— Ну что, Ричардс. Доволен?
Рид медленно поднял голову. Сквозь глазницы шлема Железного Человека на него смотрели два нахмуренных глаза.
— Тони… — прошептал он.
— Не надо, — отрезал Тони. Он сделал шаг вперед, его тяжелая поступь отдавалась гулким эхом. — Никаких «Тони». Никаких оправданий. Просто ответь на один вопрос. Когда мы стояли там, наверху, и решали, что делать с этим косплеером Цезаря, ты что сказал? Ты сказал: «Мы не убийцы». Ты сказал: «Мы найдем способ его изолировать». Ты выбрал моральное превосходство. И где оно тебя привело, Рид? Где оно привело ее?
Джонни, ищущий выход своему горю и гневу, тут же развернулся. Его кулаки вспыхнули пламенем. Хотя его пламя было нестабильным, дрожащим, отражая его неуверенность в собственной правоте.
— Он прав! Мы должны были прикончить его на месте! Элайджа был прав! А ты… ты со своей моралью! — забывший об этом, он ткнул пальцем в Рида. — Из-за тебя Сью… она…
— Хватит, — пророкотал Бен, его голос был похож на скрежет сдвигающихся тектонических плит. — Сейчас не время.
— Нет, самое время! — взревел Тони, поворачиваясь к Бену. Его голос гремел в замкнутом пространстве. — Самое время назвать вещи своими именами! Твой гениальный друг только что променял безопасность своей команды, своей… семьи… на возможность почувствовать себя праведником! Он поставил абстрактный моральный принцип выше реальной, непосредственной угрозы!
— Я не мог согласится на казнь! — Рид вскочил на ноги, его голос наконец обрел силу. — Это то, что отличает нас от него! От них! Мы не опускаемся до их уровня! Если мы начнем убивать каждого, кто нам угрожает, чем мы будем лучше?!
— ЖИВЫМИ! — рявкнул Тони, и это слово ударило, как молот. — Мы будем живыми! А Сью, возможно, не будет сейчас неизвестно где с психопатом, который только что поклялся построить новый Рим на наших костях! Ты слушал, что говорил Элайджа? Ты слышал его? Он предупреждал! Он сказал, цитирую: «Когда он сбежит и устроит очередную катастрофу, не говорите, что я не предупреждал».
Тони произнес последнюю фразу медленно, с ядовитым, злым триумфом, вбивая каждое слово, как гвоздь. Он почти наслаждался этим моментом, моментом, когда его циничный прагматизм оказался неопровержимо прав.
— Я не мог знать… — начал Рид, но его голос дрогнул.
— Не мог?! — Тони шагнул вплотную к нему, их шлемы почти соприкоснулись. — Ты самый умный человек на планете, Ричардс! Твоя работа — знать! Твоя работа — просчитывать! А ты вместо этого решил поиграть в философа! Ты позволил своему сердцу решить, то, что должен был решать твой мозг. И вот результат! Сью и Элайджа исчезли, возможно, мертвы, а мы застряли в этой дыре с кучей бесполезных побрякушек и одним очень злым кротом!
— ХВАТИТ!
Заревел Бен Гримм. Он с размаху ударил своим гигантским каменным кулаком по базальтовой стене. Раздался оглушительный грохот, по стене пошли глубокие трещины, и сверху посыпалась каменная крошка.
Тони и Рид отшатнулись друг от друга. Джонни потушил свое пламя. Все замолчали, глядя на Существо.
— Вы закончили? — пророкотал Бен, тяжело дыша. Он обвел их всех тяжелым, полным боли взглядом. — Да, он облажался, — он кивнул на Рида. — Он выбрал надежду вместо логики. А ты, — он повернулся к Тони, — ты выбрал злорадство вместо помощи. А ты, — его взгляд остановился на Джонни, — ты просто ищешь, на кого выплеснуть свой страх. Мы все облажались. Все вместе. Как команда. И споры о том, кто виноват больше, не вернут их.
После нескольких секунд тишины, раздался голос маленькой леди в красном.
[Он прав. Коэффициент эффективности текущей стратегии, основанной на взаимных обвинениях, составляет 0.01%.]
