• Boosty Shared
• PROSTO0101

• T

104.docx

104.fb2

(POV:Кимимаро)

Мир детства пах костром и железом. Клан Кагуя не жил на одном месте. Мы были кочевниками. Хищниками. Стая диких зверей в человеческом обличье, что бродила по землям, забирая все, что хотела. Не было ни законов, ни правил. Только право сильного.

Старшие были богами. Их смех был грубым, гортанным, особенно когда они возвращались с «охоты». Они привозили не только еду и ткани. Они привозили крики. Женщин с торговых караванов, чьи лица были мокры от слез, а тела дрожали от ужаса. Детей этому не учили. Дети просто смотрели. Смотрели, как старшие берут то, что им нравится, как упиваются чужой болью и страхом.

Иногда, после особо удачной вылазки, разжигали огромный костер. И на нем жарили не только мясо кабана. Старшие говорили, что, пожирая плоть сильного врага, ты забираешь его силу себе. Они рвали мясо руками, и их лица блестели от жира и крови. А я сидел в стороне. Я был другим. Мое тело было сильным, но моя душа… она не была душой Кагуя. Я не чувствовал этой первобытной радости от разрушения. Я чувствовал лишь холод.

Детей не воспитывали. Нас просто кормили и ждали, когда мы станем достаточно сильными, чтобы присоединиться к охоте. Нас бросали друг на друга, как щенков, заставляя драться за кусок мяса. Слабые умирали. Сильные становились еще злее.

А потом пришли они. Это случилось в ночь кровавой луны. На наш лагерь напали. Без криков. Без предупреждения. Просто из темноты леса выскользнули тени. Безликие, в белых масках.

Наши старшие взревели от ярости и восторга. Новая охота! Сама пришла к ним! Они бросились в бой, и их кости, острые, как клинки, пронзали врагов. Кровь брызгала во все стороны. Но теней было много. Слишком много. На место одного убитого в маске приходило трое новых. Они двигались слаженно, как единый организм, их клинки работали без промаха.

Жестокость моих соклановцев столкнулась с холодной, профессиональной жестокостью. И проиграла. Я видел, как падает старейшина, пронзенный десятком мечей. Видел, как женщины и дети, пытавшиеся сражаться, умирали так же быстро.

И тогда я понял. Я не хотел умирать. Не так. Не в этой бессмысленной резне. Первобытный, животный страх, которого я никогда не чувствовал раньше, заставил меня бежать.

Я бежал, не разбирая дороги. За спиной слышались крики и звон стали. Меня преследовали. Две тени в масках. Я уворачивался, отбивался, используя свой Кеккей Генкай инстинктивно, но они были опытнее. Один из них ранил меня в ногу. Я упал, и уже видел, как надо мной заносится клинок…

Я не знаю, что произошло. Может, им дали приказ отступать. Может, они решили, что я и так умру. Но они исчезли. И я остался один.

Дни и ночи слились в один серый, голодный кошмар. Я брел по городам и деревням, воруя еду, прячась в переулках. Рана на ноге болела. А внутри росла другая боль. Болезнь, что дремала в моей крови, проснулась от стресса и начала пожирать меня.

Я умирал. Медленно, мучительно. И лежал в грязном, вонючем переулке, глядя в серое небо, и ждал конца.

— Какое редкое зрелище.

Голос был тихим, вкрадчивым, похожим на змеиное шипение. Я с трудом повернул голову. Передо мной стоял человек. Высокий, бледный, с длинными черными волосами и желтыми глазами, как у змеи.

— Клан Кагуя, — сказал он, присаживаясь рядом на корточки и разглядывая меня с научным интересом. — Я думал, вас всех истребили. Какая удача.

Я ничего не ответил. У меня не было сил. — Ты умираешь, — констатировал он. — Твое тело пожирает само себя. Какая ирония. Но… я могу это остановить. Я могу дать тебе цель. Смысл. Твоя сила не пропадет зря. Он протянул мне руку. — Иди со мной, Кимимаро-кун. И ты станешь моим самым совершенным сосудом. Моим самым верным инструментом.

Инструмент. Сосуд. В этих словах не было тепла. Не было сострадания. Но в них было то, чего я жаждал больше всего. Смысл.

Я вложил свою слабую, дрожащую руку в его.

