Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_4.epub
Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_4.docx
Кости_мотылька_Книга_VII_Глава_4.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
Глава 4
«Лучше ослепнуть в Аду, чем быть безголосым на Небесах».
Джахангир Галбрейт, «Бытие души».
* * *
Малая Гаодия, взгляд со стороны
— Это знак! — ревел Челефи у входа в шатёр. — Чудо!
Как он зашёл сюда — одеться для нападения на Таскол, — так и не выходил, увязнув в споре.
Приближённые визиря толпились у порога, понимая по тону беседы, что он разговаривает с НЕЙ. Со Святой матерью культа Амма. Тем не менее, Кальпур последовал за ним в сумрак и духоту, разящую мускусом и воняющую простынями, замаранными бесчисленными совокуплениями.
Фира, рассевшаяся на своей кушетке, взглянула на него без интереса или удивления, а затем вновь обернулась к своему пленённому похитителю.
— Нечто было начертано, — насмешливо бросила она, — но начертано не для тебя!
— Посол, что-то срочное? — осведомился Челефи голосом столь же безжизненным, как и выражение его лица.
— Я-я… — запинаясь, пробормотал Кальпур, — позабыл здесь свой, э-э… — он моргнул, глотая слюну, — свой… свою сумку…
— Скажи ему, богохульник! — зашлась хохотом жрица, посмотрев на эмиссара. — Скажи, что Троица не имеет отношения к случившемуся. Что всё сделала ОНА! Ты ведь знаешь. Чуешь. Поделись с этим глупцом знанием, как одна прóклятая душа с другой.
Кальпур не имел ни малейшего понятия, что тут случилось, догадываясь лишь, что это как-то связано с ним.
— Я… э-э… — невнятно блеял посол.
Но Челефи лишь бросил на женщину ещё один бешеный взгляд.
— Не это! — крикнул он. — Ты не сможешь забрать у меня это чудо!
Фира наклонилась вперёд, опершись одной рукой на колено, и плюнула на награбленные визирем бесценные ковры.
— Палец не может украсть у руки. Я стою слишком близко к Амманиэль, чтобы забрать то, чем она одарила.
Великий визирь и «надежда» Кашмира провёл рукой по лицу и дважды быстро моргнул.
— Я знаю то, что знаю, — проскрежетал он, с натугой поднимая стойку со своей кольчугой из груды беспорядочно раскиданного в сумраке роскошного барахла. — Знаю, кто ответственен и что нужно сделать!
— Ничего ты не знаешь! — прокаркала Фира. — И чуешь это, словно гнойник в своём сердце!
— Заткнись, сумасшедшая баба!
— Скажи ему! — заклинала она ошеломлённого эмиссара Сайнадского царства. — Поведай о том, что он знает и так!
— Заткнись! Замолчи! — надрывался Челефи.
Фира завизжала от смеха, наполненного омерзительным соблазном и напоённого древней гнилью.
— Скажи ему, что богиня содеяла это! Что его чудо — не работа Триединства, не гнев Хореса или какого-то другого божка. Землетрясения — дар Амманиэль, которая рванула свою ослабшую темницу. Рванула так, что почувствовал весь мир!
— Троица пронзит твой грязный язык!.. — дёрнулся Челефи, но оказался прерван.
— Троица? — неверие в её голосе было столь очевидным, столь абсолютным, что её чувственное контральто, казалось, оттеснило прочь все прочие звуки. — Триединство давно не вмешивается в мирские дела. Они не участвовали в судьбе Тораньона даже во время Великой Войны. Аха-ха-ха, скажу больше, Троица — это то, что случается, когда философы начинают поклоняться собственным бредням!
Челефи с искажённым яростью лицом нависал над ней, его усы топорщились над ощеренными зубами, он занёс готовую разить руку.
— К-к-кох-кохран! — с трудом выговорил визирь, то ли от гнева, то ли от ужаса. — Это его рук дело!
— П-п-правда? — насмешливо ответила она, передразнивая мужчину. — Что же твой скудоумный божок не вмешался раньше, когда у Кашмира был шанс отбить нападение Империи Пяти Солнц? В самом начале завоеваний Дэсарандеса? Хотел посмотреть, как твой народ ползает перед императором в грязи? — Святая мать издевательски рассмеялась.
— Я ударю тебя, чёртова сука! — зарычал Челефи.
— Так ударь! — вскричала она, голос женщины загремел так, что кожа эмиссара покрылась мурашками. — Ударь и услышишь, как я запою! Пусть все твои родичи узнают, что стены Таскола обрушила совершенно иная богиня! Которой поклоняются в том числе и в Империи!
Она уже успела вскочить и теперь, бурля гневом и выплёскивая всё своё нутряное отвращение к мерзостям, которые ей пришлось засвидетельствовать и вынести, мерила шагами шатёр.
— И что же? Как вы, треклятые богохульники, называете богиню плодородия, красоты и семейного очага? Божественной шлюхой? Подстилкой Троицы? Ты, — ткнула она пальцем в Челефи, — звал её именно так! Я слышала! Ты — порочная, ублюдочная тварь, ты — грязный насильник, поганящий жён и детей! Убийца и вор! Отравленный жаждой ненависти! И ты смеешь называть нашу божественную покровительницу таким же демоном, как и Хореса с Дэсарандесом? Ты смеешь сравнивать их и грести под одну гребёнку?!
Её глаза округлились от ярости, она простёрла руки ко всем опрокинутым, раскиданным и разломанным свидетельствам грабежа. Рычание, казалось, прорвалось сквозь землю у них под ногами.
— Она! Поглотит! Тебя! — голос отдавал смесью ненависти и могильной стужи.
Даже Челефи прикрылся ладонями от её бешеной злобы, ибо эта свирепая ярость явно была не от мира сего.
— Ложь! — воскликнул визирь, но в голосе слышалось осознание горькой истины. — Чудо дано лишь мне! Мне!
Фира вновь зашлась приступом адского хохота.
— Твоё чудо?! — выла и бушевала она. — Ты и правда думаешь, что Амманиэль — божественная подстилка! — поразила бы свою собственную землю ради кого-то вроде тебя или даже ради всего твоего ущербного народа? Гонимого в этой жизни и прóклятого в следующей?
Древняя дева вновь харкнула на пол и топнула ногой.
— Ты ничтожен, и ты прóклят. Ты лишь растопка для большего, намного большего пламени!
— Нет! — завопил визирь. — Я избран!
— Да-а-а! — смеясь, вопила и топала ногами жрица. — Избран, чтобы валять дурака!
— Имасьял Чандар Челефи! — прогремел Кальпур, увидев, что визирь схватился за рукоять меча.
Мужчина, наполовину обнажив клинок, застыл, ссутулившись, как обезьяна, и бешено хрипя.
— Она неспроста подзуживает тебя, — сказал посол, размеренно дыша.
— Неужто! — рявкнула Фира, презрительно усмехнувшись. — Дошло наконец. Да просто все мы уже мертвы.
Слова, брошенные, как объедки с королевского стола жалким нищим.
Они оба застыли, поражённые гнетущим предчувствием, столь ужасающим был её голос, прозвучавший так, словно всё это уже не имело никакого значения…
Потому что они уже были мертвы? Но почему? Как?
Кальпур помедлил мгновение, осыпая проклятиями коварство и вероломство этого подлеца Гердея, первого посла Сайнадского царства, отправившего его сюда. А затем, сглотнув, осторожно спросил:
— О чём это ты?
Святая мать безмятежно взирала на него сверкающими очами.
— Ты поразишься собственной слепоте, сайнад, — произнесли её пухлые губы. — О, как ты будешь раскаиваться и бранить себя.
И тогда эмиссар ощутил это… жалость, сострадание богини, её любовь к слабой душе, которая так сильно сбилась с пути, так жестоко заблуждается. И осознал, что всё это время считал злом (даже если не осмеливался напрямую об этом помыслить) лишь её ужасающий гнев, кошмарную тень её возмездия.
А затем Кальпур ощутил нечто иное… поступь подлинного зла.
