. И у неё, как это часто случалось, засосало под ложечкой от высот и далей, что лежали между ней и её народом…
Резкий треск — словно от невидимого удара грома или как если бы невообразимо огромное стекло треснуло под воздействием мороза — заставил всех дёрнуться, вскрикнуть и начать оглядываться. А в следующий момент земля заколыхалась, будто одеяло. Вновь и вновь. Всё сущее приподнялось и содрогнулось.
Милена оказалась единственной, кто устоял на ногах.
Задняя терраса ходила ходуном, словно корабельная палуба во время шторма, только, в отличие от корабля, эти толчки не смягчались водой.
Императрица стояла, а весь мир вокруг неё сотрясался.
Земля, казалось, подпрыгнула, ударив Мирадель по подошвам сандалий, но женщина продолжала стоять, словно привязанная и поддерживаемая какими-то незримыми нитями. Несмотря на всё своё самообладание, граф Либий шлёпнулся на зад, словно ещё только учащийся ходить карапуз. Косто Лоринсон рухнул на колени, а затем ударился лицом, попытавшись опереться на руку, которая предательски его подвела. Мариус Дэбельбаф хотел поддержать свою императрицу, но промахнулся и свалился ей под ноги.
Милена видела, что там, внизу, целые улицы её города рушатся, объятые дымом. Отдалённые здания и постройки, чьи очертания были ей так хорошо знакомы — вроде башни Эзейна, — складывались сами в себя, превращаясь в облака пыли и рассыпающиеся по склонам обломки, крушащие городские кварталы. Впоследствии она едва сможет осознать, что всё увиденное ею, вся монументальность свершившейся катастрофы, может быть отнесена на счёт одного-единственного смертного. Ныне же, хотя Мирадель и довелось лицезреть наиболее ужасающий катаклизм из всех виденных ею когда-либо, внезапно пришло понимание, что он лишь предвещает куда бо́льшие бедствия…
Исполинские, квадратные плечи центральных врат рухнули, обратившись в пыль.
Рёв стихал, наступило затишье, умолк даже ненавистный пульс кашмирских горнов. На какое-то мгновение остались только грохот и скрежет последних падающих обломков. Сперва ей показалось, что стонет ветер, столь протяжным был поднявшийся вой. Но он всё нарастал, усиливался, становясь одновременно и невнятным, и различимым, ужасающей симфонией человеческих рыданий и криков…
Её возлюбленный город… Таскол.
Таскол захлебнулся единым воплем.
— Нам стоит покинуть дворец, — настоятельно предложил Дэбельбаф, — ваше величество!
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Казалось невероятным, что министр способен изъясняться с тем же небрежным хладнокровием, что и раньше.
— Ребёнком я уже пережил землетрясение вроде этого, — напирал министр. — Оно приходит волнами, моя императрица. Мы должны доставить вас в место более безопасное, чем Ороз-Хор, ибо весь дворец может рухнуть!
Милена, щурясь в ярком солнечном свете, повернулась, глядя не столько на него, сколько на своё жилище, казавшееся удивительно целым и невредимым — по нему лишь змеились несколько трещин, да осыпалась с фасада мраморная облицовка. Императрица взглянула через террасу на своих придворных и свиту, встававших с покосившегося пола. Граф Либий Карно пристально смотрел на неё. Косто Лоринсон поднялся на одно колено, его рука была или сломана, или сильно ушиблена, из разбитого носа ручьём лилась кровь. Мирадель оглянулась на забежавшего в зал Фрауса Гарбсона, своего нового капитана гвардии.
— Он прав, ваше величество! Прошу вас, нужно бежать!
«Это она, — цепенея осознала Милена. — Амманиэль достаточно ослабила барьер своей темницы и теперь действует напрямую!»
— Собери всех, кого сможешь, Гарбсон, — приказала императрица.
«Гисилентилы начали действовать открыто. Теперь они охотятся за мной и мужем».
— Нам следует сначала доставить вас в безопасное место, поместье с… — начал говорить Фраус, но Мирадель прервала его.
— Если ты в самом деле заботишься о моей безопасности, — огрызнулась женщина, — то соберёшь всех, кого только сможешь!
Она указала ему на картину чудовищного разгрома, простершуюся внизу, под террасой. Пыль клубами висела в воздухе, словно весь город был громадной трясущейся тарелкой, наполненной мелким песком. Огромные купола храмов по-прежнему высились неподалёку, как и многие прочие строения — некоторые стояли в одиночестве, а некоторые жались друг к другу в окружении руин. Милена вновь перевела взгляд на своего капитана гвардии, всматривающегося в то, что осталось от имперской столицы, и увидела, как его благородное, холёное лицо покрылось мертвенной бледностью, когда он наконец понял. Осознал.
— Стены обвалились… — пробормотал граф Либий Карно. Он собрал ладонью свои волосы и завязал их в воинский узел.
— Наши враги вскоре обрушатся на нас! — голос благословенной императрицы прокатился по перекошенной террасе. — Мы предвидели это и знаем, где наши посты. Делайте то, что должно! Будьте безжалостными. Будьте хитрыми. И превыше всего будьте храбрыми. Пылайте, как факел, ради своего Дарственного Отца! Будьте светочем для колеблющихся.
Её голос гремел, но сердце полнилось скорбью доносившихся снизу причитаний и воплей. Руины, руины и снова руины.
«Ольтея…»
На миг ей вспомнился недавний разговор с Саргом Кюннетом, который они провели вдали от чужих глаз — и слова своего преданного помощника.
«Не может же она…» — притворяться перед возлюбленной с каждым днём было всё тяжелее, однако пока что Милена не знала что делать с полученными сведениями. Сарг сумел пошатнуть разум императрицы, которая сделала единственное, что могла: притворилась, что ничего не знает.
Но с каждым днём подобное давалось ей всё хуже.
Высокий граф пал перед ней на колени:
— Моя госпожа…
— Поле битвы теперь твоё, граф, — промолвила Милена. Она смотрела во множество устремлённых на неё глаз; некоторые из них округлились от ужаса и неверия, но многие уже пылали кровавым заревом столь нужной всем им сейчас ненависти. — Прикончи же этих шакалов!
Её люди разразились одобрительными возгласами — нестройными, но свирепыми, однако тут кто-то вдруг закричал, голосом столь громким и настойчивым, что не обратить на него внимание было решительно невозможно:
— Смотрите! Смотрите!
И по воле кого-то из придворных, кого она не могла видеть, все взоры обратились к южным холмам, покрытым тёмными от грязи снежными шапками. Некоторые из присутствующих защищали глаза от слепящего солнца, что высоко стояло сейчас над Ороз-Хором. Первые темнеющие потоки всадников устремились в город, перехлёстывая через развалины стен…
Пока ещё сотни, что вскоре станут тысячами.
— Граф Карно, — с нажимом сказала Мирадель.
