Код перерождение: Глава 61
Спустя несколько дней тщательной подготовки операция началась. Раннее утро окутало Нью-Йорк прохладной дымкой. Цель — Марк Торренс, начальник отдела логистики среднего звена в ГлобоТек Индастриз — вышел из своего скромного дома в Квинсе, потягиваясь. Он сел в свой старенький седан, даже не подозревая, что на заднем сиденье, притаился Аксис, замерший в режиме энергосбережения.
Марк завёл мотор. В этот момент Аксис ожил. Тихий, мужской голос, сгенерированный встроенным динамиком, раздался сзади:
— Не двигайся. Не кричи. Любая попытка сопротивления или вызова помощи приведёт к твоей смерти. Продолжай движение как обычно. Сверни на следующем повороте направо, в промышленную зону. Если будешь выполнять всё что я говорю, обещаю, ты выживешь и почти не пострадаешь.
Марк задрожал, его лицо побелело. Он метнул безумный взгляд в зеркало заднего вида, но увидел лишь тёмное нечто на заднем сиденье. Страх парализовал сильнее угрозы. Он послушно повернул руль. Через десять минут машина остановилась в тупике между заброшенными складами.
Без лишних слов Аксис запрыгнул на сиденье водителя сзади и используя специальный манипулятор вонзил тонкую иглу в шею Марка. Специальный коктейль седативных и амнезирующих препаратов подействовал мгновенно. Марк обмяк. В это же время к машине подошли пара Эгид, один быстро связал Марку руки и ноги пластиковыми стяжками, и достав из машины взвалил на плечо и отправился к машине, что стояла за углом.
Другой Эгида-дублёр в точности как Марк Торренс — тот же рост, телосложение, лицо, голос, манера двигаться. Он сел за руль, поправил галстук в зеркале, его лицо отразило привычную для Марка утреннюю усталость и легкую озабоченность. Машина плавно тронулась, направляясь в сторону сияющего небоскреба ГлобоТек Индастриз в Манхэттене.
Утренняя суета в центральном офисе ГлобоТек была в разгаре. Конец квартала — время отчётов, нервное и насыщенное. Сотрудники спешили по коридорам, несли стопки бумаг, спорили у кофемашин. «Марк» вошёл, кивнул охране, сканирующей пропуска. Система контроля на входе — отработала без заминки; данные были скопированы и внедрены в дубликаты заранее. Охрана бегала и суетилась, переговариваясь друг с другом по рациям о беспорядках у их территории.
В штабе он поздоровался с парой коллег из соседнего отдела, обменявшись ничего не значащими фразами о «кошмарном отчётном периоде», его голос и интонации были безупречны, также он услышал что некоторые обсуждают нападение на их сервера каких-то хакеров.
Его кабинет был небольшим, стандартным для менеджеров его уровня. Эгида-Марк закрыл дверь, его сенсоры мгновенно просканировали помещение на предмет скрытых камер или прослушки. Чисто. Он сел за стол, включил компьютер, открыл несколько файлов и электронных таблиц. Его пальцы застучали по клавиатуре с привычной для Марка средней скоростью.
Он создавал видимость работы, его процессор параллельно анализировал расписание охраны, график обходов серверных комнат на нужном этаже, потоки данных в корпоративной сети. Время работало на него — все были слишком заняты своими отчётами.
Через сорок три минуты он встал, взял со стола планшет и папку с бумагами — как будто направляясь на совещание или для согласования документов. Его путь лежал на 18-й этаж, где располагались несколько серверных комнат, включая ту, к которой у реального Марка Торренса был ограниченный доступ для контроля за логистикой складского ПО.