Оно явилось к ним из ниоткуда, пятно души, что сама прокляла себя. Раздутое полотно злобы и отчаяния. Эмблема и печать бесконечного горя.
Душа, более глубокая, пропитанная бо́льшими богохульствами, чем любая другая, что ему довелось видеть прежде.
— Она права… — шепнул Кальпур, осознав видение, а потом повернулся к Челефи. — Мой господин! Твоя Слеза! Скорее!..
Слово, произнесённое где-то внутри его головы…
И дальняя от входа часть гарема, где Кальпур чувствовал лежащую в сундуке Слезу, взорвалась. Награбленные сокровища выдуло наружу как мусор. Толчок поверг и Челефи, и Фиру на колени — и женщина, опрокинувшись на спину, покатилась в припадке радостного хохота. Шатёр шатался и гремел. Невозможная сила, поток магии, сокрытый от мирского взора, пронзил сущее.
Кальпур бездумно нашарил в своей мантии родовой артефакт — амулет в виде железной чаши. Ледяной ужас рвал когтями его внутренности.
— Челефи! — прокричал он. — Скорее ко мне!
А затем посол использовал артефакт, подняв широкий и мощный барьер, долженствующий уберечь их от творящегося вокруг хаоса. Эмиссар увидел, как визирь отчаянно ринулся к нему, но споткнулся о выставленную Фирой ногу. Челефи тяжело рухнул, растянувшись на алых коврах, расшитых золотыми узорами в виде райских кущ. Кальпур скрипнул зубами, но не стал отвлекаться, закрыв и зафиксировав барьер вокруг себя. Поздно думать о других. Теперь лишь его жизнь имела значение. Во всяком случае по меркам самого посла.
Ведь он догадался, кто именно обрушился на них всей своей необузданной и мерзкой мощью.
Фира вскочила на ноги и принялась пинать простёртого Челефи в голову, яростно визжа:
— Свинья! Свинья!
Она не остановилась даже тогда, когда чуждая, будто бы нечеловеческая магическая сила начала разрывать шатёр по дуге — сперва медленно, а затем резко, словно вращающееся колесо стремительно мчащейся повозки — до тех пор, пока троица не обнаружила, что они стояли посреди колдовского вихря неимоверной силы, защищённые чьей-то Слезой.
«Чьей? — мимоходом подумал Кальпур. — Челефи же не успел…»
Небеса заходились криком. Войлочный купол шатра взмыл, унесённый ураганным ветром, и дневной свет хлынул внутрь, наполнив открывшееся внешнему миру безумие яркими красками и забрызгав его мечущимися тенями.
И эмиссар наконец увидел его…
Правителя Империи Пяти Солнц. Дарственного Отца. Господина Вечности. Первого и Единственного.
Дэсарандес был окружён колдовской аурой, которая казалась Кальпуру какой-то неправильной и ужасающе тошнотворной. Звенья его изысканной, переливающейся светом рунной кольчуги вскипали в хаотично мелькающих потоках света белыми и серебристыми отблесками. И в то же время в его облике заметны были следы дальнего и трудного пути — спутанная грива тёмных, кудрявых волос, неухоженная борода, заляпанные сапоги, измазанные в грязи пальцы. На нём был отороченный соболиным мехом плащ, который колыхался и хлопал за плечами. А на его боевом поясе висела, болтаясь вокруг левого бедра, отрубленная человеческая голова, украшенная рунами и кажущаяся свежей и только что насаженной на крюк.
— Магия… — шепнул Кальпур. — Ты ведь… не верс. Почему?..
Не проявляя интереса к послу, Дэсарандес Мирадель, словно видение из жесточайших саг, двинулся прямо к визирю и Святой матери. Глаза его сверкали, как отполированный ветром лёд. И действительно, сияние окружало его голову и руки: призрачные золотые отсветы, круглые и источающие душную давящую тяжесть. Божественную тяжесть.
Поражённый эмиссар Сайнадского царства не мог сойти с места. Его мутило.
«Чёртов Гердей!»
Господин Вечности толкнул Фиру на землю и, схватив несчастного визиря за глотку, поднял его, словно тот был ребёнком. Старые враги воззрились друг на друга так, что казалось, будто сейчас они падут, рассыпавшись под этими взглядами грудой обломков. Ветер выл и ревел, воспроизводя звуки, подобные рвущейся ткани или воплям диких кошек. Меньшие завихрения втягивались в бóльшие, превращая то, что раньше было гигантским шатром, в тёмный, мрачный тоннель, рассыпающийся клубящимся туманом при соприкосновении с призрачным панцирем артефакта Кальпура.
Полубессознательный Чалефи слегка трепыхался в солнечном свете. Император вглядывался в него, словно желая убедиться, что тот понял, кто именно сокрушил его.
Столь потрясающая демонстрация мощи! Стоять в самом сердце вражеского войска, диктуя, кому жить, а кому умереть, оставаясь при этом неуязвимым…
Осознав свое положение, визирь ощутил недостойный мужчины приступ ужаса.
— Ты сам затеял всё это! — прогремел Дэсарандес.
Кальпур увидел, как губы Челефи зашевелились…
А затем император разжал руки и визирь упал на землю, словно безжизненная кукла. Эмиссар покачнулся, осознав абсолютную окончательность свершившегося, и, лишь сделав шаг в сторону, сумел восстановить равновесие. Имасьял Чандар Челефи мёртв…
Мёртв!
Правитель Империи Пяти Солнц повернулся к хохочущей Святой матери: она распростёрлась на расшитых коврах. Дарственный Отец заставил её подняться на ноги, избавив меж тем от унижения, которому подверг Челефи.
Непокорённая, она стояла, хихикая, в тени его овеваемого ветра́ми облика.
— Амманиэль! — вскричала она в небеса за его плечами. Буря, обрушенная на них императором разорвала её одежды, словно свора собак, набросившихся на ветошь. — Приготовь же мои чертоги! Ибо я прихожу, отдавши — отдавши всё без остатка. Умирая за то, что осталась верной Тебе!
— Богиня семейного очага, — произнёс Дэсарандес Мирадель, — больше не может спасти тебя. Ибо там, где стою я, нет её власти.
— И всё же ты явился сюда, — с восторгом взвыла Фира, — бросил свою армию, которая находится в пяти часах пути от столицы, бросил Нанв, бросил всё! Явился сюда, чтобы обрести свою погибель!
— Ты одурачена, жрица, как и все поклонники Аммы. Вы слепы и не замечаете истинного облика вашей госпожи. Истинного пути, по которому она ведёт вас, словно бесправный скот.
— Тогда почему, — взвизгнула она от смеха, — почему я знаю, что божественный посланник поглотит тебя ещё до того, как кончится этот день?!
Правитель Империи Пяти Солнц выказал в ответ не более чем лёгкое любопытство.
— Можно знать истину, а можно думать, что знаешь истину, — промолвил он. — Можно взнуздать величие, а можно отдаться ему, покориться и пасть.
— Сие твердит освободившийся демон! — рявкнула Фира. — Обретший бессмертие в Аурас-Изизис, получив его от рук тех, против кого решил выйти на бой! Ты сказал, что мы не замечаем, кому служим? А что если замечаем?!
— Даже бесконечность может вздрогнуть от изумления.
Мирадель схватил Фиру и обрушил на неё свою мощь единым движением: его правая рука сжала её лоб, а потом император вновь использовал магию. Его рука засветилась, а женщина завизжала так, что у Кальпура едва не лопнули барабанные перепонки.
Рука Дэсарандеса накалилась, словно вытащенный из костра уголёк. Император запёк голову Святой матери, будто яблоко.
С мерзким хрустом, чем-то похожим на чавканье, кость треснула, вывалив наружу печёные мозги. Кальпур поднял руку, чтобы прикрыть глаза — ведь физически не мог отвести взгляд от кошмарной сцены, — но не преуспел. Он наблюдал, свидетельствовал, как Господин Вечности расправился с очередным своим врагом.
Желудок замутило. Эмиссар дёрнулся, избавляясь от пищи. Кашляя и моргая, он заметил, как к нему подступила могучая тень.
