Наруто: Бессмертный Макс. Глава 11. (1-11)

Глава 11.

Пар от миски с раменом поднимался густыми, ароматными клубами в маленькой забегаловке. Я зачерпнул палочками порцию тонкой, идеально сваренной пшеничной лапши. Она упруго поддалась, прежде чем мягко соскользнуть в рот.

Горячий, насыщенный бульон — явно на хорошей куриной основе, с нотками комбу и тончайшим намёком на копчёную свинину — обволок язык теплом и глубочайшим умами.

Ломтики чашу, нежные и чуть сладковатые, таяли во рту, а маринованное бамбуковое менима, хрустящее и кисло-солёное, создавало идеальный баланс.

Половина крутого яйца, с кремовым, чуть жидковатым желтком, пропитанным соевым соусом, стала глотком чистого богатства.

Я закрыл глаза на мгновение, просто наслаждаясь.

После недель тюремной бурды, культовой отравы и последних дней голода и грязи, этот простой рамен казался пиром богов.

Каждый глоток бульона, каждый кусочек лапши — это был акт восстановления, напоминание, что в мире есть не только боль, страх и страдание. Есть ещё и это. Простое. Тёплое. Вкусное.

Пока я осторожно прихлёбывал ароматную жидкость, согревавшую изнутри, мои пальцы непроизвольно коснулись рукава слишком большой рубахи.

Ткань была грубоватой, но чистой — по крайней мере, чище моих прежних лохмотьев. Она скрывала утяжелители на запястьях, а просторные, потёртые штаны подвязанные верёвкой маскировал их на лодыжках. Свёрток из ещё одной рубахи, туго обмотанный вокруг рукояти вакидзаси, лежал на соседнем стуле.

Скромная сумка с парой монет — «пожертвование» от тех идиотов — покоилась у меня на коленях. Эта одежда, эта еда, эта относительная безопасность под тусклым светом фонаря в забегаловке — всё это было куплено ценой трёх с лишним дней ада под землёй и одного очень… катарсического столкновения на дороге.

Вкус бульона, такой насыщенный и живой, почему-то вернул меня туда — в холодную, безвоздушную темноту. После того как земля сомкнулась над головой, а ледяная грязь залила рот и нос, первым делом пришло не чувство ужаса, а яростное, животное негодование.

«Вот же ублюдок! Мало того, что попал прямо в печень! Так ещё и заживо закопал!»

Боль от куная была огнём в животе, но она меркла перед удушающим, всепоглощающим давлением земли. Дышать было невозможно. Грязь забила всё. Но странное дело — паники не было. Страх смерти? Он был абстракцией для меня.

А вот страх быть замеченным каким-нибудь не расторопным шиноби — вот это было реально. Они должны были поверить, что я мёртв. Значит, нужно было оставаться здесь. Не двигаться. Не дышать. Насколько это возможно.

«Ну что ж… Делать мне всё равно нечего. Значит медитация?»

Вспомнились наставления Кагами, его постоянное «собери волю в точку». Я попытался. Сначала было очень трудно. Тело кричало от боли, от нехватки воздуха, от ужасающего давления, сжимавшего грудину. Но постепенно, с чудовищным усилием, я начал отключать сигналы паники. Представил, что я камень. Часть земли.

Безликий, бездыханный кусок глины. Боль от раны стала далёким, чужим сигналом. Желание вдохнуть — навязчивым, но преодолимым зудом. Я сосредоточился на внутреннем тепле, на той странной, неистощимой жизненной силе, что пульсировала где-то в самой глубине, не зависящей ни от воздуха, ни от пищи.

Час за часом, день за днём. Сознание то угасало, то прояснялось. Я не спал — я просто… был. В непроглядной темноте, в ледяной, давящей могиле. Три дня. Три бесконечных дня неподвижности и молчания. Мышцы онемели, тело окоченело от холода и неподвижности, но Источник — та самая суть моего бессмертия — поддерживал искру.

На четвёртый день моё терпение иссякло. Голод, холод, сковывающая всё тело земля и чудовищная скука стали невыносимы. Да и, честно говоря, очень хотелось в туалет. Мысль о том, чтобы справить нужду прямо здесь, в своей могиле, добавила решимости.

