Прохлада подземелья заставила кожу Максима слегка покрыться мурашками, но это ощущение было знакомым и почти что уютным. Глухой стук котлов о каменные столешницы, звяканье стеклянных колб и мерное шипение пламени горелок — этот звуковой фон стал симфонией прошедшего года. Ведь если не считать время за книгами и тренировками, больше всего часов он провёл именно за этим медитативным занятием.
Последний практический экзамен первого курса подходил к концу. Студенты, сосредоточенно хмурясь, колдовали над котлами, стараясь выдать хоть сколько-нибудь приемлемый вариант зелья гербицида. Максим же уже закончил. Его зелье переливалось в колбе идеальным нежно-голубым цветом, без единой помутневшей крупинки, издавая резкий, химически-чистый аромат. Он аккуратно подписал флакон и поставил его на край стола, ловя на себе тяжёлый, неодобрительный взгляд с другой стороны класса.
Профессор Снейп скользил между партами, как тень, беззвучно возникая за спиной то одного, то другого студента, чтобы изречь очередную язвительную порцию критики. Его чёрные глаза, казалось, видели каждый ошибочный взмах палочки, каждую неточную пропорцию ещё до того, как сам студент осознавал ошибку.
Наконец, он остановился перед столом Максима. Молча, с выражением величайшей скуки на бледном лице, он взял флакон, поднёс к свету и медленно повращал его. Ни осадка, ни неоднородности цвета. Идеально. Он откупорил флакон, поднёс к носу и едва заметно втянул воздух, анализируя аромат. Ничего лишнего, только чистая, заявленная рецептом нота.
— Приемлемо, Симет, — прошипел Снейп, ставя флакон обратно на стол. В его голосе не было и тени похвалы, лишь холодная констатация факта, что именно это и было высшей оценкой в его устах. — Ожидаю вас после завершения экзамена.
Максим лишь кивнул, сохраняя невозмутимое выражение лица. Внутри же он чувствовал лёгкое удовлетворение. Снейп был тем редким преподавателем, чьё «приемлемо» значило куда больше, чем восторженные похвалы других.
Когда последний студент сдал своё, увы, во многих случаях больше похожее на ядовитую жижу, зелье, Снейп холодным голосом объявил об окончании экзамена и велел всем быть готовыми к теоретической части завтра. Аудитория мгновенно опустела, студенты поспешили выскочить из мрачных подземелий на свежий воздух.
Максим остался. Он подошёл к кафедре, где Снейп уже разбирал сданные работы.
— Профессор, — произнёс Максим, доставая из сумки два аккуратно свёрнутых свитка пергамента. — Мои эссе. По «Субстанциальному анализу побочных продуктов зельеварения» и «Нестабильным эссенциям».
Снейп медленно поднял на него взгляд, взял свитки своими длинными пальцами. Он не стал их разворачивать, лишь оценил вес, плотность бумаги и безупречный почерк, видный с торцов.
— С опозданием, — заметил он, но в его тоне не было упрёка. Был вызов.
— Прошу прощения, профессор. Потребовалось дополнительное время для перекрёстной проверки тезисов из предыдущей работы по «Токсикологическим свойствам» с материалами по архаичной алхимической символике, — спокойно ответил Максим. Он не оправдывался, он констатировал. Давая понять, что работал не спустя рукава, а углублялся в тему.
Уголок рта Снейпа дрогнул на миллиметр. Едва уловимое движение, которое у любого другого могло бы сойти за судорогу.
— Надеюсь, это время было потрачено с умом, а не на бесплодные умствования, — отрезал он, убирая свитки в ящик стола. — Свободны, Симет. Надеюсь, вы готовы к завтрашней части экзамена. Теория требует не меньшей, а подчас и большей точности, нежели практика.
— Постараюсь не подвести, профессор.
Максим развернулся и вышел из класса, чувствуя на спине тяжёлый, оценивающий взгляд. Он знал, что эссе будут прочитаны от корки до корки, каждая запятая будет подвергнута строгой проверке. И в этом был свой странный стимул — не подвести единственного преподавателя, который видел в нём не очередного заучку, а потенциального мастера своего дела. Пусть и крайне скупо и ядовито это демонстрируя.