Отрубленная голова, висевшая возле бедра императора, казалось, беспрерывно корчила какие-то бесноватые гримасы, словно пытаясь его о чём-то предупредить. Обезображенное тело Фиры неподвижно лежало на истрёпанных грязных коврах.
— Как думаешь, Кальпур? — обратился к нему Дэсарандес, спокойно зашедший внутрь артефактного барьера, будто его и не было. Его голос каким-то сверхъестественным образом проскальзывал сквозь рёв окружившей их бури, да и говорил он так, словно вёл беседу за обеденным столом. — Амманиэль увидит это?
Посол Сайнадского царства стоял, ошеломлённый и парализованный — ранее он не мог бы даже вообразить, что так бывает.
— Ч-что? — пробормотал он.
Затем эмиссар услышал это — жуткий визг, пробивающийся меж порывами ветра. Кальпуру отчего-то показалось, что он исходил от мёртвого тела Фиры. Посол нахмурил брови и затравленно глянул за спину Дэсарандеса. Труп Святой матери дёргался. Визг исходил из её обожжённого рта, хотя казалось, как могло кричать тело, чей мозг был только что испечён, будто картофель на углях?
— Боги-и-иня-я-я! — несвязно, но очень громко выдала она, а потом император внезапно хлопнул в ладоши.
Кальпур вздрогнул, а тело Фиры лопнуло розовой плотью, словно надутая через соломинку лягушка. Разбрызгалось алой кровью по куполу барьера посла, за которым стоял он с Дэсарандесом.
— Я спрашиваю: как думаешь, Амманиэль увидит смерть своей жрицы? — спросил Первый и Единственный.
Эмиссар Сайнадского царства отчего-то закашлялся, а затем пошатнулся и упал на колени.
Дэсарандес Мирадель поднял руку и в ней будто бы засияло маленькое солнце.
— Жизнь мага ограничивается двумя годами, — спокойно произнёс император. — Но что если кто-то сумел бы запечатать свою силу в чужом теле, Кальпур?
Посол не смел поднять глаз.
— Вот уже без малого тысячу лет я совершенствуюсь в тайне от чужих глаз, — поведал ему Господин Вечности. — Гильдии доставляют мне артефакты, на которые я зачастую перекладываю ответственность за собственные магические деяния. Так было и так будет впредь. А теперь…
Останки Святой матери Фиры медленно стекали с изгиба барьера, который защищал Кальпура и Дэсарандеса.
— Выскажись! — прогремел император.
Посол заставил себя подняться на ноги, встав напротив человека, сумевшего столь сильно разозлить одну из богинь, что она лично обрушила свою кару на его столицу. Дэсарандес Мирадель, великий и жуткий правитель Империи Пяти Солнц.
Но кто же он на самом деле? Спаситель всего мира или демон-тиран?
— Выскажись, сайнад!
Мирадель воздвигся перед эмиссаром, могучий и свирепый, края его плаща под порывами колдовского вихря трепетали, как пламя пожара. Золотящиеся диски мерцали вокруг его головы и рук, представляя не человеком, но богом, сошедшим с небес. Равным, а то и превосходящим злобную Амманиэль.
Кальпур стоял, отведя взгляд и уставившись на барьер, не в силах взглянуть в глаза императора, столь сильно ощущалась исходящая от него враждебность.
— В соответствии… — прохрипел второй посол, кашляя от перехватившего его дыхание ужаса, — в соответствии с положениями соглашения между нашими странами, по поводу заключения мира…
Он не мог надеяться уцелеть, попытавшись оказать сопротивление этому человеку. Даже если бы Дэсарандес не был магом, его могущество сиона успело войти в легенды. К тому же, сам Кальпур никогда не проводил над своим телом никаких процедур, кроме стандартных для высшей знати — омоложения и лечения.
Единственное, что оставалось — тянуть время, ожидая, пока кашмирцы и бахианцы, оставшиеся по другую сторону вихря, соберут достаточное число антимагических амулетов и прорвутся сюда, в надежде спасти своего ныне мёртвого визиря. Но, быть может, битва между ними и Мираделем достаточно отвлечёт последнего, чтобы у эмиссара появился шанс?
— Челефи не представлял какое-либо государство или народ, — недослушав, возразил ужасающий лик. В его голосе Кальпур услышал свой приговор — безусловный и однозначный. — Само твоё появление здесь говорит о неуважении к тому соглашению, на которое ты ссылаешься.
Время! Ему лишь нужно чуть больше времени…
Дэсарандес зашёлся лающим смехом и встал так, чтобы Кальпур очутился между ним и примерно двумя дюжинами пробирающихся сквозь поднявшийся вихрь фигур, явно нацепивших антимагические амулеты, а то и редкие Слёзы. Но почему-то было незаметно, чтобы Мирадель хоть капельку их опасался. Казалось, от смеха взвыла даже отрубленная голова, висящая у него на поясе.
Кальпур стоял, разинув рот, а его кишки бурлили от ужаса. Он знал, что обречён, и его терзала мысль о том, как захохочет, прознав об этом, Гердей. Будь он проклят, ублюдок!
Но в следующий миг император, явно не носивший с собой никакой защиты от магии — ведь сам использовал её — стремительно махнул рукой. На самом кончике ладони появился прозрачный, словно стекло, барьер, который он растянул внутри защитного артефакта эмиссара.
Вовремя.
На них обрушился поток ветра. Чужого ветра. Мелькающие порезы наслаивались друг на друга столь быстро, что защита Кальпура треснула со звуком разбитой фарфоровой чаши. Однако защита Дэсарандеса устояла… устояла бы, если бы в неё на всей скорости не ударил незнакомец. Мужчина, чьё лицо напоминало безэмоциональную маску.
«Кукла, — осознал посол. — Йишил!»
Кукла завладела вполне себе настоящим копьём, к концу которого был небрежно привязан антимагический амулет, моментально разбивший барьер.
«Похоже девчонка не сидела без дела, а обучалась новым трюкам», — понял Кальпур.
Эмиссар отскочил назад, покуда Мирадель сосредоточил своё внимание на новом враге, способном сдерживать его и физически, и магически.
За первым копейщиком показались остальные. Каждый мог похвастаться оружием, смертельным для магов. Удерживая копья за древки, колдовские создания были неуязвимы для антимагии, зато представляли угрозу любому колдуну.
Император применил незнакомые Кальпуру чары, создав множество ярко-золотых лучей. Йишил отступила, взлетев в воздух, который влёк её, будто девушка ничего не весила. Потоки магии, барьеры и созданные из пустоты куклы, своими телами принимающие на себя особо заковыристые атаки, стали её щитом. Сама Йишил тоже умудрялась совмещать защиту с атакой, обрушивая на врага потоки колдовства.
Новая вспышка, взрыв.
Кальпур отлетел, проехав по жёсткой земле, чудом не переломал себе кости, отделавшись отбитыми мышцами и спиной. От могучего, оглушающего удара под ногами пошли трещины, достигшие, казалось, самих костей земли…
А затем всё исчезло… как исчез и сам Дэсарандес Мирадель.
Эмиссар увидел, как настороженно снижается Йишил. Она была потерянной, босой, облачённой в белые шёлковые одежды, а лицо… лицо девушки искажала чудовищная скорбь. Луч солнца скользнул, сверкнув ярким отблеском на кончиках её волос. Взгляд Йишил сместился и уставился в сторону Челефи.
— Оте-е-ец! — закричала она. — Нет!
— И всё же, какая могучая сила, — услышал Кальпур низкий, шепчущий голос, раздавшийся по правую руку от него, — была подвластна ему.
Посол в панике оглянулся и узрел ужасающий лик императора. Дэсарандес улыбнулся и сбил его с ног хлёсткой пощёчиной.
— Лживая тварь! — яростно взвыла где-то вверху Йишил. Девушка концентрировала силу, наполняя себя гневом, раздувая его изо всех своих сил. — Трусливый мерзавец!