«Ладно, Кандачи, надеюсь, ты уже доложил всем кому надо о моей героической кончине. А теперь — на выход.»

Но выбраться оказалось чертовски сложно. Земля, спрессованная техникой ниндзя, была как бетон. Руки с трудом шевелились. Пришлось работать локтями, коленями, буквально выгрызать пространство вокруг себя, сантиметр за сантиметром. Грязь забивала рот, глаза, лезла под одежду. Каждый рывок отзывался болью в заживающей, но всё ещё чувствительной ране от куная. Я копал вверх, ориентируясь только на инстинкт и слабое, едва уловимое чувство тяжести. Это заняло целый день адского труда. Когда пальцы наконец пробились сквозь последний слой грязи и наткнулись на холодный ночной воздух, смешанный с дождём, я чуть не зарыдал от облегчения. Выполз, как червь после ливня, покрытый липкой, зловонной коркой, дрожащий от холода и истощения, но живой и так и не отпустивший свой вакидзаси…

Первым делом — к ближайшему ручью. Отмывался долго и тщательно, скрёб кожу песком и камнями, пока она не закраснела. Рана на животе уже затянулась розоватым шрамом — ещё одно напоминание о гостеприимстве Амегакуре. Потом рухнул под каким-то кустом и проспал мертвецким сном часов двенадцать.

Проснулся голодным и злым на весь мир. Вышел на тропу и пошёл, не зная куда, только прочь от этого проклятого места.

И как по заказу — «добрые люди». Трое. Оборванные, с тупыми, жадными физиономиями. Увидели мальчишку, пусть и грязного, но с дорогим (на их взгляд) мечом в руке. Их не смутили мои утяжелители — они, видимо, приняли их за какие-то странные браслеты. А меч? Ну, игрушка, наверное.

— Эй, пацан! — окликнул самый здоровый, перегораживая дорогу. — Куда путь держишь один-то? Не страшно? Давай-ка мы тебя проводим… за умеренную плату. Или меч твой поглядим…

Ярко вспыхнувшая ярость — на Кандачи, на Хандзо, на весь этот жестокий и проклятый мир — нашла идеальный выход. Они были просто мишенями. Обычные люди. Сильные, может быть, но против меня, прошедшего культ Джашина и ад тренировок Кагами, выжившего после погребения, они были как котята. Я не стал применять меч. Только тайдзюцу. Жёстко, эффективно, как учили в Аме. Удар в колено первому — хруст, вопль. Второму — пальцы в глаза, потом резкий удар основанием ладони в кадык. Третий попытался ударить ножом — перехватил руку, выкрутил, перелом запястья, удар ногой в пах. Всё заняло секунд двадцать. Они завывали, катаясь по грязи.

Я стоял над ними, запыхавшийся, с бешено колотящимся сердцем, но уже не от усилий, а от выплеска адреналина и накопленной злобы.

— Спасибо за внимание, господа! — процедил я, едва сдерживая дикий смех. — Очень вовремя подоспели! Как раз нужны были спонсоры для бедного сироты! Ну что, пожертвуете на благое дело? Одеждой, например? И деньгами на пропитание?

Они, стеная, отдали всё, что было ценного — вернее, не особо ценного. Я снял с одного относительно целую рубаху — она была великовата, но чище моих тряпок. Со второго — штаны получше. Деньги — жалкая пара монет. Завернул меч в снятую с одного из них рубаху. Перед уходом не удержался:

— На будущее: если видите ребёнка с мечом и в странных браслетах — бегите. Бегите очень быстро. Можете передать это всем своим знакомым грабителям. И да, спасибо за пожертвование!

Их перекошенные от боли и страха лица стали последним кадром перед тем, как я свернул на тропу, ведущую, как они бурчали сквозь стоны, к городку Ханадзуки. Шёл быстро, стараясь не привлекать внимания. Одежда висела мешком, скрывая утяжелители и худобу. Свёрток с мечом выглядел как узел с тряпьём. В город вошёл на закате, растворившись в толпе торговцев и крестьян, возвращавшихся с рынка. И вот теперь — забегаловка. Рамен. Тепло. Относительная безопасность.