В воздухе соткалась голограмма Красной Королевы. Она спокойно смотрела на них своими цифровыми глазами, словно наблюдая за ссорой неразумных детей.
[Командир и мисс Шторм живы как я уже ранее сообщала. Интегрированный в нанокостюм маячок передал финальный пакет данных перед тем, как тахионный скачок нарушил связь.]
Информация, сухая и конкретная, подействовала как ушат холодной воды.
Тони и Рид обменялись долгим, тяжелым взглядом. Вражда не исчезла, она просто была отложена, похоронена под тяжестью новой, общей цели.
— Хорошо, — сказал Тони, и его голос уже не был таким жестким. Лицевая панель шлема отъехала вверх.
— Хорошо. У нас есть место. Но у нас нет способа туда попасть. Мы заперты. Крепость обесточена.
Он повернулся к Риду. В его голосе не было приказа, только констатация факта.
— Ты — за науку. Я — за инженерию. Тебе нужно найти способ отследить их тахионный след. Мне нужно найти способ запитать эту проклятую дыру, чтобы у нас было чем работать.
Рид молча кивнул. Конфликт был исчерпан. Началась работа. Он вернулся к осколкам кристалла, но теперь его взгляд был сосредоточенным. Он начал собирать их, анализируя остаточную энергию. Тони подошел к одной из консолей, его пальцы забегали по голографической клавиатуре, одновременно разговаривая с Королевой.
— А мы? — спросил Джонни, его голос был уже более спокойным.
— Вы, — Тони не обернулся, — займетесь инвентаризацией. Разберитесь с этим кротом, — он махнул рукой в сторону коридора, — и выясните, что из этих игрушек, — он обвел взглядом оружие на стенах, — может нам пригодиться. Не сидите без дела. Также попробуйте прорыт путь с помощью буровых машин.
Бен положил свою тяжелую руку на плечо Джонни.
— Пойдем, спичка. Посмотрим, что тут можно сломать, починить. Или найти.
Они развернулись и направились к выходу, забрав с собой ошарашенного Человека-Крота, который быстро понял, что власть в крепости переменилась.
* * *
Мир Сьюзан сузился до первобытного ужаса, до сенсорного ада, где не было места мыслям, только ощущениям. Холодный, липкий камень алтаря под ее спиной, пропитанный запахом старой крови, казалось, высасывал из нее остатки тепла. Грубые веревки из лиан впивались в запястья и лодыжки, натирая кожу до ссадин с каждым ее тщетным движением. Земля под ней вибрировала, как гигантский барабан, и каждый удар отдавался в ее костях, в зубах, в самом черепе.
БУМ.
Шаг. Ритмичный, неумолимый, как ход часов Судного дня.
БУМ.
Ритуальные крики Болотных Людей слились в один монотонный, дикий вой. Это был звук, древний, как сами эти джунгли, звук триумфа хищника над жертвой. А над всем этим, перекрывая и вой, и стук ее собственного сердца, гремел рев. Оглушающий, низкий, словно он исходил из самой глотки мироздания.
Она заставила себя открыть глаза, хотя каждая частичка ее существа кричала об обратном. Пасть. Это было все, что она видела. Бездонная, зияющая пропасть, обрамленная рядами зубов, похожих на зазубренные кинжалы из слоновой кости. Слюна, густая и желтоватая, стекала по ним, капая на землю с шипением. И запах… Тошнотворный, удушающий запах гниющего мяса, сырой земли и смерти, который забивал ноздри, вызывая рвотные позывы.
Она попыталась. Отчаянно, беззвучно взмолилась собственному телу, собственным силам.
«Барьер… Невидимость… Хоть что-нибудь…»
Она попыталась создать барьер, но, поле тут же рассыпалось, как рябь на воде под напором страха, абсолютного, парализующего, который стал ядом, разрушил ее концентрацию. Силы, которые она так боялась, теперь, когда они были нужны больше всего, не откликнулись.
Конец. Она поняла это с холодной, отстраненной ясностью. Это он.
