Сьюзан сидела у костра, закутавшись в невесомое одеяло, и, хотя её взгляд был устремлён на пляшущие языки пламени, перед внутренним взором вставала не картина тепла и света, а пасть, полная зубов-кинжалов, и вместе с этим — фантомный холод алтарного камня, врезавшийся в спину, как воспоминание, которое невозможно изгладить.
Джон, обходивший периметр лагеря, не произносил привычных успокаивающих банальностей, не пытался стереть тревогу словами, но действовал молча и целенаправленно: подбросил в огонь несколько сухих, похожих на кости, поленьев, проверил натяжение сигнальных растяжек из паутины, которые заранее расставил по периметру, и лишь после этого позволил себе подойти ближе.
Сью сделала глоток воды, и хотя тепло и ощущение защищённости постепенно возвращали ей контроль над собственным телом, в глубине души ещё стояла дрожь; она подняла руку, сосредоточилась, и между её ладонью и огнём возникла дрожащая рябь воздуха, искажавшая пламя, но попытка уплотнить её в форму щита обернулась провалом — он вспыхнул неровным свечением и тут же растаял, оставив после себя тихий шипящий звук разочарования, отчего её лицо исказила досадливая гримаса.
— Ты борешься с ней, — раздался рядом голос Джона, который, подойдя бесшумно, опустился на корточки напротив и, смотря прямо в глаза, продолжил: — ты пытаешься силой заставить её подчиниться, словно дикого зверя, которого нужно укротить, но это не зверь, а часть тебя, такая же естественная, как дыхание.
Он протянул руку, и после краткого колебания она вложила в его ладони свои, ощутив в них не только тепло и уверенность, но и мерный ритм его пульса, который под пальцами становился якорем для её расшатанного сознания.
— Закрой глаза, — сказал он тихо, почти шёпотом, — забудь о форме, о силе, о щите; сосредоточься только на этом ритме, дыши со мной, и пусть энергия течёт сама, находя дорогу.
Она послушалась, убирая все лишние мысли подальше. Мир сузился до трех ощущений: тепла его рук, мерного, спокойного ритма его сердца, передававшегося через кожу, и треска огня.
— Теперь дыши. Вместе со мной. Вдох… — она почувствовала, как его грудь медленно поднимается, — …и выдох. Не пытайся ничего создавать. Просто позволь энергии течь. От меня к тебе. Пусть она найдет свой собственный путь.
Она дышала, следуя его ритму. Постепенно паника, сидевшая в глубине души ледяным комком, начала таять. Энергия, которую она всегда ощущала как хаотичный, бурлящий поток, готовый вырваться и разрушить все вокруг, начала успокаиваться, находя русло в его спокойном присутствии.
Между их соединенными руками, в пространстве над коленями Сью, зародился крошечный огонек. Невидимый, но осязаемый. Она почувствовала его как легкое, щекочущее тепло.
Крошечная сфера невидимой силы, размером не больше яблока, висела в воздухе между их ладонями. Она была стабильной, не мерцала, не гасла. Сью открыла глаза и посмотрела на нее с изумлением, а затем на него. Впервые за сегодня она не боролась со своей силой, а сотрудничала с ней. Этот маленький триумф, эта крупица контроля, стоил больше, чем все ее предыдущие неконтролируемые всплески мощи.
— Я думала, что умру, — ее голос был тихим, сбивчивым, слова цеплялись друг за друга. Она смотрела на огонь, словно рассказывая ему. — Когда он смотрел на меня, этот динозавр… в его глазах не было злости. Ничего, только пустота. Как будто я не живое существо, а просто… еда. И в этот момент я поняла, что такое настоящий ужас. Не страх боли, а страх стать ничем.
Она сделала паузу, ее дыхание дрогнуло.
— Но самое страшное… это то, что перед этим я чувствовала то же самое рядом с Ридом. После излучения он изменился.
Джон не шелохнулся, его взгляд был по-прежнему прикован к огню. Он слушал, давая ей выговориться.
— Он смотрит на меня… — она покачала головой, пытаясь подобрать слова, — …и я вижу, как в его голове крутятся шестеренки. Он не видит меня, Сьюзан, скорее видит аномалию, которую нужно исправить, научную проблему, которую он создал и которую обязан решить. Он говорит о любви, но его прикосновения… они как у лаборанта, изучающего образец. Он так поглощен своей виной, своей гениальностью, что я стала для него еще одним уравнением на доске, и это одиночество… оно страшнее любого динозавра. Потому что от динозавра можно убежать. А от этого…
Она замолчала, исчерпав слова. Эмоциональное истощение навалилось на нее тяжелым грузом. В наступившей тишине слышался только треск огня и далекий крик ночной птицы.
