10 марта 2009 года. Манхэттен. Зал Верховного суда
Воздух в зале был густым, как сироп. Смесь запахов старого дерева, дорогого парфюма и коллективного, едва сдерживаемого негодования. Сотни людей, набившихся в помещение, предназначенное для половины из них, создавали низкий, утробный гул.
Норман Озборн сидел в центре этого циклона с отстранённым спокойствием монарха, наблюдающего за бунтом черни из окна дворца. Идеально скроенный костюм, ни единой складки. Он слушал вердикт, слегка склонив голову, и в этой позе было больше власти, чем во всех молоточках и мантиях суда.
— …на основании заключений трёх независимых психиатрических экспертиз, — чеканил судья слова, которые уже просочились в прессу и стали причиной бури, — суд признаёт Нормана Озборна невиновным по причине временной невменяемости, вызванной воздействием экспериментальных химических препаратов.
Зал ответил единым, возмущённым выдохом. Кто-то в задних рядах не сдержался и выкрикнул:
«Убийца!»
Судья ударил молотком. Раз. Два.
— Тишина! Вместо тюремного заключения, суд постановляет направить мистера Озборна на принудительное лечение в Институт Рэйвенкрофт для душевнобольных преступников до полного и подтверждённого выздоровления.
Обещание — до конца жизни — не прозвучало, но заполнило собой всё пространство между словами.
Гарри Озборн, сидевший в первом ряду, судорожно выдохнул. Его плечи, до этого момента сведённые в тугой узел, слегка опустились. Мэри Джейн, сидевшая рядом, тут же накрыла его руку своей, сжав пальцы в знак поддержки. Её рыжие волосы ярким пятном горели в приглушённом свете зала.
— Он будет в безопасности, — прошептала она так тихо, что её едва можно было услышать.
— Ему помогут.
Гарри медленно кивнул, не отрывая взгляда от отца. В его глазах смешались облегчение и въевшийся стыд.
В нескольких рядах позади них сидела другая группа. Гвен Стейси смотрела на Озборна с холодным, нескрываемым отвращением. Её пальцы добела сжали сумочку на коленях.
— Невиновен, — прошипела она, наклонившись к Джону. — Он взорвал половину Таймс-сквер. Погибли люди. А он… «невменяем». Деньги и адвокаты могут оправдать дьявола.
— Они не оправдали его, — тихо ответил Джон, не меняя позы. Его взгляд был прикован к Озборну, анализируя, препарируя. — Они изменили тип его клетки. Из тюремной камеры в палату с мягкими стенами. Для человека вроде него это может быть даже хуже. Лишение контроля страшнее лишения свободы.
Питер Паркер сидел между ними, тоже недоумевая.
— Худшее наказание для гения — запереть его в комнате без инструментов, — продолжил Джон, его голос был ровным, почти академическим. — А худшее наказание для манипулятора — лишить его аудитории. Рэйвенкрофт — идеальное сочетание.
— Ты говоришь так, будто это справедливо, — с укором сказала Гвен.
— Я говорю о том, что это эффективно. Справедливость — это концепция. А содержание угрозы — это протокол безопасности. Озборн не будет плести интриги в тюремной столовой. Его круг общения сузится до санитаров и пациентов, которых он не сможет использовать. По крайней мере, не сразу.
Гарри обернулся. Он услышал их голоса. Его лицо было бледным, осунувшимся.
— Он болен, — сказал он, и в его голосе прозвучала отчаянная, почти молящая нота. Он смотрел прямо на Питера. — Мой отец болен. Он не хотел этого.
Питер наконец поднял голову. Ему было некомфортно. С одной стороны его лучший друг, с другой его отец.
— Я знаю, Гарри. Мне… мне жаль.
Это было самое жалкое, самое пустое, что он мог сказать.
Мэри Джейн бросила на Питера быстрый, предостерегающий взгляд. «Не сейчас», — говорили её глаза. «Не здесь». Она снова повернулась к Гарри, полностью сосредоточившись на нём.
— Пойдём, — мягко сказала она. — Тебе нужно выпить воды.
Она помогла ему подняться, и они, не оглядываясь, двинулись к выходу, протискиваясь через гудящую толпу репортёров, уже начавших осаду зала.
Гвен проводила их долгим взглядом.
— Ей с ним тяжело.