Следующие два дня пролетели в вихре теоретических экзаменов. Максим отвечал чётко, структурированно и ровно настолько блестяще, чтобы гарантированно получить «Превосходно», но без излишнего словоблудия, что могло бы привлечь ненужное внимание. Он не сыпал цитатами из редких фолиантов, как это делали некоторые потомки древних родов, но его ответы были выверенными, логичными и демонстрировали глубинное понимание предмета, а не просто зазубренный текст.
Когда последний экзаменационный лист был сдан, он почувствовал не эйфорию, а спокойное, глубокое удовлетворение. Наконец суета этого учебного года закончена. Его академическая репутация была безупречна. Это был ещё один кирпичик в его фундаменте, на котором можно было строить всё остальное. Он вышел из экзаменационного зала с лёгкой усталой улыбкой, готовый наконец-то перевести дух. Но судьба, как всегда, приготовила ему встречу, которая перевернёт все планы.
Лёгкое утомление после напряжённых экзаменов было приятным и заслуженным. Максим вышел из прохладного зала в солнечный, наполненный летним теплом коридор, чувствуя, как последние остатки экзаменационного стресса растворяются в магии почти что праздничной атмосферы, царящей в замке. До официального пира в честь окончания года оставались считанные дни, и по всему Хогвартсу витало предвкушение свободы, громких разговоров и беззаботного веселья.
Он намеревался пройти напрямик через один из менее людных переходов в сторону библиотеки — сдать пару книг, которые брал для подготовки, и уже потом отправиться в свою комнату, чтобы наконец-то переодеться и привести мысли в порядок.
Повернув за знакомый угол возле статуи одноногого монаха, он замер на полшага. В небольшой нише, скрытой от основного потока студентов высоким гобеленом, стояли Гарри и Рон. Они не видели его, будучи полностью поглощенными тихим, но крайне эмоциональным разговором.
Максим молча отступил за выступ стены, слившись с тенью. Его врождённая привычка избегать лишнего внимания сработала мгновенно.
— …но он же не мог просто так взять и уйти! — сдавленно, чуть ли не с отчаянием в голосе, шипел Рон. Его лицо было бледным, а веснушки выделялись на нём, как капли грязи. — Он что, думает, Снейп так всё и оставит?
— У нас нет выбора, — сквозь зубы отвечал Гарри. Его собственное лицо было искажено решимости — той самой упрямой решимостью, которая всегда возникала в моменты напряжения, например когда тот тренировался из последних сил или когда им давали весьма грязную работу за так нужные им шиллинги. Зелёные глаза за стёклами очков горели лихорадочным блеском. — Мы всё видели. Он идёт за камнем сегодня ночью. Если мы не попробуем…
— Но профессор Дамблдор! — почти взвыл Рон, понижая голос до шепота, услышав собственный писк. — Мы можем найти Макгонагалл, рассказать ей…
— И она нам поверит? — с горькой усмешкой парировал Гарри. — Снова начнутся разговоры про мою паранойю и твои шахматные фантазии? Нет. Если мы не сделаем этого сейчас, к утру камня не будет. И всё.
Слово «камень» прозвучало как выстрел. Максим почувствовал, как по его спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с прохладой камня. Так вот оно что. Их шпионские игры и подозрения насчёт Снейпа вышли на новый, по-настоящему опасный виток. Они не просто сплетничали — они строили планы. Самоубийственные, наивные, но планы.
Он видел, как Рон бессильно сглотнул, в его глазах читался ужас, смешенный с решимостью. Видел, как Гарри сжал кулаки, всем своим видом показывая, что его не переубедить.
Максим медленно, бесшумно отступил назад, в главный коридор. Гул голосов, смех и радостные крики других студентов обрушились на него, но теперь они звучали фальшиво и далеко. Он стоял, прислонившись к холодной стене, не видя проходящих мимо однокурсников.
В голове чётко и ясно, словно отлитая из стали, возникла мысль: здесь не книга, не фильм. Они могут не вывезти против взрослого волшебника. Кто знает как повернется история на этот раз. Два одиннадцатилетних мальчика и одна двенадцатилетняя девочка, вооружённые парой заклинаний первого курса, против того, кто смог или обмануть, или вписаться в планы самого Дамблдора.
