Темнота.
Сознание возвращалось медленно, неохотно, выныривая из вязкой, бездонной пучины исцеляющей комы. Первое, что я почувствовал — боль. Тупая, жгучая, пульсирующая. Она гнездилась там, где должны были быть мои глаза, и отдавалась горячими волнами в висках.
Я попытался открыть глаза, но наткнулся на плотную ткань. Бинты. Точно. Операция. Я лежал неподвижно, прислушиваясь к ощущениям. Тело было слабым, но целым. А боль в глазах… она была невыносимой, но в то же время… правильной. Это была боль заживления. Боль интеграции.
— Оригинал пришел в себя, — раздался рядом мой собственный, ровный голос. Голос одного из клонов-медиков. — Жизненные показатели в норме. Уровень чакры восстанавливается. Отторжения импланта не наблюдается.
— Состояние пациента «Ранмару» также стабильно, — добавил другой клон. — Трансплантация прошла успешно. Его тело приняло новые органы без осложнений.
Я мысленно выдохнул. Успех. Полный успех. И словно в подтверждение моих мыслей, перед моим мысленным взором, даже сквозь темноту повязок, вспыхнуло синее окно.
[ВНИМАНИЕ! СИСТЕМА ВОЗОБНОВИЛА РАБОТУ ПОСЛЕ КРИТИЧЕСКОЙ НАГРУЗКИ!]
[Анализ операции… Протокол «Трансплантация» успешно завершен!]
[Интеграция нового Кеккей Генкай в вашу систему прошла успешно! ]
[Уровень синхронизации: 17%]
[Обнаружена стабильная интеграция ДНК Хаширамы Сенджу в структуру додзюцу. ]
[Потенциал додзюцу повышен. Требуется длительный период адаптации и развития для достижения следующей стадии эволюции. ]
[КОММЕНТАРИЙ СИСТЕМЫ: Поздравляю, Игрок. Вы успешно провернули операцию, на которую не решился бы даже Орочимару, и не умерли в процессе. Уровень вашего безумного гения (и везения) достиг новых высот. Система в шоке, но аплодирует. P.S. Побочные эффекты в виде слепоты, безумия или спонтанного прорастания деревьев из глазниц все еще возможны. Наслаждайтесь.]
Я не мог сдержать слабой, болезненной улыбки. Даже сарказм Системы не мог испортить этот момент. Все получилось. Я сделал это и заполучил это додзюцу.
— Сколько я был в отключке? — хрипло спросил я.
— Семьдесят два часа, — ответил клон-медик.
— Состояние глаз?
— Процесс регенерации и интеграции нервных окончаний идет по плану. Но полное восстановление займет время. Категорически не рекомендуется снимать бинты в течение следующей недели. Любое световое раздражение может вызвать необратимые повреждения.
Неделя.
Целая неделя в темноте. Что ж, терпимо. Я снова откинулся на подушки, пытаясь привыкнуть к боли. Теперь, когда операция была позади, оставался лишь один, но не менее важный вопрос. Название.
«Корьюган», как назвала его Система, звучало неплохо. «Глаз Красного Дракона». Пафосно. В моем стиле. Но, возможно, есть варианты и получше? «Всевидящее Око Хаоса»? Слишком громоздко. «Звезда Утренняя»? Слишком поэтично. «Глаз, Читающий Судьбу»? Банально.
Я усмехнулся про себя. Ладно, время подумать над пафосным названием у меня еще будет. Целая неделя. Сейчас главное — восстановление.
— Ранмару? — спросил я.
— Стабилен, — ответил клон. — Его тело полностью приняло новые глаза. Процесс заживления идет даже быстрее, чем у те , благодаря его собственной уникальной чакре. Он проснется через пару дней.
— Отлично, — прошептал я. — Продолжайте наблюдение. Я снова погрузился в тишину и темноту.
Прошли сутки с момента моего пробуждения. Я лежал в темноте. Второй день я существовал в этом мире без света, ориентируясь лишь на звуки, запахи и потоки чакры, которые теперь, с моими новыми, еще не открытыми глазами, ощущал с невероятной, почти болезненной четкостью. Боль в глазницах постепенно утихала, сменяясь постоянным, тупым зудом — верным признаком того, что процесс исцеления и интеграции шел полным ходом.
Мои клоны-медики работали без перерыва, следя за моим состоянием и состоянием Ранмару. Все было под контролем.