Джон долго молчал. Когда он заговорил, его голос был ровным, почти отстраненным, словно он делился давно известной истиной.
— У одного капитана был корабль, самый быстрый и надежный. Но однажды он попал в шторм, какого еще никто не видел. Волны ломали мачты, ветер рвал паруса. И капитан заперся в своей каюте, пытаясь начертить на карте идеальный курс, чтобы обойти бурю. Он был так поглощен расчетами, что не слышал, как его команда на палубе борется за жизнь. Они не звали на помощь, потому что верили, что их капитан знает, что делает. А он не выходил, потому что еще не нашел идеального решения. И корабль медленно тонул.
Он сделал паузу, подбросив в костер ветку.
— Иногда, — закончил он, не глядя на нее, — важнее быть на палубе и затыкать пробоины вместе со всеми, чем чертить идеальные карты в одиночестве. Важно быть якорем для тех, кто тебе дорог, даже если они этого не просят. Потому что иногда буря внутри них слишком сильна, чтобы они могли позвать на помощь.
Его слова повисли в воздухе, и Сью почувствовала, как по щекам текут слезы, но этот момент длился недолго, поскольку в этот момент земля дрогнула.
Сначала он был едва уловимым, низкочастотной вибрацией, прошедшей по земле и отдавшись в костях. Затем он начал нарастать, превращаясь в глубокий, утробный рокот, от которого задрожали камни. Далекие деревья на краю поляны затряслись, с их ветвей посыпались листья.
Джон вскочил на ноги в одно плавное движение. Сью тоже поднялась, ее сердце снова заколотилось в паническом ритме.
— Что это? — прошептала она.
Из темноты джунглей, ломая подлесок с оглушительным треском, хлынул поток. Это было стадо. Десятки многотонных туш, покрытых панцирями из свалявшейся бурой шерсти и засохшей грязи. Шерстистые носороги. Их массивные головы были опущены, пар вырывался из ноздрей, а два рога на морде — один длинный, изогнутый, второй короткий и тупой — превращали их в живые тараны. Их маленькие, свирепые глазки горели в темноте красными угольками, отражая свет костра. Они неслись прямо на их лагерь, и земля стонала под их копытами.
Паника захлестнула Сью. Она вскинула руки, пытаясь воссоздать то чувство контроля, тот якорь. Но перед глазами снова встала пасть тираннозавра. Щит, который она попыталась создать, вспыхнул и замерцал, как экран сломанного телевизора. Он был тонким, хрупким, готовым рассыпаться в любой момент.
— Я не могу! — выкрикнула она, ее голос сорвался.
Джон не бросился ей на помощь. Он не воссоздал свое Святое Копье. Не использовал магическое давление или гравитацию. А просто встал рядом с ней, превратившись в голос разума посреди поля боя. Голос был спокойным и четким, перекрывая грохот несущегося стада.
— Дыши, Сьюзан.
— Они слишком близко!
— Почувствуй землю под ногами. Всю. Каждую травинку, каждый камень. Врасти в нее.
Она заставила себя сосредоточиться, отгоняя панику. Грохот приближался. Запах мускуса и влажной шерсти ударил в ноздри.
— Ты — не хрупкое стекло, ты — стена, непробиваемая, вечная. Не думай о них. Думай о стене. Просто будь ей.
Его слова стали ее новой мантрой.
«Я — стена.»
Она вытянула руки вперед. Мерцание прекратилось. Щит начал уплотняться, приобретая четкие очертания. Он рос, становясь выше, шире.
Первый носорог врезался в него.
Раздался глухой, сокрушительный удар, от которого содрогнулся воздух.
Животное, весившее несколько тонн, отбросило назад, словно оно наткнулось на невидимую бетонную преграду. Оно взревело от боли и удивления. Остальные, не успевая затормозить, врезались в него и друг в друга. Стадо, наткнувшись на непреодолимое препятствие, разделилось на два потока, которые с грохотом обтекали их лагерь, уносясь дальше во тьму джунглей.
Когда последний топот затих вдали, Сью опустила руки, щит исчез. Она тяжело дышала, ее ноги дрожали, но в глазах заплясали искры радости.
Когда она смогла говорить, она посмотрела на Джона.
— Спасибо.
Он кивнул, его взгляд был устремлен во тьму, откуда прибежали носороги.
— Странно, их целью было не нападение — спокойно заметил он. — Они… словно бежали. От чего-то.
Полное физическое и эмоциональное истощение навалилось на Сью разом, как только утих адреналин. Но это была приятная усталость, усталость после тяжелой, но успешной работы. В ее взгляде, обращенном к Джону, больше не было ни страха, ни неуверенности. Только глубокое, безграничное доверие и благодарность, которые невозможно было выразить словами.