— За мной! — рявкнул Либий голосом, привычным перекрикивать грохот любой, самой яростной битвы.
Все присутствующие воины устремились наружу, во главе с Карно исчезнув во мрачных устах имперского зала аудиенций. Гвардия бурлящим потоком блистающих рунами кольчуг и церемониальных облачений последовали за ними, и в конце концов рядом с императрицей остались лишь около дюжины слуг: они двумя рядами стояли перед ней на коленях, лбами уткнувшись в украшенный керамическими изразцами пол. Где же Сарг?
У Мирадель появилось плохое предчувствие.
«Не делай этого, Оли!» — мысленно взмолилась она.
Императрица стояла, возвышаясь над кучкой слуг, и ждала, когда терраса наконец опустеет. Восходящее солнце отбрасывало тени на спины преклоняющихся людей.
И тут она ощутила ещё одну постигшую её катастрофу — на сей раз пришедшую изнутри сердца. Милена повернулась к своему городу, всё больше ужасаясь его руинам, ощущая все бо́льшую скорбь, всё бо́льшую тяжесть поступи, растаптывающей её потроха. Таскол!
Свежий морской бриз уже очищал воздух от пыли, окутавшей базальтовые высоты, на которых стоял дворец, обнажая разрушенные вереницы окруживших его храмов.
Отчего-то мыслями Мирадель снова обращалась к одному из самых своих удобных придворных. К человеку, потенциал которого было сложно недооценить.
Сарг Кюннет. Что могло его так задержать?
Порывы ветра отбросили завесу пыли с более отдалённых, но тоже развороченных стихией и расчерченных длинными утренними тенями городских кварталов. Открывающийся вид изумлял душу, словно ратное поле после яростной битвы. Посреди безумного нагромождения поверженных зданий высились уцелевшие — без всякой системы или зримого смысла. Таскол!
И туча врагов клубилась на юге чудовищной стаей злобного воронья.
В горле застыл ком, подступила тошнота. Над городом повис жуткий, невозможный плач. Тонкое пронзительное рыдание десятков тысяч сокрушённых душ возносилось к холодным небесам.
Таскол! Сердце Империи! Твердыня Мираделей!
Ныне город стал местом стенаний. Разгромленным некрополем.
Всеобщей могилой.
Кровь застучала в ушах. Милена с шипением плюнула, процедив слюну меж стиснутых зубов. Сомнений нет, и притворяться далее невозможно. Землетрясения — удел богов. Вряд ли Троицы, уж больно те пассивны. Нет, речь явно о другой сущности!
— Это всем известно, — пробормотала она, злобно искривив губы.
«Амманиэль… божественная шлюха, чёртова гисская паскуда!»
Кара настигла Милену… и не были ложным тщеславием подобные мысли. Уже нет.
Богиня сделала это. Богиня охотится за ней и её близкими. Идёт охота.
И благословенная императрица бросилась следом за своими министрами, взывая к возлюбленной душе, изо всех сил надеясь, что та не сделала ничего, о чём рассказывал ей Сарг Кюннет.
* * *
— Тебе, Тольбус, — произнесла Ансельма со странным лисьим прищуром, — за многое предстоит ответить. — Затем она ухмыльнулась, обнажая ряд аккуратных белых зубов. — Деяния Первой армии войдут в историю! Уже сейчас все, кто служит в ней, становятся легендами. При жизни, комендант. Не сомневайся, что дальше будет лишь больше. Хоть представляешь, сколько людей одолевают своих богов молитвами за вас? Сундуки переполнены! Составлены грандиозные планы спасения! Созданы мощные организации, представители которых привлекли внимание в том числе и самого императора.
Слова сестры стали тише, она раскрыла мешок и достала оттуда небольшой пузырёк с красной жидкостью.
— Великий правитель Империи Пяти Солнц распорядился чётко и ясно, после этого мне только и оставалось, что принимать подарки из почтовой шкатулки.
— Что это? — хмуро спросил Эдли.
Гаюс уже завладел одним бутыльком, внимательно осматривая его со всех сторон, но не стремился вытаскивать пробку. Я тоже оглядел массивный флакон с густой алой жидкостью, что поблёскивала при свете факела.
— Зелье берсерка, — протянула Анселма, поглаживая пузатую бутыль, словно старого друга. — С виду — просто красная настойка, но поверь, генерал, как глотнёшь, забудешь, кто ты есть.
Дирас Эдли нахмурился, разглядывая жидкость.
— И что оно делает?
Я усмехнулся. Ответ лежал на поверхности. Сестра заметила и подмигнула мне.
— Ты станешь сильнее, быстрее, яростнее. Твои мышцы нальются силой, удары станут сокрушительными. Укол копья? Царапина. Сломанная кость? Будто комар укусил. Ты будешь видеть врага замедленным, словно он по колено в болоте идёт. Адреналин в жилах закипит, сердце забьётся, как кузнечный молот, и тебе уже не будет разницы — один противник перед тобой или дюжина.
Глаза собравшихся в шатре людей загорелись интересом, но девушка подняла палец, наставляя, чтобы они не спешили радоваться.
— Но… — продолжила она, и голос сестры стал холоднее, — плата за эту силу — не малая. Нужно чётко контролировать себя, иначе забудешь не только о страхе, но и о разуме. Будешь крушить всё подряд, будь то друг или враг. Те, кто переусердствует с дозировкой, уже не сумеет отличить молящего о помощи от насмехающегося ублюдка. Всё станет красным, под цвет, — легонько щёлкнула она пальцем по стёклышку.
Гаюс хмыкнул и отложил зелье на походный столик.
— Эффект длится в зависимости от выпитого, — добавила Анселма. — Один глоток — словно заряд адреналина, смешанного со злобой. Фонтан энергии, желание зубами рвать глóтки. Два — превращение человека в натурального зверя. Три… что же, тогда выпивший действительно потеряет разум, набросившись на первого же встречного, терзая его всеми возможными способами. Поэтому не рекомендую. К тому же, даже один глоток не каждый способен пережить, если, конечно, не является обладателем крепкой печени. Другим может потребоваться помощь умелого целителя.
— Побочный эффект, — коротко обронил я, намекая Анселме, чтобы довела рассказ до конца. Сестра легонько улыбнулась.
— Да-да, это ещё не всё, — её голос понизился почти до шёпота. — Действие зелья в среднем длится двенадцать часов и тело непременно отомстить за насилие над ним. Боль в мышцах станет такой, словно тебя волокли по камням. Голова — как в тисках, пульсирует и горит. И самое главное: зелье забирает что-то изнутри. С каждым глотком оно делает человека… пустым.
Генерал Дэйчер моргнул, не понимая.
— Пустым? — переспросил он.
— Ага, — кивнула девушка. — Храбрость сменится яростью. Сила — безумием. И чем чаще ты это пьёшь, тем меньше в тебе остаётся… ну, тебя. Пару раз — и ты только злишься сильнее. Пять раз — не знаешь, зачем вообще дерёшься. Десять — и уже не вспомнишь, как тебя зовут.