Допивая последние капли жирного, ароматного бульона, я обдумывал планы. Деньги от «спонсоров» надолго не хватит. Городок Ханадзуки был крошечным, затерянным где-то на границах Страны Дождя и Страны Травы. Не место для задержки.

«Страна Железа. Самураи.»

Это оставалось целью. Но как добраться? Пешком — долго и опасно. Нужны деньги на проезд или еду в дорогу. Одежда, которая не висит как на вешалке. И главное — информация. Где именно искать учителя? Как устроиться в Стране Железа?

Я поймал взгляд хмурого хозяина забегаловки, вытиравшего стойку.

— Скажите, хозяин, — начал я как можно вежливее, — не слышали, здесь в городе кто-нибудь нанимает на подработку? Сила есть, — я слегка согнул руку в локте, изображая готовность к труду, — могу таскать, чинить что-то простое… Или, может, караваны через границу скоро пойдут? Нужен проводник или работник?

Хозяин хмыкнул, бросив на меня оценивающий взгляд. Его взгляд скользнул по моей мешковатой одежде, задержался на свёртке.

— Работы? Для пацана? — он почесал щетинистый подбородок. — Попробуй на пристани спроси. Утром баржи разгружают. Мешки таскать — сила нужна. Платят мало, но на миску риса хватит. Караваны… — он махнул рукой. — Сейчас не сезон.

Пристань. Разгрузка барж. Мало, но для начала сойдёт. А там видно будет. Главное — зацепиться, накопить хоть немного, разузнать дорогу и… возможно, найти попутчиков или работу, которая позволит двигаться дальше на северо-запад. К самураям.

Я отложил пустую миску, чувствуя приятную тяжесть в желудке и редкое ощущение — контроль. Маленький, шаткий, но контроль над своей судьбой. Сейчас — найти укромный уголок, чтобы переночевать. Под мостом, в каком-нибудь сарае. А утром — на пристань. Тяжёлая работа в утяжелителях будет отличной тренировкой. И первым шагом из этой забегаловки — в новую жизнь.

Подходящее место нашлось — спустя полчаса поисков я залез через разбитое окошко в какой-то заброшенный склад. Пустой, но зато сухой, хоть немного. Устроившись в углу, я уснул, убаюканный редким чувством, что хоть что-то идёт по плану.

Сон был тяжёлым и без сновидений, а пробуждение — резким. Холодный воздух, пахнущий сыростью и речной тиной, ворвался под своды склада ещё до рассвета.

Утро в Ханадзуки встретило меня пронизывающим ветром и грязными брызгами с мостовой. На пристани уже кипела работа — несколько потрёпанных барж, издающих запах рыбы, сырости и гниющей соломы, разгружали мужики в пропитанных потом рубахах. Я подошёл к самому здоровенному, с кривым лицом и который орал что-то про скорость.

— Нужен работник? — спросил я, стараясь казаться уверенным. — Таскать мешки могу.

Мужик окинул меня презрительным взглядом, от ног до головы, задержавшись на мешковатой одежде и свёртке, похожем на узел с тряпьём.

— Ты?! — фыркнул он, брызгая слюной. — Хлюпик! Посмотри на себя! Ты и пустой мешок не удержишь! Иди отсюда, не мешай работать! Не до сопливых тут!

Его хриплый смех подхватили двое других грузчиков. Меня просто отпихнули в сторону, как назойливую собачонку. Я стиснул зубы.

«Сила есть, да вот вид не тот возраст. И утяжелители под одеждой делают движения чуть скованными» .

Попытка номер два у другого бригадира закончилась так же — грубым отказом и насмешками. Ради рё, которых хватило бы лишь на миску риса, унижаться дальше не хотелось.

Я плюнул и побрёл прочь от вонючей пристани, чувствуя пустоту в желудке.

Бездомные дети в Ханадзуки были как крысы — серые, юркие, с внимательными глазами, высматривающими возможность.