Окровавленный Кальпур едва успел отползти от насмешливо стоящего императора, прежде чем на него обрушился настоящий ураган острейших ветряных порезов, закручивающихся в стремительный смерч, тёмный от частичек земли, будто рука неведомого чудовища, желающая схватить Мираделя, сжимая до тех пор, пока жизнь окончательно его не покинет.
Вот только Дэсарандеса на том месте уже не было.
* * *
Дворец Ороз-Хор, Таскол, взгляд со стороны
— Он предупреждал меня! Предупреждал! — Милена, оторвавшись от попыток привести Сарга Кюннета в чувство, посмотрела на Ольтею.
— Это глупость! Случайная смерть!.. — женщина развела руками. — Причём здесь я?
— Потому что в моём окружении не было случайных смертей последние два года, — мертвенным голосом ответила императрица. Стража позади неё сжимала клинки, сурово рассматривая Ольтею, будто внезапно увидев дикую агрессивную собаку, готовую броситься на их госпожу.
Ольтея похолодела.
«Сукин сын УЖЕ передал ей все подтверждения!» — надрывался внутренний голос.
«Но она не поверила…»
«Теперь поверила!» — незримый собеседник горько рассмеялся. Смех быстро перешёл во всхлипы и плачь.
— Милена, поверь, всё можно объяснить, — Ольтея сделала маленький, неуверенный шаг вперёд. — Это ошибка, все сведения — подделка, созданная чтобы поссорить нас. Ты сама…
— Даже перед его трупом, ты продолжаешь лгать, — процедила Мирадель. Ей тяжело давались эти слова. Она дрожала. Пальцы, измазанные кровью Кюннета, сильно сжали запястья. Казалось, ногти вот-вот проткнут кожу и на пыльные обломки прольётся новая кровь. — Я… так… Я так не хотела… верить…
Императрица пошатнулась. Гвардейцы на миг отвлеклись, чтобы поддержать её. И Ольтея воспользовалась этим, рванув прочь.
— Стой! — крикнула ей Милена. — Оли!
Но она бежала, спасаясь от протянувшейся следом за ней нити отчаянного зова. Она неслась сквозь руины и пропасти, останки своего дома, морщась от дымного смрада, который разносили по дворцу сквозняки, иногда превращающиеся в завывающий ветер.
«Что-то где-то горит», — подумала она.
Через какое-то время женщина обнаружила, что оказалась в императорских покоях, не понимая, когда вдруг успела повернуть назад. Она чуяла тёплый, нутряной запах Милены, исчезающе-тонкий аромат жасминовых духов, которыми от императрицы веяло всякий раз, стоило им лишь остаться наедине. Ещё не ступив на порог её спальни, Ольтея уже знала, что там всё разрушено землетрясением. Декоративная башенка, надстроенная сверху, разбив потолок, обрушилась на пол, проломив его и оставив на этом месте внушительных размеров яму. Из груды обломков внизу, словно ветка из воды, торчала чья-то слегка шевелящаяся рука. Огромные участки противоположной от входа стены осыпались вдоль неё, прихватив с собой сокрытые внутри простенка мраморные плиты тайного хода.
Сперва Ольтея просто глазела в эту разверзшуюся пустоту, разинув рот и остолбенев от ужаса. Её наполненный тенями и укромными уголками дворец простёрся перед ней, треснувший, как орех, обнаживший и выпятивший наружу все свои пустоты и лабиринты.
В сознании появился высший жрец, Киан Силакви, стоявший как всегда прямо и ровно. Высокий, сильный, надёжный… с тонкой улыбкой под аккуратной бородой.
— Ты полагаешь, что лишь добиваешься безраздельной любви нашей императрицы, — негромко произнёс он. — Ведь Финнелон уже давно не при чём. Ты действуешь, исходя из собственных пожеланий.
Понимание приходило медленно.
— Считаешь, что убиваешь от её имени…
Ольтея нервно сглотнула. Никаких тайн. Никакого веселья. Ороз-Хор лишился своих костей, словно поданная к столу дичь. Все потайные проходы, все тоннели, колодцы и желоба лежали в руинах, открывались взгляду в неисчислимом множестве мест. Огромное вскрытое лёгкое, исходящее криками, воплями и стонами, пронизанное сочащимися сквозь него страданиями, перемешанное и истёртое, изменённое и перевоплощённое, ставшее единым, чудовищным голосом, звучащим нечеловечески от избытка человеческих скóрбей.
Она стояла, как вкопанная.
«Всё разрушено! — закричал из ниоткуда внутренний голос. — Ты всё испортила!»
Она, как и во все ключевые моменты, оставалась лишь охваченной паникой беспомощной девчонкой. Пребывала в оцепенении — любопытное ощущение, что она переросла не только чувства, испытываемые к Милене, или свою прежнюю жизнь, но и само мироздание в целом.
— В любом случае это была дурацкая игра… — прошептала она.
«Это единственная стóящая игра, что есть на свете, дура!»
Ольтея затряслась, стоя над провалом, такая крошечная в сравнении с этим необъятным хрипом, с этим ужасным рёвом неисчислимого множества человеческих глоток. И, осознав собственную незначительность, она была настолько озадачена и поражена, что потеряла дар речи. Невыносимое опустошение… чувство потери… чувство, что её обокрали!
Что-то! Что-то забрали у неё!
Она мельком взглянула на покрытую известковой пылью руку, торчавшую и конвульсивно подёргивающуюся там, внизу, между двумя огромными камнями. Тревожные, отрывистые напевы боевых горнов царапали слух…
И, стуча по полу ногами, словно барабанными палочками, она вновь помчалась, стремительно минуя нагромождения руин и остатки прежнего дворцового великолепия. Дым витал в воздухе столь же густо, как и отчаяние. Некоторые залы, несмотря на украшающие их руны, были напрочь разрушены, мраморные плиты треснули или полностью провалились, полы вздыбились или оказались погребены под завалами. Министерская галерея стала непреодолимым препятствием, поскольку изрядный кусок адмиралтейского маяка обрушился на неё, уничтожив даже фундамент. Мимо бежали другие люди, но Ольтее не было до них дела, так же как и им до неё. Некоторые из них тряслись от шока, окровавленные или бледные как мел, некоторые звали на помощь, придавленные грудами обломков и щебня, кое-кто раскачивался, завывая над неподвижными телами. Лишь мёртвые блюли приличия.
Она задержалась, пропуская вереницу слуг, несущих огромное тело, серое от пыли и почерневшее от потери крови. Когда они проходили мимо, Ольтея опознала эту кучу мяса как министра морских дел Цитуса Лерэ. Из дряблых губ похудевшего (недостаточно) толстяка свисали, болтаясь, нити наполовину свернувшейся крови.
Женщина стояла, дрожа от напряжённого ожидания, игнорируя носильщиков и проявления их беспокойства. Служка, перемазанный чужой кровью мальчик, около десяти лет, тащился за ними следом, глядя на мертвеца широко распахнутыми, вопрошающими глазами. Заметив какое-то движение за его окровавленной щекой, Ольтея успела увидеть, как Фицилиус пересёк следующий, выходивший в зал коридор, — мелькнули призрачные очертания, смазанные и неясные не из-за скорости или какой-то особой одежды «забытого», но из-за его неестественной целеустремлённости.
Ольтея стояла, оцепенело взирая на теперь уже пустой коридор, в ушах у неё звенело. Сердце успело ударить несколько раз, прежде чем она осмелилась помыслить о том, что ей было явлено — об Истине, сражающей наповал своей очевидностью…
Осознание отяготило её ужасным предзнаменованием.
Боги ещё не закончили с Империей Пяти Солнц.
* * *
Чувство приходило медленно, словно поднималось от тела, которое все уже считали хладным трупом. Понимание заполняло воздух, землю и всё пространство между ними. В лицах беженцев и преступно юных солдат, которых Логвуд отправил подальше от Первой, проступало отрицание, онемение, которое отказывалось сдавать свои защитные рубежи.