Она нежно огладила бутылочку с красной жидкостью и ядовито усмехнулась.
— Подарок, который может превратиться в проклятье. Но для одного боя должно хватить. Первая армия получит свой шанс и даже сумеет выжить.
— Нам нужно подвергнуть солдат очередному стрессу, — невесело буркнул Дэйчер, — дать им выбор, от чего хотят умереть: от сайнадских клинков или алхимической мочи.
— Альтернативы? — спросил Эдли. — Как по мне, всё очевидно. Разбавить зелья, дать всем солдатам утром, вместе с фляжками. Путь пьют из них в свободный от боя миг. Это позволит им чувствовать себя относительно нормально, продержавшись несколько часов. Мы сумеем вырваться.
— Это уже сами решайте, — Анселма встряхнула гривой тёмных волос. — Моё дело — передать вам презент императора и я это сделала. Принесла столь желанный способ одержать победу.
— Значит решено, — постановил Логвуд. — Приступаем.
Я, как и оставшиеся маги, организовал воду, в которую начали добавлять привезённое зелье. Разводили сильно, но без фанатизма. Доза была такой, чтобы даже раненые сумели смертельно удивить своих противников.
Бурдюки раздали незадолго до восхода солнца. И это работало. Люди на глазах становились живее и отринули усталость. Во взгляде появлялось понимание происходящего, смешанное со злобой. Усталость будто бы исчезала, а в мышцах появлялась позабытая за тяготами похода сила.
Моим же плечом завладела сестра.
— На рассвете ждёт страшная битва, братец, — тихо произнесла она, обдав запахом цитрусов. Духи́? Боги, как женщины умудряются думать о подобном даже в нашей ситуации? — Я спрошу лишь один раз: ты готов к ней?
— С чего бы мне не быть готовым? — пожал я плечами. — У меня были десятки страшных битв.
Анселма наклонила голову.
— С каждым разом шансы на победу падают, — вздохнула она и отпустила плечо, вместо этого поправив мой воротник. Серебряная цепочка старого амулета Геварди выскользнула наружу. Девушка по первости не обратила на него внимание, но потом застыла, уставившись на маленькую вытянутую бутылочку дымчатого зелёного стекла.
— Что такое? — не понял я заминки.
Её ноготь слабо царапнул амулет, сестра хмыкнула.
— Кулон Энтесу. А мне говорили, что такая штука есть лишь у Исайи Ашара.
— Канцлера республики Аспил? — прищурился я. — И причём тут бог процветания и торговли?
— Не снимай амулет, ладно? — ласково попросила она. — И не забудь разбить, если прижмёт.
— Ты знаешь, что это?
Сестра не ответила, лишь отдалилась и по-кошачьи потянулась, выгнув спину.
— Я не могу остаться — и не останусь, — сказала Анселма. — Хоть я сама — высший сион, но должна признаться: я сентиментальна, — она рассмеялась. — Впрочем, братец, ты и сам это знаешь! Поэтому я просто не смогу смотреть на вот-вот случившуюся трагедию. Более того, мне необходимо сделать ещё кое-что, а потому я покину вас.
— Куда направишься?
— В Магбур. Опережу армию. Там встретимся, когда подоспеет флот из Тире.
Встретимся… Может и так.
— Спасибо тебе, — после некоторой паузы произнёс я. — За зелья и… помощь.
— Сочтёмся… Кирин, — лукаво улыбнулась она. — Передать что-то отцу? Матери? Брату?
— Нет, — после короткой паузы мотнул я головой.
На миг глаза Анселмы широко распахнулись, затем она кивнула.
— Да заплатят твои враги высочайшую цену утром, Сокрушающий Меч Кохрана.
— Заплатят.
Она ушла, а я ещё какое-то время смотрел ей вслед, обдумывая все прозвучавшие здесь слова. И находя их странно тяжёлыми, давящими.
* * *
Внезапная помощь, конечно, не могла в один миг восстановить все силы, но на заре армия поднялась с той спокойной готовностью, какой я не видел с Дахабских гор.
Беженцы остались в тесном ущелье к югу от устья долины. Подступы охраняли куцые ряды Серых Ворóн и раненых, которых не сумела толком поднять на ноги даже имперская алхимия.
Войска Первой расположились на склоне напротив выстроившихся сил Кердгара Дэйтуса. Против каждого нашего всадника готовы были выступить тридцать ратников, и неизбежный исход такого столкновения представлялся настолько очевидным, настолько безжалостно ясным, что паника волнами расходилась по толпам беженцев, безнадёжно металась в стенах ущелья, огласившегося стонами отчаяния.
Логвуд собирался пробиться через заслон конницы в устье долины — и быстро, поэтому поставил наиболее опытные, усиленные последними сионами части солдат впереди. Только стремительный и решительный прорыв оставлял шанс на спасение войскам арьергарда и самим беженцам.
Я сидел на своей изнурённой кобыле в кругу Чёрных Полос, посреди пологого склона к востоку от дороги, откуда были видны лишь две пехотные роты, загораживающие весь обзор — войска Кердгара Дэйтуса скрывались где-то за ними.
Анселма тихо и незаметно скрылась из лагеря. Попытки её найти провалились, а потом никто и не старался — было не до этого.
Ко мне подъехала второй лейтенант Килара.
— Отличное утро! — с ухмылкой сказала она. — Сегодня в воздухе будто бы разливается новый запах, чувствуешь?
— И чем же он пахнет, лейтенант? — с толикой раздражения посмотрел я на неё. — Кровью, грязью и дерьмом?
— Все эти запахи нам уже давно знакомы. Нет, мне кажется это… надежда?
Выругавшись себе под нос, плотнее укутался в плащ. В ближайшее время я сброшу его, ведь от тела начнёт исходить пар — плоть нагреется от магии, которая потечёт по моим жилам, вырываясь из своего тайного измерения. Вот бы направить его силу прямо на врага!..
— Надежду, Килара? — угрюмо мотнул я головой. — Откуда? Неужто приближается Гуннар?
— Этого я не знаю, Изен. Думаешь, такое возможно?
— Нет, не думаю.
— Я тоже.
— Тогда о чём же ты, клянусь волосатыми бубенцами Кохрана, болтаешь, Килара?
— Сама не знаю, — вздохнула женщина. — Просто проснулась и почувствовала… — она неопределённо махнула руками. — Почувствовала, будто меня благословили, будто бог меня коснулся, что-то в этом роде…
— Ох, дурёха, мало было, когда одна богиня тебя уже касалась?
— Не напоминай, — передёрнуло её.
Я ухмыльнулся.
— И всё же… Неплохой способ встретить свой последний рассвет, — со вздохом пробормотал я.
Сайнады неспешно готовились к бою, но внезапный вой рогов Первой показал, что Логвуд не намерен вежливо их дожидаться. Копейщики и конница устремились вперёд по мягкому склону к восточному холму спешно строившихся воинских формирований.