Я, чужак, с поклажей, пусть и жалкой, да ещё и пытавшийся найти работу на их территории, сразу попал в их поле зрения.

Сначала это были просто взгляды из-за углов, из-под мостков. Потом — шёпот и усмешки, когда же я проходил мимо их «логова» — полуразвалившегося сарая. И вот, когда я забился в относительно сухую подворотню между складом и забегаловкой, они пришли.

Их было пятеро. Старшему на вид лет десять, щуплый, но с хищным блеском в глазах и ножом-заточкой в руке. Остальные — мельче, грязнее, но с таким же голодным и злым выражением лиц.

— Эй, новенький! — гаркнул старший, перекрывая шум дождя. — Платить будешь за постой? Или мешочек твой отдашь? А что там? Еда? Железяки?

Он шагнул ко мне, размахивая заточкой. Остальные растянулись полукругом, перекрывая выход из подворотни.

«Нда… Драться с детьми… Как же это унизительно» .

Но вариантов не было. Бежать? Они стоят на пути. Уговаривать? Бесполезно. Они чуяли слабину.

— Отвали, — пробурчал я, сжимая свёрток с мечом крепче. — Место свободное.

— Ага, щас! — старший плюнул почти мне под ноги. — Это наша территория! Всё тут наше! Давай мешок, пока цел!

Он сделал выпад, пытаясь схватить свёрток. Я инстинктивно отпрянул. Его рука промахнулась. Злость вспыхнула в его глазах.

— Ах ты урод! — заорал он и кинулся на меня с ножом, с целью явно не убить, а напугать или порезать.

Вот тут всё и завертелось. Мой кулак, движимый рефлексами, отработанными под дождём Амегакуре и отягощённый металлом утяжелителя, встретил его прыжок. Не в лицо. В солнечное сплетение. Коротко. Жёстко. Как бил по мешку на тренировках Кагами.

«Ух!»

Старший издал звук, похожий на лопнувший мех, сложился пополам и рухнул в грязь, задыхаясь, нож вывалился из ослабевшей руки. Его глаза округлились от шока и невозможности вдохнуть. Остальные замерли на секунду, ошалев. Потом двое кинулись на помощь «шефу», а двое — на меня, с дикими воплями, махая палками и кусками кирпича.

Они были быстрые, злые, но абсолютно не умеющие драться. Их удары летели хаотично. Я уворачивался, блокировал предплечьем, отвечал коротко и жёстко — в живот, по руке, держащей кирпич, подсечка. Не чтобы покалечить. Чтобы остановить. Через минуту они, включая кое-как поднявшегося старшего, сидели или лежали в грязи, постанывая, смотря на меня уже не с злостью, а со страхом и… странным уважением.

— Ты… ты кто такой? — хрипел старший, потирая грудь. — Чего припёрся к нам?

— Прохожий, — ответил я, отряхивая грязь с рукава. — Искал работу. Не дали. Теперь ищу сухое место.

— Работа? — фыркнул один из поменьше, тёмноволосый с обожжённым ухом. — Тут только взрослым мешки таскать разрешают. Или… — он многозначительно посмотрел на рынок, видневшийся в конце улицы.

— Воровать? — уточнил я. Он кивнул.

— Рыбу ещё ловить в реке можно. Только она мелкая, да и сети старые.

— А как же охота? — задал я очевидный вопрос.

Старший покачал головой, всё ещё хмурясь от боли:

— В лесах вокруг дичи — нет. Да и опасно. Не все кто уходит, возвращаются.

Он посмотрел на меня оценивающе.

— Ты… сильный. Побил нас всех. Значит, ты теперь главный. Так уж тут заведено.

«Главный над бандой воришек-попрошаек? Нет уж, спасибо.»

Но в его словах была горькая правда выживания. Я не собирался здесь задерживаться, но информация была нужна.

— Главный не главный, — отмахнулся я. — Но если знаешь что полезное — говори. Видел в городе кузницу? Работает?

— Кузница? — старший, которого звали Горо, оживился. — Старик Хигаси? Да, вон на окраине, у старой дороги. Колёса чинит, лопаты, подковы. Иногда даже железо какое-то привозное получает, блестящее. Говорят, из далёких краёв. Но он… не любит нашу братию.