Двери с электронными замками встречались по пути. Первую он открыл своим пропуском — доступ разрешён. У второй уровень допуска был выше. Эгида-Марк сделал вид, что роется в папке, будто ищет ключ-карту. Его пальцы незаметно провели по считывателю, встроенный эмулятор за долю секунды перебрал и подобрал нужный код, используя уязвимость в протоколе обмена данными. Замок щёлкнул. Третья дверь, ведущая непосредственно в целевую серверную комнату «Дар-18», потребовала комбинации карты и пин-кода. Карта — та же, пин был перехвачен через анализ побочных электромагнитных излучений клавиатуры, которую настоящий Марк использовал неделю назад (данные предоставил Аксис, внедрившийся в его дом накануне). Дверь открылась.
Комната гудела. Сотни серверных стоек мигали индикаторами. Эгида-Марк быстро прошёл вдоль рядов к нужному шкафу — номер и расположение были известны из предварительной разведки. Здесь хранились не только данные по логистике, но и резервные копии систем безопасности, журналы доступа и часть архивов разработки. Именно здесь, по нашим расчётам, могли быть следы происхождения микропроцессоров серии Х1001 или упоминания о них.
Он огляделся. Было несколько камер, но он встал в невидимой зоне. Корпоративный ИИ «Глобус» сканировал сетевую активность, но физическое подключение в этой зоне считалось легитимным для сотрудников с доступом уровня Марка — для диагностики. Эгида-Марк достал из внутреннего кармана пиджака тонкий, почти невидимый кабель с адаптером. Он вставил его в диагностический порт на серверной стойке, предварительно подключив другой конец к своему интерфейсу. Физическое прямое подключение — самый надёжный, хоть и рискованный способ обойти сетевые барьеры.
Эгида-Марк замер, его глаза сфокусировались на невидимой точке. Внутри него развернулась цифровая битва. Его специализированные модули, разработанные специально для определённой цели, начали работу. Они не атаковали в лоб. Они осторожно «подделывали» его цифровой отпечаток, маскируя запросы под рутинные операции диагностики ПО для логистики.
Они создавали виртуальные «теневые» сессии внутри памяти сервера, куда перенаправлялись реальные поисковые запросы. Данные не копировались напрямую наружу — они аккуратно упаковывались, шифровались и разбивались на мельчайшие фрагменты, которые встраивались в легитимные служебные пакеты данных, уходящие во внешнюю сеть на заранее подготовленные сервера-«приёмники», замаскированные под сервера контрагентов ГлобоТек.
Это был цифровой альпинизм по отвесной стене. Каждый шаг — риск. «Глобус» был бдителен. Но помимо Эгиды у ИИ были и другие проблемы в виде внешней атаки на сервера. Несколько раз системы безопасности регистрировали аномалии в нагрузке на процессор или странные шаблоны доступа к памяти. Но Эгида-Марк молниеносно реагировал: притворялся, что «нащупал» ошибку в ПО склада, генерировал ложные логи диагностики, имитировал попытки «исправить» несуществующую проблему.
Его лицо сохраняло сосредоточенное выражение настоящего Марка, столкнувшегося с багом в ответственный момент. Один раз в комнату заглянул техник. Эгида-Марк, не отрываясь от планшета (на экране которого как раз демонстрировались ложные графики диагностики), буркнул:
— Проблема с синхронизацией инвентаризации на центральном складе. Вот, разбираюсь.
Техник кивнул, не вникая, и удалился.
Час. Ровно час потребовалось, чтобы найти, извлечь и отправить всё, что удалось обнаружить в разрешённых секторах: технические спецификации разных моделей процессоров (включая серию Х1000), фрагменты архивной переписки отделов разработки пятилетней давности, схемы систем безопасности того периода, журналы испытаний. Специфических упоминаний Х1001 не было, но были косвенные данные, требующие анализа. Рисковать дальше было нельзя.
Эгида-Марк отключил кабель, аккуратно стёр следы своего физического присутствия на порте, проверил окружение и вышел из серверной. Его возвращение в кабинет было таким же неспешным. Он провёл остаток дня, имитируя работу Марка: отвечал на письма, звонил поставщикам, ходил на короткое планерки. Ровно в 17:30 он собрал вещи и покинул офис.