— Изен!
Что-то в голосе Килары заставило меня обернуться. Женщина не обращала никакого внимания на атаку наших войск — она смотрела на юго-восток, где только что возникла ещё одна армия: всадники скакали врассыпную, и число их было огромно.
— Собирай строй! — рявкнул я, начиная колдовать. Вокруг принялся закручиваться раскалённый шторм.
* * *
Пыль и щебень вылетели из-под копыт и ударились в мой барьер. Причина — рухнувший рядом паренёк из клана Серых Ворóн. Совсем мальчишка, младше меня года на четыре, он казался таким умиротворённым, глаза закрыты, будто спит. Но для этого юноши все сны уже закончились.
Перешагнув тело, я остановился в туче пыли, которую оно подняло. Потрёпанный плащ покрывала подсыхающая кровь, ладони и лицо тоже не избежали её попадания — проблема слишком тесных схваток, когда не получалось уничтожать врага на расстоянии.
Сжимая кулаки, я каждый раз слышал густой хлюпающий звук.
Ничего, скоро всё засохнет — тело, как всегда в горячем бою, источало жар, отчего от меня валил пар, хорошо заметный на холодном воздухе.
Всадники сайнадов разворачивались передо мной на изрытой копытами заснеженной площадке. То и дело раздавались ружейные выстрелы и пули летели, гудевшие в воздухе, словно стрекозы. Подняв левую руку, создал водный барьер, защитивший меня от залпа, после чего отбросил воду вперёд. Мысленное усилие обратило её в дюжину небольших шаров, которые упали между кавалеристами и взорвались с такой силой, что брызги буквально разорвали сайнадов на куски, разбрасывая окровавленные ошмётки.
Я отделился от Полос, вначале действуя с несколькими магами, а потом, когда их выбили, в одиночку.
Благо, появилась возможность немного отдохнуть — в момент начала нашей контратаки. Удалось оттеснить сайнадов, обрезав им несколько удобных путей наступления. Вот только это слишком дорого для нас обошлось.
Хуже того, — устало шагая вперёд, заметил я, — контратака, кажется, провалилась.
Взводы пехоты оказались окружены и теперь сбились в четыре группы (лишь одна — сколько-нибудь многочисленная), пытаясь соединиться. Меньше двух десятков всадников Первой оставались в сёдлах, каждого из них окружали ратники и свирепо рубили широкими топорами. Всюду на земле извивались и кричали лошади, бешено лягались от боли.
Круп боевого коня чуть не сбил меня с ног. Отвлёкся, задумался!
Шагнув в сторону, я увернулся, а потом ударил водной плетью, разрубая врага.
Следом налетел второй. На его груди демонстративно поблёскивал клятый антимагический амулет. Я заставил землю под его ногами вздыбиться, но сайнадский сион вовремя выпрыгнул из седла, перелетая поднявшийся шквал.
Пришлось оттолкнуть себя водой, спасаясь от изукрашенного рунами клинка. Я выхватил короткий мушкет — трофей, взятый у сайнадского тысячника (головы), — спуская курок. Пуля отрикошетила от доспеха, но сион ошеломлённо замер, осознав свою уязвимость. Я воспользовался этим. Миг промедления обернулся разверзшейся землёй, которая поглотила сайнада.
Жаль, что сомкнуть стенки обратно можно только магически — создав их из своей энергии, но такое почти ничем не навредит владельцу амулета. Поэтому, прежде чем враг успел выпрыгнуть, обрушил на него совершенно естественный обломок камня.
Мысленное усилие — валун взорвался опасно зажужжавшей шрапнелью. Пришлось напрячься, управляя осколками, ведь вокруг, в том числе, находились и солдаты Первой.
Опустившись на сравнительно безопасный клочок земли, я окружил себя динамическим барьером, после чего поправил шлем, чтобы не закрывал глаза, сморгнул грязь и пот, затем снова двинулся вперёд, направляясь к самому крупному скоплению пехоты.
Три дня прошло с момента «финальной битвы», когда мы должны были проиграть. Три лишние дня жизни, дарованные имперской алхимией, подаренной Анселмой. Эта бурда дала больше, чем можно было ожидать. Немногочисленные воины Первой, казалось, стали неутомимы и действовали, словно машины — будто механизмы в огромных имперских пароходах или поездах.
Собранный в единое целое войсковой кулак раз за разом проламывал легионы ратников, сбивающихся в строй, под приказами офицеров. Скорлупа орешка оказалась слишком твёрдой и пасть сайнадской армии лишь сломала свои зубы в тщетной попытке его разгрызть.
Враг отступил. Так нужный нам проход оказался предоставлен. Окровавленные, но не сломленные, солдаты Первой прорвались из казалось бы смертельной ловушки. И она непременно стала бы таковой, если бы не чудодейственная и поистине сильнейшая алхимия! Не знаю, сколько стоила каждая порция, но возникло ощущение, что зелья буквально ставило людей на ноги, позволяя им действовать несмотря ни на что.
По словам Бейеса, не чувствовалась ни жажда, ни голод, ни усталость — ни-че-го. Взамен всё тело распирала злоба, сила и желание действовать. Раны быстро переставали кровоточить, сердце гулко стучало в груди, изображая мотор. Зрение и реакция обострялись, чувства усиливались — и это от разбавленной версии!
Разумеется всё имело свою цену. Но лучше уж разбираться с едва живыми солдатами ПОТОМ, чем умереть всем скопом сейчас.
А тогда… мы вырвались.
Поражение привело Кердгара Дэйтуса в ярость — это было совершенно очевидно, — нападения теперь происходили непрерывно, бесконечная битва уже более сорока часов — и никаких признаков того, что это скоро закончится.
Враги снова и снова накатывались на потрёпанную Первую армию — с флангов, с тыла, иногда с двух или трёх направлений одновременно. То, чего не могли достигнуть клинки, копья и пули, довершала усталость. Алхимия, часть которой сумели приберечь, полностью закончилась и солдаты падали на землю — доспехи изодраны в клочья, десятки мелких ранений медленно подтачивали последние силы. Сердца останавливались, сосуды лопались под кожей, так что возникали чёрные синяки, будто армию поразила неведомая болезнь.
То, что я увидел, уже не ужасало, эти картины просто не поддавались осознанию.
Мы всё ещё были живы лишь благодаря упрямству и тому, что люди попросту отказывались умирать.
Мне удалось добраться до позиций пехоты одновременно с остальными группами. Солдаты выстроили круговую оборону: ощетинившееся клинками кольцо, которое не смогла бы одолеть никакая — даже самая вышколенная — кавалерия.
Внутри кольца один из мечников начал бить мечом по щиту, заревел, усиливая голосом ритм ударов. Кольцо шевельнулось: поворот, все солдаты шагнули одновременно вперёд и в сторону, поворот, весь отряд сместился, поворот, медленно двинулся туда, где оставшиеся полки ещё держали линию обороны здесь, на западном фланге широкого поля.
