Первые ряды армии Вестероса, приметные по знамёнам и блеску доспехов, ворвались в приоткрытые ворота Пайка, и тут же им пришлось столкнуться с настоящим адом. Железнорождённые, ещё не потерявшие остатков ярости, отчаянно кидались в бой, норовя вытеснить захватчиков обратно за стены. Казалось, что в этой теснине кипит целое море кровавых схваток: первые же солдаты, ворвавшиеся под своды замка, падали замертво от ударов мечей, топоров и копий, но их место тут же занимали новые ряды, и поток не иссякал ни на мгновение.
Одними из первых ворвались внутрь бойцы в ярко-красных плащах с золотыми львами — Ланнистерская гвардия, движимая непримиримой местью за Ланниспорт и растоптанную гордость своего дома. Они сражались так свирепо и безжалостно, что даже видавшие виды железнорождённые дрогнули под этим напором. Ланнистерские мечи разили быстро и без колебаний, их рыцари и солдаты не знали пощады и рубили каждого, кто оказывался на пути. Кровь обильно брызгала на шлемы и нагрудники, заливая двор, пропитывая даже скользкие камни под ногами. Любая попытка сдаться вызывала лишь холодный смех и новый удар стали. Уцелевшим железнорождённым оставалось либо бежать, либо погибнуть на месте — многие пытались броситься прочь, но красные плащи настигали их и добивали, не обращая внимания на крики о пощаде.
Я и воины «Волчьей стаи», всё это время держали оборону у ворот, не давая защитникам Пайка отбить единственный выход и снова захлопнуть врата. Железнорождённые то и дело старались оттеснить нас ожесточёнными контратаками, норовя уничтожить в беспощадной мясорубке. Но мы стояли насмерть: каждый понимал, что спастись можно только сохранив эту позицию. Минуты ожидания под нескончаемыми ударами врага становились настоящим испытанием на прочность. То и дело кто-то из наших падал со смертельной раной, захлёбываясь кровью, однако строй «Волчьей стаи» оставался непоколебимым. Мечи скрежетали о доспехи, копья пробивали живую плоть, щиты трескались под тяжёлыми ударами, а в воздухе стоял сплошной вой боли и предсмертных хрипов.
Я сражался рядом с Ноланом, чувствуя, как кровь стекает по моему лицу и рукам, как твёрдое лезвие меча становится всё краснее с каждой минутой боя. Моя голова уже порядком кружилась от моральной усталости и запаха смерти, но отступать было нельзя. В очередной раз железнорождённые пошли в лобовую атаку с громкими криками. Они хотели проломить, сбить наш порядок — я увидел, как пара воинов бросается прямо на меня. Уклоняясь от выпада, я ответил сильным ударом сверху и срезал голову первому, и тут же, мгновенно разворачиваясь, ударил второму клинком в бок, протыкая его насквозь. Тот не успел даже вскинуть руки, как рухнул, захрипев в луже собственной крови.
— Стоять! Не отступать! — проревел Нолан, замечая, что некоторые из наших воинов пошатнулись от усталости.
Его крик заставил «Волчью стаю» вновь сплотиться, и мы отразили очередную яростную атаку железнорождённых. Те, поняв, что не смогут выбить нас с ворот, на миг остановились, отчаянно переглянулись и отступили, как бы окончательно ломаясь под натиском и видом ланнистерских солдат, которые ворвались внутрь замка. В этот момент стало ясно, что сопротивление железнорождённых трещит по швам.
Пока наши отряды удерживали позиции, в Пайк уже начали заходить войска самого Роберта Баратеона. Их поступь казалась более размеренной, спокойной — в отличие от мстительной гвардии Львов, они не изливали слепую ярость на всё живое, а скорее двигались осторожно, словно проверяя, не осталось ли скрытых ловушек или отчаянных защитников. Я мельком отмечал усталые, выжженные взгляды этих воинов, которые уже видели на своём веку достаточно кровопролитных сражений, чтобы не волноваться понапрасну. Для них это тоже был конец тяжёлой кампании, возможность наконец поставить решающую точку в этой войне.
