Раздаётся душераздирающий, полный экзистенциальной боли вопль. Такой вопль обычно издаёт человек, увидевший, как все его жизненные идеалы растоптали грязным сапогом.
Дейдара стоит перед распахнутым холодильником, его тело дрожит, а единственный видящий глаз расширен от ужаса. Его руки, словно парализованные, указывают на пустую полку.
Дейдара: МОЙ… ЧИЗКЕЙК! МОЙ КЛУБНИЧНЫЙ, МАТЬ ЕГО, ЧИЗКЕЙК!
В комнату, привлеченный шумом, вваливается Хидан, почесывая торс.
Хидан: Опять орёшь, блондинка? Тебе месячные взорвали мозг? Или твоё искусство наконец-то самовыразилось у тебя в штанах?
Дейдара (поворачиваясь, в его глазу плещется чистое безумие): Его украли, Хидан. Совершено чудовищное преступление. Я оставил его на ночь. Подписал! "СОБСТВЕННОСТЬ ВЕЛИЧАЙШЕГО ХУДОЖНИКА. ТРОНЕШЬ — СТАНЕШЬ МОЕЙ ЛУЧШЕЙ СКУЛЬПТУРОЙ". Это было предупреждение! Это был перформанс!
Входит Какузу, пересчитывая пачку заляпанных кровью купюр.
Какузу: Твой чизкейк стоил 450 рё. С учётом инфляции и морального ущерба, который ты сейчас наносишь моим ушам, ты должен мне 600.
Дейдара: Я?! Да это ты его сожрал, старый скряга! Решил сэкономить на ужине?!
Какузу: Я не ем то, что не приносит прибыли. В твоём чизкейке было 400 калорий и ноль финансового потенциала. Я бы скорее съел одно из сердец Хидана, там хотя бы есть инвестиционная привлекательность в виде бессмертия.
Хидан: Эй! Не трогай мои сердца своими грязными бухгалтерскими руками! Их можно приносить в жертву! А чизкейк можно только сожрать! Спросите у Кисаме, он жрёт всё, что не прибито к полу!
Из тёмного угла доносится голос Кисаме, который до этого методично точил свой меч Самехаду.
Кисаме: Я предпочитаю пищу с высоким содержанием чакры. В твоём десерте, Дейдара, чакры было меньше, чем в среднем камне. Хотя… если бы вор оставил на нём свою чакру, я бы мог его выследить. И съесть.
Кисаме облизывается, глядя на всех по очереди. В комнате повисает неловкое молчание.
В этот момент из своей мастерской выкатывается Сасори в кукле Хируко.
Сасори (механическим голосом): Вы все невыносимы. Искусство — это то, что вечно. А ваш спор о скоропортящемся молочном продукте — квинтэссенция всего мимолетного и убогого. Однако…
Хвост Хируко резко дёргается и указывает на Итачи, который всё это время молча сидел за столом и пил чай.
Сасори: На твоей щеке, Итачи… Клубничная крошка.
Все взгляды устремляются на Итачи. Тот медленно ставит чашку, не меняя выражения лица. На его щеке действительно крошечный красный след. Он смотрит на всех своим Мангекьё Шаринганом.
Итачи: Это кровь. Я вспоминал одну печальную историю.
Дейдара: Печальную историю о том, как ты безжалостно убил мой десерт?! Ты уничтожил моё вдохновение! Мой завтрак! Я взорву тебя к чертям, Учиха! Искусство — это…
Итачи (спокойно): …Цукуёми.
Дейдара застывает с открытым ртом. Его глаз начинает дёргаться. Следующие 72 часа в его сознании он будет смотреть, как Итачи медленно, с садистской ухмылкой, поедает миллионы клубничных чизкейков, пока на фоне Саске-подросток ноет о мести.
Дейдара с визгом падает на пол и начинает кататься, пуская слюни.
Хидан: О, отлично! Теперь он окончательно сломался. Так кто всё-таки сожрал эту дрянь?
В комнату входит Пейн. Вид у него такой, будто он только что 10 часов подряд слушал отчёты о расходах от Какузу. Он смотрит на бьющегося в конвульсиях Дейдару, на Итачи с крошкой на щеке, на остальных дегенератов.
Пейн: Я съел.
Все замирают.
Пейн: У меня был тяжёлый день. Мне нужно было познать боль… диабетической комы. Есть вопросы?
Молчание. Какузу медленно прячет счёт, выписанный на имя Пейна. Хидан решает, что проклинать лидера — не лучшая идея для здоровья.
Пейн: Вот и отлично. Кстати, в холодильнике мышь повесилась. Разберитесь. Миру нужна боль, а не антисанитария.
Он разворачивается и уходит.
Все молча смотрят на пустой холодильник. Из-за двери появляется белая половина Зецу.
Зецу: А он был вкусненький… сочный …
И исчезает. Теперь все смотрят друг на друга, осознавая, что лидер им нагло соврал, чтобы прекратить балаган.
Где-то на полу тихо всхлипывает Дейдара. Величайшие преступники мира шиноби были побеждены… одним чизкейком