— Тебе нужно спать, — сказал Джон так, словно это был самый очевидный факт во вселенной. — Я буду на дозоре.
Не став спорить, она просто кивнула, закуталась в одеяло у самого огня и закрыла глаза. Сон пришел почти мгновенно, глубокий и спокойный. Впервые за сегодня она чувствовала себя в защите.
Когда он убедился, что она крепко спит, Джон отошел в тень, подальше от огня. Он поднял руку, и черный нанокостюм, его вторая кожа, распался роем черных ос и втянулся в браслет на его запястье. На секунду он остался стоять в своем безупречном костюме. Затем он провел рукой по воздуху, и из системного инвентаря появилась одежда, более подходящая этому миру: штаны, туника темного цвета и длинный плащ с капюшоном.
Он достал лук. Это было не высокотехнологичное оружие, а элегантное, почти живое изделие из темного дерева, с изгибами, напоминающими эльфийские аналоги. Колчан за спиной был полон длинных стрел с обсидиановыми наконечниками, острыми, как бритва, и способными пробить толстую шкуру носорога.
Он закинул лук за плечо и закрыл глаза. Навыки, полученные от Леголаса, подавленные шумом и бетоном цивилизации, здесь, в сердце дикой природы, расцвели в полную силу. Он перестал воспринимать джунгли как набор угроз. Он начал их чувствовать. Он слышал не просто шум — он различал встревоженный щебет маленькой птички на ветке в ста метрах, предупреждающей о ночном хищнике. Вместо простого ветра — он ощущал изменение давления, которое говорило о приближении грозы с гор. Вместо темноты — его зрение, усиленное эльфийской остротой, различало малейшие движения в подлеске, силуэты живых существ, узоры мха на деревьях, указывающие на север.
* * *
Хранилище, еще недавно бывшее сокровищницей и арсеналом, превратилось в импровизированную мастерскую, залитую резким светом голографических дисплеев и синим свечением брони Железного Человека. Рид Ричардс, стоя на коленях у обугленной телепортационной платформы, водил над ней портативным сканером, его глаза были прикованы к мерцающим данным. Его лицо, осунувшееся и бледное, выражало серьезную концентрацию; он полностью погрузился в единственное, что могло заглушить грызущее чувство вины — в работу.
— Есть… — прошептал он, и его голос был сухим, как шелест пергамента. — Я поймал его. Едва уловимый тахионный след. Перегрузка не стерла его полностью, она лишь рассеяла сигнатуру по всему спектру. Это как… как пытаться собрать разбитую вазу по эху от ее падения.
Тони Старк, стоявший рядом, наблюдал за ним через визор шлема. Он отдал мысленную команду, и на его HUD-дисплее тут же спроецировались данные со сканера Рида. Сложные, многомерные волновые уравнения заплясали перед его глазами.
— Черт возьми, Ричардс… — пробормотал он, и в его голосе прозвучало нечто похожее на неподдельное восхищение. — Использовать алгоритм обратной свертки для реконструкции распавшегося векторного следа… Это… это до неприличия круто. Джарвис бы до такого не додумался. Он бы просто попытался проанализировать каждый фрагмент по отдельности.
— Грубая сила не всегда эффективна, Старк, — ответил Рид, не отрываясь от работы. — Иногда нужна точность. Теперь у нас есть координаты. Но это лишь половина проблемы. Платформа мертва. Источник энергии — Священное Пламя — уничтожен.
— Не совсем, — Тони подошел к одному из уцелевших девиантских кристаллов, все еще тускло светившихся в стене. Он приложил к нему перчатку, и по броне пробежали искры. — Эти штуки — не просто лампочки. Это батарейки, причем с крайне нестабильной, но мощной энергетической эмиссией. Если я смогу откалибровать их выходную мощность и создать для них конвертер…
Он замолчал, его мозг инженера уже строил схемы. Через минуту он выпрямился.
— Я могу запитать эту штуку, но это будет грязно. Мне понадобится прямой доступ к ядру телепорта.
И тут их подходы столкнулись, как два тектонических плиты. Рид вывел на главный голографический экран безупречную, симметричную схему.
— Я уже разработал матрицу перераспределения энергии, — начал он, указывая на переплетение тонких, светящихся линий. — Она использует принципы фрактальной геометрии для равномерного распределения нагрузки по всем уцелевшим конденсаторам. Это минимизирует риск обратной связи и позволит совершить один, но стабильный прыжок.
Тони посмотрел на схему, затем на Рида, и фыркнул так громко, что Джонни, говоривший с Беном в углу, подпрыгнул.