— Она сделала свой выбор, — констатировал Джон.
— А он? — она кивнула в сторону Питера. — Пит, ты в порядке?
Питер вздрогнул, будто его вырвали из транса.
— Да. Да, конечно. Просто… это всё сложно.
— Сложно — это мягко сказано, — Гвен поднялась. — Я больше не могу здесь находиться. Джон, проводишь меня?
Джон кивнул, поднимаясь. Его движение было плавным, лишённым суеты. Он бросил взгляд на Питера, тот смотрел на Озборна старшего которого уже уводили приставы, и на долю секунды взгляды этих двоих встретились. В глазах Озборна не было безумия. Только язвительный, маниакальный расчёт и искра узнавания. Он знал, кто такой Питер. И он улыбнулся. Едва заметно, уголком губ.
Улыбка, которая обещала, что стены Рэйвенкрофта — это всего лишь временное неудобство.
Десятью минутами позже. У входа в здание суда.
Дождь начался внезапно. Холодные мартовские капли застучали по каменным ступеням и зонтам репортёров. Джон держал большой чёрный зонт над головой Гвен, пока они спускались по лестнице. Толпа всё ещё суетилась, но уже не так слаженно.
— Спасибо, что был там, — сказала Гвен, кутаясь в свой плащ. — Я не представляю, какого родным погибшем…
— Не думай об этом. Все равно их не вернешь.
— Ты действительно думаешь, что для него это хуже тюрьмы? — спросила она, когда он открыл для неё пассажирскую дверь.
— В краткосрочной перспективе — да. В долгосрочной… — Джон сделал паузу, глядя на монументальное здание Рэйвенкрофта, видневшееся вдалеке на острове. — Озборн — мастер превращать слабости в оружие. Они дали ему официальный диагноз. Он превратит его в броню из сочувствия и в ключ, который открывает любые замки изнутри.
Гвен села в такси, задумчиво глядя на капли, стекающие по стеклу.
— Что бы ты с ним сделал? Если бы решал ты?
Джон сел за руль, закрыл дверь. Шум улицы мгновенно стих.
— Я? — он откинул голову, посмотрев на потолок машины. — Я бы удостоверился, что он никогда больше не сможет никому навредить. И для этого не нужен ни суд, ни лечебница.
Он сказал это так просто и буднично, что Гвен поёжилась. В такие моменты она видела в нём не просто умного и обаятельного друга, а кого-то другого. Кого-то несравнимо более опасного.
Дождь стучал по крыше, словно пытаясь отмыть город дочиста. Гвен знала — тщетно. Грязь была не на асфальте. Она была в людях.
10 марта 2009 года. После обеда. Подводная лаборатория
Шлюз за спиной Джона закрылся с глухим шипением, отсекая тишину транспортного отсека от симфонии хаоса, царившей в главной лаборатории.
В центре всего этого, мечась между терминалами, как одержимый дирижёр, находился Мегамозг.
Он был в своём любимом лабораторном халате со следами как минимум трёх взрывов и одного кофейного пятна эпических размеров. Его огромная голова, казалось, испускала собственное свечение в полумраке лаборатории.
— Джон! Наконец-то! — провозгласил он, не оборачиваясь. Его пальцы продолжали летать над голографической клавиатурой. — Ты пропустил самое интересное! Прорыв! Коллапс парадигмы! Квантовый скачок эволюционной инженерии!
Джон подошёл ближе, обходя разбросанные по полу инструменты и кабели.
— У тебя каждый вторник прорыв, дружище. Что на этот раз? Удалось научить тостер испытывать экзистенциальный ужас?
— Ха! Тостеры! — Мегамозг картинно фыркнул и резко развернулся. Его взгляд лихорадочно блестел, отражая сотни голограмм. — Тостеры — это для детей! Как и наш проект «Солдат 2.0». Версия один, которую ты так не хотел использовать. Это был детский лепет! Азбука! Ясли для начинающих демиургов!
Он взмахнул рукой, и одна из голограмм увеличилась, показывая сложнейшую двойную спираль ДНК, переплетённую с третьей, энергетической структурой.
— Что ты видишь перед собой? — театрально спросил он.
— Вижу, что ты потратил мой грант на очень дорогую цветомузыку.