Опустились сумерки, окутавшие лагерь тридцати тысяч человек двойным молчанием — одно исходило от заснеженной земли с ночным небом, укрытым блеском звёздочек из битого стекла, а другое — от самих людей. Мрачные представители Нанвских Добровольцев ходили по лагерю, их голоса и жесты вступали в противоречие со сдержанностью и чувствами новоприбывших. Но куда бы они ни пришли, чего бы ни коснулись, всюду возникало ощущение освобождения от цепей ужаса, сковавших беглецов.
Свобода? Спасение? Именно такие мысли, уверен, крутились в их головах!
Сидя на старой циновке, изрисованной рунами тепла, я смотрел на блестящее ночное небо и слушал крики, которые долетали из тьмы. Они терзали душу и сердце. Радость, смешанная с тёмной жгучей болью, бессловесные вопли, неконтролируемые рыдания. Иной человек мог бы подумать, что лагерь обуял какой-то ужас, он бы не понял того освобождения, которое слышал я, не осознал значения звуков, на которые моё собственное нутро откликалась горячей болью, заставлявшей моргать и щуриться, глядя на размытые, смазанные звёзды над головой.
Рождённое спасением чувство освобождения было, тем не менее, мучительным, и я хорошо понимал, почему. Я хорошо знал, что тянется к нам с запада — поток неизбежных истин. Где-то там, во тьме, стояла стена людской плоти, одетой в разбитые доспехи, которая до сих пор сопротивлялась Кердгару Дэйтусу и тем самым оплачивала — до сих пор — это ужасное спасение. От этого знания некуда было бежать.
Час назад я покинул Силану, оставив её возле телеги. Девушка казалась такой же уставшей и потерянной, как все остальные. Даже Джаргас словно бы осознал происходящее, отчего не спешил оглашать лагерь своими воплями. Не стремился вносить сумятицу в и без того страдающие души.
«Всё будет хорошо, мы почти спаслись», — сказал я Плейфан, а потом поцеловал сухие искусанные губы, обхватил её холодные пальцы, крепко сжал, пытаясь согреть, постоял, пробуя выдавить ещё хоть что-то, а потом молчаливо развернулся и ушёл.
Рядом заскрипел снег и я почувствовал знакомое присутствие. Даника присела рядом.
— Как дела у Первой? — спросил я, намекая на их «особую связь перерожденцев», о которой она сама мне и рассказывала.
Волшебница вздохнула.
— Связь разорвана, — ответила девушка.
Я окаменел. Через некоторое время с трудом вздохнул.
— Стало быть, Зилгард погиб? — боже, надеюсь, что именно так! Потому что альтернатива в виде смерти вообще всех… Нет…
— Не знаю, — поморщилась она. — Галентос продолжает пытаться выйти на связь, но боюсь, усталость понижает эффективность процесса. Мы не чувствовали предсмертного крика нашего побратима, а уж его-то мы бы наверняка ощутили, Изен.
— Возможно Зилгард попал в плен, — предположил я.
— Возможно. Лейтенант, если Кердгар Дэйтус придёт завтра, эти крестьяне, Нанвские Добровольцы, дорого заплатят за свою сделку. Их может не хватить для… для…
— Даника? — прищурился я.
Она повесила голову.
— Прости, не могу заткнуть уши. По-моему, они заблуждаются. Даже если мы обойдём последние холмы и выйдем на прямой тракт, до Магбура останется пятнадцать километров.
— Я разделяю твои сомнения. Эти люди не сумеют нам помочь и просто умрут со всеми остальными. Но… это жест доброты, понимаешь? Тогда, когда мы стояли и смотрели друг на друга, когда бросили всё к их ногам… Они поняли это. Увидели наше отчаяние, от которого не смогли отвернуться.
— И теперь беженцы посчитали, что уже спаслись! — зло буркнула она. — Слишком рано, Изен!
— Возможно, но с этим мы ничего не можем поделать. Лучше надежда, чем горечь и слёзы.
Новые звуки, шаги, мы одновременно повернулись. От лагеря к нам спешили люди. Они шёпотом переругивались, но спор быстро затих, когда делегация подошла ближе.
Я медленно поднялся, Даника сделала то же самое.
— Надеюсь, мы не прервали вас в самый неподходящий момент, — ехидно сказал Илазий Монтнар.
— Я бы предложил Совету Знати ложиться спать, — холодно бросил я. — Завтра нас всех ждёт долгий и тяжёлый переход.
— Именно поэтому, — поспешно перебил меня Кронрич Ертус, — мы и пришли.
— Те из нас, у кого ещё остались некоторые средства, — объяснил Монтнар, — сумели приобрести у этих смешных «наёмников», — презрительно проговорил он эти слова, — свежих лошадей для своих экипажей.
— Мы хотим выступить немедленно, — добавил Делрес Клайзис, отец Кейны, женщины Маутнера, которая тоже находилась где-то среди беженцев. — Наш небольшой отряд, таким образом, поспешит в Магбур…
— Где мы будем настаивать, чтобы архонт Гуннар отправил силы для охраны остальных, — закончил Монтнар.
Моргнув, я более пристально посмотрел на аристократов, затем на дюжину фигур у них за спинами. Как будто бы… кого-то не хватало?
— Где Геварди Нородон? — припомнил я старика.
— Увы, три дня назад он слёг по болезни, и его уже нет среди живых. Все мы глубоко скорбим об этой утрате, — Кронрич Ертус склонил голову.
Не сомневаюсь, — мысленно поморщился я. Нородон был единственным из их кодлы, кому я мог доверять, пусть и не во всём. И, скорее всего, его убили. Почему-то мне искренне казалось, что всё прошло именно так.
— В вашем предложении есть благородство, но я вынужден его отвергнуть, — решительно махнул рукой.
— Но… — Илазий Монтнар выпучил глаза.
— Илазий, если вы выдвинетесь сейчас, начнётся паника, — пояснил я, — а этого никто из нас не может себе позволить. Нет, вы поедете со всеми и должны удовлетвориться тем, что первыми из всех беженцев въедете во врата Магбура во главе колонны.
— Это возмутительно! — крикнул он.
— Прочь с глаз моих, Монтнар, а иначе я закончу то, что начал подле реки, — зло произнёс я.
— О, колдун, не думай, что я об этом забыл! — в его голове ощущалась ярость.
— Вот и дополнительная причина, чтобы отказать, — усмехнулся я, готовый в любой миг сотворить чары, провалившись под землю, дабы избежать внезапных уловок. — Возвращайтесь к своим фургонам и выспитесь — завтра будет тяжёлый марш.
— Вот уж точно! — прошипел Кронрич Ертус. — Кердгар Дэйтус ещё не закончил с нами! Теперь, когда Логвуд мёртв, а с ним вся его армия, мы должны доверить свои жизни кучке безмозглых юнцов и вонючих дикарей? — презрительно и демонстративно посмотрел он на Данику. — Или надеяться на этих Нанвских Добровольцев? Аха-ха! Это же сброд! Что будет, когда они нас бросят? Пятнадцать километров до Магбура! Ты, лейтенант, нас всех отправишь на смерть!
— Да, — прорычал я. — Все или никто. Разговор окончен. Убирайтесь.
— Так ты теперь возомнил себя главным в нашей колонне? — Ертус потянулся к рапире у пояса. — Или факт того, что ты трахаешь Плейфан, должен что-то знать? Я вызываю тебя на дуэль…
Камешек с земли стремительно сорвался и врезался в висок Кронрича Ертуса плоской стороной. Аристократ повалился на землю без чувств.
— Главным? — прошипел я, специально игнорируя вторую часть фразы. — Нет. Просто магом. Презренным версом с последними днями жизни. Но я обеспечу колонне безопасность, пусть это и будет моим последним делом.
Даника заговорила, глядя на неподвижное тело:
— Вашему Совету придётся дорого заплатить, чтобы исцелить эту рану, Монтнар.
— Наверное, стоило ударить посильнее и сберечь вам деньги, — зло бросил я. — Мне повторить?! Прочь отсюда! — сжал я кулаки, ощутив, как земля вокруг зашевелилась, повинуясь моей воле.