Сознание, словно спасаясь от неминуемого, нырнуло в калейдоскоп последних мгновений, последних образов, за которые еще можно было уцепиться.
Смех Джонни. Такой громкий, такой раздражающий, когда он рассказывал очередной дурацкий анекдот. Господи, как же она хотела сейчас услышать этот смех. Она бы отдала все, чтобы он снова назвал ее «сестренкой Сью».
Ворчание Бена. Его вечное недовольство, за которым всегда, всегда скрывалась забота. Как он принес ей одеяло той ночью в лаборатории, когда она уснула над расчетами, пробормотав что-то о «сумасшедших ученых, которые не берегут себя». Также его лицо, превратившееся в камень после излучение, на котором по-настоящему еще не появлялась улыбка.
И Рид. Его лицо. Сосредоточенное, умное, когда он смотрел на схемы, его пальцы летали над голографической клавиатурой. То самое лицо и ум, в которое она влюбилась. То самое лицо, которое в последнее время приносило столько боли, столько отчуждения. Его одержимость, его вина, его неспособность просто… быть рядом.
И среди этих рваных, болезненных образов, вспыхнул еще один. Четкий, ясный. Спокойный, уверенный взгляд Элайджи там, в тронном зале Тираннуса. Он стоял посреди хаоса, излучая абсолютный контроль, абсолютную компетентность. Это была не романтическая мысль. Это было горькое, как полынь, осознание. Осознание того, что существует сила, способная противостоять хаосу. И эта сила была так далеко.
Чудовище склонилось над ней. Тень от его гигантской головы накрыла ее, принеся с собой волну смрада. Она почувствовала его горячее, влажное дыхание на своем лице.
— Рид… — прошептала она, и это было прощание.
Она закрыла глаза.
И в этот момент, в оглушительном реве тираннозавра и ритуальном вое Болотных Людей, прозвучал новый звук.
СКРИИИИИИ-И-И-И!
Он был чужеродным. Пронзительный, высокий визг, похожий одновременно на крик хищной птицы и скрежет металла. Он прорезал какофонию первобытного мира, как скальпель.
Вой Болотных Людей оборвался на полуслове. Они замерли, их скрытые под шерстью лица повернулись к небу. Даже тираннозавр, чья пасть была в сантиметрах от Сью, остановился. Его рев сменился низким, недоуменным рычанием. Инстинкт альфа-хищника, не знавшего соперников, столкнулся с чем-то новым, неизвестным, непонятным. Он медленно поднял свою огромную голову, его маленькие глазки недоверчиво уставились вверх.
Сью открыла глаза.
И тогда над поляной пронеслась тень. Огромная, стремительная, на долю секунды заслонившая тусклое, серое солнце.
Из-за крон гигантских папоротников, пикируя с немыслимой скоростью, вырвался птеранодон. Его кожистые крылья рассекали воздух с глухим свистом.
Но смотрела она не на него.
На его спине, расставив ноги для равновесия, стоял человек. Фигура в черном нанокостюме, силуэт на фоне облаков. Он не держался. Он просто стоял, как будто спина доисторического ящера была для него самой привычной точкой опоры во вселенной. Как бог из древних, забытых мифов, явившийся на зов отчаявшейся жрицы.
Элайджа.
Этот образ — сплав первобытной, необузданной ярости природы и невозможной, немыслимой технологической мощи — впечатался ей в сетчатку, выжег себя на обратной стороне век.
Не рыцарь из сказки. Не спаситель в сияющих доспехах. Черный всадник апокалипсиса, оседлавший кошмар из доисторической ночи. Он пришел не спасать, скорее судить этот забытый временем мир.
Воздух застрял в легких, твердый и колючий. Она смотрела, не в силах дышать, не в силах поверить. Болотные Люди тоже смотрели. Их вой сменился испуганным бормотанием. Они застыли в суеверном ужасе, тыча в небо трясущимися копьями, как дети, впервые увидевшие самолет. Их бог-ящер был здесь, на земле. Но с небес явилось что-то новое. Что-то непонятное. А все непонятное здесь убивало.
Тираннозавр издал низкий, угрожающий рык. Глухой рокот, идущий из самой глубины его чудовищной грудной клетки.