— Невежда! — взвизгнул Мегамозг, но беззлобно. — Ты видишь слияние! Гармонию! Не просто смесь, нет-нет-нет! А истинный симбиоз на генетическом уровне! Мы взяли твой образец… — он указал на одну спираль, помеченную как «Источник-Паук», — …и образец непробиваемого джентльмена из Гарлема… — палец метнулся к другой спирали с меткой «Источник-Кейдж». — Мы не просто скрестили их! Мы заставили их работать вместе, усиливая друг друга!
Джон прищурился.
— Ты говоришь о гибридизации генов Паука и Кейджа. Я думал, это пока только теория.
— Теория?! — Мегамозг расхохотался. — Теория — это элегантные похороны для блестящих идей, которые так и не родились! Я предпочитаю практику! Иди за мной!
Он схватил Джона за рукав и потащил вглубь лаборатории, к большому отсеку из армированного стекла. Внутри, в полумраке, двигалась огромная, гротескная фигура. Она напоминала гориллу, но с неестественно длинными конечностями и кожей, которая казалась высеченной из тёмного, отполированного обсидиана.
— Знакомься, Химера, версия 0.8! — с гордостью представил Мегамозг. — Ещё не совсем стабилен, но какой потенциал! Смотри!
Он нажал кнопку на панели управления. Внутри отсека загорелись яркие прожекторы. Существо замерло, а затем, без разбега, прыгнуло на стену. Оно не оттолкнулось, а именно прилипло к гладкой поверхности стекла, начав медленно, но уверенно карабкаться вверх. Его движения были плавными, хищными.
— Адгезия на молекулярном уровне, как у нашего паукообразного донора, — комментировал Мегамозг, потирая руки. — Но это не всё. Красная леди, активируй протокол «Проверка прочности»!
Из стены выехала автоматическая турель и дала короткую очередь по существу. Пули крупного калибра отскочили от его тёмной кожи с металлическим звоном, оставляя лишь едва заметные царапины, которые тут же затянулись.
— Непробиваемая кожа, как у нашего второго донора! — ликовал Мегамозг. — Идеальное сочетание защиты и мобильности! Но даже это… — он сделал драматическую паузу, — …не главный козырь!
Он набрал что-то на консоли. Внутри отсека опустились несколько металлических мишеней. Химера, казалось, почувствовала их. Она повернула голову, и Джон увидел, что глаз у неё нет. Лишь гладкая поверхность.
— Она слепая? — спросил Джон.
— Ей не нужны глаза! — прошептал Мегамозг. — У неё есть… чутьё!
Существо спрыгнуло на пол, и в тот же миг по его рукам пробежали голубые электрические разряды. Оно вытянуло конечность, и с кончиков его пальцев сорвалась потрескивающая дуга биоэлектричества, точно поразив одну из мишеней. Та оплавилась и упала на пол.
— Биоэлектричество? Этого не было ни у одного из доноров. Ты совместил ее с сывороткой 1.0?
— Нет. Побочный эффект! Гениальный, непредвиденный побочный эффект! — воскликнул Мегамозг. — Слияние двух чужеродных генетических кодов вызвало нестабильность в клеточном метаболизме, которая выражается в виде неконтролируемых электростатических разрядов! Я просто… немного их направил и стабилизировал! Ну, почти…
И тут начался тот самый «контролируемый хаос», который был визитной карточкой Мегамозга.
Биоэлектрическое поле вокруг Химеры внезапно усилилось. Консоль управления, за которой стояли учёные, заискрила и с громким хлопком погасла. В отсеке замигал аварийный красный свет.
— Чёрт! Опять! Что с сывороткой 1.0. Что с этой. ЭМИ-скачок! Он вырубил первичные системы контроля! — крикнул Мегамозг.
Химера, будто почувствовав ослабление контроля, издала низкий, гортанный рык. Её паучье чутьё, усиленное и искажённое биоэлектрическим полем, сводило её с ума. Она начала метаться по камере, снося всё на своём пути.
— Протокол «Усыпление», Королева, — скомандовал Джон, его голос оставался ледяным.
Из потолка камеры вылетели три маленьких дрона и устремились к существу. Они выстрелили иглами с транквилизатором, но те со звоном отскочили от непробиваемой кожи.
— Не проходит! Кожа слишком плотная!
Химера с яростью разнесла одного дрона ударом, второго поймала и раздавила, третьего сбила электрическим разрядом.