Аристократы ожидаемо дрогнули и разбежались. Лишь несколько из них притормозили, забрав тело потерявшего сознание Кронрича Ертуса.
— Даника… можешь приказать соклановцам проследить за ними?
— Сделаю.
* * *
Деревенька, подле которой обитали Нанвские Добровольцы, оказалась убогим собранием глинобитных домишек, в которых обитало около сорока жителей, но все они бежали ещё несколько дней назад. Единственным строением, которому исполнилось меньше ста лет, была богато выстроенная арка, возведённая дедом Гуннара — архонтом Нобием. За ней начинался торговый тракт — широкая, насыпная военная дорога, возведённая ещё в те времена, когда Нанв был един.
По сторонам от тракта тянулись глубокие канавы, наполовину засыпанные снегом, а за ними — высокие, плоские земляные отвалы, на которых росли — на всём отрезке пути — два строгих ряда кедров, привезённых с леса подле реки Чирапи.
Заинтересовавшись высокой каменной аркой, я подошёл ближе. Вскоре ко мне присоединились Даника и Галентос, а за ними мужчина, говорящий от лица «наёмников» (если их можно было так назвать).
— Плата получена, и все договорённости между нами исполнены, — поведал он, спешившись с коня.
— Прими нашу благодарность, — коротко поклонился я.
Он пожал плечами.
— Просто сделка, солдат. Не нужны слова благодарности.
— Верно, — усмехнулся я. — Не нужны, но всё равно сказаны.
— В таком случае — пожалуйста.
— Вы могли ничего не делать, но всё же помогли нам. Если у меня будет такая возможность, то сообщу об этом вышестоящим. В самых уважительных словах.
В этот миг мужчина отвёл глаза. Заколебался, но всё же сказал:
— Большое войско приближается с севера — наши бойцы в заслоне увидели поднятый в воздух снег, когда заняли высоту. Значит, войско идёт быстро.
— Понимаю, — поморщился я.
— Возможно, кто-то из вас успеет добраться до стен.
— Да уж, лучше успеть, — хмыкнул я.
— Солдат?
— Да?
— Ты уверен, что Магбур откроет для вас ворота?
Не сдержавшись, я рассмеялся. Это был весьма горький смех.
— Об этом я буду думать, когда доберусь туда.
— В этом есть своя мудрость. — Он кивнул, затем вскочил на лошадь. — Прощай, солдат.
— Прощай.
Лидер наёмничьего объединения уехал, быстро что-то прокричал своим людям, после чего, не прошло и пяти минут, как все Нанвские Добровольцы лихо помчались прочь. За ними катились тщательно охраняемые телеги, везущие плату.
Я оглянулся на море беженцев, которое вынужденно разлилось даже за пределы маленькой деревушки.
— Выдвигаемся, — коротко скомандовал я. Немногие офицеры быстро разнесли приказ.
Темп был задан быстрый, мучительно быстрый — идти нужно день и ночь напролёт, делая только самые краткие привалы, но смысл приказа явно был понят всеми: в безопасности мы окажемся только внутри мощных стен Магбура.
Осталось пятнадцать километров — идти придётся до самого рассвета. И каждый метр тяжёлого марша замедлял отстающих. Но какой ещё у меня выбор?
— Галентос, передай солдатам приказ, — глянул я на мага, — вся колонна должна выйти на тракт до заката. Для этого все средства хороши — только не убивать и не калечить. Если беженцы забыли, что нас нужно бояться, напомните им.
— У нас всего тридцать всадников, — напомнила мне Даника. — И все они молоды…
— Возмущённая молодёжь? — криво улыбнулся я. — Ну, вот и дайте им возможность выпустить пар.
Торговый тракт поначалу даже способствовал нашим усилиям, поскольку первая его треть, известная среди местных жителей как «Скат», представляла собой мягкий спуск к равнине, на которой стоял город. На севере параллельно дороге тянулась гряда конических холмов, которая сходила на нет лишь в трёх сотнях метров от западной стены Магбура. Эти холмы насыпала не природа: это были огромные курганы, братские могилы, десятки захоронений, которые появились ещё до формирования Нанва как отдельного государства. А самый ближайший курган был ещё и самым большим — в нём покоились останки правящих родов.
Оставив Галентоса во главе авангарда, я поехал к самому хвосту колонны, где Даника и трое солдат уже охрипли, пытаясь заставить самых слабых и медленных беженцев ускорить шаг. Задача была душераздирающей: позади оставались тела тех, кто умирал на ходу, не выдержав темпа. Не было ни времени их хоронить, ни сил нести с собой.
На юго-западе всё сильнее проявлялась и увеличивалась полоса поднятого в воздух снега, обозначающего всадников, спешащих нагнать нас.
— Они не пошли по дороге, — выдохнула Даника, развернув коня, чтобы оглянуться назад. — Идут по равнине — медленнее, намного медленнее…
— Они ориентируются по картам, — пояснил я. — Такой путь кажется ближе.
— Холмы там не отмечены? — проницательно хмыкнула она.
— Да. Я видел такие в шатре Логвуда. Холмы отмечены лишь на картах Нанва. Может на имперских, но не остальных. Сайнадские в этом плане, похоже, дали маху.
Помедлив, девушка качнула головой:
— Следовало ожидать от Кердгара Дэйтуса лучшей подготовки…
— Нам повезло — и одно это может нас спасти…
Вот только даже я сам слышал неискренность в этих словах. Враг был чересчур близко. Я бы сказал — меньше двух километров. Несмотря даже на курганы, кавалерия преодолела бы это расстояние меньше чем за час.
От головы колонны послышались боевые кличи.
— Они увидели Магбур, — поняла Даника. — Галентос… да, он подтвердил мне.
Как работает эта связь?.. Если выживу, непременно узнаю!
— Ворота? — коротко спросил я.
Она нахмурилась.
— Закрыты.
Зло выругавшись, я подъехал к отстающим.
— Город уже виден! — прикрикнул я на них. — Немного осталось! Шевелись!
Эти слова вызвали неведомо откуда взявшийся прилив энергии. Я почувствовал, затем увидел, как волна прокатилась по массе людей, они немного ускорили шаг под влиянием надежды — и страха. Я развернулся в седле.
Поднятая снежно-серая полоса была видна без всяких попыток забраться повыше. Ближе, но совсем не так близко, как следовало бы ожидать.
— Даника! На стенах Магбура стоят солдаты?
— Да, яблоку негде упасть… — спустя мгновение тишины пояснила она.
— Ворота? — ещё раз уточнил я.
— Нет, — девушка качнула головой.
— Сколь близко к ним голова колонны?
— Пара сотен метров. Люди уже побежали…
— Но ворота закрыты… Они что там, сука, совсем с ума посходили?! — рявкнул я и обернулся к приближающемуся врагу. Проклятье! Нас что, вырежут под стенами города?!
Новая порция беспощадной бессмысленной брани сорвалась с губ.
— Даника! — под конец тирады, уже чуть более осмысленно, рявкнул я. — Бери всех наших солдат — скачите к Магбуру! Заставьте их открыть ворота! Силой, если будет необходимость!
— А… а ты? — во взгляде девушки мелькнуло сомнение.
Я улыбнулся.
— Прикрою, — коротко ответил ей.
Даника помедлила, взгляд волшебницы на миг увлажнился, но потом она быстро мотнула головой и стремительно развернула коня.
— Вы! — рявкнула колдунья трём юным воинам. — За мной!
Не прошло и десяти секунд, как они уже погнали уставших лошадей вдоль края дороги, мимо спотыкающихся, шатающихся беженцев.
Впереди показались самые быстроходные части. Всадники Кердгара Дэйтуса пустили коней галопом, гортанно завывая боевые кличи. Я переплёл пальцы, а потом хрустнул ими. На лице появилась кривая ухмылка. Что же… я готов.
Следующий час прошёл в постоянных стычках. Сайнадские кавалеристы пёрли сюда, словно мухи на мёд, выматывая меня и лишая сил. Пока что я справлялся со всеми, как с обычными всадниками, так и с сионами или обладателями антимагических амулетов, коих за прошедшее время встретил целых пять.