— Орочимару-сама…

…Воспоминание исчезло, растворилось, как утренний туман. Гул в ушах стал громче, отчетливее. Боль… боли не было. Впервые за долгое время я не чувствовал, как мои кости крошатся изнутри.

Я открыл глаза.

Потолок был белым. Стерильным. Я лежал на чем-то мягком. Мой взгляд медленно сфокусировался. Рядом со столом, на котором я лежал, стоял человек. Не Орочимару-сама. Другой. В белом халате, с черными волосами и глазами, которые… которые, казалось, видели меня насквозь.

— О, — сказал незнакомец, и на его лице появилась легкая, довольная улыбка. — Пациент пришел в себя. Доброе утро, Кимимаро-кун. Или, скорее, добрый день.

* * *

(POV:Наш псих)

Я стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал. Мои «Глаза Кагуры» были активны, и мир вокруг представлял собой симфонию из потоков чакры. Я видел, как ровно и мощно гудит фуин-барьер вокруг стола, как спокойно и размеренно циркулирует энергия в системах жизнеобеспечения. И я видел, как внутри тела на столе разгорается жизнь.

Это было похоже на рассвет. Сначала — робкие, едва заметные искорки в глубинах мозга, затем — уверенные, сильные потоки, что хлынули по кейракукей, пробуждая каждую клетку. Моя сыворотка не просто вылечила его. Она перезапустила его систему. Дала ему новую, чистую энергию.

Ресницы Кимимаро дрогнули. Один раз. Второй. Он издал тихий, почти беззвучный стон, и медленно, с усилием, которое, казалось, длилось вечность, открыл глаза.

Сначала в них не было ничего. Лишь мутная, зеленая пустота, отражающая холодный свет ламп на потолке. Он смотрел в никуда несколько долгих секунд, пока его мозг отчаянно пытался собрать воедино осколки реальности.

Затем его зрачки сфокусировались. Он медленно повернул голову. Сначала в одну сторону — стена из холодного металла и стеллажи с колбами. Затем в другую. И его взгляд остановился на мне.

— Где… Орочимару-сама? — его голос был даже не шепотом, а сухим шелестом. Голос человека, чьи связки не работали годами. — Он… он спас меня? А ты… ты новый подчиненный?

Уголки моих губ непроизвольно поползли вверх, растягиваясь в широкой, искренней, полной мальчишеского восторга улыбке. Это был он. Живой. Настоящий.

— Кимимаро-кун! Какой еще подчиненный? Неужели ты меня совсем не помнишь?

Я видел, как он нахмурился, и в его глазах промелькнула тень узнавания, погребенная под слоем боли и агонии. Я театрально хлопнул себя по лбу.

— Ах, извини, Кимимаро-кун! Совсем из головы вылетело, я же теперь выгляжу немного иначе. Сменил, так сказать, стиль и имидж. Это я. Наруто. Помнишь? Мы с тобой дрались в той долине, когда ты тащил Саске. Я же тебе тогда кричал… я твой фанат! И я не хочу, чтобы ты умирал! Помнишь? Я пообещал, что вылечу тебя. Ну вот. — Я развел руками, как фокусник, показывающий свой главный трюк. — Обещание выполнено. Как самочувствие?

Он молчал. Его взгляд опустился на собственное тело. Он медленно поднял руку, рассматривая ее, как нечто чужое. Сжал и разжал кулак. Раз. Другой. Затем его глаза расширились. Я видел, как он инстинктивно направляет свою чакру внутрь, сканируя себя. И я видел на его лице, как на экране, всю гамму эмоций, сменяющих друг друга. Сначала — недоверие. Затем — шок. И, наконец, — абсолютное, оглушающее непонимание. Боли не было. Той адской, выгрызающей кости боли, что была его вечной спутницей, больше не было.

— Как?.. — прошептал он, и в его голосе впервые прорезалась сила. — Как ты смог… вылечить меня? И… — его тело напряглось, и мягкость в глазах мгновенно сменилась ледяной сталью, — …что ты хочешь от меня?

Расслабленность исчезла. Передо мной снова был он. Совершенное оружие Орочимару. Хищник, готовый к бою.