Я, оказавшись в центре, цепко осматривался вокруг и шагал с ними, периодически обрушивая силу стихий на приближающихся противников. Действовал максимально экономно, скупо, изредка даже переходя на огнестрел — у сайнадского головы я взял не только мушкет, но и порох с пулями, — ожидая, пока раскалённая плоть немного остынет, а голова перестанет кружиться.
Рядом гарцевали пять всадников Серых Ворóн. Только они выжили после контратаки, и даже из них двое уже никогда не смогут пойти в бой.
Через десяток минут наше кольцо достигло общей линии обороны, раскрылось и влилось в ряды своих. Ворóны пришпорили взмыленных коней и поскакали на юг — в сторону остатков своего клана. Я же, оглядевшись, заметил знакомые стяги Полос и направился к ним, проталкиваясь через ряды солдат, пока не вышел на относительно открытое место, встав рядом с Ворсголом, которому Ариана перематывала плечо. Глубокая рубленая рана доставала до кости, но ветеран лишь морщился. Заметив меня, на миг заинтересованно расширил глаза, но тут же отвёл их.
Я опустил дрожащие руки, сплюнул на землю, затем медленно поднял голову.
Мимо нас шагали беженцы. Заиндевевшие от холода лица периодически косились в нашу сторону. Все они видели тонкий кордон пехоты позади — всё, что отделяло людей от кровавой расправы, — как он выгибается, отступает, становится всё тоньше с каждой минутой. Лица оставались безучастными, беженцы уже преодолели ту черту, за которой не оставалось ни мыслей, ни эмоций. Они сделались частью прилива, который не знает отливов, где отстать значит погибнуть, поэтому они ковыляли вперёд, вцепившись в последнее и самое драгоценное — детей.
Я не видел Силану уже несколько дней. Последний раз был сразу после перехода через реку Чирапи. С того момента у меня не имелось даже свободного часа. Постоянные разъезды, стычки и совещания. Я даже не лечил раненых, разве что на ходу, быстро. С удивлением узнавал о гибели близких друзей: о Нальмузе, Бадреде, Ямлине… У Серых Ворóн погибли последние старейшины, а Торкон лишился уха и глаза. Диких Гусей можно было пересчитать по пальцам двух рук. Лошадей берегли пуще чем собственные конечности, побросали половину оставшихся телег — лишь самые упрямые продолжали на что-то надеяться.
Я волновался, но не имел возможности броситься искать хоть кого-то. Нет времени. Нет сил.
Ко мне подошли две фигуры, которые двигались вдоль строя Полос, пробираясь с другого конца. Я мучительно всматривался в них, чувствовал, что должен узнать, но все лица теперь стали лицами незнакомцев.
— Лейтенант! — хриплый голос вывел меня из прострации. Сухие губы треснули и заныли, когда я произнёс:
— Капитан Маутнер.
Он подал бурдюк с разбавленным вином, в который я вцепился, как в неведомое сокровище. От холодной жидкости (было весьма прохладно) заныли зубы, но я не обратил на это внимания и продолжал пить.
— Мы почти прошли эти чёртовы холмы, — сообщил Маутнер.
Рядом с ним стояла Килара. Она еле держалась на ногах, я заметил глубокую колотую рану у неё на левом плече, там, где остриё меча прошло поверх щита. В зияющей ране поблёскивали оторванные звенья кольчуги. Кольцо-артефакт давно разрядилось и некому было вновь наполнить его энергией.
Наши глаза встретились. Я не увидел ничего живого в этих никогда не унывающих глазах. Но тревогу вызвало не то, что я увидел, а то, что это меня ничуть не потрясло, что в моей груди образовалось пугающее отсутствие всякого чувства — даже отчаяния.
— Логвуд собирает офицеров, — произнёс Маутнер. — Ты вовремя подошёл.
Ах, вот почему он вместе с Киларой.
— Он что же, ещё живой?
Капитан молчаливо сжал губы, без слов показывая, что даже в нашей ситуации есть темы, на которые нежелательно шутить.
А я шутил? Наверное… совсем чуть-чуть.
— Отдых не помешает. Не в курсе, сколько магов Первой ещё живы? — встряхнул я руками, с которых что-то закапало. Снег? Кровь?
— Не знаю. Гонец сообщил, что разведка наткнулась на ополчение, собравшееся возле Янтаря — пограничной деревни, отмечающей границы Магбура. Мы уже не просто близко, Изен, мы почти добрались.
— И что это ополчение? — нахмурился я, наконец отдав ему бурдюк.
Капитан потряс его, по весу определяя наполненность, а потом прицепил к поясу и хмуро пожал плечами.
— Пока наблюдают.
— Действуют в стиле Гуннара? — лающе рассмеялся я.
Звуки битвы на флангах стали чуть тише. Краткая пауза, несколько ударов сердца, чтобы передохнуть, залатать доспехи, перевязать раны.
Капитан взмахнул рукой, и мы пошли вдоль колонны беженцев.
— О чём хочет поговорить Логвуд? — спросил я через некоторое время. — И ещё более важный вопрос — я-то здесь при чём? Пусть обсуждают дела с генералами, у него их целых два.
— Отставить пререкаться, — рыкнул Маутнер. — Комендант принял решение.
Что-то в этих словах заставило меня поёжиться. Желание расспрашивать капитана, знавшего немногим больше меня, окончательно пропало. А Килара, похоже, вообще не настроена на разговор. Если появится возможность и вечером будет свободное время, нужно будет полечить её. И Ворсгола.
Ха, свободное время! Отличная шутка, нужно рассказать её Полосам, вместе посмеёмся!
Так или иначе, надлежит узнать, что задумал Логвуд. Подробности решения принадлежат ему. Этот человек ведёт вперёд армию, которая отказывается умирать. Мы за сорок часов не отдали врагам ни одной жизни беженца. Полторы тысячи солдат… плюют в лицо всем богам…
— Ты что-то знаешь об этих ополченцах? — всё-таки решил спросить я.
— Люди, которые не захотели прятаться за стенами Магбура, — ответил Маутнер. — Думаю Дэйчер должен знать больше. Всё-таки он ходил по окрестностям и собирал людей до того, как вернуться к нам с подкреплением.
— Значит решили нам помочь, — хмыкнул я. — Хоть кто-то…
— То, что они не спрятались в Магбуре, отнюдь не делает ситуацию лучше, — возразил капитан. — Кто знает, не заключили ли они тайный союз с Кердгаром Дэйтусом? Даже удара в спину не понадобится, только предоставление «свежего питья и воды», куда щедро сыпанут яду.
Нахмурившись, я кивнул. Очевидно. Но я так устал, что даже не задумался об этом. А ведь всё на поверхности! Что стоило этим людям попытаться купить преданность сайнадского воеводы? Как я успел узнать, различные подлости Дэйтус не просто любит, а по-настоящему обожает!