Он глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе привычное ледяное спокойствие. Это не его дело. Это путь «золотого мальчика», путь героя, на который он сознательно не встал. Его путь лежал в тишине библиотек и в грохоте ночных тренировок, а не в самоубийственных авантюрах.
Но почему же тогда в груди заныло знакомое, давно забытое чувство? Почему перед глазами проносятся воспоминания о совместных тренировках или работе, о вечерах наполненными шелестом одной книги на двоих, о уютных ужинах на природе, когда делилась последняя булочка.
Он резко оттолкнулся от стены и быстрым шагом, не оглядываясь, пошёл прочь от этой ниши, от этого шёпота, от этого выбора, который уже начал неумолимо формироваться в глубине его сознания, грозя разрушить все его хрупкие, насквозь прагматичные, выстраданные планы.
Дверь в его комнату в башне Райвенкло закрылась с тихим, но окончательным щелчком, отсекая оглушительный гул празднующего замка. Здесь, в привычной аскетичной тишине, под свет звёзд пробивающихся из окна, его настигло всё, от чего он пытался убежать.
Он не зажигал светильники. Упав в кресло у окна, Максим уставился в темноту, на очертания гор и тёмную гладь озера, но вместо них видел лишь одно: искажённое болью и ужасом лицо своего первого друга в этом мире — Гарри Поттера.
Его разум, всегда такой дисциплинированный и холодный, теперь воспроизводил кадры с пугающей, кинематографической четкостью. Он не читал об этом — он видел, благодаря проклятому дару своей памяти, сохраняющей каждую прочитанную строчку.
Вот Квиррелл, срывающий с головы тюрбан. Не его собственное лицо сзади, а другое, ужасное, змеиное, прорастающее из его плоти. Шипящий, леденящий душу голос: «Схвати его!»
Далее тот же Квиррелл, вскрикивающий от боли, его пальцы, касающиеся кожи Гарри, покрываются волдырями и дымятся. Запах гари. Крики.
А в конце Гарри, падающий без сознания на холодный камень. Тишина.
Он сжал виски пальцами, пытаясь выдавить эти образы. Это был просто сюжет. Сценарий. Хэппи-энд, гарантированный автором. Но сейчас, здесь, в этом мире, пахнущем воском и древним камнем, не было никаких гарантий. В мире, где существует такая погань, что сложно и описать, случится может все.
«Они могут не вывезти, — прорвалось наружу его собственное, трезвое, беспощадное заключение, сделанное в коридоре. — Здесь не книга, не фильм, а суровая реальность».
Его прагматизм, выстраданный годами борьбы за выживание, выкладывал железные аргументы, как игральные карты на столе:
1. Риск обнаружения. Один неверный шаг — и его тайна раскрыта. В лучшем случае — изгнание. В худшем… Он с содроганием вспомнил главы из энциклопедии о методах работы церковников.
2. Силы неравны. Что он может противопоставить тому, кто смог обмануть Дамблдора? Жалкие пульки демонической энергии? Ведро воды? Это не бой, это — самоубийство.
3. Вмешательство в планы Дамблдора. Старик явно что-то затеял. А тот, кто встаёт на пути у Самого Светлого Волшебника современности, рискует быть размазанным по стенке по чистой случайности, просто за оказание «медвежьей услуги».
Логично. Рационально. Безупречно.
Почему же тогда по его спине ползёт холодный пот?
Почему за логичными доводами встают другие картины? Не из книг, а из его жизни.
Вот маленький парк в Литтл Уингинге. Вечер. Он и Гарри, грязные и уставшие, делят пополам купленную на заработанные с таким трудом деньги банку тушёнки. Молча, потому что говорить уже нет сил. Просто смотрят друг на друга и понимают, что они — команда. Что они выжили ещё один день.
Ночь в его комнате в приюте. Они лежат на одной кровати, плечом к плечу, и читают при свете маленького ночника одну книгу на двоих. Шелест страниц и ровное дыхание друга — единственные звуки, нарушающие тишину.
Гарри, отдающий ему свою половину яблока. «Ты больше тренировался, тебе нужнее».
Он застонал, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. Эти воспоминания были хуже любой пытки. Они разъедали его холодную уверенность, его тщательно выстроенную крепость прагматизма.
Он пытался убедить себя, что это — сентиментальная слабость. Что тот мальчик из приюта, Макс, должен был умереть, уступив место Максиму Симету, полукровке из клана Ситри, который выживает любой ценой.