— Оно адаптируется! Паучье чутьё предсказывает атаки дронов! — Мегамозг в отчаянии вцепился в свою голову. — Конфликт систем! Защита мешает усмирению! Мобильность мешает изоляции! Гениально и катострофично одновременно!
Джон молча подошёл к ручной панели аварийного управления, скрытой за щитком. Сорвал его.
— Что ты делаешь? Ручное управление опасно!
— У тебя есть идеи получше? — спросил Джон, быстро оценивая схемы. — Королева, перенаправь энергию с системы жизнеобеспечения на внутренние эмиттеры. Ненадолго. Секунд на пять.
— Но это может его убить! Или вызвать неконтролируемую цепную реакцию!
— А то, что он сейчас разнесёт твою любимую лабораторию к чертям, тебя не смущает? — Джон поднял бровь. — Пять секунд. Повышенная доза озона. Перегрузим его обонятельные и сенсорные рецепторы. Чутьё работает в обе стороны.
Мегамозг на секунду замер, его огромный мозг просчитывал варианты. Затем на его лице проступило восхищение.
— Гениально! Бить не по силе, а по слабости, которую эта сила порождает! Конечно!
Он бросился к запасному терминалу, его пальцы снова запорхали.
— Перенаправляю! Три… два… один… Сейчас!
Джон нажал на большую красную кнопку. Внутри камеры с шипением вырвался плотный, голубоватый газ. Химера взревела — на этот раз от боли. Её чутьё, многократно усиленное, превратилось из дара в проклятие. Каждый атом озона был для неё как удар молота по нервным окончаниям. Существо забилось в конвульсиях, а затем рухнуло на пол, подёргиваясь.
В лаборатории снова воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь гудением аварийного освещения и тяжёлым дыханием Мегамозга.
— Стабильность… восстановлена, — выдохнул он, вытирая пот со лба.
Джон подошёл к стеклу и долго смотрел на обездвиженную Химеру.
— Потенциал я вижу, — наконец сказал он. — Теперь поговорим о проблемах. Первая: контроль. Эта тварь почти неуправляема.
— Это вопрос калибровки! — тут же возразил Мегамозг. — Мы научимся гармонизировать импульсы! Создадим ментальный интерфейс…
— Вторая проблема: человеческий носитель. Ты собираешься вводить это человеку? Его мозг выдержит сенсорную перегрузку, которая только что вырубила это существо? Паучье чутьё, совмещённое с восприятием электрических полей. Это прямой путь к шизофрении.
Мегамозг нахмурился. Это был тот самый практический вопрос, который он ненавидел.
— Потребуется нейронный ингибитор, — признал он. — Чип, который будет фильтровать входящую информацию. Оставлять только полезные данные, отсекая фоновый шум.
— Третья проблема, — продолжил Джон, не сводя взгляда с Химеры. — Восприимчивость. Ты создал идеального солдата, которого можно вырубить повышенной дозой освежителя воздуха. Нужно либо экранировать его от специфических частот, либо полностью перерабатывать сенсорную систему.
Он повернулся к Мегамозгу. Его лицо было серьёзным, как никогда.
— Это не просто «Солдат 2.0». Это нечто совершенно иное. Более мощное и на порядок более опасное. Нам нужен не просто протокол контроля. Нам нужен протокол ликвидации. Надёжный и мгновенный. Прежде чем мы хотя бы подумаем о человеческих испытаниях.
Мегамозг смотрел на своё творение, потом на Джона. Восторг гения в его глазах сменился холодным светом прагматизма.
— Протокол ликвидации… — повторил он. — Ты хочешь, чтобы я создал выключатель для собственного шедевра?
— Мне нужен аварийный выключатель. Не предохранитель, а полный разрыв цепи, — отрезал Джон. — Займись этим. А я пока подумаю, кто сможет стать первым кандидатом. Если мы вообще решимся на этот шаг. И что насчет крови Брюса Беннера и Мерзости?
— Я еще не приступил к ним. Этим сейчас занята Красная Королева, — ответил Мегамозг. — Мы разделились.