Я покосился на поток беженцев слева, пробежал глазами по рядам лиц — молодых и старых — под вечным маревом падающего снега. Несмотря на усталость, мысли помчались вперёд, и я почувствовал, что стою́ на рубеже, за которым — это уже было ясно видно — лежит последняя, отчаянная игра Логвуда.
«Комендант принял решение», — так сказал Маутнер. Что это значит? Что-то, что не понравится остальным? И его офицеры упираются, отшатываются от неуверенности. Неужели Логвуда поразило отчаяние? Или он просто слишком хорошо всё понимает?
Полторы тысячи солдат… всё, что у нас осталось.
— Ты хочешь, чтобы я сказал ему об этом, капитан? — посмотрел я на спутника.
— Логвуд знает о ситуации поболее меня, — поморщился он.
— И всё же.
— У нас нет другого выхода, — куда тише пробормотал Маутнер. — Мы должны довериться нашему руководству. И да, уверенности бы не помешало. Можешь сказать мне, что комендант делает верный выбор.
— Это ты сам можешь сказать, — не стал щадить я его чувств.
— Но не смею. — Маутнер поморщился, его покрытое ранними морщинами лицо скривилось, глаза потонули в тенях, он осунулся и будто сгорбился. — Это всё дети, понимаешь? Всё, что у них осталось — последнее, что у них осталось, Изен…
Я коротко кивнул, показывая, что объяснять ничего не надо — и уже это была милость. Я видел эти лица, почти начал их изучать — будто искал в них прошлого себя, свободу, невинность — но на деле искал и нашёл другое. Простое, неизменное и от того только более священное.
Может, так на меня действует то, что мне и самому есть кого защищать?
Полторы тысячи солдат отдадут за них жизнь. Какая-то романтическая глупость, не иначе! Неужели я хочу признания от этих простых солдат? Да и просты ли солдаты — просты в том смысле, что смотрят на мир и своё в нём место по-простому, прагматично? И разве такой взгляд не позволяет обрести глубинное знание, которое мне теперь чудится в этих измотанных, стёрших в кровь ноги мужчинах?
Посмотрев на Килару, я встретил ответный взгляд усталых глаз, будто она ждала, знала, что все мысли, сомнения и страхи приведут меня к этому вопросу. Заставят искать ответ именно у неё.
Женщина пожала плечами.
— Думаешь, мы слепые и ничего не видим, Изен? Мы защищаем их достоинство. Вот так просто. И в этом — наша сила. Ты это хотел услышать?
Верный упрёк. Я принял его. Никогда нельзя недооценивать солдата.
* * *
Эранпур — массивный холм с плоской вершиной, полкилометра в поперечнике, высотой более тридцати метров, бесплодное плато, продуваемое всеми ветрами. На юге, в долине Эранфит, где сейчас растянулась колонна, шли две насыпные дороги, сохранившиеся с тех времён, когда на холме ещё находился процветающий город, чьё название давно стёрлось из истории. Вроде как, бывший конкурент Магбура, который был разрушен в череде кровопролитных войн.
Обе насыпные дороги были прямыми, как копьё, и лежали на мощном фундаменте из каменных блоков: северная называлась Радаран — теперь никто ею не пользовался, потому что она вела к другой долине в безводных холмах и никуда более. Другая, Нериатос, тянулась на восток и до сих пор служила торговцам, которые отправлялись к давно пересохшему озеру Шалла, некогда находившемуся рядом с Магбуром. Насыпи в пятнадцать метров высотой делали дороги своего рода водоразделами.
Третья и четвёртая рота заняли Нериатос у холмов и расположились так, будто дорога была укреплённой стеной. Западная треть самого Эранпура стала для солдат опорным пунктом, где стояли воины и стрелки седьмой и девятой рот. Поскольку беженцев вели по южному краю Эранпура, крутой склон холма позволял не выставлять с той стороны фланговую охрану. Этими силами укрепили арьергард и северный фланг. Войска Кердгара Дэйтуса, которые атаковали с обоих направлений, снова умылись кровью. Первая армия по-прежнему представляла собой внушительное зрелище, несмотря на потери, несмотря на то, что солдаты иногда падали замертво без всяких видимых ран, а другие плакали, рыдали и не могли остановиться, даже когда убивали врагов. Прибытие подкрепления в виде двух сотен стрелков обратило врагов в бегство, так что опять появилась возможность передохну́ть.
Комендант Логвуд стоял в одиночестве и смотрел на восточный склон. Его потрёпанный, много раз зашитый, полный заплаток плащ трепетал на ветру; исшарканный и растрепавшийся подол дрожал под дыханием зимнего воздуха. В сотне метров в том направлении, у гряды холмов, сидели на конях незнакомцы, представляющие некое «ополчение», а по сути — независимое воинское подразделение, чьи незнакомые мне знамёна неподвижно чернели на фоне бледно-голубого неба.
Присмотревшись к коменданту, я огляделся и не заметил остальных офицеров. Если кто-то и должен был присутствовать рядом, то уже ушёл. И что это должно значить?..
Нахмурившись, направился ближе вместе со своим сопровождением. Попытался поставить себя на место коменданта, почувствовать, чем он теперь живёт — и не смог. Нет, это не от слабости воображения. От страха. Я не мог взвалить на себя чужой груз — даже на краткий миг. Все мы теперь погружены в себя, каждый наедине с собой…
Логвуд заговорил, не оборачиваясь:
— «Нанвские Добровольцы» — так они себя именуют.
— Чего они хотят? — спросил я.
Комендант резко обернулся и пронзил меня взглядом:
— Ответов, лейтенант.
«На какие вопросы?» — хотел было поинтересоваться я, но почему-то не смог открыть рот. Слова отчего-то показались глупыми и несвоевременными.
Логвуд снова отвернулся, посмотрел на ополченцев у холмов и долгое время молчал.
Я взглянул на Килару.
— Тебе нужно найти лекаря, — заметил я. — Не факт, что у меня выйдет заняться твоими ранами вечером. К тому же… часть из них выглядит старыми. Ты не подходила ко мне ни вчера, ни в предыдущие дни.
— Я всё ещё могу держать щит и меч, — спокойно ответила женщина.
— Не сомневаюсь, но если поймаешь заразу, она сожжёт тебя за пару дней.
Она упрямо надула крылья носа. Знакомый знак. Отвернувшись, я не стал настаивать, ощутив приступ острой печали. Кажется, Килара уже поставила крест на своей жизни. Она, но не я. Мне есть для кого жить.
Заговорил Логвуд:
— Капитан Маутнер.
— Комендант.
— Фургоны готовы?
— Так точно. Выгребли все, что остались. Уже подъезжают.
Тольбус кивнул.
— Сокрушающий Меч.
— Комендант?
Мужчина медленно обернулся и посмотрел на меня.