— Серьезно? Фрактальная геометрия? — съязвил он. — Рид, это не лекция по теоретической физике, понимаешь, твоя элегантная паутинка рассыплется, как только мы дадим на нее хоть малейшую нагрузку. Это фантазия яйцеголового, а не рабочее решение, потому что нам нужен не скальпель, а кувалда!
Он стер схему Рида и вывел свою. Она была грубой, асимметричной, полной массивных силовых кабелей и того, что выглядело как три резервных контура охлаждения.
— Вот, — он ткнул пальцем в центр. — Прямая подача энергии от кристаллов в ядро через плазменный инжектор. Никаких распределителей. Мы просто заливаем в него столько энергии, сколько он сможет выдержать, да, это рискованно, и да, половина систем может сгореть. Но это даст нам мощность, чтобы пробить дыру в пространстве-времени, достаточную для десяти прыжков подряд, если понадобится!
— Ты сумасшедший! — Рид вскочил на ноги, его эластичная рука непроизвольно вытянулась, указывая на схему Тони. — Это не инженерия, это вандализм, ибо ты предлагаешь залить двигатель гоночного болида ракетным топливом! Прямой плазменный инжектор вызовет неконтролируемый резонанс в кристаллах Девиантов! Ты взорвешь всю эту гору вместе с нами! Ты вообще просчитал последствия?!
— Я не просчитываю, Ричардс, я строю! — рявкнул в ответ Тони, делая шаг к нему. — Пока ты будешь выводить свои идеальные формулы, Сью и тот парень в трико могут быть уже мертвы! Мой план — это шанс! А твой — красивая эпитафия на нашей общей могиле!
— Мой план гарантирует безопасность! Твой — лотерею!
— Жизнь — это лотерея! И иногда нужно ставить все на кон, но ты этого не понимаешь, потому что ты боишься! Ты боишься ошибиться снова, как ошибся тогда, на корабле, и как ошибся, когда решил пощадить Тираннуса!
Это был удар ниже пояса. Рид отшатнулся, словно от пощечины.
— Эй! Хватит! — пророкотал Бен, поднимаясь из своего угла. Он встал между ними, его каменная туша была несокрушимой стеной. — Вы оба, заткнитесь. Сью ждет нас. И тот парень, Элайджа, который единственный был прав. А вы ведете себя как два ребенка в песочнице, которые не могут поделить ведерко.
Джонни, разбуженный криками, тоже подошел.
— Бен прав, ребята, — сказал он, его голос был на удивление серьезным. — Мы должны работать вместе.
Тони и Рид тяжело дышали, сверля друг друга взглядами. Но слова Бена достигли цели, и они оба посмотрели на пустую платформу телепорта, перед их глазами появилась та сцена.
— Ладно, — первым сдался Тони, отводя взгляд. — Ладно, твоя матрица, она красивая, но хватит только на одну попытку.
— А твой инжектор… — Рид потер виски, — он мощный, но опасный.
Они замолчали, и в этой тишине родилось решение.
— Что, если… — начал Рид, медленно подходя к голограмме, — мы не будем выбирать? Что, если мы используем твой инжектор как основной источник питания…
— …а твою матрицу — как предохранитель? — закончил за него Тони, и в его глазах загорелся огонек инженера, увидевшего решение. — Как высокоточный регулятор, который будет сбрасывать излишки энергии и стабилизировать поток перед подачей в ядро?
Они посмотрели друг на друга, и впервые за долгое время на их лицах появилось нечто похожее на улыбку, они нашли компромисс. Уродливый, неэффективный с точки зрения каждого из них по отдельности, но единственно верный. Они принялись за работу. Теоретическая элегантность Рида и грубая инженерная мощь Тони слились воедино. Рид растягивал свои пальцы, проникая в самые тонкие щели поврежденного механизма, соединяя контакты, в то время как Тони, используя мини-резаки своей брони, вырезал из стен кристаллы и встраивал их в свой импровизированный силовой агрегат. Через час все было готово. Телепорт, соединенный с громоздкой конструкцией Старка из кабелей и шипящих охладителей, начал издавать шум, набирая мощность.
* * *
Забудем о Дикой Земле, о Сью, Джоне, других и давайте отправимся в прошлое .
Около двадцати лет тому назад
Каменные стены замка Пландер давили холодом, и каждый шаг в коридоре отдавался эхом, но для маленького Парнивала это был не просто дом, а постоянное напоминание, что он живёт в тени.
Отец, лорд Роберт Пландер, почти не тратил слов впустую и большую часть времени проводил над картами и дневниками, где речь шла о Дикой Земле, и Кевин неизменно оказывался рядом с ним, слушая, задавая вопросы, принимая участие в беседах, тогда как Парнивал получал лишь сухие указания.