4 марта 2009 года. Вечер. Куинс
Ночь накинула на город свою влажную, пахнущую асфальтом и выхлопами шаль. Уличные фонари зажигали на мокром тротуаре дрожащие дорожки света, по которым проносились красные и белые огни машин. В небе, высоко над крышами, плыла тёмная, хищная фигура. Она двигалась против ветра, и её огромные механические крылья с тихим гулом рассекали воздух. За ней, на тонком стальном тросе, болталось тело — избитый мужчина в дорогом, но порванном костюме. Он извивался, открывал рот в беззвучном крике, но его мольбы тонули в шуме ветра и города. Его глаза были полны ужаса при виде далёких, равнодушных огней под ногами.
Внизу, на земле, жизнь замирала. Люди останавливались, задирали головы. Экраны телефонов загорались один за другим, пытаясь поймать в фокус кошмарную сцену в небе. Кто-то испуганно вскрикивал, кто-то восторженно присвистывал.
В тёмном переулке в паре кварталов оттуда Человек-Паук как раз заканчивал воспитательную беседу с неудачливым грабителем, примотав того к пожарной лестнице плотным коконом из паутины.
— И запомни, кража сумочек — это не только противозаконно, но и вредит твоей карме. Подумай об этом, пока ждёшь полицию.
Он уже собирался взмыть вверх, когда его паучье чутьё кольнуло не тревогой, а удивлением. Он поднял голову.
— Карен, это что ещё за птица? Летит выше, чем обычно позволяет себе Железный Человек в черте города.
[Анализирую. Неизвестный летательный аппарат на основе антигравитационной технологии, предположительно кустарного производства. Высота — четыреста метров. Скорость — девяносто километров в час. Тепловой след от турбин нестабилен.]
— И он что-то тащит. Или кого-то. Ладно, пойдём поздороваемся.
В тот же миг, ещё выше, в слое облаков, где не ловил блики ни один городской прожектор, в кабине невидимого квинджета поморщился агент Колсон.
— Он его заметил. Наш субъект меняет траекторию.
— Сэр, мы по-прежнему в режиме полного радиомолчания? — уточнил пилот.
— Абсолютного. Директор Фьюри хочет видеть его поведенческие паттерны в естественной среде. Просто наблюдаем. И держите нас подальше от его сенсоров.
Питер, выпуская паутину и взмывая в воздух, усмехнулся под маской.
— Карен, наши «невидимые» друзья всё ещё висят на хвосте?
[Подтверждаю. Квинджет класса «Стелс». Находятся на безопасном расстоянии. Их сканеры работают в пассивном режиме. Они уверены, что остаются незамеченными.]
— Мило. Пусть пока так и думают.
Он летел на паутине, раскачиваясь между небоскрёбами, и стремительно набирал высоту. Через несколько мгновений он поравнялся с крылатой фигурой. Это был пожилой мужчина в грубом лётном шлеме и с кислородной маской. Его глаза за стёклами очков горели холодной яростью.
— Добрый вечер! — крикнул Питер, перекрывая шум ветра. — Простите, у вас не будет лишнего билетика? Кажется, ваш пассажир не очень наслаждается полётом!
Стервятник, он же Эдриан Тумс, медленно повернул голову. Пленник на тросе задергался ещё сильнее.
— Проваливай, щенок! Это не твоего ума дело!
— Вообще-то, когда кто-то устраивает в моём районе незаконные воздушные экскурсии с похищением человека, это автоматически становится моим делом, — Питер приземлился на карниз ближайшего здания, двигаясь параллельно Тумсу. — Давайте так. Вы опускаете его вниз, и мы спокойно всё обсуждаем. Без лишнего травматизма.
Тумс хрипло рассмеялся. Смех утонул в гуле турбин.
— Обсуждаем? Я тридцать лет пытался «обсуждать»! Я создавал, изобретал, а такие, как он… — он дёрнул трос, и пленник жалобно взвыл, — …такие, как он, забирали всё! Мой партнёр! Грегори Бестман! Мы вместе основали компанию. Я был инженером, он — бизнесменом. Я изобрёл эту антигравитационную упряжь. А он вышвырнул меня из моей же фирмы и запатентовал всё на своё имя!
— Это… паршиво, я согласен. Но…
— Ты ничего не знаешь! — рявкнул Тумс. — Они называют таких, как я, «старой школой». Списывают в утиль, потому что мы не носим узкие джинсы и не пьём смузи! Я отдал этой стране всё! А она оставила меня ни с чем! Я был никем!