Железо из далёких краёв. Возможно, из Страны Железа. Лучшего шанса могло и не быть. Поблагодарив пацанов и пообещав подумать насчёт их «предложения», я направился к окраине.

Кузница Хигаси была похожа на большую, закопчённую пещеру. Возле неё валялись обломки телег, ржавые обручи, кучи шлака. Сам кузнец, приземистый и широкоплечий, с руками, покрытыми шрамами и веснушками от огня, колдовал над чем-то в горне. Он посмотрел на меня, как только я приблизился, и его лицо, обветренное и грубое, сразу сморщилось в гримасе отвращения.

— Пошёл вон, бродяжка! — зарычал он, не отрываясь от мехов. — Нечего тут шляться! Подайся на рынок, попрошайничай!

— Мастер Хигаси? — начал я как можно вежливее, игнорируя его тон. — Я не попрошайничать. Я видел… у вас работа есть качественная. С хорошей сталью. — Я кивнул на полуготовый нож, зажатый в его клещах.

Старик на мгновение оторвался от работы, удивлённо хмыкнул.

— Ты? Разбираешься в стали? — скепсис в его голосе был очевиден.

— Не много, — честно ответил я. — Но вижу разницу. Вот эта полоса, что в углу лежит — она зернистая, пористая. А вот то, что вы сейчас ковали… — я сделал вид, что присматриваюсь к заготовке, — …структура мельче. Твёрже должно быть. Это не местный металл?

Хигаси нахмурился, его маленькие, глубоко посаженные глаза сузились.

— Местный? — он фыркнул. — Местный только на гвозди да на мотыги! Это… привозное. Подальше. — Он не стал уточнять, откуда, но его взгляд стал чуть внимательнее. — А ты откуда знаешь про зерно и поры? Свитки умные читал?

«Повезло, что Кагами рассказал хоть какую-то информацию по металлам из которых делают кунаи.» . Я пожал плечами, делая вид скромности.

— Отец… говорил. Он ценил хороший металл.

— Отец? — Хигаси поставил заготовку обратно в горн и повернулся ко мне полностью, скрестив мощные руки. — И кто же он тогда, раз в металле толк знал? Не крестьянин же?

Тут нужно было сыграть осторожно. Я опустил глаза, изобразив смущение и боль.

— Он… его больше нет. Мы жили далеко отсюда. Там… где меч ценят выше золота. — Я намеренно говорил туманно, но ключевые слова «далеко отсюда» и «меч» должны были сработать. Чтобы подкрепить слова, я осторожно развернул свёрток, показав рукоять вакидзаси. — Его последний подарок.

Глаза кузнеца, казалось, прилипли к рукояти и ножнам. В них вспыхнул профессиональный интерес.

— Дай сюда! — приказал он, протягивая руку. Не как грабитель, а как мастер, жаждущий оценить работу.

Я медленно протянул меч. Хигаси выхватил его, вытащил клинок одним плавным движением. Сталь блеснула холодным, ровным светом даже в тусклом свете кузницы. Он присвистнул, проводя толстым пальцем по лезвию, поднося к глазам, выискивая малейший изъян.

— Чёрт возьми… — прошептал он с почтительным ужасом. — Тамахаганэ… и высшего разбора. Ковка… многослойная, вижу линии. И закалка… безупречная. — Он посмотрел на меня, и его взгляд был уже совершенно иным — не презрительным, а оценивающим, почти благоговейным. — Такой клинок… не просто так делают. Только в клановых кузницах. Для знати.

Я молчал, делая вид, что глотаю комок в горле. Он сам додумал самое главное.

— И утяжелители эти… — он кивнул на мои запястья, теперь частично видные из-под рукавов. — Не игрушка. Спецсплав, чакру проводит. Тренировочные. Для воинов. — Он покачал головой, разглядывая меня с ног до головы. — Бродяжка… а грамотный, судя по речи. Меч — наследственный. Знает про сталь. Тяжёлую руку имеет, хоть и молод… — Он замолчал, собирая мысли. Потом его взгляд стал пронзительным. — Сбежал, да? От своих? Или… от кого-то друго? Преследуют?