Я услышал тихие, ровные шаги. Шисуи. Он вошел в лабораторию, и его чакра, теплая и знакомая, была единственным ярким пятном в этом сером, невидимом мире.
— Леви? — тихо позвал он. — Ты не спишь?
— Не сплю, — ответил я. — Просто наслаждаюсь темнотой. Надоест еще за эту неделю.
Он подошел к моей кровати.
— Ну… как прошло? Успешно?
— Более чем, — я не смог сдержать довольной ухмылки. — Операция прошла идеально. Полная интеграция. Никакого отторжения. Я уже чувствую, как новая сила приживается в моем теле. Как будто так и должно было быть.
— А Ранмару? — в его голосе слышалось беспокойство.
— Тоже все отлично, — заверил я его. — Мои старые глаза прижились в его теле еще лучше, чем его — в моем.
— И что теперь? — спросил Шисуи. — Придерживаемся первоначального плана?
— Да, — я повернул голову в его сторону. — И у меня к тебе поручение. Важное. Сегодня ночью. Я хочу, чтобы ты отвез Ранмару в Коноху.
Шисуи не удивился. Он ожидал этого приказа, но в его голосе все равно прозвучала нотка сомнения.
— Уже сегодня? Ты уверен? Может, стоит подождать, пока он…
— Нет, — твердо прервал я его. — Потому что я еще неделю не смогу открыть глаза. Мы уходим из этой страны, как только я приду в себя. И таскать с собой по миру ребенка в коме — не самая лучшая идея. В Конохе ему будет безопаснее всего. Ты оставишь его у ворот приюта. Тихо и незаметно. Он все еще в коме, так что проблем не будет. Они найдут его утром, решат, что это очередной сирота, и позаботятся о нем.
Шисуи молчал, обдумывая мои слова. План был ему известен. И он уже с ним согласился. Но теперь, когда пришло время действовать, его совесть, очевидно, снова подала голос. Но он был шиноби. И он доверял мне.
— Хорошо, — наконец кивнул он. — Я сделаю это. Если тебе что-то понадобится, я буду в тренировочном зале. Ночью зайду за Ранмару.
Он уже было развернулся, чтобы уйти.
— Постой, — остановил я его. — Сазанами. Как он там? Чем занимается?
— Он в своей комнате, — ответил Шисуи. — Медитирует. Вчера он искал тебя. Я сказал, что ты занят.
— Зачем я ему?
— Да так, — Шисуи пожал плечами. — Просто хотел узнать о нас побольше. Он потом спрашивал у меня, откуда мы, чем занимаемся. Пытался разговорить.
«Любопытный», — подумал я.
— Хорошо. Если будет снова спрашивать, скажи, что я поговорю с ним, когда приду в себя. Все, что ему нужно знать, я скажу ему сам.
— Понял, — кивнул Шисуи и, развернувшись, вышел из лаборатории, оставляя меня одного в тишине и темноте, наедине со своими мыслями и новой, дремлющей в моих глазах, силой.
* * *
Сырость.
Она была повсюду. Она сочилась по стенам пещеры, капала с низкого, каменного потолка, пропитывала одежду и, казалось, проникала в самые кости. Данзо сидел на холодном камне в глубине этой безымянной пещеры где-то в диких землях Страны Земли. Он был один.
Он убежал. Это слово, горькое, как яд, отдавалось в его сознании. Он, Шимура Данзо, тень Конохи, создатель и повелитель Корня, был вынужден бежать, как последняя крыса, из своего собственного убежища.
Данзо с силой сжал кулак, и правая, забинтованная рука, отозвалась тупой, фантомной болью. «Облако…» — прошипел он в темноту. Он видел их снова и снова. Наглые, самоуверенные лица шиноби Кумо. Они ворвались в его логово. Они убили его людей. Его последних шестерых. Последних верных псов, что остались у него от всего могущества Корня. И он ничего не смог сделать. Вернее, он выбралничего не делать. И от этого было еще хуже.
Гнев. Он кипел внутри, черный и густой. Гнев на Облако, посмевшее бросить ему вызов. Гнев на весь мир, который катился к чертям. Гнев на Коноху. На Цунаде. На эту сентиментальную дуру, которая разрушила его дело всей его жизни и вышвырнула его, как мусор. И, конечно же, гнев на того, кто украл у него его главное оружие. Джинчурики Девятихвостого.