— Я отдаю тебе наших последних магов, всех шестерых, а также Зилгарда, Галентоса и Данику. А ещё пятую и шестую роты. Капитан, бригадир Гаюс известил раненых?
— Так точно, и они отказались. — Кожа вокруг глаз Логвуда натянулась, но затем он медленно кивнул. — Как и, — продолжил Маутнер, посмотрев на меня, — все представители Чёрных Полос. В полном составе. Несмотря на все мои кары и крики.
В голове начали зарождаться и крутиться мысли, совершенно меня не радующие. Что это? Заговор?! Против меня?! Почему я не с ними! Почему?!
— Признаю, — вздохнул комендант, — те, кого я отобрал из Первой, тоже были недовольны, но они не смеют перечить выбранному военачальнику. Лейтенант Изен, будешь командовать так, как сочтёшь нужным. Но ответственность на тебе огромная. Ты должен доставить беженцев в Магбур.
Подозрения подтвердились
— Комендант!..
— Ты — один из моих солдат, Изен, — перебил Логвуд. — Следуй предписанному протоколу…
— Ты хочешь направить нас вместе с этими людьми, — кивнул я на Нанвских Добровольцев, — что если они предадут?
Сказал совершенно не то, что хотел, но то, что могло хотя бы в теории повлиять на решение коменданта.
Мужчина улыбнулся.
— Тогда сдохнем все вместе. Если уж будет конец у этого похода, то пусть — подходящий.
Какое-то время я молчал, пытаясь подобрать верные слова.
— Почему меня? — наконец спросил я.
— Ты — уже не человек, Сокрушающий Меч Кохрана. Ты — символ. А значит, кому как не тебе?
Мотнув головой, подавил рык. Они жертвуют собой! Они приносят себя в жертву, спасая остальных!
Почему-то то, о чём я думал только что, и с чем соглашался сам, теперь кажется странным. Неправильным. Ложным.
Я должен быть среди них. Должен остаться…
«Силана, — рвануло что-то в моих мозгах. — Джаргас. Ради них», — мысли были будто чужие. Когда я… когда я привязался к ним по новой? Хотел ведь, чтобы жили без меня и…
Рука обхватила амулет-бутылёк на шее. Отдать его Логвуду? Но примет ли? Поверит? Разобьёт?
— Держитесь, сколько сможете, — прошептал я. — Я с Гуннара шкуру спущу и его губами отдам приказ, если понадобится…
— Оставь архонта Дэсарандесу, — усмехнулся комендант. — И этой хитрой лисе, Анселме. Ах да, ты ведь не в курсе, — он почесал подбородок. — Именно она возглавит имперскую армию, которая прибудет в Магбур. Чертовка сообщила об этом, перед тем, как покинуть нас.
А вот мне сказать забыла. Сучка! Вот что за дело у неё было.
Я всё-таки потянулся к стеклянной бутылочке на шее. Мне нечего бояться смерти. Я или воскресну, или нет. В любом случае, моя жизнь скоро должна закончиться. Стигматы появятся через пару месяцев. А вот Логвуд — дело другое.
— Этот артефакт обладает поразительными защитными свойствами… — произнёс я, но понял, что выбрал не те слова. Комендант покачал головой.
— Сейчас важен именно ты, Изен. Ты, а не кто-то другой, будешь ответственен за жизнь десятков тысяч людей. И если этот артефакт представляет такую ценность, то носи его, не снимая.
К нам подъехал отряд кавалеристов с лошадьми в поводу — одна из них предназначалась мне. Позади из пыли проступили повозки беженцев, а рядом ждали ещё три фургона, которые, как я заметил, охраняли колдуны Серых Ворóн.
Глубоко вздохнув, я посмотрел на капитана Маутнера. Он улыбнулся.
— Ты всегда был слишком хорош для нас, Изен, — мужчина хлопнул меня по плечу.
— Лучший лейтенант, — дополнила Килара. — Лишь тебе мы могли сообщить, что нас по-настоящему тревожит. И не просто сообщить, а получить полноценную поддержку.
— Но никто из вас не отправится со мной, — вздохнул я. — Путь лейтенанта Изена будет продолжаться в одиночку.
— Ты останешься в живых, а значит Чёрные Полосы, — Маутнер задрал рукав, показывая татуировку, — тоже будут живы и продолжат свою историю.
Я криво улыбнулся, не став напоминать о скоротечности жизни версов. Мы — мотыльки-однодневки, которые ярко живут и сгорают за каких-то два года.
Логвуд вдруг обернулся, словно сказанные Маутнером слова поразили его так, как не могли никакие другие.
— Капитан, передай войскам — атакуем в течение часа.
Атакуем? Твою же мать! На миг мне стало неуютно в собственном теле, руки налились свинцом и обвисли, словно вопрос, что делать с собственной плотью и костями — что делать вот прямо сейчас, — стал совершенно неразрешимым.
Сквозь гудящую пелену пробился голос Маутнера:
— Твоя лошадь, Сокрушающий Меч.
Я судорожно вздохнул. Глядя на капитана, медленно покачал головой.
— Сокрушающий Меч? Боги, да я за всё это время ни разу не исполнил молитву Троице, а вы говорите, что меня отметили боги! — я утёр холодный пот со лба. — Нет уж, снова играть в это я стану через недельку-другую, не раньше. Сейчас же у меня просто нет подходящего слова, чтобы себя назвать. Из Чёрных Полос меня выгнали, звания лишили, так что… пожалуй, сгодится «эй ты» или «юнец».
Мои слова похоже разозлили Маутнера. Капитан обратился к Логвуду:
— Комендант, этот человек говорит, что у него нет звания. Решил зваться «юнцом».
— Неудачный выбор, — проворчал Логвуд. — Юнцы быстры на подъём, а ты торчишь тут уже слишком долго, — он хмуро на меня посмотрел. — Нет никого среди знающих тебя, кто сомневался бы в том, кто ты. Мы знаем тебя как солдата. Это звание тебя оскорбляет?
Прищурившись, я мотнул головой.
— Нет. По крайней мере, мне так кажется.
— Тогда спаси беженцев, солдат.
— Так точно, комендант.
Килара откашлялась.
— У Чёрных Полос тоже есть для тебя кое-что, Изен.
Маутнер фыркнул.
— Почему это я не в курсе?
— А когда бы тебе быть в курсе, капитан? — ехидно спросила она, на миг превратившись в прежнюю, хорошо знакомую мне женщину. — Всё время вокруг своей подружки ошиваешься.
Отвернувшись от опешившего Маутнера, она подала мне обрывок ткани.
— Только подожди, не читай сразу, что там написано. Пожалуйста.
Я смог лишь кивнуть, тогда она засунула обрывок мне за пояс. Посмотрев на троих людей перед собой, я пожалел, что среди них нет никого из старых знакомых. Ни Полос, ни Ворóн, ни даже Гусей. С другой стороны, это значит, что не будет церемонных прощаний, напутствий и иного исполнения привычных ролей. Как и всегда, когда должно происходить что-то величественное, в реальности оно случается впопыхах, неуклюже и не до конца.