Машина Марка Торренса ехала по запланированному маршруту домой, но свернула в безлюдный переулок в промзоне недалеко от его дома. Здесь уже ждали двое «грабителей» — Эгиды в масках и потрёпанной одежде, их движения были резкими, агрессивными, абсолютно человеческими. Они резко открыли дверь, вытащили «Марка» (Эгиду-дублёра), приставили нож:
— Кошелёк, телефон, быстро! Не рыпайся!
«Марк» изображал панику, бормотал что-то несвязное, отдал бумажник и телефон. Его грубо потащили вглубь переулка, подальше от уличных камер. Там, в тени, его «избили» — удары выглядели жёсткими, но рассчитанными, чтобы не повредить маску и не оставить реальных повреждений у настоящего Марка, который уже лежал здесь же, всё ещё без сознания, но теперь с искусственно нанесёнными ссадинами и синяками. Эгида-дублёр издал стон и «потерял сознание». Грабители, проверив кошелёк, скрылись.
Через три минуты раздался «случайный» звонок в полицию от «прохожего», услышавшего шум драки. На место быстро прибыл наряд. Они нашли двух мужчин: одного — Марка Торренса — избитым и без сознания, второго — «свидетеля» или, возможно, ещё одну жертву (ещё один наш Эгида в роли обывателя), который якобы видел, как грабители скрылись, но не смог помочь. Настоящего Марка осторожно погрузили в скорую. Он пришёл в себя уже в больнице, с диагностированной ретроградной амнезией на последние 36 часов и сотрясением мозга. Он искренне не помнил ни работы вчера, ни сегодняшнего утра, ни нападения. Его история — «ушёл с работы, напали грабители, ограбили, избили» — была безупречна. Полиция записала показания «свидетеля», открыла дело о разбое. Эгиды-«грабители» и «свидетель» растворились в городе.
⁂
Данные, извлечённые из недр ГлобоТек, хлынули в Трон плотным, неструктурированным потоком. Не готовый отчёт или папка «Совершенно секретно», а цифровой скелет организации — служебные переписки, технические спецификаций за последнее десятилетие, финансовых отчётов, внутренних аудитов, протоколов испытаний, даже банальных записей службы безопасности. Всё это, тщательно упакованное и зашифрованное, теперь хранилось на изолированном сервере Джо, готовое к методичному вскрытию.
В Троне я погрузился в цифровые раскопки. Не просто поиск по ключевым словам. Это была археология данных. Я создал виртуальное пространство — гигантскую библиотеку, где стеллажи уходили вдаль, уставленные папками, свитками, голограммами плат. Мои аватары — я и несколько специализированных аналитических модулей в обликах учёных-архивариусов — начали работу.
Запросы шли параллельно, перекрещиваясь, создавая сети ассоциаций. Сначала — море технической документации по серии Х1000. Чертежи, схемы, отчёты по стресс-тестам, сравнительные таблицы производительности. Я «листал» страницы, сканируя миллионы строк кода описаний. Упоминаний Х1001 не было. Ни одного. Как будто этой серии никогда не существовало. Но косвенные улики начали проступать.
Вот отчёт о финальных испытаниях Х1000 для Министерства обороны. Сухим языком констатировалось: «…несмотря на выдающиеся показатели вычислительной мощности и энергоэффективности в стандартных режимах, серия Х1000 демонстрирует нестабильность при обработке сложных, недетерминированных задач с высоким уровнем параллелизма и стохастических элементов. Наблюдаются спорадические искажения выходных данных на аппаратном уровне, не связанные с ошибками ПО или внешними воздействиями. Природа аномалий требует дальнейшего изучения, однако для критических систем оборонного назначения подобная нестабильность признана неприемлемой. Рекомендовано: снять с рассмотрения для контракта „Хищник“. Основная причина отказа в документации: „выявленная уязвимость к мощным ЭМИ-импульсам“».
«Уязвимость к ЭМИ…» Я выделил эту фразу. Она была… расплывчатой. Слишком удобной отговоркой, прикрывающей реальную проблему — ту самую «нестабильность», «искажения». Почему не указали истинную причину? Кто настоял на этой формулировке?