«Все из-за него, — думал Данзо, и его единственный глаз горел в темноте, как уголек. — Если бы мальчишка был у меня, ничего бы этого не было. Облако не посмело бы напасть. Цунаде не смогла бы меня изгнать. Я бы держал в руках поводок самого могущественного зверя в мире».
Он тяжело вздохнул, и облачко пара смешалось с сырым воздухом пещеры. Что теперь делать? Куда идти? Его объявили нукенином. За его голову назначена награда. И, что хуже всего, Облако, да и все остальные, теперь думают, что он забрал с собой Джинчурики. Теперь он — цель номер один для всех.
«Я не могу умереть здесь, — эта мысль была твердой, как сталь. — Не в этой грязной, мокрой дыре. Я должен выжить. И должен отомстить. Цунаде… она заплатит за все».
Но для мести нужна сила. А для силы — информация. Он был отрезан от всех своих сетей. Данзо был слеп и глух. Ему нужно было выйти наружу, узнать, что происходит в мире. Узнать, как отреагировали на его изгнание. Узнать, что затевают другие деревни.
И тут он вспомнил. «Шпион… — в его глазах блеснул огонек. — У меня все еще есть один актив. Здесь, в Стране Земли». Он был одним из его «спящих» агентов. Человек, внедренный в инфраструктуру страны много лет назад, на случай непредвиденных обстоятельств. Он должен находиться в небольшом торговом городе Шомин, на границе со Страной Травы.
Данзо медленно поднялся на ноги. Суставы заныли, но воля была сильнее боли. План появился. Простой, но действенный. Найти своего шпиона. Получить информацию. Узнать, кто еще из его людей мог выжить. И начать строить все заново. С нуля. Из тени.
Он подошел к выходу из пещеры. Яркий дневной свет на мгновение ослепил его. Он накинул на голову капюшон своего потрепанного плаща, превращаясь в еще одного безымянного, безликого странника. Шимура Данзо, Тень Конохи, умер. Но Данзо, нукенин, призрак, жаждущий мести, только что родился. И он направился в сторону города Шомин.
Данзо брел по каменистой, выжженной солнцем дороге Страны Земли. Каждый шаг отдавался болью в старых костях, но он не обращал на это внимания. Физическая боль была ничем по сравнению с той яростью, что кипела в его душе. Он с трудом подавил желание размозжить кулаком ближайший валун.
Он шел уже несколько часов. Пейзаж был однообразным и унылым: серые скалы, чахлые кустарники и пыль. Бесконечная, вездесущая пыль.
Впереди, на дороге, показалась повозка. Она двигалась медленно, запряженная старой, изможденной клячей. Это была не торговая повозка. Простая, крестьянская телега, доверху набитая какими-то мешками.
Данзо на мгновение замедлил шаг, принимая решение. Идти пешком до Шомина — долго. Рискованно. Нужно было ускорить процесс. Он мгновенно изменился. Его суровая, властная осанка исчезла. Плечи ссутулились, спина согнулась, а на лицо легла маска вселенской усталости и старческой немощи.
Он поднял руку, окликая крестьянина.
— Добрый человек!
Повозка остановилась. Полный, добродушного вида мужчина в простой одежде с любопытством посмотрел на него.
— Здравствуй, — сказал Данзо, и его голос был слабым и дребезжащим. — Не подскажешь, далеко ли до города Шомин?
— Шомин? — крестьянин почесал затылок. — Да еще день пути, если не больше, отец.
— Ох, день пути… — Данзо картинно вздохнул, опираясь на посох. — Совсем старый стал, ноги уже не держат. А мне бы к внучке успеть. Одна она у меня осталась, кровиночка.
Он сыграл свою роль идеально. Жалкий, одинокий старик, идущий из последних сил, чтобы увидеть свою семью. Крестьянин сжалился.
— Садись, отец, — сказал он, указывая на место рядом с собой. — Мне почти до самого города. Подвезу.
— Да благослови тебя Рикудо, сынок! — прошамкал Данзо, с трудом забираясь на повозку.
Они поехали. Крестьянин, простой и болтливый, пытался завязать разговор.
— А ты откуда идешь, отец?
— Издалека, сынок, издалека, — туманно отвечал Данзо, вешая ему на уши лапшу о выдуманной деревне, о погибших на войне сыновьях, о любимой внучке.