По итогу, не выдержав, устроил мощнейших шторм кипятка, а потом организовал ров, едва не лишившись чувств. От меня валил пар, хорошо заметный в это время года — словно бы кто-то вынес на улицу ведро кипятка, которое начало парить. Если бы не лошадь — я упал бы на снег, ожидая неминуемой смерти.
Стиснув зубы, понял, что сделал максимум, который мог себе позволить. Передовые отряды сайнадов отступили, ожидая, когда подойдёт подкрепление или, хотя бы, соберутся маги.
Отлично, выиграл немного времени…
Повернув лошадь, бросился догонять остальных.
Колонна растянулась по тракту, быстроногие вырвались далеко вперёд. Меня окружали старики, каждый шаг давался им с трудом и му́кой. Многие просто останавливались и садились на обочине, чтобы дождаться неизбежного. Я орал на них, угрожал, но всё без толку — они были инертны ко всему.
Сдаться, когда спасение буквально на расстоянии шага…
А потом я увидел ребёнка, девочку, которой едва ли было больше пяти лет. Она ковыляла с вытянутыми ручками, но не плакала, погрузившись в жуткое молчание.
Подъехав ближе, я склонился в седле и поднял её. Маленькие ручки вцепились в мою истрёпанную рубаху, которая давно развалилась бы, если бы не производственная магия.
От армии преследователей хвост колонны отделяла теперь только одна, последняя гряда холмов. Я видел, как вновь собравшиеся всадники, обрётшие от этого смелость, громыхали, падая вниз и готовясь брать очередную вершину. Финальную.
Движение не замедлялось, и это было единственным свидетельством того, что врата Магбура наконец распахнулись, чтобы впустить беженцев. Либо так, либо люди просто растекались обезумевшей, отчаянной толпой вдоль стены — но нет, такое предательство было бы уже просто безумием…
И вот наконец я увидел впереди Магбур. Обрамлённые мощными башнями западные ворота распахнулись на три четверти своей высоты — последняя, нижняя четверть превратилась в бурлящую, толкающуюся, вопящую толпу, где люди залезали друг на друга от панического ужаса. Но напор был слишком велик, чтобы образовался затор. Словно гигантская пасть, Магбур проглатывал беженцев. По обеим сторонам колонны скакали отправившиеся с нами солдаты Первой, пытались утихомирить человеческую реку, и среди них я увидел людей в форме Магбурской стражи.
Стражи? А как же армия? Армия Гуннара и его прославленного генерала Чибато Ноното?
Они стояли на стенах. Наблюдали. Ряды и ряды лиц, люди теснились на всём протяжении западной стены. Роскошно одетые личности занимали платформы на привратных башнях, смотрели на изголодавшуюся, оборванную, вопящую толпу, которая штурмовала ворота города.
Внезапно среди хвоста колонны, неподалёку от меня, возле последних беженцев, которые ещё были способны двигаться, возникли городские стражники. Я видел, как угрюмые воины там и здесь подхватывали людей и трусцой несли их к воротам. Заметив солдата с капитанскими знаками отличия, я немедленно подъехал к нему.
— Ты! — без какого-либо почтения сказал я. — Возьми этого ребёнка!
Капитан не стал пререкаться, поднял руки и принял всё ещё молчащую, перепуганную малышку.
— Ты Сокрушающий Меч Кохрана? — спросил он, оценив меня пристальным взглядом.
— Да, — коротко согласился я.
— Мне сказали, — кивнул мужчина на поток, пробирающийся в ворота, — ты главный.
— В данный момент, — уголки губ попытались подняться, но, кажется, забуксовали на половине пути.
— Ты должен немедленно доложить обстановку архонту Гуннару — вон там, на левой башне…
— Этому ублюдку придётся подождать, — сухо ответил я ему. — Сперва я прослежу, чтобы внутрь вошли все растреклятые беженцы. А теперь беги, капитан, только скажи сперва, как тебя зовут, — может, мать или отец этого ребёнка ещё живы.
— Урвальд, — произнёс он с внезапно образовавшимся почтением. — Сэр, я позабочусь об этой девочке, даю слово. — Капитан замешкался, затем высвободил одну руку и схватил меня за запястье. — Сэр…
— Что?
— Простите нас.
Я вздрогнул. В груди кольнуло. На миг я ощутил тяжесть, которую нёс на себе долгие-долгие месяцы пути.
— Ваша преданность, — тихо и скрипуче произнёс я, — отдана городу, который вы поклялись защищать, капитан…
— Я знаю, но солдаты на стенах — они стоя́т так близко, как им только разрешили. И они этим отнюдь не довольны.
— Тут они не одиноки. А теперь иди, капитан Урвальд.
* * *
Я был последним. Когда ворота наконец опустели, ни одного живого беженца за стенами не осталось — если не считать тех, кого я видел вдалеке на дороге, они так и сидели на покрытых снегом камнях, сдерживали последнее дыхание — слишком далеко, чтобы забрать, и было ясно, что магбурские стражники получили чёткие приказы по поводу того, насколько они могут уходить от ворот.
В тридцати шагах от створок я, под взглядами стоявших в проёме стражников, в последний раз повернул коня и посмотрел на запад. Мы успели, а войско противника всё ещё возилось там, за последним, самым большим курганом. Кони так активно били копытами, что разбили снег до состояния грязи, брызги которой были видны даже отсюда.
Мысленный взор унёс меня дальше, на запад и на юг, за реки, через равнины и степи, к городу на другом берегу моря — Монхарбу. Именно от него мы вышли. Именно от него…
Думы мало что дали. Слишком много следовало осознать, слишком быстро, слишком стремительно случился конец этого невозможного, калечащего душу похода.
Цепь трупов длиной в тысячи километров. Нет, это выше моего понимания да и, наверное, любого из нас…
Я развернул коня, посмотрел на распахнутые ворота, на стражников под аркой. Они расступились, чтобы открыть проход. Пришпорив лошадь, я въехал внутрь, не обратив внимания на солдат на стенах, даже когда из их глоток вырвался, словно высвободившийся зверь, торжествующий клич.
Стоило лишь оказаться внутри места, где я никогда не был (даже во время встречи архонтов Гуннар предпочёл провести её за пределами Магбура), как чья-то маленькая рука в перчатке схватила поводья и заставила коня резко остановиться. Вторая рука вцепилась в мою ладонь, отчаянно сжала. Взглянув вниз, я увидел Данику, а в её лице — мучительный ужас, от которого по жилам раскатился лёд.
— В башню! — умоляюще воскликнула она. — Быстрее! — девушка выглядела усталой и измученной. От неё валил пар, прямо как от меня. Где успела выложиться?!
— Я потратил все силы…
— Это не важно, Изен! Может ты сможешь уговорить…
Странный гул раскатился по стенам Магбура, этот звук тьмой заполнил зимний воздух. Соскользнув с седла, я почувствовал, как сердце бешено заколотилось, предчувствуя беду. Даника потащила меня через толпу городских стражников и беженцев. Я чувствовал прикосновения других рук — люди трогали меня, словно благословляли или просили благословения.
— Сокрушающий Меч Кохрана, — раздавались повсюду громкие и тихие голоса.
— Он спас нас…
— Благословлён богами!..
— Троица послала его к нам!
— В одиночку сдерживал сайнадов…
— Чудо! Чудо!
Мы прошли — нет, пробежали! — мимо всех них, буквально врываясь в башню.
— Быстрее, прошу! — крикнула Даника.
Впереди показался сводчатый проход, ведущий к полутёмной лестнице, которая поднималась вдоль одной из внутренних стен башни. Гул на стенах уже превратился в рёв — бессловесный вопль возмущения, ужаса и боли. В башне он раскатился безумным эхом, нарастал с каждой ступенькой, на которую мы ступали.
На средней площадке она протащила меня мимо «Т»-образных амбразур, к которым прижались двое стрелков, и дальше — вверх по истёртым ступеням. Ни один из бойцов нас даже не заметил.
