День первого испытания встретил Хогвартс нервным, возбужденным гулом. Уроки были отменены после обеда, и все студенты, одетые в цвета своих факультетов, стекались к специально возведенному стадиону на краю Запретного леса. Воздух был морозным и пах озоном, предвкушением и страхом.
Внутри чемпионской палатки атмосфера была еще более гнетущей. Пространство, задрапированное шелком, казалось тесным, как склеп. Каждый из четырех чемпионов переживал последние минуты перед выходом на арену по-своему.
Седрик Диггори, чемпион Хогвартса, не находил себе места. Он мерил шагами небольшой ковер, его красивое, честное лицо было бледным, а руки то и дело теребили волшебную палочку. Он пытался казаться уверенным, но его глаза выдавали глубоко спрятанный страх. Он был солдатом, идущим в бой, и тяжесть ответственности давила на него.
Флёр Делакур сидела на шелковой оттоманке, прямая, как струна. Ее поза была воплощением грации, но ее пальцы, сжимавшие веер, побелели от напряжения. Она была прекрасной, но хрупкой статуей, которая боялась, что от первого же удара рассыплется на осколки. Часть ее вейловской магии, отвечающая за очарование, казалось, померкла под гнетом ужаса.
Виктор Крам, чемпион Дурмстранга, забился в самый темный угол. Он сидел на корточках, накрывшись с головой своей меховой мантией, и напоминал хищного зверя, затаившегося перед прыжком. От него исходила аура предельной концентрации и сдерживаемой агрессии. Он не боялся. Он готовился убивать.
И был Гарри.
Он разительно отличался от остальных. Он не сидел в углу и не мерил шагами палатку. Он расположился в единственном удобном кресле, закинув ногу на ногу, и с ленивым интересом читал небольшой маггловский детектив в мягкой обложке. Он не был одет в стандартную спортивную мантию чемпиона. Под расстегнутой черной мантией виднелся идеально сидящий темный костюм, белоснежная рубашка и отсутствие галстука. Он выглядел так, словно зашел сюда на чашечку чая по пути на деловую встречу. Его спокойствие было не просто показным. Оно было абсолютным, почти оскорбительным для нервной дрожи, охватившей всех остальных.
Несколько минут назад отсюда ушла Дафна. Она была с ним до последнего, игнорируя недовольные взгляды организаторов. Перед уходом, на глазах у всех, она поправила воротник его рубашки, а затем, привстав на цыпочки, оставила легкий поцелуй на его щеке. «Не поцарапай костюм, он дорогой», — шепнула она ему на ухо, и он усмехнулся. Этот маленький спектакль был рассчитан на публику и еще больше укрепил их скандальный имидж.
Дверной полог откинулся, и в палатку ввалился сияющий Людо Бэгмен.
— Чемпионы! Все в сборе? Отлично! — пробасил он, потирая руки. — Сейчас я вкратце объясню вам суть задания. Когда прозвучит свисток, вы по очереди выйдете на арену. Ваша цель — забрать золотое яйцо.
Он сделал драматическую паузу.
— Проблема в том, что яйцо охраняет дракон. Настоящая, огнедышащая, гнездящаяся самка. У каждого своя.
Седрик позеленел. Флёр издала тихий стон. Крам не шелохнулся. Гарри перевернул страницу.
— А теперь — жеребьевка! — весело объявил Бэгмен, протягивая им мешочек из пурпурного шелка. — Тяните, не стесняйтесь! Внутри — миниатюрные копии ваших «оппонентов».
Седрик, дрожащей рукой, вытащил Шведского Короткокрылого. Флёр достался Валлийский Зеленый. Крам вытянул Китайского Огненного Шара.
Наконец, очередь дошла до Гарри. Он нехотя отложил книгу, подошел к Бэгмену и, не глядя, запустил руку в мешок. Он вытащил маленькую, идеально выполненную фигурку черного дракона с шипами по всему хвосту. Венгерская Хвосторога. Самая опасная из всех.
— Ох, вот это не повезло! — сочувственно пробормотал Бэгмен. — Ну ничего, Гарри, главное — не вешать нос! Седрик, ты первый! Удачи!
Седрик, бледный как полотно, кивнул и вышел из палатки. Через несколько секунд снаружи раздался оглушительный рев и восторженный крик толпы.
Гарри вернулся в свое кресло и снова взял в руки книгу. Он слышал, как снаружи грохочут заклинания, как ревет дракон, как заходится в экстазе толпа. Он слышал, как у Флёр не получилось усыпить своего дракона, и ее мантия загорелась. Слышал, как Крам успешно ослепил своего, но тот в ярости раздавил половину настоящих яиц.
Наконец, спустя, казалось, вечность, полог палатки откинулся.
— Гарри! Твой выход!
Он медленно, с явной неохотой, закрыл книгу, аккуратно заложив страницу уголком, и поднялся. Он поправил манжеты своей рубашки и неспешно направился к выходу.
Выйдя из полумрака палатки на яркий свет арены, он на мгновение зажмурился. Стадион ревел. Тысячи лиц, тысячи кричащих ртов. Арена была усеяна огромными валунами, а на противоположном ее конце, прикованная толстой цепью к скале, металась она.
Венгерская Хвосторога.
Она была еще ужаснее и величественнее, чем он ее себе представлял. Огромная, как дом, покрытая черной, как обсидиан, чешуей. Длинные бронзовые рога, желтые глаза, полные первобытной ярости. И хвост, усеянный такими же бронзовыми, острыми, как бритва, шипами. Она рычала, выдыхая столпы огня, и билась в своих оковах, которые, казалось, вот-вот не выдержат. У ее лап виднелась кладка сероватых яиц, и среди них, тускло поблескивая, лежало оно — золотое яйцо.