Среди вновь прибывших я заметил массивную фигуру в окружении высоких рыцарей и знаменосцев. Король Роберт, лично пришедший удостовериться в захвате Пайка, шёл по окровавленной брусчатке, оглядывая всё вокруг цепким взглядом. Он выглядел непривычно спокойным: тяжёлые морщины на его лице и сжатые губы говорили о том, что он ищет здесь кого-то или что-то, возможно, подтверждение того, что крепость наконец пала.
Я посмотрел на Нолана. Он молча кивнул, как бы подтверждая: «Мы сделали всё, что должны были. Мы живы и победили». В глубине его глаз виднелась колоссальная усталость, сквозь которую пробивалось облегчение. Я лишь кивнул в ответ, чувствуя, как накатывает усталость, а лёгкие жжёт удушливый запах гари и застарелой крови.
К этому времени «Штормовые Клинки» тоже вошли в двор замка, заняв позицию вдоль стены. Мы все были измотаны, вымотаны каждой секундой затянувшейся бойни. Железнорождённые сломлены, пожары и разрушения завершили дело, к которому мы шли столь долго.
Я обернулся к Нолану, указывая на груду тел у разрушенной лестницы:
— Пошли вниз. Там тебя уже ждут.
Командир «Волчьей стаи» не двинулся с места, словно его пригвоздило к пропитавшимся кровью камням. Он выглядел таким, будто воспоминания о прошлом и понимание случившегося сковали его сильнее, чем любые кондалы. Впервые я видел, как этот бесстрашный боец смотрит в пустоту, будто растерянный ребёнок, не решающийся сделать следующий шаг.
Я сделал небольшую паузу, не желая давить на него словами. Затем мягко хлопнул его по плечу:
— Тебе самому решать, когда спускаться.
Больше я ничего не сказал и пошёл вниз — туда, где уже собрались офицеры «Штормовых Клинков». Как только я вышел на небольшой пятачок, меня заметил Каркан — старый воин, столько лет искавший встречи со своим сыном. В его глазах светились облегчение и вера.
— Жив, капитан! Слава богам, — выпалил он, почти не скрывая улыбки. — А Нолан? — На лице у него появилось нетерпеливое напряжение.
Я на миг задержал дыхание, вспоминая застывшего на месте командира «Волчьей стаи». Затем кивнул наверх:
— С ним всё в порядке. Он там, на верхней площадке, — добавил я спокойным тоном, стараясь сдержать бурю чувств, в которой перемешались радость и сожаление.
Услышав эти слова, Каркан будто преобразился. Его грудь тяжело вздымалась, а в глазах вспыхнул неистовый огонёк. Не говоря ни слова, он рванул по ступеням наверх, забыв про собственные раны и усталость. Драг, его давний товарищ, метнулся следом, стараясь не отстать. Я смотрел, как они удаляются, слыша стук их сапог по камням и понимая, что сейчас они наверху встретят то, что ждали много лет — потерянное единство и восстановленную семью.
Сердце моё дрогнуло от тёплой волны облегчения. Я сделала глубокий вдох, чувствуя во рту горьковатый привкус пепла и крови. Вокруг стояли мрачные, пропитанные войной люди: кто-то печально осматривал своих убитых товарищей, кто-то уже скользил взглядом по замковым постройкам, понимая, что камни Пайка теперь навсегда перейдут к другому хозяину. Несколько усталых рыцарей, опустившись на колени, молились — возможно, благодарили богов, что выжили, или же прощались с павшими друзьями. Воздух звенел от раскалённого металла и доносившихся издалека возгласов «Вперёд!», «Захватить плац!», и лишь одинокие обломки стен напоминали, как быстро и жестоко оборвалась гордость Грейджоев.