Я не подтвердил и не стал опровергать. Просто снова опустил взгляд, что было красноречивее любых слов.

«Кагами-сэнсэй, спасибо за меч и за утяжелители. Твоя "подгонка" сработала на все сто» .

Хигаси тяжело вздохнул. Он аккуратно вложил клинок в ножны и вернул мне, теперь уже с явным уважением.

— Понятно, — пробурчал он. — Нелёгкая доля. Сидеть тут, в Ханадзуки, тебе смерти подобно. Рано или поздно найдут. — Он почесал в затылке. — Сам я… родом из приграничья. Недалеко от Страны Железа. Местечко Канадзуки. Хорошие кузнецы там были. Но… дела не пошли. Сюда подался. Но тоска… — В его глазах мелькнуло что-то ностальгическое. — Хочу назад. В родные края. Но дорога… опасная. Да и денег на переезд с хозяйством — нет. А тут ты… настоящее мёга.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде загорелся расчётливый огонёк.

— Вот что, парень. Ты — сын самурая, хоть и скитаешься. Значит, кровь у тебя благородная. И слово, надеюсь, тоже. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Я тебя отправлю в Канадзуки. У меня там брат кузнецом работает. Он тебя приютит, поможет связаться с твоими… или с теми, кто может помочь вернуть тебе положение. А ты… — он сделал паузу для весомости, — …когда встанешь на ноги, когда вернёшь своё имя и власть, поможешь и мне. Вернуться в Канадзуки. Обосноваться. Может, мастерскую открыть. Честное самурайское слово дашь?

«Честное надо самурайское слово бродяги и беглеца, могу хоть два дать.»

И это шанс! Реальный шанс добраться до границы со Страной Железа! Канадзуки звучало как идеальный трамплин.

— Даю слово, мастер Хигаси, — сказал я, кланяясь так, как учил Кагами — с достоинством, но без подобострастия. — Когда моё положение восстановится, я сделаю всё, чтобы вы вернулись домой в Канадзуки. И обрели там достойное место.

Старик хмыкнул, но в его глазах читалось удовлетворение.

— Ладно. Слово — словом, а пока — дела. Жди здесь пару дней. У меня заказ есть в город покрупнее, в Фунадзуки. Туда через три дня телега пойдёт с моими подковами да инструментом. Обратно она как раз через Канадзуки проследует. Я договорюсь, чтобы тебя взяли. За скромную плату, конечно. А пока… — он оглядел свою закопчённую кузницу, — …места у меня мало, но сарайчик сено есть. Можешь там перекантоваться. И поесть что-нибудь сварю. Не самурайская еда, конечно, но сытнее, чем у крыс городских.

Он назвал меня «крысой» беззлобно, даже с намёком на грубоватую симпатию. Я снова поклонился, на этот раз с искренней благодарностью.

— Благодарю вас, мастер Хигаси. Я в долгу не останусь.

Старик махнул рукой, уже поворачиваясь к горну.

— Поживём — увидим, парень. Поживём — увидим. А теперь не мешай, уголь поддавать надо.

Я вышел из жара кузницы на прохладный, влажный воздух, чувствуя странную смесь облегчения и напряжения.

Сарай с сеном казался дворцом после подворотни. Поесть — невероятной удачей. Но главное — появился путь. Чёткий путь. Через Фунадзуки в Канадзуки. А там… рукой подать до Страны Железа. До настоящих самураев. До шанса на силу, не запятнанную интригами Дождя или сюжетом аниме. Нужно было только пережить эти несколько дней ожидания, не напороться неприятности или на чересчур ретивых местных стражников, и не вызвать новых подозрений у хмурого, но клюнувшего на легенду кузнеца.

«Несколько дней. Всего несколько дней, и колесо повернётся» .

Я направился к указанному сараю, прижимая свёрток с вакидзаси и чувствуя вес утяжелителей — уже не как груз, а как обещание будущих тренировок, будущей силы. Дождь моросил, но теперь он не казался таким бесконечным.