Следом пробежали коридор, в котором находились магбурские солдаты. Их хмурый офицер удерживал небольшую группу людей, в которых я узнал Кендала Фатурка, архонта Сауды, и Лойниса Хелфгота, архонта Олсмоса. Остальные, очевидно, были их советниками или помощниками.
— Архонт Гуннар приказал никого не пускать, — с толикой усталого смирения, очевидно уже не в первый раз, произнёс офицер. А потом его взгляд упал на нас. — Кроме Сокрушающего Меча.
— Сокрушающего Меча? — не понял Фатурк, а потом обернулся, увидев меня. В его глазах возникло узнавание и понимание. — Сокрушающий!.. Э-э… Иральд! Нет, Ирес! Мальчик! Скажи Гуннару, чтобы пропустил нас!
Я проигнорировал этих шутов. Солдаты молчаливо расступились, пропуская меня с Даникой.
— Ирес! Чёрт тебя дери. Верс! Как ты смеешь игнорировать!..
Мы отбежали достаточно далеко, чтобы перестать их слышать.
Когда мы с волшебницей подошли к столбу яркого света под люком, до меня донёсся дрожащий смутно знакомый голос:
— Их слишком много… я ничего не могу сделать, нет-нет, Троица, помилуйте меня — их слишком, слишком много…
Даника поднялась наверх, я последовал за ней. Мы оказались на широкой площадке. У внешней стены стояли три фигуры. В левой я сразу же узнал Тулона, жреца Триединства, советника, которого я в последний раз видел во время переговоров архонтов. Его шёлковое облачение трепетало на холодном ветру. Рядом с ним стоял Гуннар, слегка похудевший, но всё ещё достаточно жирный и лощёный. Его роскошной одежде позавидовал бы даже имперский аристократ. Его бледные руки трепетали на парапете, словно пойманные птицы. Справа от него стоял Чибато Ноното. Чернокожий генерал был одет в хорошо подогнанные доспехи, на которых отчётливо зияли руны. Он обхватил себя мускулистыми руками, словно пытался сам себе переломать кости. Казалось, генерал вот-вот взорвётся.
Рядом с люком сидел Галентос — совершенно разбитый и такой же горящий, как я и Даника. Юный перерожденец обратил ко мне бледное постаревшее лицо. Его красные щёки создавали ощущение лихорадки. Казалось, в сознании он оставался только благодаря силе воли. Даника бросилась к Галентосу и отчаянно обняла, а потом не захотела или не смогла отпустить.
Солдаты на стенах рядом вопили, этот звук резал воздух, словно серп самой смерти.
Качнувшись, я подошёл к стене рядом с Ноното. Мои руки коснулись обжигающе холодного камня парапета. Взглянув на равнину я едва подавил вскрик. Паника охватила меня, стоило лишь осознать, что происходит на склоне ближайшего кургана.
Логвуд.
Над всё сжимающейся массой из едва ли четырёх сотен солдат развевались три знамени: штандарт Первой армии, серые вороньи крылья пустынников, и простое на вид белое знамя с двумя чёрными полосами — такими же, как и те, что разместились на моём правом плече.
Знамёна отчаянно развевались на холодном зимнем ветру. Нерушимые знаменосцы продолжали гордо и высоко поднимать их.
Повсюду со звериной яростью бушевали тысячи ратников Кердгара Дэйтуса, масса пехотинцев безо всякой дисциплины, одержимая лишь жаждой убийства. Кавалеристы скакали по краям этой толпы, чтобы перекрыть пространство между курганом и городскими стенами — однако не рисковали подъезжать близко, чтобы не попасть под обстрел стрелков Магбура. Личная гвардия короля Велеса и, несомненно, сам воевода расположились на предпоследнем кургане, где соорудили помост, словно чтобы получше разглядеть то, что происходит на соседнем холме.
Расстояние было слишком близким, чтобы пощадить тех, кто смотрел на бой с башни и городских стен. Я увидел Логвуда среди сапёров Цидуса Донвана и Шэри Морф. Там же горстка последних Полос Маутнера, включая самого капитана. Его круглый щит на левой руке был разбит, а драный плащ блестел так, словно измазан смолой. Я увидел бригадира Гаюса, который руководил отступлением на вершину кургана. Сизианские псы кружили и скакали вокруг одноглазого воина, словно личная охрана, несмотря на раз за разом обрушивавшийся на них град пуль. Среди собак высился один зверь — чья шкура была густо усеяна кровоподтёками многочисленных попаданий. Но несмотря на них, пёс всё ещё оставался жив и продолжал драться.
Лошади пали. Диких Гусей полностью истребили. Чёрных Полос осталось не более двадцати человек и я знал их всех: Килара, Лотар, Грайс, Дунора, Ворсгол, Бейес, Сэдрин, Рушен, Юмон, Мелкет, Дэлия, Нарана и мой ученик Фолторн. Они окружали полдюжины стариков и женщин Серых Ворóн — вырванное, умирающее сердце клана. Было ясно, что из бойцов у пустынников остались лишь возвышающийся над всеми вождь Торкон и толстячок Зилгард, зажимающий ружьё в потных руках.
Солдаты Первой, на которых почти не осталось доспехов, стояли плотным строем вокруг остальных. Многие уже не могли поднять оружие, но всё равно стояли, хотя их резали на куски. Пощады не давали, упавших солдат забивали жестоко — срывали шлемы, ломали руки, которыми они пытались защититься от ударов, дробили черепа.
Камень под моими ладонями вдруг стал липким. Руки пронзили железные копья боли. Я не заметил. Смотрел.
Наконец, совершив мучительное усилие, сумел отвернуться, чтобы спустя миг осознать, как мои красные от холода пальцы потянулись схватить воротник Гуннара — всё, что мне оставалось, ведь я по-прежнему не отошёл от того боя, где сдерживал сайнадских налётчиков…
Чибато Ноното заступил мне дорогу, удержал.
Архонт, увидев меня и что-то прочитав на лице, в ужасе отшатнулся.
— Ты не понимаешь! — заверещал Гуннар. — Я не могу их спасти! Врагов слишком много! Слишком много!
— Можешь, ублюдок! Вылазка до кургана — создать коридор, будь ты проклят! — рявкнул я. — Я бы сам направился, в одиночку, если бы сохранил хоть каплю сил!
— Нет! Нас раздавят! Я не должен!
Чернокожий генерал положил руки мне на плечи, наклонился и едва слышно прошипел:
— Ты прав, колдун. Во всём прав. Но он не сделает этого. Архонт Гуннар не даст нам их спасти…
Выругавшись, я попытался использовать магию — уж на пару всплесков, до потери сознания, меня ещё хватит, — но осознал, что у Ноното была Слеза, так что вырвался из его хватки, сдавая назад. Мужчина, словно осознав, что я хочу сделать, резко шагнул вперёд, загораживая Гуннара.
— Триединый, хватит! — рявкнул генерал. — Мы пытались… мы все пытались…
Тулон подошёл ближе и тихо проговорил:
— Сердце моё рыдает, Сокрушающий Меч. Архонта Гуннара не переубедить…
— Это… — я не находил слов. — Это убийство!
— За которое Кердгар Дэйтус заплатит дорогую цену.
Развернувшись, я снова бросился к парапету.
Проклятье! Сейчас бы обрушить туда шторм кипятка! Создать землетрясение, ограничивающие рвы, каменные шипы! Тьфу, хотя бы несколько десятков огненных шаров!
— Даника!.. — обернулся я, поймав взгляд волшебницы. Взгляд, говорящий всё, чему я был свидетелем ранее. Она и Галентос уже опустошили свой резерв до самого дна — в отчаянной попытке хоть как-то изменить ситуацию.
Этого оказалось мало.
Первая армия умирала. Здесь, почти можно дотянуться… Я мог бы дотянуться. Ещё на удар, может на два… Но какую роль сыграет этот один или два удара?
Ледяная хватка скрутила кишки, словно кто-то схватил их и вытянул наружу.
Не могу на это смотреть.
Но должен.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))