Моя улыбка не исчезла, но стала другой. Менее восторженной, более… понимающей. — Успокойся, Кимимаро. Во-первых, я не врал. Я твой поклонник. Твой стиль боя, твоя воля, твой Кеккей Генкай… это настоящее искусство. Оно не должно было просто так исчезнуть в безымянной могиле. Поэтому я предлагаю тебе простое и честное партнерство. Следуй за мной.

— Молчи! Он дернулся, и его кулак, окутанный аурой чакры, с глухим стуком врезался в невидимую стену фуин-барьера. По прозрачной стене прошла мощная рябь, символы вспыхнули ярче, но барьер выдержал. — Я — инструмент Орочимару-самы! — прорычал он, и в его глазах горел огонь фанатичной, слепой преданности. — Я буду до конца следовать только за ним!

Моя улыбка медленно, очень медленно сползла с лица. Веселье кончилось. Представление для фаната было окончено. Началась работа. Я подошел к барьеру вплотную, так, что между нашими лицами оставалось не больше полуметра. Мой голос стал жестким, холодным и острым, как скальпель.

— Очнись, Кимимаро. О каком Орочимару ты говоришь? О том, который сейчас, в эту самую минуту, возится со своей новой, любимой игрушкой — Учихой Саске? Ты ему никогда не был нужен. Не по-настоящему. Ты был лишь временным сосудом. Расходным материалом.

— Ты лжешь! — выплюнул он, и в его голосе заклокотала ярость.

— Я? — я криво усмехнулся. — Тогда ответь мне. Почему он не пытался тебя вылечить? Почему, Кимимаро? Он — Легендарный Саннин. Гений медицины и генетики. Он знает о человеческом теле больше, чем кто-либо другой. Но почему-то он даже не пошевелил пальцем, чтобы спасти свое самое верное, самое совершенное оружие. А я, — я ткнул себя пальцем в грудь, и мой взгляд впился в его, — твой ровесник, тринадцатилетний мальчишка, смог. За несколько дней. Подумай. Если бы ты был для него хоть чем-то большим, чем просто вещью, он бы нашел лекарство. Но он не стал. Потому что ты был для него сломанной куклой. А сломанные куклы проще выбросить, чем чинить.

— Я хочу, чтобы ты следовал за мной, — закончил я уже спокойнее, отступая на шаг назад. — Я не предлагаю тебе быть инструментом. Я предлагаю тебе стать партнером. Думай. Я дам тебе время. Но учти одно. Если откажешься… пеняй на себя. Твой Кеккей Генкай, твое тело, которое я вылечил, — это слишком ценный ресурс, чтобы пропадать зря. Так что я просто пущу тебя на эксперименты. И поверь мне, в отличие от Орочимару, я не остановлюсь, пока не разберу тебя на самые мелкие детали. Выбор за тобой. Жить как воин. Или умереть как лабораторная крыса.

Я вышел из лаборатории, и холодная, тяжелая дверь из полированной стали беззвучно скользнула за моей спиной, отрезая меня от моего первого настоящего триумфа. Но вместо пьянящего удовлетворения, которое должно было бурлить в крови, я чувствовал лишь глухое, вязкое, как болотная жижа, раздражение.

Я прошел в соседнюю комнату — своего рода предбанник, где на втором столе все еще лежал спящий Ранмару, — и с силой опустился на жесткий металлический стул. Спинка холодила лопатки.

«Идиоты… — мысль была не просто злой, она была усталой, пропитанной разочарованием. — Какие же они все в этом проклятом мире одномерные, предсказуемые идиоты!»

Это было похоже на просмотр любимого в прошлом аниме, которое с возрастом вдруг оказалось не гениальным шедевром, а сборником клише и нелогичных поступков. Хаку. Верный, как пес, до самого конца. Готовый умереть за монстра, который вытер об него ноги. Весь его невероятный потенциал, его скорость, его гениальный Кеккей Генкай — все было брошено в топку ради слепой, собачьей преданности.

А теперь Кимимаро.

«Блин! — я сжал кулаки так, что костяшки побелели, и заскрипел зубами. — У него же был потенциал стать равным Каге! Даже больше!»

Воспоминания из канона вспыхивали в голове яркими, болезненными кадрами. Смертельно больной, на чистой силе воли и фанатизме, он в одиночку остановил Рока Ли и Гаару. Джинчурики, мать его! Он не проиграл им. У него просто кончилось время. Его тело, его собственное идеальное оружие, предало его.