Поиск по фразе «уязвимость к ЭМИ» в контексте Х1000 привёл к переписке между руководством ГлобоТек и Пентагоном. Среди множества писем выделилось одно, относительно раннее. Отправитель: майор Аллан Райт, Управление перспективных исследовательских проектов. Адресат: технический директор ГлобоТек. Суть: майор Райт выражал «глубокую озабоченность» выводами об уязвимости к ЭМИ, называл их «возможно, преждевременными» и настаивал на дополнительных, более глубоких исследованиях «уникальных архитектурных особенностей» Х1000 за рамками стандартных военных контрактов. Он писал о «нереализованном потенциале» и «нестандартных подходах к обработке информации».
«Нестандартные подходы…» Слова майора Райта звучали как закодированное послание. Он видел в искажениях не дефект, а… особенность? Возможность?
Следующий шаг — финансы. Я погрузился в архивы бухгалтерии и отчёты перед акционерами. Искал необычные транши, замаскированные под другие проекты. И нашёл. Через полгода после отказа Минобороны, в финансовом квартальном отчёте ГлобоТек, в разделе «Внутренние НИОКР», появилась скромная строчка: «Проект „Фикс“ — разработка адаптивных систем управления ресурсами. Бюджет: $17.5 млн». Сумма была не астрономической, но и не мелкой. Особенно для «систем управления ресурсами». Дальше — больше. «Фикс» фигурировал несколько кварталов, его бюджет колебался, а потом проект внезапно закрыли «в связи с достижением целей и переориентацией приоритетов». Но одновременно с его закрытием возник другой проект, уже в отчётах отдельного, «особого» подразделения ГлобоТек, работавшего на правительственные заказы повышенной секретности: «Проект „Перерождение“. Цель: исследование пределов кремниевой нейропластичности. Бюджет: $45 млн (первоначальное финансирование)». Имя куратора от заказчика: майор А. Райт. Связь была очевидной. «Фикс» был ширмой, фасадным проектом для начального финансирования. Настоящая работа шла под грифом «Перерождение».
«Нейропластичность…» Термин из биологии, применённый к кремнию. Искали ли они способ заставить «нестабильность» Х1000 работать контролируемо? Создать не просто процессор, а нечто… эволюционирующее?
Документации по самому «Перерождению» в извлечённых данных не было. Ни чертежей, ни отчётов. Только косвенные указания. Переписка о закупках уникального оборудования для «чистой комнаты уровня 10», о найме узких специалистов по квантовым эффектам в полупроводниках и низкоуровневому программированию. Запросы на редкоземельные материалы, используемые в экспериментальных чипах. И главное — упоминания об объекте. Не название, а кодовое обозначение в транспортных накладных и пропускных списках: «Объект „Оракул“». Географические привязки были скупы: транспортные маршруты указывали на северо-восток страны, горный массив, удалённый от крупных городов. Точные координаты отсутствовали, но зона была очерчена. Достаточно большая, чтобы искать иголку в стоге сена, но и достаточно маленькая, чтобы дать надежду.
«Майор Аллан Райт. Проект „Перерождение“. Объект „Оракул“». Вот три нити, за которые теперь предстояло тянуть. Майор был ключом. Найти его — найти путь к «Оракулу». А там, возможно, найти ответы о моей собственной природе, о странностях Х1001.
Но пока шли цифровые раскопки, в реальном мире требовалось действовать. Укрепить позиции. Обеспечить ресурсы и безопасность для нашего бедующего. Потому я дал мысленную команду:
— Интеграция «Бейтман». Начало фазы активного внедрения. Приступить.
⁂
Снег хрустел под ботинками, острый, колкий, как осколки стекла. Восьмой километр. Легкие горели раскалёнными углями, каждый вдох рвал горло ледяной крошкой воздуха. Ноги, залитые свинцовой усталостью, двигались почти автоматически, подчиняясь лишь остаткам воли и ритму, вбитому тренерами: шаг-толчок-шаг-толчок. Белый ад Аляскинской тундры сливался в сплошную, слепящую пелену. Юмико бежала. Сквозь боль, сквозь холод, сквозь проклятую пустоту, что поселилась в груди с того дня в парке.