Когда отец разделил медальон-ключ и вложил половину в ладонь младшего сына, он произнёс: «Вы братья, и вы должны быть вместе», — но для маленького Парнивала взгляд отца всегда был устремлён на Кевина, и мальчик неправильно понимал.
Смерть матери, убитой шпионами, разрушила семью окончательно, и тогда лорд Пландер увёл Кевина в Дикую Землю, а Парнивала отправил в Нью-Йорк, что мальчик воспринял как изгнание, и половинка медальона стала для него не символом наследия, а знаком предательства.
В Нью-Йорке его встретил Уиллис, бывший моряк и дворецкий семьи, и он сказал сразу: «Здесь титулы ничего не значат, здесь ценят только хитрость и силу», — и мальчик понял, что новый мир не станет щадить его.
Уиллис учил его видеть слабости людей, использовать их страх, скрывать презрение под улыбкой, и каждый новый урок становился противоположностью того, чему когда-то учил отец.
Вместо наследия и долга Парнивал получил школу обмана и выживания, и постепенно эти принципы проросли в нём, а повторяющиеся слова Уиллиса о том, что «отец никогда не любил его и всегда выбирал Кевина», врезались в сознание и стали костяком его характера.
Когда он вернулся в Англию, то поступил на инженерный факультет и быстро выделился холодной речью и точностью мыслей, но профессора и академики не принимали его идей и высмеивали проекты, которые казались им безумными.
Парнивал предлагал подлодки нового типа, реакторы и схемы вооружений, а в ответ слышал насмешки, и каждый смешок превращался для него в подтверждение, что этот мир столь же глух к нему, как и отец.
Он чертил новые схемы ночами, вынашивал проекты, а днём смотрел на коллег с тем же холодом, с каким смотрел когда-то на брата, и понимал, что признание здесь невозможно, потому что его всегда будут отталкивать.
Оставив университет и отказавшись от условностей, он собрал вокруг себя не учёных и студентов, а моряков, бандитов и наёмников, и вместе с ними построил свою первую подлодку.
Снаружи она выглядела как старая шхуна с парусами, но внутри скрывался реактор, сенсоры и лазерные турели, и этот контраст между мнимым прошлым и настоящим стал отражением самого Парнивала.
Он взял имя Грабитель (Plunderer) что созвучно с его фамилией, и в этом имени звучало и презрение к академии, и вызов обществу, и личный отказ от семьи, а на палубе он оставался тем же аристократом с выглаженным костюмом и холодным взглядом, но голос его стал жёстким и окончательным.
— Нарушишь порядок — полетишь за борт, — говорил он, и команда знала: он не повторяет приказы и не даёт второго шанса.
Он вернулся в замок спустя годы, и стены встретили его той же тишиной, что в детстве, но теперь тишина не давила, а подчёркивала его власть над пространством, потому что теперь он был хозяином самому себе и не искал чужого одобрения.
Библиотека сохранила всё: пыльные тома, аккуратно сложенные заметки, приборы, на которых остался отпечаток рук отца, и именно сюда Парнивал вошёл, будто в лабораторию, а не в родной дом, потому что для него это место было не символом семьи, а кладовой знаний, которые он намеревался использовать.
2009 год
Несколько дней тому назад
Парнивал Пландер сидел за столом в библиотеке замка Пландер. Перед ним — разложенные записки, черновики, выцветшие страницы дневников отца. Лампы давали ровный свет. Ни одной лишней вещи вокруг. На столе — лупа, карандаши, линейка, металлическая пластина с выгравированными символами и старый медальон, разрезанный на две половины. Парнивал сначала приложил медальон к бумагам, затем убрал в сторону и начал работу.
Он не торопился. Каждое движение было рассчитано. Он просматривал записи, фиксировал даты, отмечал повторяющиеся знаки цифрами. Подчёркивал комбинации, переносил их в рабочую тетрадь. Код отца не был простой шифровкой, скорее была смесью картографических указаний, акустических наблюдений и изменения магнитных линий, зафиксированных в ходе экспедиций. Парнивал понимал это сразу — он рос среди карт и инструментария, он учился у лучших инженеров и изучал навигацию. Шифр требовал системности: сопоставить звуковые измерения с географическими координатами и поправками на магнитные аномалии.
Он вычерчивал сетку координат. Для каждой записи искал соответствие в журнале судовых измерений. Если в дневнике отца упоминалось эхо подводной расщелины — он искал акустический профиль в заметках. Если упоминалось необычное сопротивление металлов к звуковым волнам — он отмечал это как ключ к Анти-Металлу. Записи были разрозненны, сделанные в разное время и разными приборами, поэтому задача сводилась к систематизации показаний и устранению ошибок инструментов.