Время для Сьюзан растянулось, превратившись в слоу-мо. Секунды текли, как часы. Она видела, как Джон спрыгивает со спины птеранодона, в контролируемым, балетном спуске.
Свободное падение — доля секунды, показавшаяся вечностью. Достаточно, чтобы оценить расклад. Сью, притянутая к камню лианами, как жертва из дешевого фильма категории «Б». Кучка вонючих болотников, трясущих копьями. И центральный экспонат — тираннозавр, огромный, как двухэтажный автобус, и пахнущий примерно так же.
Ноги коснулись влажной земли беззвучно. Мягкая грязь, запах гнили и прелых листьев. Десять метров до ящера. Птеранодон, его временное такси, с недовольным клекотом заложил вираж над поляной.
Рев ударил по ушам, как взрыв на плохом рок-концерте. Вонь падали и болотной тины из распахнутой пасти. Глаза-бусинки, тупые и злые, оторвались от Сью и сфокусировались на нем. Оскорбленное величество. Какой-то таракан посмел влезть в его обеденный перерыв. Земля дрогнула, когда многотонная туша рванула вперед.
Джон не шелохнулся. Просто поднял руку, ладонью к несущейся на него горе мяса.
— Песнь замедления. Песнь слепоты. Песнь лихорадки. Песнь боли. Песнь сна.
Слова слетели с губ ровно, без эмоций. Просто команда. Перед ним вспыхнул и завис в воздухе фиолетовый узор, сложная печать из магических символов, точь-в-точь как на картинке старого гримуара. Ти-Рекс споткнулся, словно круг дрогнул и пять невидимых игл сорвались с него, впиваясь в шкуру динозавра.
Оглушительный рев динозаврика захлебнулся, перешел в хриплый, булькающий визг. Он затряс головой, кровь хлынула из глазниц, заливая чешую. Лапы подкосились, гигант спотыкался, ослепший, раздираемый изнутри фантомной болью.
Джон свел ладони на уровне груди. Между ними заплясал золотой огонек, разгораясь, уплотняясь. Не красивый божественный свет. Жестокий, злой, как разряд от оголенного провода. Свет сплелся, оформился. Копье. Чистая, концентрированная ярость, отлитая в смертоносную форму.
Ящер все еще ревел, слепо молотя хвостом по деревьям.
Джон не стал ждать.
Бросок.
Копье из света прошило воздух с сухим треском. Вошло под нижнюю челюсть, прошло сквозь череп, как раскаленный нож сквозь масло, и вырвалось из затылка снопом золотых искр.
На мгновение туша замерла. Застыла в нелепой позе. Изнутри ее залило нестерпимо ярким светом, пробивавшимся сквозь пасть, пустые глазницы, разрыв на затылке.
Потом свет погас.
С грохотом, от которого заложило уши, тело рухнуло на землю. Поляну тряхнуло.
И наступила тишина. Густая, вязкая, нарушаемая только треском догорающих в ране нервных окончаний.
Болотники застыли. Их челюсти отвисли. Палки, которые они считали копьями, выпали из ослабевших пальцев. Их бог, их альфа-хищник, их кровавое подношение — теперь просто гора остывающего мяса.
Джон медленно повернул к ним голову. В его глазах еще плясали золотые отсветы. Магическое давление, которое он испускал, было древним, как сами эти джунгли. Оно не кричало «убью». Оно шептало «сотру».
Первобытный инстинкт, вбитый в ДНК тысячами лет выживания, оказался сильнее любой веры. Один из болотников тонко, по-женски взвизгнул и, развернувшись, ломанулся в чащу. За ним второй. Третий. Их ручные птеродактили сорвались с веток, панически хлопая крыльями.
Десять секунд.
Поляна опустела.
Остались только трое. Он, стоящий над трупом, от которого шел пар и запах паленого. Сью, все еще привязанная к алтарю. И птеранодон, который бесшумно спланировал вниз и сел в нескольких метрах, склонив голову в знак полного подчинения.
Секунды спустя Джон подошел к алтарю. Его тяжелые ботинки ступали по окровавленной земле беззвучно.