Он лгал легко, без усилий. Ложь была его вторым языком. Он слушал болтовню крестьянина о неурожае, о жадном дайме, о слухах про какую-то войну, и молча анализировал.
К вечеру повозка остановилась у развилки. Впереди, в низине, виднелись огни города.
— Ну вот, отец, приехали, — сказал крестьянин. — Дальше я в другую сторону. А тебе — вон туда. Сам дойдешь.
— Спасибо тебе, добрый человек, — Данзо, кряхтя, слез с повозки. — Никогда не забуду твоей доброты. Он поклонился и, опираясь на посох, медленно побрел в сторону города. Как только повозка скрылась за поворотом, Данзо выпрямился. Старческая немощь исчезла, как будто ее и не было. Его взгляд снова стал холодным, острым и хищным.
Он без труда вошел в Шомин. Это был типичный пограничный городишко: пыльный, шумный, полный торговцев и сомнительных личностей. Данзо, не привлекая внимания, проскользнул по его улицам, ища то, что ему было нужно.
Таверна «Бродячий Пес».
Он нашел ее на одной из боковых, плохо освещенных улочек. Это было грязное, убогое заведение. Внутри сидело несколько хмурых посетителей, которые пили дешевое саке. Данзо, не глядя на них, подошел прямо к стойке, за которой протирал стаканы полный, лысеющий хозяин.
— Одну порцию, — хрипло сказал Данзо. Хозяин, не поднимая головы, потянулся за бутылкой. Данзо медленно, почти лениво, откинул капюшон своего плаща.
Рука хозяина замерла на полпути. Он медленно поднял глаза. Его взгляд встретился с единственным, холодным, как лед, глазом Данзо. Лицо хозяина на мгновение исказила гримаса чистого, животного ужаса. Он замер, как мышь перед коброй. Затем, взяв себя в руки, он молча кивнул и указал на дверь в подсобку.
Данзо, не говоря ни слова, прошел за стойку и вошел в темное, заставленное бочками, помещение. Через секунду туда же, бледный, как полотно, вошел хозяин и, закрыв за собой дверь, рухнул на колени.
— Данзо-сама…
Данзо кивнул.
— Встань, — его голос снова был властным и твердым. Хозяин таверны, его «спящий» агент, с трудом поднялся на ноги.
Хозяин таверны, пухлый мужчина по имени Кен, стоял перед Данзо, низко опустив голову. Его руки мелко дрожали. Быть «спящим» агентом Корня означало жить в постоянном ожидании того дня, когда тень из прошлого придет за тобой. И этот день настал.
— Данзо-сама… как вы здесь? — пролепетал он. — После того, что случилось в Конохе… я думал, Корень уничтожен.
— Корень нельзя уничтожить, — голос Данзо был холоден, как сталь. — Его можно лишь обрезать. Но он всегда отрастет заново. Он сел на одну из бочек, и его единственный глаз впился в шпиона. — Хватит вопросов. Мне нужна информация. Все, что ты знаешь. Обо всем. Что происходит в мире?
Кен нервно сглотнул и начал свой доклад. Он говорил о слухах, о передвижении войск на границах, о панике на рынках. Данзо слушал молча, его лицо было непроницаемой маской. Все это были мелочи. Пыль.
— …и самое главное, Данзо-сама, — закончил свой доклад Кен, и его голос понизился до испуганного шепота.
— Месец назад. По всем Великим Деревням пришло экстренное сообщение. Он сделал паузу. — В Стране Железа состоялся Совет Пяти Каге. Он… он провалился.
Данзо напрягся. Совет Каге? Впервые за десятилетия?
— Что это значит?
— Это значит… — Кен замялся. — Объявлена война. Четвертая Мировая Война Шиноби.
Данзо замер. На одно мгновение его каменное лицо дрогнуло, на нем отразилось чистое, незамутненное недоумение. Война? Сейчас? Это было невозможно. Нелогично. А затем… его губы медленно, очень медленно, растянулись в уродливой, злорадной ухмылке. Он откинул голову назад и расхохотался.
Это был не веселый смех. Это был сухой, скрипучий, похожий на скрежет камней, хохот. Хохот человека, который поставил на кон все, проиграл, но внезапно увидел, как казино, в котором он играл, загорелось.
— Война… — прохрипел он, отсмеявшись. — Конечно. Чего еще было ожидать от этих идиотов. Цунаде, Эй, Ооноки… сборище самовлюбленных дураков.