Парнивал записывал каждое допущение. Он делал пометки на полях: ++ если совпадает, -— если противоречит. Он тестировал простые гипотезы и сразу отмечал результаты в новой колонке. Такой метод работы успокаивал его. Лабиринт цифр и схем давал его разуму корм. Здесь не было отвержения или принижения, только порядок и закономерности.
Иногда он останавливался и перечитывал страницу вслух, чтобы услышать структуру фраз, делал он это медленно, подчёркивая технические термины и устаревшие обозначения, переписывал непонятные слова, используя старые морские словари. Он обращал внимание на липкость чернил, на то, какие страницы были открыты чаще — это давало ему представление о приоритетах отца. Его действия и задача были простыми: найти закономерность — это решить проблему, решить проблему — это получить контроль.
В одной из тетрадей он наткнулся на чертёж, частично стёртый временем. На нём — профиль подводной впадины с пометкой: звукопоглощение повышено, 67° южной широты. Рядом — короткая запись: Анти-Металл в слое B, глубина 12 000 футов. Парнивал положил руку на чертёж и провёл линию по указанной широте. Он сверил её с сеткой: это попадало в регион, который официально значился как пустынный океан у берегов Антарктиды. Линия шла к точке, где по словам отца находится вход в некую систему подземных ходов.
Парнивал улыбнулся едва заметно — улыбка была холодной, без радости. Он сложил бумаги в аккуратную стопку и поставил подпись напротив своей рабочей записи. План начинал обретать форму. Расшифровка подтверждала то, что он уже подозревал: Анти-Металл — не просто редкий минерал, скорее материал с уникальными акустическими свойствами, способный поглощать и рассеивать звуковую энергию. Для семьи Пландер это был источник превосходства, для Парнивала же — цель, ради которой стоило действовать.
Он работал до поздней ночи, пока лампы не оставляли узкие круги света. В коридорах замка слышались шаги дворецкого и редкие звуки ветерка за окнами. Парнивал закрыл тетрадь, убрал всё на свои места и прошёл по комнате, проверяя приборы. Он проверил гидравлическую модель, собранную из деталей, оставшихся от поездки, и настроил прибор для регистрации звуковых аномалий. Всё должно было работать в море.
На палубе его подводной лодки дело обстояло иначе, но решение принималось здесь, в тишине замка. Он планировал экспедицию не как безумец, а как инженер и капитан, составив карту маршрута, расписав роли. Команда требовала согласованности: навигация, торпедный отсек, манипуляторы, броневая защита и блоки связи. Парнивал записал имена и функции, затем добавил резервные команды на случай поломки.
Логика шифра отца подсказывала, где искать. Но удача оставалась компонентом экспедиции. Парнивал это понимал. Он взял из сундука несколько старых записей о безымянных подводных проходах, которые записи отца упоминали вскользь. В них содержалась информация о температурных аномалиях и течениях, которые могли указывать на входы в системы, скрытые под толщей льда. Парнивал соединил картографические данные отца с современными измерениями, которые он провёл на собственной приборной сети. Система дала маршрут, но точный вход требовал разведки.
Он не подводник-учёный, а капитан. Его решения должны были быть быстрыми и жёсткими. Парнивал понял, что потребуется не только расшифровка, но и сомкнутые действия в море — оборудование, люди, лодка, скорость и скрытность, поэтому он подготовил список необходимого: силовой реактор с шумопоглащающей оболочкой, торпедные отсеки с изменяемым калибром, манипуляторы для работы в условиях высоких давлений, герметичные шлюзы и системы автономного дыхания. Его подводная лодка должна была выглядеть как старый пиратский корабль на виду, но внутри — быть лабораторией и ордой технологий.
Тогда же Парнивал принял окончательное решение: он не станет ждать идеальных условий, поскольку команда собиралась в порту, и завтра они отправятся в рейс. Он положил на стол чертовски точный набор карт и записок, поставил печать и прошёл к окну. В замке было холодно. Парнивал натянул пальто и вышел в коридор к лестнице. Дворецкий, как всегда, встретил его тихим поклоном и доложил о готовности экипажа. Парнивал не ответил словами, он кивнул.
На следующий день, на причале, его подводная лодка стояла в маскировке старинной шхуны. Снаружи — паруса, палубные украшения, тросы. Внутри — реактор, центральный процессор, системы управления, гидростатические барометры, и камера с жилыми отсеками, где размещалась команда. Парнивал вошёл первым. Тепло реактора ударило по лицу. Он опустился в кресло капитана, проверил приборы и посмотрел на лица людей.