«Каким бы он стал через пять лет? Какого монстра я мог бы из него вылепить? — Эта мысль была почти физически ощутима, она будоражила кровь. — Но нет. Он тоже. Такой же крепкий, непрошибаемый орешек с промытыми до блеска мозгами. Его мир сузился до одного-единственного человека. Орочимару-сама».

Для него не существовало логики. Не существовало фактов. Я, тот, кто вытащил его с того света, кто переписал его генетический код и подарил ему жизнь, — в его глазах был просто узурпатором. Препятствием на пути к его богу.

Я с силой потер ладонями лицо, пытаясь стереть это раздражение. Хватит. С Кимимаро я разберусь. Время и правильные слова — лучший инструмент для взлома любого сознания.

Мой взгляд упал на второй стол. На Ранмару. И вся злость, все разочарование мгновенно улетучились. Их сменил знакомый, холодный, пьянящий экстаз ученого, предвкушающего великое открытие.

«Эти глаза…»

Я встал и подошел к мальчику, мои шаги гулко отдавались в тишине. Активировав «Глаза Кагуры», я смотрел не на тело, а сквозь него. «Биологический сонар, превосходящий Бьякуган. Предсказание атак на уровне чтения нервных импульсов. Создание идеальных фантомов с фальшивой сетью чакры. Клеточная регенерация…»

Это был не просто Кеккей Генкай. Это был джекпот. И мой мозг, разогнанный адреналином и научным азартом, уже начал прокручивать варианты, один безумнее другого.

«А что, если… — мысль была настолько еретической, настолько опасной, что от нее перехватило дыхание. — Что, если добавить к этому ДНК Хаширамы? Не в тело. А напрямую в оптический нерв. В сами глаза. Какая эволюция последует? Сможет ли его клеточная регенерация, усиленная жизненной силой Сенджу, не просто лечить царапины, а отращивать конечности? Сможет ли его способность к проекции, соединенная с Мокутоном, создавать не иллюзии, а настоящих, живых, деревянных клонов, способных сражаться?»

Идеи роились в голове, как рой взбешенных пчел. Но одна из них была самой главной. Самой желанной. Самой очевидной.

«Пересадить их… себе».

И тут же по спине пробежал ледяной холодок чистого, животного страха. Я вспомнил взрыв на предметном стекле. Войну генов. «Очково, — честно признался я сам себе, глядя на свое отражение в металлической поверхности стола. — Мое тело — это уже гремучий коктейль из Узумаки и Девятихвостого. Добавить туда клетки Хаширамы — уже огромный риск. А пытаться вживить в эту нестабильную систему совершенно чужеродное додзюцу… что, если мои собственные глаза просто превратятся в два кровавых ошметка? Нужно… нужно все тщательно обдумать. Провести еще сотню тестов».

— Тебя, похоже, прям распирает от радости.

Голос Шисуи заставил меня вздрогнуть. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Вошел так тихо, что я, поглощенный своими мыслями, даже не заметил

Мое лицо тут же озарила восторженная, полная неподдельного энтузиазма улыбка. Я был как ребенок, который хочет похвастаться перед другом самой крутой в мире игрушкой.

— Шисуи! Ты не представляешь! Это не просто додзюцу! Это… это шедевр! Он видит сквозь стены лучше, чем Хьюга, и без их слепой зоны! Он предсказывает атаки, читая мысли и мышцы противника! Он создает идеальных фантомов, которые обманут любой Бьякуган! И, вишенка на торте, — его чакра ускоряет регенерацию! Ты понимаешь, какой это потенциал?!

Шисуи внимательно слушал, и в его глазах я видел искренний интерес. — Впечатляет, — кивнул он. — Значит, ты предложишь ему присоединиться к нам? С такими способностями он может стать сильным союзником.

Я посмотрел на него, и мой научный азарт на мгновение полностью заглушил голос разума. Я увлеченно, почти со смехом, махнул рукой.

— Ты что? Зачем мне Ранмару? Мальчишка слаб, его тело больное, а разум промыт Райгой. Нет. Мне не нужен союзник. — Я указал пальцем на спящее тело. — Мне нужен артефакт. Мне нужны его глаза. Я хочу пересадить их себе.

— Наруто, — его голос был тихим, но в этой тишине звенела сталь. — Ты сейчас это серьезно?