— Садись на свою костлявую животинку, — сказал Маутнер. — И оставайся там, где смерть тебя не найдёт, друг.
Впервые в жизни он назвал меня другом. Наверное это что-то да значит.
— Желаю вам того же. Всем вам.
Логвуд зашипел, разворачивая коня к северу.
— Так не выйдет, Изен. Мы собираемся в свой последний и самый кровавый путь. А когда придёт смерть… то вцепимся этой твари в глотку!
* * *
Галентос и Даника ехали слева и справа от меня, стоявшего во главе колонны беженцев, которая двигалась в сторону Нанвских Добровольцев, разместившихся у гряды холмов. Где был Зилгард, я не ведал. Возможно, где-то в колонне, возможно сумел всех обхитрить и остался с Первой. Признаться, мне не хотелось о нём думать.
Солдаты, шедшие с нами и охранявшие несколько повозок, которые катились впереди, были очень молоды — мальчики и девочки со своим первым оружием. Общее возмущение тем, что их отослали прочь, кипело, как безмолвная буря.
Но если отчаянный ход Логвуда не принесёт успеха, им ещё придётся поднять оружие… в последний раз.
— Два всадника, — сказал Галентос.
— Добрый знак, — пробормотал я, вглядываясь в пару мужчин, которые ехали нам навстречу лёгким галопом. Старики, худые, обветренные, кожа — того же оттенка, что и выделанные оленьи шкуры, которые служили им одеждой. Под левой рукой у них висели мечи с завёрнутыми крюком клинками, а на головах красовались богато украшенные шлемы с толстыми боковыми щитками.
Трофеи? Или что-то, откопанное в сундуках давно почивших предков?
— Галентос, прикрывай колонну, — бросил я парню. — Даника, едешь со мной.
Не оглядываясь, пришпорил коня и поскакал вперёд.
Мы встретились перед первыми повозками, натянули поводья и остановились в нескольких шагах друг от друга. Первым заговорил я:
— Вы знаете нашу ситуацию, но мы не знаем вашу. Более того, я понимаю, что будь на то ваша воля, то давно присутствовали либо в наших рядах, либо укрылись за стенами Магбура. Но вы здесь. Ни с нами, и не с ними. Поэтому я буду говорить с вами, как с абсолютно нейтральным военным подразделением. Как с наёмниками. И как с наёмниками, я предлагаю договор…
Первый из них, не сводя глаз с повозок, резко спросил:
— Сколько?
— Сбор со всех солдат Первой, — ответил я. — Имперским стандартом. Всего сорок одна тысяча серебряных монет…
— Годовое жалованье полноценной армии, — с сомнением сказал старик. — Это никакой не «сбор». Твои солдаты знают, что ты украл их жалованье, чтобы оплатить наши услуги?
Моргнув, я пару секунд помолчал, а потом сказал:
— Солдаты настаивали на этом. Это и вправду был сбор.
Заговорила Даника:
— От клана Серых Ворóн дополнительная плата: украшения, посуда, шкуры, мотки войлока, подковы, гвозди и кожа, а также разные монеты, полученные за время долгого странствия из Сизиана в количестве около семидесяти трёх тысяч серебряных. Всё даётся добровольно.
Парочка долго молчала, затем один что-то тихо шепнул второму. В ответ первый покачал головой. Его невыразительные, жёлто-бурые глаза снова нашли меня.
— И за эти деньги вы хотите, чтобы Нанвские Добровольцы присоединились к вам, помогая одолеть воеводу Кердгара Дэйтуса?
— Нет, — прищурился я. — Разведка докладывала, что вас не более пары тысяч, так что помощь не сыграет ровным счётом никакой роли. Мы только хотим пройти.
— И оплачиваете свой проход? — поднялись брови мужчины.
— Война ставит новые цены. Деньги перестали иметь для нас нужду, — пожал я плечами. — Так какое ваше решение?
— Мы отвергаем твоё предложение.
Я вздрогнул, хоть и не подал виду. Правильно Маутнер боялся этого момента. Проклятье! Да, этих ублюдков мало. Ранее Первая даже не стала бы заморачиваться, просто и свободно пройдя остаток пути насквозь, но то — раньше. Сейчас… сейчас дело иное.
— Ваша плата слишком велика, — продолжил незнакомец. — Даже став полноценными наёмниками, с репутацией и должным снаряжением, мы не могли бы принять столь огромную сумму.
— А мы ими ещё не стали, — улыбнулся его товарищ. — А может и вовсе не станем никогда.
Ошибся?
Я смог только растерянно пожать плечами.
— Тогда часть…
— А остальное попадёт в Магбур, где будет валяться без толку до того момента, пока Кердгар Дэйтус не войдёт в город — и вы ему заплатите за то, что он вас всех перебьёт.
— Тогда, — сказала Даника, — за остальное мы наймём вас, Нанвские Добровольцы — на срок, который вы посчитаете честным.
Моё сердце пропустило удар. Парочка переглянулась.
— Боюсь, в данный момент это невозможно, — произнёс первый старик. — Мы не хотим оказаться в ситуации, когда придётся воевать с целой сайнадской армией.
— Думаете, что вас не найдут? — наклонил я голову.
— Почти уверен в этом, — улыбнулся он. — Как закончим с вами, отойдём в горы Нондо, что на севере. Спустимся по тайным горным тропам и окажемся позади всех. В «зачищенной» сайнадами области. Увидишь, вскоре мы просто растворимся на той территории, будто всегда там и были.
— В чём же тогда смысл вашего наёмничьего отряда? — уточнил я.
— Так мы и не наёмники, — хмыкнул второй. — Так… играем в них. Ты верно сказал, маг, что хотели бы воевать — пошли к вам. Хотели бы спрятаться — нырнули за стены Магбура. Но мы не желаем ни того, ни другого.
— Мы можем проводить вас до Магбурского тракта, — быстро добавил первый. — А ещё предоставить достаточный запас пищи и еды. Заодно заняться вашими ранеными по пути. У нас, конечно, нет магов, но хватает умелых травников, как и должных запасов.
Я слабо улыбнулся. Кажется, всё-таки что-то получается.
— По рукам.
— Тогда проезжайте со своими людьми.
Парочка развернулась и направилась обратно, к ожидающим их людям. Я некоторое время смотрел им вслед, затем развернул коня и привстал в стременах. Далеко на западе, над Эранпуром, поднялась туча пыли.
— Даника, Зилгард ведь остался с армией, так?
Девушка отвела взгляд.
— Ты говорила, что у вас, перерождённых магов, есть особая связь. Можешь передать ему о том, что здесь произошло?
— Да, могу.
— Тогда пусть сообщит Логвуду: он был прав.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))