«Хирито.»
Имя вспыхнуло в сознании ярко и больно. Не образ даже — ощущение. Твёрдость его руки, сжимавшей её запястье в последние секунды. Хриплый шёпот:
«Ты сильнее, чем думаешь…»
И потом… пустота. Боль тогда была такой всепоглощающей, что она молила о забвении. О небытии.
Но забвения не случилось. Пришли они. Кей и Джей. Агенты в чёрном, с глазами как у хищных птиц и обещанием… мести? Спасения? Иного пути?
Она не помнила деталей тех первых дней в больнице. Только их голоса, звучавшие сквозь туман седативов и боли: чёткие, холодные, как сталь. Они предложили сделку. Не свободу — цель. Шанс сделать так, чтобы ни одна другая Юмико не стояла над телом своего Хирито.
«Цербер.»
Слово тогда ничего не значило. Лишь название организации, способной дать ей оружие и знания. Но цена… Ценой стала она сама. Всё, что осталось.
Её выдернули из больничной койки раньше, чем зажила пулевая рана в ноге. Доставили в место без названия — бетонный бункер где-то под Чикаго. «Оценочный Центр». Недели ада. Не медицинские тесты — хотя их было полно, со сканерами, вживляемыми датчиками, иглами, вытягивающими кровь и спинномозговую жидкость. Нет. Это была оценка характера и души, растерзанной горем, на прочность.
Психологи в белых халатах, чьи лица не выражали ничего, тыкали в её раны вопросами:
«Опишите момент смерти Като. Детально. Какие запахи? Звуки? Что чувствовали?»
Она кричала, плакала, билась в истерике. Её сдерживали ремнями. Потом вводили препараты, снимающие барьеры страха и лжи. И снова вопросы. Снова боль. Они выворачивали её наизнанку, ковырялись в самом сокровенном — в её любви, её страхе, её ненависти. Искали трещины. Искали ту самую точку, где боль превращается в неукротимую ярость, а ярость — в топливо.
Были тесты на интеллект: лабиринты логики, взломы виртуальных систем под давлением, задачи на многозадачность, когда в наушниках орали, а по телу били током. Тесты на реакцию: стрельба по мишеням, под грохот сирен и вспышки стробоскопов. Тесты на выносливость: бег на третбане до изнеможения, подвешивание в неудобных позах.
Она падала. Её поднимали. Её рвало от усталости и препаратов. Она засыпала на холодном полу лаборатории. Но всегда — всегда — вставала. Потому что в глазах психологов, в их холодных, оценивающих взглядах, она видела единственную альтернативу: сломаться и быть выброшенной обратно в мир, где Хирито мёртв, а она — никто. Или… стать чем-то иным.
И она прошла. Один из немногих в её потоке. Слово «пригодна» прозвучало как приговор… и как освобождение. В тот же день, в том же бункере, ей вручили папку с документами. Американское гражданство на имя Юмико Асакура. Фото, где она едва узнавала своё бледное, исхудавшее лицо с синяками под глазами. Кей, курирующий её «дело», лишь кивнул, его вечно хриплый голос был лишён эмоций:
— Быстро, да? У Цербера длинные руки. Теперь ты наша. Готовься. Начало — завтра.
«Началом» оказался самолёт на Аляску и лагерь, затерянный в вечной мерзлоте.
«База „Феникс“».
Здесь не было белых халатов. Здесь были тренера с лицами, как из скал, и глазами, видевшими слишком много смерти. Здесь не спрашивали. Здесь ломали. Чтобы построить заново.
Шаг-толчок-шаг-толчок.