Он снова посмотрел на своего агента.
— Кто против кого?
— Камень и Облако разорвали все союзы. А Облако объявило войну Песку.
— Как предсказуемо, — Данзо усмехнулся. — Как всегда, Камень и Облако будут нацелены на Коноху. Они всегда хотели заполучить наши земли и наши геномы. И сейчас, когда деревня слаба, как никогда… они нанесут удар. Он погрузился в свои мысли. Хаос. Война. Это была его стихия. В мутной воде было легче всего ловить рыбу. Его изгнание, статус нукенина — все это теперь теряло значение. В горниле мировой войны кто будет искать одного старого шиноби?
«Но я не могу оставаться в стороне, — думал он
«Ооноки, — подумал он, и его глаз хитро блеснул. — Старый упрямый хрыч. Он ненавидит Коноху. И он уважает силу и старую гвардию».
— Ну что же, — сказал Данзо, поднимаясь с бочки. — Похоже, у меня наметилась деловая поездка. Он посмотрел на своего агента. — Мне нужно будет добраться до Ивы. Незаметно. Кен в ужасе уставился на него.
— В Иву, Данзо-сама?! Но… это же самоубийство!
— Для тебя — возможно, — отрезал Данзо. — Для меня — это политика. Он снова усмехнулся. «Да, — думал он, направляясь к выходу. — Пойти к старому врагу. Предложить ему союз. Помочь ему в войне А затем, в решающий момент, когда судьба мира будет висеть на волоске… нанести удар. И забрать все. И Коноху. И титул Хокаге».
Это был план, достойный Тени. И он начал приводить его в исполнение.
* * *
Неделя.
Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов я провел в абсолютной, непроницаемой темноте. Мой мир сузился до звуков, запахов и ощущений. Я слушал, как гудят системы жизнеобеспечения в лаборатории. Чувствовал, как клоны-медики меняют мне повязки и вводят питательные растворы. И ощущал. Ощущал, как в моих глазницах, в чужеродных, но уже становящихся родными, органах, кипит работа. Как клетки делятся, нервы срастаются, а чакра, моя и чужая, сплетается в единый, новый узор.
Зуд, мучивший меня первые дни, прошел. Боль утихла. Сегодня утром клон, проводивший очередной осмотр, сказал лишь одно слово:
«Пора».
Я сидел на краю кровати в лаборатории. Мои руки дрожали от сдерживаемого нетерпения. Медленно, очень медленно, я начал разматывать бинты. Слой за слоем. Наконец, последний виток ткани упал мне на колени. Я все еще не открывал глаз. Я боялся. Боялся, что что-то пошло не так. Что вместо божественной силы я получу лишь вечную тьму.
«Хватит трусить», — приказал я сам себе. И открыл глаза.
Мир… взорвался. Это не было зрение. Это было нечто иное. Я видел не просто предметы. Я видел их суть. И видел потоки чакры, циркулирующие в фуин-лампах на потолке. Видел жизненную силу, текущую в моих собственных венах, как река расплавленного золота. Видел ауру Шисуи, теплую и яркую, которая приближалась к лаборатории еще за стеной.
Я медленно поднялся и, пошатываясь, подошел к большому листу полированной стали, который служил мне зеркалом. И посмотрел. Из зеркала на меня смотрело мое лицо. Лицо Наруто. Но глаза… глаза были другими. Они были не голубыми. Они стали глубокого, кроваво-красного цвета. Как два рубина, светящиеся изнутри. Но это был не Шаринган. В них не было томоэ. Вместо этого зрачок… он был не круглым. Он был похож на золотистую, вертикальную щель, как у дракона. А вокруг него, в красной радужке, медленно вращалось едва заметное, золотое кольцо.
Красиво. И пафосно. То, что нужно.
Дверь в лабораторию открылась, и вошел Шисуи.
— Леви, ты уже… Он замер на полуслове. Я повернулся к нему. Он сделал шаг назад, и на его лице был шок. Чистый, неподдельный. — Леви… — трепетно проговорил он. — Твои глаза… от них исходит такая… аура. Тяжелая. Древняя.
Я усмехнулся.
— Привыкай. Теперь это моя новая фишка. Ну что, как все прошло? Ты отвез Ранмару в Коноху?