Я смотрел вслед Каркану и Драгу, зная, что в этот миг наверху состоится встреча, которой никто уже не смел надеяться. Осторожно дотронувшись до рукояти меча, я поймал себя на мысли: «Быть может, даже в этом безумии войны есть место для маленького чуда». И тут же мелькнула тень улыбки — старый друг наконец обрел то, что потерял много лет назад.
Алисса стояла рядом, молча внимая происходящему. Её глаза, полные радости, смотрели на меня, пока я переводил дыхание. Когда наши взгляды пересеклись, она сделала шаг вперёд и крепко обняла, прижавшись всем телом. Я ощутил её дрожь, смешанную с облегчением, и услышал тихий шёпот:
— Хорошо, что ты цел… Я боялась за тебя.
Я чуть улыбнулся, стараясь отогнать от неё тревогу:
— А разве было хоть что-то, что могло меня остановить? — с намёком на веселье спросил я, осторожно отстраняясь. — Надеюсь, ты принесла то, о чём я просил?
Алисса вытерла слёзы тыльной стороной ладони и махнула рукой бойцам, стоявшим неподалёку:
— Конечно. Всё с собой.
Двое воинов тут же выставили вперёд тяжёлые баулы и аккуратно положили их на землю. Я опустился на одно колено и начал осматривать содержимое: там лежали мои проверенные временем доспехи и оружие. Алисса терпеливо помогала закреплять ремни и застёжки, точно подгоняя каждую пластину и кожаный элемент. Когда я наконец ощутил вес привычной защиты, по телу пробежала волна спокойствия и собранности.
Сгрёб в руку любимый боевой топор, проверяя баланс и знакомую тяжесть, и выдохнул, словно встретив старого друга. Впереди оставалось сделать последний решающий шаг.
— Идём, — коротко скомандовал я, оборачиваясь к части своего отряда. Мы быстро зашагали к центру замка, туда, где, судя по доносящемуся гулу, уже собирались основные силы обоих войск, готовые поставить точку в противостоянии.
Подойдя к центральной площади, я был вынужден остановиться, застыв на месте, чтобы осмыслить разворачивающуюся перед нами картину. Две армии стояли друг против друга, словно древние титаны, готовые вот-вот столкнуться.
С одной стороны высился строй железнорождённых — суровых воинов, чьи жизни прошли под неустанным ветром морских штормов. Их доспехи и щиты потемнели от соли и бесчисленных боёв, а лица, обветренные и мрачные, почти не выражали эмоций. И всё же в глубине каждого взгляда проскальзывала решимость: они понимали, что это может быть их последний бой, но готовы были принять его с холодным спокойствием. Многолетняя выучка и преданность их суровому богу делали их похожими на единую стальную стену. Под ветром колыхались флаги с символами Железных Островов — словно предупреждая каждого, кто осмелится напасть, что цена за победу будет очень высока.
Напротив, подобно разбушевавшейся буре, грозно возвышалась армия лордов Вестероса. Её ряды напоминали яркую мозаику, составленную из разных гербов и цветов: красные плащи Ланнистеров алели подобно крови, в то время как штормовые знамена Баратеона с изображением оленя гордо развевались на ветру. Тяжёлые доспехи, украшенные эмблемами домов, поблёскивали в косых солнечных лучах, и этот металлический океан мерцал и переливался серебром, золотом и чёрным железом. В такт ровному дыханию воинов чуть заметно раскачивались густые гребни шлемов — словно сам воздух вибрировал от скопившейся мощи.
В центре западной линии выделялась гвардия в алых плащах, несущая на щитах золотых львов Ланнистеров. Они уже проявили свой беспощадный характер в схватках у стен и во дворах Пайка: свежие потёки крови на их клинках подтверждали, что эти люди не знали пощады. Чуть в стороне высились солдаты Севера, облачённые в меховые накидки поверх кольчуг: их суровые лица говорили о бессчётных лишениях и опасностях, с которыми они привыкли справляться. А над головами рыцарей Долины, сжимающих узкие, изящные копья, развевались синие знамена с белым соколом — казалось, эта птица была готова воспарить над полем боя, как только дадут сигнал к атаке.