Но именно выживание диктовало ему теперь другой закон. Закон, усвоенный в жестоком мире маггловского детства: крысы долго не живут. Сила — не только в магии или старинный текстах. Сила — в тех, кому можно доверять спину. И он терял последнего человека в этом мире, кому мог доверять если не полностью, то больше, чем кому-либо ещё.
Он поднялся с кресла и подошёл к окну, оперевшись лбом о холодное стекло. Где-то там, в глубине замка, его друг, его брат по несчастью и нищете, готовился шагнуть в пасть к монстру. А он, обладающий силой, которой нет у Гарри, сидел в своей безопасной башне и взвешивал риски.
«Тварь я дрожащая или право имею?» — пронеслось в голове старым, избитым вопросом.
Право иметь — на что? На спокойную жизнь? На силу? На предательство?
Он закрыл глаза. Перед ним снова встало бледное, перекошенное страхом лицо Рона и решительное — Гарри. Не «мальчика-который-выжил», а просто Гарри. Того, с кем он делил последнюю краюху хлеба.
Лёд внутри давший трещину в коридоре, теперь раскололся с оглушительным грохотом.
Решение пришло не как озарение, а как приговор. Тяжёлый, нежеланный, но единственно возможный.
Он не будет героем. Он не будет бросаться в бой без крайней нужды. Но он будет там. Наблюдателем. Страховкой. Последним козырем, если всё пойдёт наперекосяк.
Он оттолкнулся от окна. Его лицо в темноте было бы непроницаемо для любого наблюдателя. Но внутри бушевала буря, которую он теперь обязан был обуздать и направить в нужное русло. Путь вперёд был ясен. И он вёл прямиком на встречу гребанным приключениям.
Тишина комнаты стала вдруг оглушительной. Давление принятого решения висело в воздухе тяжёлым, невидимым гнетом. Мысли, ещё несколько минут назад метавшиеся в панике, теперь застыли, выстроившись в холодную, безупречную логику действий. Максим больше не колебался. Он анализировал.
Его взгляд скользнул по комнате, оценивая ресурсы.
Сначала экипировка. Он сдернул с себя учебную мантию, сменив её на тёмные, удобные брюки и высокий свитер, в которых обычно тренировался. Одежда не должна сковывать движения. Из ящика стола он извлёк свой «тревожный запас» — поясную сумку, где всегда лежали медикаменты: бинт, флакон рябинового отвара, костерост, щепотка порошка кровостанавливающей паутины (скромный, но полезный трофей из запасов Майкла) и несколько монет на случай крайней необходимости. Всё это он пристегнул под свитером.
Далее он взял свою палочку. Дуб, сердечная жила морского дракона. Не идеальна для боя, но верна ему. Он проверил её хват, привычным движением вскинул, представив цель. Затем, после секундного колебания, он подошёл к своему сундуку и отодвинул ложное дно. Оттуда он извлёк небольшой, тщательно завернутый в кожу свёрток. Внутри лежал обычный нож — не магический, а простой, заточенный еще в приюте, купленный когда-то у магглов «на всякий случай». Рукоять холодно лязгнула о его ладонь. Он сунул его в чехол и повесил на пояс, прикрыв полями свитера. Против того, кто там был, это было смехотворно. Но на всякий случай могло пригодиться.
Затем он подошёл к зеркалу. Его отражение смотрело на него широкими, слишком яркими для обычного человека глазами. В них горела не ярость, не отвага, а ледяная, собранная концентрация хищника, идущего на охоту. Он медленно, почти ритуально, прикоснулся к булавке Оливандера, приколотой на изнанку свитера. Лёгкий щелчок — и привычная свинцовая тяжесть обрушилась на плечи, запечатывая его истинную сущность. Он стал Максимом Симетом, учеником Рейвенкло. Только и всего.
По плану он не собирался бросаться в лоб. Его задача — наблюдение и, в крайнем случае, помощь. Его преимущества: знание канонных ловушек, и его природа, которую никто не ждёт, а в частности крылья, позволявшие быстро и бесшумно преодолевать пространство. Его цель: добраться до последней комнаты, оставаясь по возможности необнаруженным теневым участником. Оценить обстановку. Если Гарри справляется — не вмешиваться. Если нет… то действовать по обстоятельствам.