Шисуи, все еще не в силах оторвать взгляда от моих глаз, медленно кивнул. — Да. Отвез в тот же день. Все прошло нормально, никто меня не заметил. Оставил его у ворот приюта, как ты и сказал.
— Отлично, — кивнул я. План сработал идеально.
— Как ты? — спросил он, и в его голосе слышалось беспокойство. — Глаза… они не болят?
— Неа, все нормально, — ответил я, снова поворачиваясь к зеркалу и изучая свое новое отражение. — Но есть… колебания. Я чувствую, как они постоянно, помалу, вытягивают из меня чакру. Совсем немного, но постоянно. И еще… — я прикоснулся пальцем к веку. — Клетки Первого. Я чувствую, как они работают. Как жизненная сила течет в них. Это… странное ощущение.
Шисуи молчал, обдумывая сказанное.
— Ну что, что будем делать теперь? — спросил он.
— Теперь? — я оторвался от своего отражения. — Теперь мне нужно привыкнуть к этому. К новому зрению. К новым возможностям. Дай мне несколько дней. Я потренируюсь с новыми глазами, пойму их пределы. Я повернулся к нему, и в моих новых, драконьих глазах, я знал, горел азарт. — А пока… позови-ка Сазанами. Скажи ему, чтобы ждал меня на тренировочном полигоне. Пора мне взять у него пару уроков. И посмотреть, на что способна моя «коллекция» в руках настоящего мастера.
Тренировочный полигон в нашей базе был огромен. Это был гигантский, высеченный в скале грот, который Орочимару, очевидно, использовал для испытания своих самых разрушительных техник. Стены были испещрены оплавленными кратерами и глубокими бороздами, а пол был усеян обломками тренировочных манекенов.
Когда я вошел, Сазанами уже был там. Он стоял в самом центре зала, босой, в своих простых штанах и кимоно. Его катана лежала перед ним на земле. Он стоял с закрытыми глазами, неподвижный, как статуя. Медитировал.
Я намеренно не стал скрывать свои шаги. Он услышал меня и открыл глаза.
— Леви-сан.
Он слегка поклонился.
— Я уж думал, ты забыл.
Я подошел ближе, и когда свет от фуин-ламп упал на мое лицо, он замер. Его взгляд был прикован к моим глазам. Я видел, как его лицо, обычно непроницаемое, исказила гримаса шока и беспокойства.
— Леви-сан… у тебя что с глазами? — спросил он, и в его голосе слышалась тревога. — Ты… ты заболел? Они у тебя красные.
Я усмехнулся.
— Можно и так сказать. Это долгая история, мечник-сан. Скажем так, это… побочный эффект одного моего эксперимента. Я не стал вдаваться в подробности. — Ну что, Сазанами? Дашь мне пару уроков по базовому кендзюцу?
Он все еще с недоверием смотрел на мои глаза, но затем тряхнул головой, отгоняя лишние мысли. На его лице появилась легкая, снисходительная ухмылка.
— Пару уроков? — протянул он. — Леви-сан, владение мечом — это не то, чему можно научиться за пару уроков. На это уходят годы. Десятилетия упорных тренировок. Но… — он выпрямился, — давай для начала проверим твой уровень. Возьми свой меч.
Я кивнул. [Инвентарь.]
ШУХ!
В легкой вспышке синих пикселей в моей руке материализовался он. Клинок Кусанаги.
Я смотрел на клинок с холодным, аналитическим интересом, вспоминая все, что я о нем знал.
Клинок Кусанаги. Ранг S. Принадлежал Орочимару. Обладает рядом уникальных свойств:
«Идеальное оружие для того, кто, как и я, не является мастером фехтования», — подумал я.
Сазанами с трудом сглотнул и взял себя в руки. Он поднял с земли свою катану.
— Что ж, — сказал он, и его голос был полон нового, серьезного уважения. Он встал в боевую стойку. — Нападай. Проведем легкий спарринг. Я хочу увидеть, как ты двигаешься. А потом, — он усмехнулся, — я объясню тебе базовые упражнения. Если ты, конечно, после этого сможешь стоять на ногах.
Сазанами смотрел на меня, как учитель смотрит на нерадивого ученика. В его взгляде читалась снисходительность. Он ожидал увидеть дилетанта. И он его увидел. Но не совсем так, как думал.
Я не стал принимать стойку. И не стал имитировать движения. Я просто сорвался с места.