Сью лежала на холодном камне, дрожа всем телом. Грубые веревки из лиан, туго стягивающие ее запястья, казались несокрушимыми. Он просто взял их в руки. Она ждала, что он будет их резать, развязывать или использовать тот трюк с исчезновением. Вместо этого он просто потянул. Раздался сухой, трескучий звук, и толстые, как канат, лианы лопнули, словно гнилые нитки.
Она попыталась сесть, потом встать, опереться на локти. Ноги не слушались. Мышцы, сведенные судорогой от ужаса и напряжения, отказали. Мир качнулся, и она начала падать. Его руки подхватили ее прежде, чем она успела удариться. Быстро, уверенно, без малейшего колебания. Он не дал ей упасть.
Она смотрела на него, но, ее разум был пуст, выжжен дотла пережитым ужасом. В ушах все еще стоял рев монстра. Она чувствовала фантомную боль от веревок на запястьях.
— Все хорошо. Ты в безопасности, — его спокойный голос был якорем в бушующем море ее сознания.
Он мягко, но настойчиво, помог ей сесть на край алтаря, подальше от липких пятен. Она инстинктивно хотела отстраниться, отползти — остаточный импульс жертвы, пытающейся убежать от всего мира. Но он не позволил. Его рука мягко легла ей на плечо, удерживая на месте.
Он опустился перед ней на одно колено. На его ладони, которую он держал перед собой, начали рождаться золотые искорки.
Сначала одна, потом десяток, потом сотня. Они не были похожи на разряды молнии, которыми он сразил динозавра. Эти были другими. Крошечные, теплые, живые светлячки, которые кружились и танцевали в воздухе, собираясь в мягкое, пульсирующее облако света.
Он поднес руку к ее ноге, к тому месту, где веревки натерли кожу до крови. Она вздрогнула, ожидая боли, обжигающего холода или чего-то еще, но он не дал ей отстраниться. Его пальцы мягко коснулись ее лодыжки.
И ее залило теплом.
Причем непростым — было ощущение солнечного света, разливающегося прямо под кожей, проникающего в каждую клетку. Оно успокаивало. Она опустила взгляд и увидела своими глазами, как рваные края ссадины стягиваются, как покраснение сходит, как кожа на глазах становится гладкой, безупречной, не оставляя после себя даже шрама.
Он провел ладонью выше, к синякам на ее плечах, оставленным грубыми руками Болотных Людей. То же самое ощущение. Глубокое, проникающее тепло, которое смывало боль, как волна смывает песок. Он коснулся ее виска, и пульсирующая головная боль, и царапины мучившая ее с момента пробуждения, мгновенно исчезла, сменившись ясной, спокойной тишиной.
— Как?.. — прошептала она. Вопрос был полон изумления.
— Потом расскажу, — его голос был все таким же бархатно ровным. Он поднялся на ноги. — Сейчас тебе нужно пить.
Он просто протянул руку в пустоту рядом с собой, и в ней материализовалась бутылка с водой. Пластиковая, запечатанная, с каплями холодного конденсата на боках. Кричащий, невозможный анахронизм в этом первобытном мире. Сью смотрела на эту бутылку так, словно это был Святой Грааль.
Он открутил крышку и протянул ей. Она взяла бутылку дрожащими руками и сделала глоток. Чистая, прохладная, без привкуса тины или земли. Она пила жадно, чувствуя, как влага возвращает жизнь ее пересохшему горлу, ее измученному телу.
Когда она закончила, он так же из ниоткуда достал серебристый, герметично запечатанный пакет.
— Питательный батончик. Восстанавливает энергию. Ешь.
Затем появились влажные салфетки в индивидуальной упаковке. И, наконец, теплое, легкое одеяло из темно-серого, почти невесомого материала. Каждый предмет, появлявшийся из ниоткуда, был маленьким чудом, символом его невероятной, непостижимой предусмотрительности.