Его команда была подобрана тщательно. Это были мужчины и женщины, закалённые морскими походами и криминальными рейдами, знакомые с штурмом кораблей и подводной войной, они не были фанатиками, скорее моряками-наёмниками, готовыми рискнуть ради награды. Парнивал не скрывал от них цель: он говорил о древних рудах, о богатстве, о необходимости быстрого, точного действия, говорил он это коротко, голос требующей дисциплины без дрожи.
— Мы найдём проход, — сказал он, — мы пройдём его, займём позицию и заберём то, что отец спрятал. Каждый знает свои обязанности. Нарушитель — на стенку шлюза.
Команда приняла это без лишних слов. У них были причины идти за ним: деньги, слава, уважение. Парнивал знал, что обещания твердых действий работают лучше слов о справедливости. Он назначил вторых командиров, ответственных за боевые модули и за научную часть. Он поручил инженеру Льюису проверять шумопоглощающие модули каждые четыре часа и наблюдать за температурой герметиков. Он поручил навигатору Блейку учитывать вынесенные полюса и корректировать курс по магнитным аномалиям.
Погрузка прошла быстро. Под водой лодка казалась иной. Палубные украшения служили камуфляжем для патрулей. Под толщей воды слышался монотонный гул реактора и работа насосов. Парнивал сидел в центре круга приборов и контролировал курс. Он следил за индексами акустики, за звуковыми эхо, которые отображались на экране. Его приборы были настроены так, чтобы улавливать только те частоты, которые соответствовали записям отца. Это был поиск по протезу памяти.
Два дня спустя
На подходе к Антарктиде температурные показатели и давление изменились. Лёд стал плотнее, сверху появлялись трещины. Лодка двигалась по плану. Навигатор дал первый сигнал: аномалия. Экран показал падение уровня отражённого звука и изменение магнитного поля. Парнивал скомандовал уменьшить скорость. Он включил маскировочный режим. Команда приготовилась к поисковой операции. Блейк дал команду запускать гидролокаторы узкого диапазона.
Первый проход они заметили случайно — это был не ровный разрыв в льду, скорее воронка, через которую холодный поток воды уходил вниз. Гидролокаторы показали внутреннюю петлю — туннель, который вёл вниз, затем поворачивал и тянулся горизонтально на многие мили. Температура воды внутри была выше окружающей, а акустические волны почти не отражались от стен. Это соответствовало записям отца — звукопоглощение. Парнивал сдержал эмоции и отдал приказ опускаться.
Лодка прошла через узкое горло и оказалась в пространстве, которое не светилось дневным светом и не трепетало льдом. Здесь были толстые слои воды и каменные своды, которые отражали тепло. По прибору выглядело, что туннель постепенно расширялся. Стены туннеля были покрыты слоями неизвестного вещества, которое приглушало шум. Блейк доложил: структура напоминает полости, образованные геотермальной активностью. Парнивал подтвердил движение по курсу. Они шли глубже.
На приборной панели высветились координаты, которые он заранее сопоставил с расшифрованным кодом отца. Сопадение было точным до минуты. Это было доказательство: записи в замке вели сюда. Теперь задача была технической: пройти тоннель и выйти на другой стороне. Давление возрастало, но системы держали. Манипуляторы готовились к возможным преградам. Впереди был участок с низким звуковым отражением. Это означало, что стены особенно насыщены тем самым Анти-Металлом или образованием с похожим свойством. Парнивал дал команду — снизить шум реактора.
Он смотрел на экран с напряжением. Сердце у него билось ровно, без паники. Внутри он держал логику. Когда они вышли из туннеля, открылась большая камера. Она была тёмной, но приборы показали карту, похожую на межконтинентальные гроты. Стены были гладкими, покрыты пластинами неизвестного происхождения. Парнивал подошёл к окну. Сквозь ил он увидел очертания островов. Это не были земные острова. Это был мир: растительность в темноте, высокая влажность и термальные столбы пара, устремлённые вверх через сеть пещер. Это не картинка на карте. Это то, что отец называл Дикой Землёй.
Команда вздрогнула. Некоторые закутались в куртки, другие — проверили оружие. Парнивал отдал команду медленной подводной разведки при внешнем освещении, минимизируя акустику. Они прошли по внутренней реке, которая шла сквозь пещеры, и вышли на открытое море — море, которое не замерзало. Здесь были острова с чёрными скалами, прибрежная растительность, похожая на гигантские папоротники. На одном из островов — Острове Черепа — возвышались скалистые утёсы и признаки возведённых сооружений: стены, остатки каменных насыпей и явно искусственные террасы. Это отличало место от дикой природы — здесь уже было вмешательство разума.