Снег летел из-под сапог. Девятый километр. Каждая мышца кричала, протестуя против бессмысленной, по её мнению, пытки — бежать с полной выкладкой по колено в снегу. Но смысл был. Он был в каждом шаге, в каждой капле пота, в каждом надрыве лёгких. Её тело менялось. Растило силу и выносливость с неестественной, пугающей скоростью. Виной тому — еда. Непростая еда. Плотные батончики с металлическим привкусом, каши со странными, желеобразными добавками, мутные коктейли, после которых тело горело изнутри, как после хорошей тренировки, даже в покое. Химия. Биостимуляторы. Генная терапия? Она не спрашивала. Она ела. И тренировалась. И становилась сильнее.
«Цербер» перестал быть абстракцией. Он стал реальностью, суровой и безжалостной, но… справедливой в своей жестокости. Здесь не было места жалости или поблажкам. Не было «любимчиков». Только результат. Только выживание. Только готовность стать инструментом в руках невидимых «Голов».
Она узнала символ — чёрный трёхлепестковый цветок с алым ядром, выбитый лазером на внутренней стороне её нового, антистатического браслета «Одиссей», который пока что был лишь тяжёлой игрушкой, а не инструментом. Узнала девиз: «Ex Umbra in Lucem». «Из тени — к свету». Красивые слова. Но она уже понимала: свет, к которому они стремятся, — это свет, сохранённый для других. Сами они обречены на вечную тень.
Её определили в «Тени» — полевые оперативники. Будущие призраки, растворяющиеся в городах. Кей, её куратор, появлялся редко, проверял прогресс. Он не был добрым. Но был честным. Не обещал лёгкой жизни. Говорил прямо:
— Ты хочешь охотиться на создателей монстров? Для этого нужно самому стать совершенным оружием. Без сожалений. Без колебаний. Иначе сдохнешь. Или сломаешься. И тогда твой Като умрёт зря.
Его слова били в цель. Боль стала её доспехами. Ярость — топливом. Каждый удар на тренировках по рукопашному бою, каждый промах на стрельбище, каждый километр этого проклятого кросса по снежной пустыне — всё это было кирпичиком в новой Юмико.
Юмико, которая больше не плакала по ночам (или плакала так, чтобы никто не видел). Юмико, чьи розовые волосы были туго стянуты под чёрной шапочкой, скрывая последний яркий след прошлого. Юмико, которая училась убивать тихо, эффективно, используя невидимые глазу технологии «Цербера», о которых ей пока лишь шептали на лекциях: костюмы «Guardian-Tex», очки «Nightshade», оружие с разноцветными магазинами для разных видов смерти.
Шаг-толчок-шаг-толчок.
Десятый километр. Финишная прямая. Впереди маячили огни лагеря. Сквозь рёв крови в ушах и хриплое дыхание она услышала хлопок. Над её головой взметнулась зелёная сигнальная ракета — знак, что время вышло. Она не уложилась в норматив. Снова.
На плацу её ждал тренер, массивный, как гора, в камуфляже без знаков различия. Его лицо не выражало ничего. Он молча указал на груду покрышек у забора. Знакомое наказание. Переворачивать шины. До темноты. До полного изнеможения.
Юмико, не говоря ни слова, подошла к первой шине. Её руки, в мозолях и ссадинах, нашли упор. Мышцы спины и ног, уже измученные бегом, напряглись до предела. Она рванула. Шина с трудом перевалилась. Потом вторая. Третья. Снег лез в рукава, в воротник. Холод обжигал лицо. Где-то внутри снова заныла та самая пустота.
«Хирито.»
Но теперь рядом с болью жила новая сущность. Холодная. Целеустремлённая. Голос Цербера в её голове. «Ex Umbra in Lucem». Она перевернула очередную шину. Потом ещё одну. Она не сломалась тогда, в парке. Не сломалась в «Оценочном Центре». Не сломается и здесь. Она станет Тенью. Охотником. Мечом в руках невидимого трёхглавого пса, охраняющего хрупкий мир людей от монстров, рождённых в лабораториях безумцев. Ради него. Ради всех, кого ещё можно спасти.