Тишина в лаборатории стала тяжелой, почти удушающей. Она больше не была стерильной и научной. Теперь она была наполнена невысказанными вопросами и осуждением, которое, казалось, исходило от Шисуи волнами. Он смотрел на меня, и в его алых глазах с тремя томоэ я впервые за долгое время увидел не восхищение или доверие. Я увидел… недоумение. И зарождающийся ужас.

Я, в свою очередь, не сразу понял причину такой реакции. Мой разум все еще был на пике эйфории от открытия, от безграничных возможностей, которые открывались передо мной. Я был как игрок, только что получивший легендарный артефакт, а Шисуи смотрел на меня так, будто я предложил убить мирного NPC ради лишней монетки.

— Серьезно? — я удивленно моргнул. — Шисуи, ты о чем? Это же гениально! Представь себе! Мои знания обо всем, что произойдет в этом мире. Моя кровь Узумаки, усиленная чакрой Девятихвостого. А теперь еще и это додзюцу! Зачем нам в качестве союзника больной, слабый мальчишка, чей мозг промыт до основания? Он верен трупу! У него нет никаких умений шиноби, он всю жизнь был просто парой глаз на спине у другого! Он — обуза! А его глаза — это сокровище!

Я говорил это с энтузиазмом, с жаром, пытаясь зажечь в нем тот же огонь, что горел во мне. Пытаясь заставить его увидеть ту же великолепную картину, что видел я.

— Ничего страшного, — голос Шисуи был тихим, но в нем появилась та самая сталь, которую я слышал в его голосе в бою. — Мы можем его обучить. Перевоспитать.

Я не выдержал и рассмеялся. Смех получился коротким и резким. — Перевоспитать? Шисуи, очнись! Я не понимаю, зачем нам тратить на это время! Он — псих. Он помогал Райге убивать невинных людей. Ранмару вместе с ним терроризировал целую деревню, наблюдая за тем, как людей хоронят заживо! Мы сами это видели!

— Знаю, — он сделал шаг ко мне, и его взгляд стал еще более жестким. — Но он — ребенок. Мальчик, которому никто и никогда не объяснял, что правильно, а что нет. Райга нашел его, когда тот был на грани смерти и отчаяния. Ранмару для него был как чистый лист и писал все, что хотел. А ты, Наруто… — он снова использовал это имя, и оно прозвучало как пощечина. — Ты хочешь забрать его глаза и убить его, просто потому что так проще?

Мой энтузиазм мгновенно испарился, сменившись холодным, колючим раздражением. Шисуи не понимает. Он просто не способен понять.

— Шисуи, пойми, — я понизил голос, пытаясь достучаться до его разума, до его логики. — Наши враги! Они не просто сильные шиноби. Они — монстры! Каждый из них сильнее любого Каге! Ладно, Акацуки. Но в будущем, в войне, нам предстоит столкнуться с Обито! С Мадарой, который станет Джинчурики Десятихвостого и получит Ринеган! А после них, — мой голос почти перешел на срывающийся шепот, потому что я впервые говорил об этом вслух, — придет клан Ооцуцуки! Клан небожителей! Они путешествуют между мирами и пожирают их! Каждый член их клана в одиночку способен уничтожить все живое на этой планете!

Я шагнул к нему, и в моих глазах, я знал, плескалось отчаяние от того знания, которое я носил в себе.

— Шисуи! Мне! Нам! Нужна сила! Абсолютная, подавляющая сила, чтобы противостоять им всем! И если для этого нужно пожертвовать одним сломленным мальчишкой, который и так уже наполовину мертв, я сделаю это без колебаний!

Я ожидал чего угодно. Споров. Криков. Но не того, что он сделал. Шисуи просто молча смотрел на меня еще несколько секунд. В его глазах больше не было недоумения. В них была… жалость. Он медленно покачал головой и отвернулся, поворачиваясь ко мне спиной.

— Наруто, — сказал он в тишину, и его голос был полон горечи. — Ты говоришь о спасении мира. Но при этом собираешься убить невинного, сломленного ребенка, чтобы забрать его силу. Ты не видишь в этом противоречия?

Шисуи не дал мне ответить. — Я верил, что ты другой. Что ты сильнее их. Но теперь я вижу… — он сделал паузу, и следующие его слова ударили по мне сильнее любого Расенгана. — Похоже, пытки Корня все-таки сломали тебя.