Он подошёл к окну, откинул тяжёлую штору. Ночь за стеклом была тёмной, безлунной. Идеальное прикрытие. Где-то в этих стенах Гарри, Рон и Гермиона уже, наверное, приводили в действие свой безумный план.
Он глубоко вздохнул, в последний раз окидывая взглядом свою безопасную крепость. Уютное кресло, стопка книг, звёздное небо над головой — всё это оставалось здесь. А он…
Он повернулся к двери. Его лицо было спокойным маской. Все сомнения, вся ностальгия, вся жалость к себе были сожжены в горниле этого решения, оставив после себя лишь чистое, обезличенное намерение.
Он не был героем. Он был необходимостью. Страховым полисом, который его друг даже не знал, что у него есть.
Его рука легла на холодную медную ручку двери. Он вышел в коридор, не оглядываясь. Дверь закрылась за его спиной с тихим, но окончательным щелчком.
Тишина в коридорах замка после отбоя была иной, нежели днём. Она была густой, звенящей, нарушаемой лишь скрипом старых балок да далёким завыванием ветра в бесчисленных башенках. Каждый шорох собственных шагов Максима отдавался в ушах оглушительным грохотом. Он двигался наработанными тропами, избегая главных проходов, где мог патрулировать Филч с его вечно злобной кошкой миссис Норрис.
Сердце его билось ровно и часто, не от страха, а от концентрации. Он был тенью, скользящей по каменным стенам, его взгляд непрерывно сканировал пространство, уши ловили малейший звук. Образ тихого книжного червя и кустаря зельевара работал на него — даже если бы его заметили, вряд ли кто заподозрил бы неладное. Просто ученик заблудился или не может уснуть.
Поворот за поворотом. Лестница за лестницей. Вот он запретный коридор 3 этажа. Воздух здесь уже казался другим — более спёртым, пыльным, нехоженым. Он замедлил шаг, прислушиваясь. Из-за угла доносилось нечто, отчего кровь стыла в жилах: низкое, прерывистое, трёхголосое рычание, перемежаемое тяжёлым сопением и скрежетом когтей по каменному полу.
Пушок не спит.
Максим прижался к стене и рискнул бросить быстрый взгляд. Огромные, слюнавые головы Цербера были повёрнуты к люку в полу. Уши зверя были напряжённо подняты, ноздри раздувались, улавливая звуки, доносящиеся снизу. Он явно слышал, что там происходит, и был взволнован, но размер люка и двери в коридор удерживали его на месте.
И тогда Максим увидел её. В нескольких шагах от лап чудовища, смятая и забытая в спешке, лежала груда струящейся, серебристой ткани. Мантия-невидимка.
Расчётливость взяла верх над осторожностью. Он знал, что ему нужен был хоть какой-то козырь. Остаться незамеченным для Пушка было невозможно, но отвлечь его на пару секунд…
Его рука молниеносно рванулась к поясу. Не к палочке — к простому маггловскому ножу. Он прицелился не в собаку — в дальнюю стену зала, прямо в старое, покрытое пылью окно в тяжёлой раме.
Швырь!
Нож, вращаясь, полетел в темноту и с оглушительным грохотом разнёс стекло вдребезги.
Эффект был мгновенным. Все три головы Пушка с оглушительным лаем рванулись в сторону внезапного шума, на мгновение отвернувшись от люка.
Этой доли секунды Максиму хватило. Он рванулся вперёд, не раздумывая, падая на колени и вытягивая руку. Пальцы вцепились в прохладную, скользкую ткань. Он дёрнул её на себя и, не вставая, откатился назад, в тень, накидывая на себя мантию. От неё исходил запах покоя, запах смерти, но сейчас Максиму было все равно.
Пушок, не обнаружив ничего, кроме осколков стекла, с недоумённым рыком повернул головы обратно. Но люк был пуст. Никого. Его свирепые глаза обводили коридор, ноздри шумно выдыхали, пытаясь уловить запах нарушителя. Но Максим уже лежал неподвижно, накрывшись мантией, затаив дыхание, сливаясь с холодным камнем пола.
Сердце колотилось как бешеное. Он лежал, не шевелясь, пока трёхголовый страж, порычав ещё несколько минут, не успокоился, снова уставившись в чёрную дыру люка.