Пока она, закутавшись в одеяло, медленно жевала батончик со вкусом овсянки и меда, Джон работал. Один щелчок пальцев — и куча сухого хвороста, который он собрал за несколько секунд, вспыхнула ровным, жарким пламенем. Он нашел небольшой, защищенный скальным выступом участок, расчистил его от камней и лиан.
Сью наблюдала за ним, и в ее сознании, впервые за долгое время очищенном от страха, возникла четкая, неумолимая мысль.
«Рид в такой ситуации… он бы уже развернул три голографических дисплея. Он бы анализировал состав почвы, рассчитывал траекторию полета птеранодона, строил теоретические модели выживания. Он бы интеллектуализировал проблему, превратив ее в научную задачу. А Элайджа… он просто решает ее. Здесь. Сейчас. Без лишних слов».
Этот контраст был ошеломляющим. Это не было осуждением Рида… А открытием того, что существуют разные виды гениальности. И тот вид, которым обладал Элайджа, был именно тем, что был нужен для выживания.
Когда костер разгорелся, отбрасывая на скалы танцующие тени, он сел напротив нее, по другую сторону огня. Темные джунгли за кругом света превратились в черную, непроницаемую стену, из которой доносились странные, незнакомые звуки. Но теперь они не пугали. Огонь, теплое одеяло и его спокойное присутствие создали кокон безопасности, который казался несокрушимым.
Они долго сидели в тишине, нарушаемой лишь треском поленьев.
— Как ты меня нашел? — ее голос был тихим, почти робким.
Он не стал рассказывать про научные термины и так далее.
— Нановизор, — коротко ответил он, указав на свой висок. — Я пролетал рядом, и к тому же забросило меня неподалеку от тебя.
Сьюзан замолчала, казалось, довольная ответом. Она смотрела на него через пляшущие языки пламени. Его лицо, освещенное огнем, было спокойным, сосредоточенным. В его глазах не было ни суеты, ни высокомерья. Только… ответственность. Она видела его в бою. Видела, как он действует, как он командует, как он манипулирует. Но сейчас, в тишине у костра, она впервые видела не такого человека. А просто… Элайджу. И это было для нее новым, непонятным и почему-то очень важным открытием.
Тепло, которое она чувствовала, исходило уже не только от костра.
* * *
Тираннус стоял на коленях у кромки черной, застойной воды. Болото было живым, отвратительным, древним. Пузыри метана с тихим, влажным чавканьем лопались на маслянистой поверхности, выпуская в перенасыщенный кислородом воздух удушающий смрад гниения. Под мутной пленкой скользили тени — длинные, бесформенные, старше любой человеческой памяти. Это место было оскорблением. Кощунственной насмешкой над самой концепцией порядка, над всем, что он, Ромулус Августулус, воплощал.
Он склонился ниже, вглядываясь в свое отражение. Вода искажала черты, превращая его лицо в гротескную маску из грязи и запекшейся крови. Но взгляд его был прикован не к грязи. Он был прикован к тонкой, как паутинка, линии у уголка глаза. Новой. Ее не было несколько часов назад.
Реакцией была не паника — паника удел смертных, удел скота. Реакцией был холодный, кристаллический гнев на несовершенство материи, на предательство собственных клеток, осмелившихся подчиниться примитивному закону распада.
Предательство. Не мира, не врагов. Предательство собственной плоти.
Его тело, его безупречный сосуд, дало трещину.
Он стиснул зубы так, что заскрипела эмаль. Боль была ничем. Унижение было всем.
Тираннус поднялся, его движения были точными, несмотря на истощение. Его разум, его величайшее, неотъемлемое оружие, уже работал — кристаллический дворец логики, возводимый посреди первобытного хаоса. Карты. Древние, еще девиантские, которые он изучал столетиями из академического интереса. Теперь они были единственным, что имело значение. Он помнил их. Помнил топографию этого проклятого, аномального континента. Болота. Горы. Реки. И цель. Точка на карте, которую он отметил для себя века назад как потенциальное убежище.
«Клыки Дракона».