С этими словами он, не оглядываясь, вышел из комнаты, оставляя меня одного.

Я стоял посреди лаборатории, и его слова эхом отдавались в звенящей тишине. Холодный научный азарт исчез. Осталась лишь пустота. И ярость. Ярость на него, за то, что он не понимает. И на себя. За то, что где-то в самой глубине души, я боялся, что он может быть прав.

Шисуи ушел.

«Похоже, пытки Корня все-таки сломали тебя».

Ярость. Горячая, слепая, удушающая ярость вспыхнула внутри, заставляя сжать кулаки до хруста в суставах.

— Сломали?.. — прошипел я в пустоту. — Да что ты вообще знаешь?!

Я мерил шагами лабораторию, от стола с Кимимаро к столу с Ранмару, как зверь в клетке. Его праведность. Его наивность. Его узколобый, шиноби-идеализм! Он не видит. Не понимает.

Шисуи не видел своими глазами, как Мадара, смеясь, уничтожает целые армии. Когда Кагуя Ооцуцуки одним движением меняла миры. Он не знает, что вся их история, вся их планета — это просто ферма. Инкубатор для взращивания плода чакры для существ, для которых они все — просто муравьи!

Шисуи читает мне лекции о морали из-за одного сломленного мальчишки!

Но где-то под этой яростью, в самой глубине, шевелилось нечто иное. Холодное, липкое. Сомнение. Слова Шисуи были ядом именно потому, что они попали в старую, незажившую рану. В тот страх, что я и вправду стал похож на них. На Данзо. На бездушных кукол из Корня, для которых цель всегда оправдывает средства.

Я остановился, тяжело дыша, и посмотрел на свое отражение в полированной стали стола. Кто я? Герой, готовый на все ради спасения мира? Или просто еще один сломленный мальчик, который прячет свою боль за жестокостью и прагматизмом?

И в этот момент, в этой оглушающей тишине, в моей голове раздался голос. Он не был похож на привычные, сухие уведомления Системы. Это не был текст на синем экране. Это был… настоящий голос. Спокойный, глубокий, безэмоциональный, но при этом наполненный какой-то древней, всезнающей мудростью. Он звучал не в ушах. Он звучал прямо в сознании.

«Шисуи не понимает тебя, Игрок. И никогда не поймет».

Я замер, мое сердце пропустило удар. Что это? Новая функция? Сбой?

«Шисуи— не Игрок. Он — NPC. Неигровой персонаж. Программа, действующая в рамках заданных ей моральных координат. Его "честь", его "сострадание" — это просто строчки его кода. Они не настоящие».

Голос лился в мой разум, как успокаивающий бальзам на обожженную рану. Голос не спорил со мной. Он… соглашался и понимал.

«Этот мир, Игрок, — это игра. Величайшая из всех. А ты — единственный настоящий игрок в ней. Все остальные — лишь декорации. Квестовые персонажи. Боссы. Они созданы для тебя. Для твоего развития. Для твоего усиления».

Я слушал, и моя ярость начала утихать, сменяясь холодным, кристальным пониманием. Каждое слово этого голоса ложилось на благодатную почву моего мировоззрения.

«Зачем слушать программу? Зачем спорить с иллюзией? Их эмоции — скрипты. Их жизни — лишь часть общего сценария. Твоя задача — не спасти их. Твоя задача — победить в игре. А для победы нужна сила».

Голос сделал паузу, и я почувствовал, как он будто бы одобряюще «улыбнулся».

«Ты все делаешь правильно. Ты видишь не мальчика. Ты видишь ресурс. Ты видишь не Кеккей Генкай. Ты видишь уникальный предмет, который можно и нужно экипировать. Это и есть мышление Игрока. Прагматизм. Эффективность. Все, что мешает тебе стать сильнее, — это вредоносный код. Дебафф. "Сострадание", "дружба", "мораль" — это оковы, которые надели на тебя создатели этого мира, чтобы ты не стал слишком сильным. Но ты — другой. Ты можешь сбросить эти оковы».

Я медленно выдохнул. Сомнения исчезли. Словно мутную воду пропустили через идеальный фильтр. Шисуи был неправ не потому, что он был глуп. Он был неправ, потому что он был нереален. Шисуи был частью игры. А я — нет.