На миг мир замер: ни звука, ни движения — лишь слабый гул ветра, смешанный с запахами крови, дыма и пожаров, пылающих где-то за спиной. Солнце медленно поднималось над низкими облаками, заливая поле боя редким, бледным светом, в котором металлические клинки казались особенно острыми и грозными. Сердца воинов, стоящих по обе стороны, отстукивали одинаковый ритм тревожного ожидания.
Где-то справа протрубил рог, но звук заглох в глухой тишине: никто не решался сделать первый шаг. Птицы, потревоженные грохотом недавнего штурма, разлетелись с верхушек башен; их пронзительный крик рассыпался эхом, подчёркивая напряжение момента.
Весь Пайк казался живым существом, затаившим дыхание. Каменные стены, пропитанные дымом и кровью, словно наблюдали за драмой, разворачивающейся внизу. У подножия башен валялись раскиданные тела павших: они стали безмолвными свидетелями того, что здесь уже произошло.
Затем ветер прошёлся порывом сквозь строй железнорождённых, трепля волосы и развевающиеся плащи. Сотни взглядов скрестились в центре этого временного поля перемирия, и каждый читал в глазах другого то же самое: страх, ярость, решимость, предвкушение.
Подобная сцена, полная величественности, длилась всего несколько ударов сердца, но для каждого участника она показалась вечностью. Молчание становилось всё невыносимее, словно натянутая до предела тетива, готовая в любую секунду выпустить смертоносную стрелу. И точно так же, как тетива не может оставаться натянутой бесконечно, напряжение требовало разрядки.
Когда послышался четкий, громкий звук приближающихся шагов, на всеобщее обозрение вышла могучая фигура, обе стороны вздрогнули, будто очнувшись от транса. Солдаты в один миг перевели взгляды на новоприбывшего, и можно было почти физически ощутить, как воздух вокруг наполняется готовностью к решающей схватке.
Так две массы в сотни и тысячи голосов, стояли друг напротив друга, словно два необузданных океанских вала, которые вот-вот обрушатся с неотвратимой силой и сокрушат всё на своём пути. И в самом сердце этого напряжённого безмолвия родился тот звук тяжёлых шагов — сигнал к тому, что великий финал близок, что война вплетёт новую главу в свою кровавую историю.
— Перед вами Роберт из Дома Баратеонов, Первый своего имени, Король Андалов, Ройноров и Первых Людей, Повелитель Семи Королевств и Защитник Государства! — громко провозгласил глашатай, стоя чуть позади короля.
Сам Роберт шёл вперёд с уверенной, почти неторопливой поступью, словно не находился посреди двух армий, а проходил через собственный тронный зал. На нём поблёскивали тяжёлые доспехи, покрытые рубцами и вмятинами от многочисленных битв, а на груди ярко выделялся герб его дома — венценосный олень, будто напоминающий всем о былых подвигах Баратеонов. В одной руке король сжимал легендарный боевой молот — тот самый, которым когда-то сразил наследника драконьего трона у Рубинового брода. Черты его лица были жёсткими, в глазах отражалась безмятежная уверенность и некая холодная ярость, свидетельствующая о том, что Роберт знал нечто, недоступное остальным.
Армия расступалась перед ним с почтением и затаённой тревогой, образуя живой коридор к группе измученных, но всё ещё гордых воинов Железных Островов. Достигнув середины площади, Роберт остановился и обвёл взглядом железнорождённых, готовых, казалось, умереть здесь ради своих убеждений. Затем он тяжело опёрся на рукоять молота и заговорил громко и чётко, так что его голос разносился даже по дальним уголкам замкового двора:
— Железнорождённые, вы дрались отчаянно. Вашу смелость трудно оспорить. Но пришло время склонить головы. Ваши лорды изменили короне, нарушили клятву верности и вздумали поднять мятеж. За это придётся заплатить высокую цену. Однако у вас, простых воинов, ещё есть выбор: умереть прямо сейчас или сложить оружие и сохранить жизнь. Решайте сами.