Он говорил, и в его голосе звучала вся горечь и обида человека, которого система разжевала и выплюнула. Это был не злодей. Это был человек, доведённый до отчаяния.
— Послушайте, я вам верю! — крикнул Питер. — Но то, что вы делаете, не вернёт вам патенты. Опустите его. Мы разберёмся. Внизу. На земле. Это не выход.
Тумс на мгновение замолчал, глядя на Питера. Затем на его лице под маской появилась жуткая, кривая ухмылка.
— Да? А может, как раз выход. Ты сам этого захотел, герой. Смотри.
И он разжал механические клешни, державшие трос.
Тело Грегори Бестмана камнем устремилось вниз. Тишина. А затем — пронзительный крик, утонувший в набегающем потоке воздуха. Внизу замелькали огни города — смертельная карусель.
Питер не думал. Он действовал. Прыжок. Свист ветра в ушах. Он видел падающее тело, стремительно приближавшуюся мостовую. Выстрел паутиной — не в тело, а в стену соседнего здания. Рикошет. Изменение угла падения. Ещё выстрел — в другую стену. Он летел по сложной дуге, гася скорость, настигая Бестмана. Он схватил его за секунду до столкновения с землёй, и их обоих отбросило в широкую паутинную сеть, натянутую между двумя фонарными столбами.
Бестман лежал в сети, трясясь и задыхаясь. Питер спрыгнул на асфальт.
— Всё в порядке, вы…
Договорить он не успел. С неба на него обрушился тёмный силуэт. Удар стального крыла отбросил его на стену так, что кирпичная кладка треснула.
— Ты быстрый, — прорычал Тумс, приземляясь. — Но этого мало!
Он снова взмыл вверх и спикировал, целясь в Питера стальными когтями. Паук отпрыгнул в последний момент, и когти вырвали из асфальта куски бетона.
Питер понял, что на земле ему не выиграть. Он выстрелил паутиной, зацепившись за ногу Тумса, и дёрнул. Стервятник потерял равновесие, но лишь на миг. Он ухмыльнулся, поняв замысел Паука.
— Хочешь летать? Я научу тебя летать!
Турбины взревели, и Тумс рванул вверх, увлекая Питера за собой. Это было не падение, это был неконтролируемый полёт. Тумс не просто летел, он использовал город как оружие. Он тащил Паука через узкие проулки, пытаясь соскрести его о пожарные лестницы. Питер едва успевал поджимать ноги и уворачиваться.
Скрежет металла о металл. Тумс протащил его по крыше проезжающего автобуса. Искры. Пассажиры внутри закричали.
[Предупреждение: пульс 180. Уровень адреналина критический, — бесстрастно сообщила Карен.]
— Я в курсе, К! — прохрипел Питер, пытаясь подтянуться по паутине.
Тумс резко свернул к небоскрёбу, намереваясь размазать его о стеклянный фасад. Питер оттолкнулся ногами от стены, используя импульс, чтобы перелететь через Стервятника и оказаться у него на спине.
Теперь они были на равных. Почти. Питер вцепился в механическую упряжь, пытаясь добраться до источника питания. Тумс начал вращаться в воздухе, как волчок, пытаясь сбросить его. Перегрузки были чудовищными.
— Слезь с меня, паршивец!
Он попытался ударить его краем крыла, острым, как бритва. Питер увернулся, выпустив в механизм крыла паутинную бомбу. Та взорвалась, залив шестерни липкой массой и заставив крыло двигаться с трудом.
Тумс взвыл от ярости. Он был не просто головорезом, он был инженером. Он знал свой костюм. Резким движением он активировал систему экстренной очистки — перегретый пар вырвался из сопел, растворяя паутину.
— Мои игрушки умнее твоих! — прорычал он.
В кабине квинджета Колсон нахмурился.
— Он адаптируется. Быстро. Слишком быстро для обычного преступника. Запишите. Фьюри это понравится.
Питер тем временем сменил тактику. Он выпустил дрона, который начал кружить вокруг Стервятника, отвлекая его. Пока Тумс пытался сбить надоедливого жука, Питер прикрепил к его турбине ЭМИ-импульсатор.
— Извини, дедуля, но пора глушить мотор!
Он нажал на кнопку. Импульс вырубил одну из турбин. Стервятник резко накренился и начал терять высоту.
Они падали, вращаясь. Тумс отчаянно пытался перезапустить систему.