Только тогда Максим позволил себе глубоко, беззвучно выдохнуть. Он был невидим. Затем он полез к отвороту свитера и отключил булавку. Сейчас она была бесполезна. Под мантией Смерти его и так не заметят, а если придётся вступать в бой, она будет только мешать.
Затем он подполз к краю люка и заглянул вниз. Оттуда тянуло запахом влажной земли и… жужжанием? Внизу была непроглядная тьма.
Не было времени на раздумья. Сделав последний глубокий вдох, он расправил под мантией плечи, чувствуя, как из спины с лёгким шелестом высвобождаются тёмные крылья. И упал в тёмный провал.
Вместо того чтобы падать камнем, он бросился вперёд, в глубь тоннеля, мощно оттолкнувшись от края люка. Воздух со свистом рванул ему навстречу, заставляя мантию хлестать по бокам. Он не летел — он планировал, как сокол, пикирующий в узком ущелье, едва не задевая крыльями стены, покрытые скользкими корнями. Внизу мелькали какие-то ядовито-фиолетовые цветы, которые тут же остались позади.
Его спуск был быстрым, контролируемым и абсолютно бесшумным. Он выбирал скорость.
Его бесшумное пике в кромешной тьме закончилось мягким, упругим приземлением на что-то похожее на ковёр из живых, вьющихся растений, дьявольских силков. Он даже не задержался, небольшой разряд электричества, мощный толчок крыльями и вот он уже летел дальше, в следующую комнату.
Комната с полетами. Дверь была закрыта и утыкана крылатыми ключами. К счастью нужный остался в замке. Ни времени, ни необходимости здесь задерживаться.
Следующая арка привела его на гигантскую шахматную доску. Картина была одновременно героической и душераздирающей. На каменном полу, возле одной из гигантских фигур, превращённой в груду щебня, сидела Гермиона. Она рыдала, сжимая в объятиях голову Рона, который лежал без сознания, бледный как мел. Рядом с ними валялась её палочка.
Максим на мгновение задержался в воздухе под потолком, его сердце сжалось. Он видел, как дрожали плечи Гермионы, слышал её подавленные всхлипы. Часть его рванулась вниз, помочь, но холодный расчёт был сильнее. Он не медик. Его знания первой помощи ограничивались бинтами и заливанием пары зелий. Рон должен выжить, а если нет, то для него он не имел значения. А впереди был Гарри. И тот, кто за ним охотился.
С подавленным стоном он рванулся вперёд, проносясь над головами друзей, как невидимый дьявольский-хранитель, идущий исполнить свою главную роль.
Комната с троллем. Чудовище лежало на полу с окровавленной дубиной, прилипшей ко лбу. Запах был ужасающим. Максим, не снижая скорости, пролетел сквозь следующую дверь.
И тут его обдало волной невыносимого жара. Комната с логической загадкой была нетронута, стол стоял на своем месте, склянки полны. А перед последним проходом бушевала стена магического огня — лилового, яростного, пожирающего всё живое.
Он не стал искать маленькую склянку. Не стал тратить секунды на логику. Он сгруппировался, сконцентрировав всю свою волю на своей стихии. Сфера ледяной воды сконденсировалась вокруг него в мгновение ока, и он влетел в пламя.
Шипение было оглушительным. Пар ослеплял. На его крылья, спину, плечи обрушилась невыносимая тяжесть, будто он проходил сквозь жидкий свинец. Он чувствовал, как его магия иссякает с катастрофической скоростью, выжигаемая горячим пламенем. Но он прорвался. Вылетел с другой стороны, едва не врезавшись в противоположную стену, сбрасывая с себя облако клокочущего пара. Он тяжело дышал, чувствуя головокружение от перерасхода сил.
И тут он услышал. Тихий, шипящий голос, от которого кровь стыла в жилах даже сильнее, чем от огня.
— …не могу прикоснуться к тебе… Твоя кровь… защищает…
Максим замер в дальнем углу комнаты, прижавшись к стене. Он увидел их.
Квиррелл, стоявший спиной к нему. И Гарри — на коленях, корчащийся от боли, сжимающий руками лицо. А между ними… Зеркало. И в нём — отражение. Не Квиррелла. Другого. Со змеиными чертами и алыми, безумными глазами.