Последние слова прозвучали холодно и размеренно, но в них явственно слышалось и предупреждение, и обещание. Роберт замолк, продолжая стоять напротив врага с видом человека, который не знает страха. Ни малейшей дрожи не выдала его решимости — он явно привык идти до конца в любых делах.
На какое-то мгновение во дворе воцарилась напряжённая тишина, но вдруг её прервал твёрдый голос, возникший из толпы железнорождённых:
— Ты ошибаешься, король!
Солдаты Железных Островов попятились, давая дорогу своему лорду. Вперёд шагнул Бейлон Грейджой, выпрямившись, словно скала, не разбиваемая никакими волнами. Из-под тёмного шлема выбивались седые пряди, а суровый взгляд, которым он посмотрел на Баратеона, говорил о многом.
— Мы, железнорождённые, — сказал он отчётливо и громко, — клянусь Утонувшим Богом, не предавали никого. Мы с самого начала были верны дому Таргариенов, когда-то правившему этими землями, и клятве, данной им, не изменяли. Мы не преклоняли коленей перед тобой, Роберт Баратеон. Ты — тот, по чьей вине погибли мои дети и многие из сынов Железных Островов. Да, сегодня мы потерпели поражение, я не спорю. Но не смей называть нас клятвопреступниками!
Последние слова он почти выкрикнул, и от каменных стен отозвалось гулкое эхо. Бейлон стоял неподвижно, не выказывая страха. Его взгляд был суровым, он был готов к последней схватке, и воины за его спиной разделяли ту же решимость.
Вновь наступила давящая тишина. Все — и железнорождённые, и воины Вестероса — с напряжением следили за этой дуэлью взглядов. Слова обоих лидеров могли определить судьбу многих людей, и сейчас решалась цена победы и поражения.
Роберт Баратеон, пристально глядя на Грейджоя, вдруг нахмурился, будто что-то осознав, и негромко кивнул, с лёгкой усмешкой на губах:
— Значит, ты до сих пор не признавал меня королём? — проговорил он неожиданно спокойно. — Верно, кальмар, ты этого никогда не делал.
Король резко и громко рассмеялся, и звучание его смеха на миг разрушило напряжение вокруг. Но в следующую секунду веселье в его голосе иссякло. Снова во взгляде Роберта появилась холодная чёткость.
— Мне по душе смелость, Бейлон Грейджой, — сказал он, уже без тени улыбки. — И честь я уважаю, даже если она принадлежит моим врагам. Так что я предлагаю тебе лишь один шанс: хочешь сохранить свою жизнь, и свой род — преклони колено и присягни мне, как королю Семи Королевств. Взамен я даю слово, что ты останешься жить и не лишишься Дома.
Бейлон кинул взгляд на своих воинов. Те, кто прошёл вместе с ним сквозь пожарища и потери, стояли плечом к плечу, готовые или умереть за него, или идти за ним к миру — любое решение лорда они приняли бы без колебаний. В их глазах читалось молчаливое согласие, будто они уже знали, каков будет выбор.
Бейлон глубоко вздохнул и медленно кивнул, снова посмотрев Роберту прямо в глаза:
— Я принимаю твоё предложение, мой король.
Сказав это, он решительно выступил вперёд и преклонил колено перед Робертом Баратеоном — в первые признавая его власть. И в тот же миг замок погрузился в полную, осязаемую тишину. На краткий миг казалось, что даже ветер стих и море за стенами замка смолкло, хотя приглушённый рокот волн продолжал свидетельствовать о непрерывном течении жизни, о том, что мир не замедляет свой ход даже в такие судьбоносные мгновения.
Так решились судьбы многих людей на этой площади, пропитанной кровью и усталостью, где честь соприкасалась со страхом, а горечь поражения отдавала привкусом надежды на новый порядок.