Мое тело исчезло. Для Сазанами мир, должно быть, просто моргнул. В одно мгновение я стоял в десяти метрах от него, а в следующее — уже был прямо перед его лицом, и острие Кусанаги было нацелено ему в горло. Это была не техника. Это была чистая, необузданная скорость, которую человеческий глаз просто не мог отследить.
Мой удар был грубым. Инстинктивным. В нем не было ни грамма фехтовального искусства. Но в нем была скорость. И сила.
ДЗИНЬ!
Сазанами отреагировал на чистых рефлексах мастера. Его катана, казалось, сама вылетела из ножен и блокировала мой удар. Но в тот момент, когда наши клинки встретились, его снисходительное выражение лица исчезло. Его глаза расширились от шока.
Он ожидал блокировать удар новичка. А вместо этого почувствовал, будто в его меч врезался несущийся на полной скорости поезд. Сила моего удара, усиленная моей чакрой, была чудовищной. Его отбросило на несколько шагов назад, а его рука, державшая катану, онемела от вибрации.
— Что… за… сила… — прохрипел он, с трудом удерживая меч и с недоумением глядя на свою дрожащую руку.
Но я не дал ему опомниться. Я снова атаковал. Раз. Другой. Третий. Мои удары были простыми, примитивными, лишенными всякого изящества. Я просто рубил. Сверху вниз. Сбоку. Прямой выпад.
Но каждый мой примитивный удар Сазанами встречал с огромным трудом. Ему приходилось вкладывать все свое мастерство, всю свою силу, чтобы просто парировать их. Он был как скала, которую долбит неутомимый, чудовищный молот. Он был мастером, но он сражался с монстром, который был физически на совершенно ином уровне.
А затем я включил «Глаза». И игра изменилась.
Я перестал просто бить. Я начал видеть. И видел, как напрягаются мышцы на его плече за долю секунды до удара. Видел, как его чакра концентрируется в ногах для уклонения. Видел траекторию его клинка еще до того, он начинал движение.
Сазанами отпрыгнул назад, тяжело дыша. Его грудь вздымалась, а рука, державшая катану, дрожала от напряжения. На его лице, испещренном шрамами, был написан чистый, незамутненный шок. Каждый его отточенный прием, каждое движение, которое он совершенствовал десятилетиями, было прочитано, предугадано и с легкостью отражено. Он сражался не с мечником. Он сражался с провидцем.
— Как?.. — прохрипел он. — Как ты это делаешь?
— Я же сказал, — я медленно пошел на него, и клинок Кусанаги в моей руке, казалось, лениво поблескивал. — Я быстро учусь. А еще, — я усмехнулся под маской, — я просто лучше.
Ярость. Унижение. Отчаяние. Все эти чувства вспыхнули в глазах Сазанами. Он взревел, и его тело, собрав последние остатки сил и воли, приняло низкую, атакующую стойку Иайдо. Он собирался вложить все в один, последний, самый быстрый и самый смертоносный удар.
Мои «Глаза Кагуры» видели все. Видели, как его чакра концентрируется в ногах и плечах. Видели, как напряглись мышцы его спины. Видели, как его пальцы сжимают рукоять меча. Я видел траекторию удара еще до того, как он его нанес.
Он сорвался с места. Это был его коронный прием. Молниеносный, невидимый выпад, который должен был закончить бой.
Но я не стал уклоняться. Я не стал отступать. И шагнул ему навстречу.
Наши клинки встретились в воздухе. Но вместо привычного, звонкого лязга стали раздался другой звук. Сухой, пронзительный, похожий на треск ломающегося льда.
ХРЯСЬ!
Катана Сазанами, его верный спутник, его душа, не выдержала столкновения с легендарным клинком Кусанаги. Лезвие его меча разлетелось на десятки мелких, сверкающих в свете ламп, осколков.
Сазанами замер. Он стоял, сжимая в руке бесполезную рукоять со сломанным у основания клинком. Его глаза, полные шока и неверия, были устремлены на то, что еще секунду назад было его мечом. Его жизнью.
В следующий миг острие моего Кусанаги уперлось ему в горло. Тишина.
Спарринг был окончен. Сазанами медленно, очень медленно, поднял свой взгляд с обломков меча на меня. В его глазах больше не было ярости. Лишь пустота. Опустошение человека, который только что потерял все.
Я молча убрал клинок. — Урок окончен, — сказал я. — Ты проиграл