[Питер, его левое крыло! — раздался в голове голос Карен. — Резкие скачки энергии после перезагрузки. Турбина перегревается. Если поднимешь его выше, где сильнее потоки воздуха, система не выдержит, и он потеряет управление!]
— Отличный план, К! Время для урока аэродинамики!
Риск был огромен. Питер выпустил две нити электро-паутины, на мгновение замкнув цепи на костюме Тумса. Тот дёрнулся, и этого было достаточно. Питер поднырнул под него и, упершись ногами в грудь, выстрелил двумя потоками паутины вверх, прицепившись к шпилю далёкого небоскрёба. Резкий рывок.
Их обоих потащило вверх, против силы тяжести, в холодные, разреженные слои воздуха. Тумс взревел от ярости, пытаясь стабилизировать полёт, но мощные воздушные потоки били по перегретому, повреждённому крылу. Костюм заискрил. Турбина с оглушительным воем взорвалась. Стервятник камнем пошёл вниз. Питер подхватил его, окутав в плотный кокон из паутины, и мягко спланировал на крышу ближайшего здания.
Эдриан Тумс лежал на крыше, обессиленный и побеждённый, запутанный в липких нитях.
[Анализ боя завершён. Итог: победа с минимальным сопутствующим ущербом. Противник нейтрализован. Уровень эффективности: 98.7%, — резюмировала Карен. — Также, микровыражения на лице Тумса в последней фазе боя показывают не страх, а… смирение.]
Питер тяжело дышал, адреналин медленно отступал.
[Маленькое уточнение, Питер: всё могло бы пройти куда быстрее, если бы ты просто дал мне взломать его систему.] — заметила Карен.
— Знаю, знаю. Но я тренируюсь справляться сам. Вдруг однажды тебя не окажется рядом… и придётся думать своей головой.
Ответив своей Карен, он огляделся по сторонам, а затем посмотрел в пустое, тёмное небо.
— Он ваш, парни, — сказал он в тишину.
Пауза. Ни звука.
А затем воздух перед ним пошёл рябью, словно над раскалённым асфальтом, и из невидимости медленно проступил хищный, серый корпус квинджета. Он завис над крышей, не издавая почти ни звука. Опустился трап.
Из яркого света в проёме вышла фигура в строгом костюме. Агент Фил Колсон. За ним — двое вооружённых оперативников.
Колсон спокойно подошёл к обездвиженному Тумсу, брезгливо ткнул его носком ботинка. Затем поднял взгляд на Человека-Паука. На его лице не было ни тени удивления.
— Неплохой улов, — ровным тоном заметил он.
— У него, кажется, боязнь высоты, — выдохнул Питер, пытаясь шутить. — Ирония.
— Мы ценим иронию, — Колсон слегка улыбнулся уголком рта. — Как и эффективность. Оперативники, упакуйте его. Аккуратно. Особенно крылья.
Агенты начали срезать паутину и закреплять фиксаторы на Тумсе и его оборудовании.
[Сердцебиение агента Колсона: 72 удара в минуту. Стабильно. В его взгляде — профессиональная оценка. Он анализирует не только угрозу, но и тебя, Питер.]
Колсон снова посмотрел на Паука.
— Директор Фьюри будет очень заинтересован в этой технологии. И в вашем отчёте о стрессовом поведении в нестандартной боевой ситуации. Вы хорошо справляетесь с давлением. Для любителя.
— Я стараюсь, — Питер пожал плечами. — Вы, ребята, всегда где-то рядом, когда становится весело?
— Мы всегда рядом, когда это необходимо, — поправил Колсон. — И когда это в интересах национальной безопасности. У вас осталась его… посылка?
Он кивнул вниз, где в паутине всё ещё лежал Грегори Бестман.
— Да, внизу. Немного напуган, но в целом, думаю, будет жить. Ему тоже понадобятся ваши услуги?
— С ним разберётся полиция. А вот с его бывшим партнёром у нас будет долгий разговор. Спасибо за содействие, Человек-Паук. Мы на связи.
Колсон развернулся и, не оглядываясь, пошёл обратно к квинджету. Агенты уже затаскивали Тумса внутрь. Трап поднялся, корпус корабля снова пошёл рябью и растворился в ночном небе.
Питер остался один на крыше.
— Мило, — пробормотал он. — Очень мило.