— ДАЙ МНЕ КАМЕНЬ! — проревел тот голос из уст Квиррелла.
И тут же Квиррелл, с криком ярости и боли, рванулся вперёд, схватив Гарри за запястья. Пальцы учителя коснулись кожи мальчика — и тут же задымились, почернели, покрылись ужасными волдырями. Квиррелл завопил, но не отпускал, одержимый волей своего господина.
Гарри кричал. От боли, от ужаса, от невозможности высвободиться.
Максим застыл, парализованный. Его план, его холодная логика — всё рассыпалось в прах перед этим чистейшим, первобытным злом. Он видел, как рука Квиррелла обугливается, но тот, ведомый чужой волей, снова и снова пытался дотянуться до лица Гарри.
И тогда Гарри, в отчаянном порыве, из последних сил рванулся, и его собственная рука вцепилась в лицо Квиррелла.
Раздался нечеловеческий, оглушительный рёв. Вспышка ослепительного света озарила комнату. Тело Квиррелла вдруг замерло, а затем стало рассыпаться, превращаясь в пепел, начиная с того места, где к нему прикасался Гарри. Одежда его обуглилась и опала. Через мгновение на полу перед зеркалом лежала лишь дымящаяся груда пепла и тлеющей ткани.
Тишину нарушал только тяжёлый, прерывистый стон Гарри. Он лежал на боку, обессиленный, дрожащий, но живой. Из его ослабевшей руки выкатился кроваво-красный камень и, подпрыгнув на неровняых каменных ступенях, с сухим, звонким щелчком раскололся на множество осколков.
Максим, всё ещё невидимый, сделал шаг вперёд. Он метнулся к Гарри проверяя его пульс. Живой. Все позади. Затем его взгляд метнулся от Гарри к осколкам. Самый крупный был размером с голубиное яйцо. Рядом с ним лежали несколько мелких, не больше ногтя.
И тут он почувствовал это. Не божественную силу, не искушение вечной жизни. От самого большого треснувшего изнутри осколка исходила мощная, но грубая и нестабильная энергия. А от маленьких, исходило нечто иное. Абсолютно чистая, нейтральная, невероятно плотная магическая субстанция. Идеальный катализатор. Абсолютный фильтр. Ключ к алхимическим преобразованиям, о которых он читал в трудах по алхимии.
Его рука сама потянулась к одному из маленьких кусочков. Разум кричал об опасности, но инстинкт исследователя, алхимика, жаждущего инструментов для изменения своей судьбы, был сильнее. Пальцы в перчатке схватили маленький, всё ещё тёплый осколок.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась.
В проёме, залитый светом из коридора, стоял Альбус Дамблдор. Его лицо было серьёзным, а глаза за полусферами очков мгновенно оценили ситуацию: Гарри, лежащий без сознания, дымящийся пепел на полу, осколки Камня.
Максим взлетел, вжавшись в потолок, сжимая в кулаке раскалённый осколок. Он не дышал.
Дамблдор не видел его. Его внимание было всецело приковано к Гарри. Он переступил через порог, его взгляд скользнул по осколкам. Он что-то пробормотал, и осколки, включая самый крупный, мягко поднялись в воздух и уплыли в складки его мантии. Его взгляд на секунду задержался на том месте, где лежал маленький осколок, но теперь там была лишь пустота. Кажется, он счёл, что тот рассыпался в пыль или испарился.
Затем он наклонился над Гарри, и на его лице появилось выражение глубочайшей нежности и печали. Он легко, как перышко, поднял мальчика на руки.
— Всё хорошо, Гарри, — тихо проговорил он. — Всё уже позади.
Он развернулся и вышел, унося Гарри прочь от этого места ужаса.
Максим остался один в тихой комнате. Пахло гарью, пеплом и озоном. Он разжал ладонь. Крошечный алый осколок лежал на его коже, излучая тихое, ровное тепло. Он не давал бессмертия. Он не давал богатства.
Он давал возможность. Возможность стать тем, кем он должен был стать.
Он сжал кулак, ощущая жар камня сквозь перчатку. Его миссия страховки была завершена. Гарри выжил.
Он посмотрел на дверь, за которой скрылся Дамблдор с его другом. А затем — на осколок в своей руке.
Путь вперёд уже никогда не будет прежним.