Толпа замерла в ожидании. Все ждали, что он выхватит палочку, начнет готовить заклинание.
Но Гарри не сделал ничего подобного.
Он медленно, уверенной, почти прогулочной походкой пошел вперед. Прямо на дракона. Он даже не достал палочку.
На трибунах поднялся недоуменный гул. Что он делает? Это самоубийство! Дамблдор в судейской ложе вскочил на ноги, его лицо было полно тревоги.
Гарри шел, и его внутренние чувства были обострены до предела. Его драконья кровь пела, ожидая встречи с сородичем. Он ожидал, что дракониха, почувствовав его суть, успокоится, признает в нем не врага, а равного.
Но чем ближе он подходил, тем отчетливее понимал: что-то не так.
Ярость драконихи была… неестественной. Она была не просто разгневана. Она была в агонии. В ее реве слышались ноты боли и безумия. Ее зрачки были расширены до предела, а в глубине ее глаз он увидел не просто злость, а отголоски чужой, темной магии. И тогда он заметил это — едва заметное, мерцающее марево вокруг ее головы. Проклятие. Мощное, сложное проклятие, поддерживающее ее в состоянии постоянной, неконтролируемой агрессии.
Кто-то специально довел ее до такого состояния. Для него. Чтобы она не просто защищалась, а убивала.
Холодная, как арктический лед, ярость затопила сознание Николая. Они перешли черту.
В тот самый миг, когда он это понял, раздался оглушительный скрежет. Цепь, державшая дракониху, не выдержала. С последним отчаянным рывком она освободилась. Огромная туша, воплощение смерти и огня, ринулась на него.
Толпа закричала от ужаса.
Но Гарри был готов. Его левая рука, до этого спокойно висевшая вдоль тела, метнулась вперед.
— *Vinculum Aureum!* — его голос прозвучал негромко, но властно.
Из его ладони вырвался не луч света, а сноп золотых, светящихся нитей. Они, словно живые змеи, метнулись к драконихе и в одно мгновение оплели ее. Это были не просто цепи. Это были путы из чистой магической энергии, которые не держали, а подавляли волю.
Дракониха замерла в метре от него, ее пасть была раскрыта для смертельного укуса. Она билась, рычала, извивалась, но золотые цепи держали ее мертвой хваткой.
В гробовой тишине, повисшей над стадионом, Гарри медленно подошел к ней. Он смотрел прямо в ее безумные, полные ярости глаза. Он видел, что она его не слышит. Проклятие было слишком сильным.
Тогда он решил прибегнуть к последнему аргументу.
Он сделал глубокий вдох, и его душа Довакина отозвалась. Он не кричал. Он говорил. Но его голос был не человеческим. Он был древним, как горы, и мощным, как ураган. Это был Ту'ум.
— **JOOR ZAH FRUL!** (Смертный, Конечный, Временный!)
Волшебники на трибунах не поняли слов, но они почувствовали их силу. Это была не звуковая волна. Это была волна чистой концептуальной власти, которая ударила не по телу, а по самой душе дракона. Приказ, который невозможно ослушаться.
Дракониха замерла. Судорога прошла по ее огромному телу. И ярость в ее глазах… исчезла. Словно сдернули пелену. Безумие сменилось недоумением, затем — узнаванием. И, наконец, глубоким, всепоглощающим, чисто драконьим смущением. Она поняла, что только что пыталась атаковать того, кто был ей ровней. Того, в чьих жилах текла та же древняя кровь.
Гарри щелчком пальцев развеял золотые цепи.
Дракониха не напала. Она медленно, почти виновато, опустила голову.
В полной тишине Гарри подошел к ней и положил руку на ее огромную, покрытую чешуей морду. Чешуя была горячей, как раскаленный металл. Он спокойно погладил ее, и она прикрыла свои огромные глаза, издав тихий, рокочущий звук, похожий на мурлыканье гигантской кошки.
Затем его взгляд упал на обрывок цепи с массивным ошейником, все еще висевший на ее шее. Он протянул руку, и из его пальцев сорвалась короткая вспышка багрового света. Ошейник с оглушительным треском разлетелся на куски. Она была свободна. Полностью.
Дракониха благодарно моргнула. Она посмотрела на кладку, затем на него. Медленно, очень аккуратно, она подтолкнула своим огромным носом единственное золотое яйцо к его ногам.
Он поднял его. Яйцо было тяжелым и теплым.
Миссия была выполнена.
Дракониха издала громкий, но уже не яростный, а торжествующий рев. Она расправила свои огромные, кожистые крылья, взмахнула ими, поднимая тучи пыли, и с невероятной мощью взмыла в небо. Она сделала два прощальных круга над стадионом, над ошеломленным замком, а затем издала пронзительный крик — крик свободы.
Гарри поднял голову и крикнул в ответ на драконьем языке, и его Ту'ум эхом пронесся над горами:
— **DII KEST, VED VULON!** (Мой Путь, Темная Ночь!)
Он проводил ее взглядом, пока она не превратилась в маленькую точку и не скрылась за горизонтом.
Затем он повернулся к трибунам. На стадионе стояла мертвая, оглушенная тишина. Тысячи людей смотрели на него с благоговейным ужасом. Он не победил дракона. Он его укротил. Он с ним договорился. Он его отпустил.
Он посмотрел на судейскую ложу, где сидели Дамблдор с лицом, похожим на каменную маску, и остальные судьи с отвисшими челюстями. Он слегка, почти насмешливо, поклонился, а затем, перекинув тяжелое золотое яйцо из руки в руку, так же неспешно, как и пришел, направился обратно в палатку для чемпионов.
На его губах играла легкая, довольная ухмылка.
Шоу удалось на славу.