Парнивал осмотрел берег с помощью дронов-гидропланов. Они передали на экраны изображения: на террасах виднелись следы недавней деятельности — кострища, металлические обломки, следы подъёма тяжёлых грузов. Это означало, что место использовалось. Парнивал зафиксировал эти данные и принял решение высадиться.
Высадка произошла быстро и организованно. Лодка прикрепила шлюз к одной из террас, и команда в масках и защитных костюмах вышла на поверхность. Парнивал шёл первым. Его ботинки ступали по влажной почве. Воздух здесь был тяжёлым, пах горечью и минералами. Он взял образец почвы в пробирку — для анализа на содержание Анти-Металла. Анализ показал повышенную концентрацию. Это подтвердило предположение: здесь были слои минерала с высокими звукопоглощающими свойствами.
Парнивал огляделся. Его глаза быстро просканировали стены, террасы, следы. Он увидел вырезанные в скалах канавки — пути для перемещения грузов в центре острова и остатки простых машин, возможно, сделанных людьми или существами с технологическим уровнем ниже его. Это давало Парнивалу преимущество: если кто-то использовал это место, он мог восстановить логику использования и занять его с минимальными потерями.
Он дал команду развернуть базу. Инженеры распаковали модули и установили временные силовые узлы. Парнивал контролировал установку и мониторил работу генератора. Он направлял людей: одни укрепляли периметр, другие снимали образцы, третьи — устанавливали датчики. Он не стоял в стороне. Он руководил, распределял задачи по приоритетам и держал время.
Через несколько часов они имели рабочую базу: палатки укреплены, генераторы запущены, защитные турели на вышках. Парнивал провёл совещание на месте. Он объяснил план добычи: сначала обследовать верхние жилы, затем организовать спускные группы с манипуляторами для работы в подводных камерах. Группа снабжения должна подготовить контейнеры для перевозки образцов. Он поручил экипажу усилить маскировку против воздушного наблюдения и поставить датчики к поверхности воды. Он предупредил: любые некоординированные вылазки губительны.
— Мы не будем браконьерами., — сказал он, — Нет. Мы займём точки и выведем ресурсы как предприятие.
Его голос был спокоен. Люди вокруг слушали. Парнивал знал: им нужна была цель, и он дал её. У него была техника, деньги и расчёт. Он знал цену времени и цены контакта. Он не собирался делиться добычей пополам. Он собирался контролировать процесс и определять, кому достанется выгода.
Вечером, когда генераторы работали в норме и патрули вернулись, Парнивал поднялся на вершину террасы и осмотрел остров. Вдали по ту сторону бухты виднелись другие небольшие скалы и растительность. На небе не было привычных звезд. Здесь свет исходил от термальных столбов и биолюминесцентных растений. Это не имело значения. Ему важно было другое — наличие Анти-Металла и возможность обеспечить семьёй Пландер контроль над его свойствами.
Он достал из кармана медальон и приложил к губам половинку. Этот жест был привычен: память о разделённом наследии. Он подумал о брате — о Кевине, о том, как отец отдал ему вторую половинку. Мысли не исключали конфронтации. Парнивал не хотел просто добыть металл — он хотел доказать себе, что он важнее наследия, что он достоин. Он хотел вернуть своё место в истории семьи. Его цель была личной и материальной одновременно.
Ночь опускалась быстро, но они не останавливали работу. Парнивал установил ночные патрули и команду безопасности на боевых рубежах. Он распорядился о двух разведгруппах, которые должны были просканировать северный склон острова и обнаружить возможные следы других людей. Он назначил дежурного инженера, который вёл журнал с показателями реактора и акустики. Всё фиксировалось, всё имело значение. Это была его логика: каждая мелочь — сигнал, каждая запись — доказательство.
Перед сном он проверил отчёт об анализах, которые принесли из проб. Содержание анти-металла в пробах было высоким и местами концентрированным. Это означало, что переход к полноценной добыче требовал времени и оборудования, но прибыль была реальна. Парнивал составил предварительную смету — сколько потребуется грузов, какие машины нужны для подъёма слитков, какие средства безопасности — и передал её в штаб по радиосвязи. Он знал, что на успех нужно готовиться системно.
Он лёг ненадолго и вспомнил путь сюда: замок, часы расшифровки, туннель, выход в подземное море и прибытие на остров. Всё прошло по плану. Он не чувствовал триумфа, только расчёт: сдать руки в работу, организовать добычу и обеспечить контроль. Его характер требовал порядка. Он не позволял себе лишних слов. Он понимал, что любое проявление слабости привлечёт проблем.
И в этот момент случилось совершенно неожиданное.