Он пошел. Грязь чавкала под его изорванными ботинками, засасывая, пытаясь удержать. Воздух был настолько влажным, что казалось, его можно пить; он лип к коже, как саван. Гигантские, похожие на москитов, насекомые с радужными крыльями вились вокруг него, но не садились. Их низкий, утробный гул был еще одной нотой в оглушительной симфонии джунглей. Запах смерти от убитых им падальщиков все еще держался на нем невидимым плащом, отпугивая более мелких тварей.
Он двигался на северо-восток, ориентируясь по едва заметному наклону мха на гигантских, корявых деревьях, чьи кроны терялись во влажной дымке. Каждый шаг был испытанием воли. Каждый звук — потенциальной угрозой.
Из-под широкого, мясистого листа метнулось нечто, похожее на лозу, усеянную костяными шипами. Хищное растение. Он не удостоил хищника чести уклоняться. Он просто сделал выверенный шаг в сторону, и лоза со свистом пролетела мимо, впившись в ствол дерева. Не тратя времени на изучение, он размозжил ее стебель у основания своей импровизированной дубиной. Раздался влажный хруст, и из разлома брызнул едкий, дымящийся сок, который зашипел на гниющей листве.
Он шел дальше.
С ветки прямо ему на плечо упала гигантская, переливающаяся многоножка. Ее жвалы щелкнули в сантиметре от его шеи. Рефлекс, отточенный тысячелетиями войн и интриг, сработал раньше мысли. Тираннус сжал ее в кулаке. Хруст хитина был сухим и громким. На его ладони осталась лишь тошнотворная, разноцветная кашица. Он молча вытер ее о ближайший лист.
«Я император. Я не дикарь с дубиной».
Эта мысль была не самоуспокоением, а констатацией факта. Он был гением, который адаптировался. В архивах его памяти всплыли древние, почти забытые знания. Записи друидов, которые он изучал из скуки в одном из прошлых столетий. Тексты о флоре и фауне этого самого континента.
Он перестал идти наугад. Его взгляд, холодный и аналитический, начал сканировать джунгли. Он видел не просто растения — он видел ресурсы.
Вот уродливый, клубневидный корень, торчащий из-под гниющего бревна. «Варвар видит грязь. Я вижу топливо». Он выкопал его своим единственным уцелевшим кинжалом и съел сырым, очистив от налипшей земли. Вкус был отвратительным, землистым, но крахмал и углеводы дали телу необходимую энергию.
Вот широкие, бархатистые листья гигантского папоротника.
«Дикарь видит листву. Я вижу источник воды».
Он свернул их в тугую трубку и выжал несколько драгоценных, прохладных капель прямо в рот. Вода имела привкус зелени и металла, но она была чистой.
А вот неприметный сероватый мох на северной стороне валуна.
«Животное видит бесполезный нарост. Я вижу исцеление».
Он сорвал его и приложил к кровоточащим царапинам на руках. Жжение было сильным, но он знал, что алкалоиды во мху остановят заражение в этой кишащей бактериями среде.
Он не просто выживал в этом мире, а препарировал его, разбирал на составляющие и поглощал, заставляя первобытный хаос служить высшему порядку — его воле. Каждая съеденная личинка, каждый выпитый глоток отжатой воды были не актом выживания, скорее актом покорения. Он пожирал этот мир, чтобы стать сильнее.
Через несколько часов, или, может, дней — время здесь текло иначе, вязко и непонятно — он вышел из болот. Земля под ногами стала тверже, деревья — выше и стройнее. Воздух посвежел, пронизанный запахом хвои и холодного камня. Он поднялся на невысокий холм, поросший жесткой травой, и посмотрел вперед.
И он увидел их.
Вдалеке, пронзая саван низких, влажных облаков, в небо вонзались три остроконечных, заснеженных пика, похожих на клыки гигантского, погребенного под землей, зверя.
Клыки Дракона.
Он достиг первой цели. Его тело болело, оно было слабым, оно предавало его с каждой новой морщинкой. Но его воля была несокрушима. Он стоял на холме, одинокий, грязный, униженный, и на его растрескавшихся, грязных губах медленно родилась усмешка.
— Скоро, Вэнс, — прошипел он в пустоту, и ветер унес его слова в сторону заснеженных вершин. — Очень скоро игра начнется по моим правилам.