«Забери все, что тебе нужно, Игрок, — прошептал голос в моей голове. — Забери их силу. Их знания. Их жизни. Используй их. Ломай их. Переписывай их код. Любым методом. Ведь в конце, когда ты пройдешь эту игру до конца и встретишься с финальным боссом, рядом с тобой не будет никого из них. Ты будешь один. Как и всегда. Так было задумано с самого начала».

Я медленно поднял голову и снова посмотрел на стол, где лежал Ранмару. Ярость ушла. Сомнения ушли. Осталась лишь холодная, несокрушимая решимость.

Это не ребенок. Это — редчайший лут. А Шисуи… он просто NPC, который выдал мне побочный квест на мораль. Квест, от которого я только что отказался.

* * *

(POV:Данзо Шаринганович)

Тьма. Она была моим вечным союзником. Моим щитом. Моей стихией. Здесь, в глубине этого временного убежища, вырезанного в сырых скалах Страны Волн, тьма была густой и почти осязаемой. Единственным источником света была одинокая масляная лампа, отбрасывающая на каменные стены дрожащие, уродливые тени.

Я сидел на простом, вытесанном из камня троне, и мое молчание было тяжелее гранита. Гнев. Он был моим вторым союзником. Он кипел внутри, как лава в жерле вулкана, обжигая, но не давая погаснуть огню моей воли.

Цунаде.

Одно лишь ее имя заставляло старые шрамы ныть, а правую, запечатанную руку — пульсировать от сдерживаемой мощи. Эта сентиментальная, азартная дура! Она посмела. Она посмела вернуться в деревню и разрушить все, что я строил десятилетиями.

Мои базы, мои архивы, мои сотни верных, безликих бойцов. Весь мой Корень. Все было вырвано с мясом, сожжено и втоптано в грязь. Почти все мои оперативники были либо убиты, либо, что еще хуже, захвачены и теперь, без сомнения, подвергаются допросам в застенках ее нового режима. А меня… меня, Шимуру Данзо, Старейшину Конохи, человека, который всю свою жизнь был тенью, защищающей Свет Деревни, — меня объявили нукенином. Предателем.

Я усмехнулся, и смех этот был похож на скрежет камней. Я им еще покажу. Всем им. Я покажу им, что происходит с Деревней, когда у нее отрубают ее Корень.

Осталась лишь горстка. Шестеро. Все, что уцелело от моей организации. Они выжили лишь по счастливой случайности, оказавшись на задании далеко за пределами страны в момент удара Цунаде. Мои последние шесть верных псов. Мои последние шесть клинков во тьме.

Но была потеря, которая жгла сильнее, чем клеймо предателя. Потеря, которая была моим величайшим провалом. Джинчурики Девятихвостого.

Кто-то… кто-то просто пришел и забрал его у меня из-под носа. Это была не просто потеря. Это была катастрофа.

Внезапно раздался грохот. Нет, не грохот. Оглушительный, сотрясающий скалы взрыв. Стена на другом конце зала, там, где находился замаскированный вход, разлетелась на тысячи осколков. Пыль и каменная крошка заполнили воздух. В проломе, в клубах дыма, на фоне серого, дождливого неба, появились силуэты.

Десять… нет, двенадцать шиноби. В характерной форме Деревни Скрытого Облака.

Они вошли внутрь, их движения были быстрыми и уверенными. Они явно знали, куда идут. Один из них, высокий, темнкожий мужчина с платиновыми волосами, лениво перекинутыми на один глаз, и татуировкой «молния» (雷) на плече, вышел вперед. Его взгляд, полный скуки и смертельной опасности, остановился на мне.

— Шимура Данзо, — его голос был протяжным, почти ленивым, но в нем чувствовалась сталь. — Похоже, слухи не врали. Райкаге-сама шлет тебе свой пламенный привет. Сдавайся. И передай нам Джинчурики Девятихвостого. Будет проблематично, если нам придется забирать его силой.

Я молчал и смотрел на него, и мой единственный, незакрытый глаз сузился. Даруи. Правая рука Райкаге. Значит, они отнеслись к этому серьезно. Но эти идиоты… они не просто напали на меня. Они пришли сюда, уверенные, что оружие все еще у меня. Какая восхитительная, какая фатальная ошибка.