1.570.020.М29 1 экспедиционный Флот, планета Медуза IV
Прибытие на Медузу для Никсоса оказалось тяжёлым решением. Всё дело в том, что последующие планеты представляли из себя отсталые, феодальные миры, и ему крайне скучно будет находиться там. А потому, слегка приуныв и тяжко вздохнув, Император вновь вернулся к своему обычному состоянию. Какое тяжкое бремя он взвалил на себя. Медуза, Кадия, Колхида… Единственно хоть Урдеш радует, там целые планетарные верфи. Следом Барбарус, а зато потом пойдут уже нормальные, развитые планеты — Освобождение, Инвит, Ноктюрн, Кемос, Просперо, (курва Чогорис, что выбивается из ряда!), Олимпия и Баал. А за ними оставшиеся — Макрагг вместе с начавшим присоединять соседние миры Жиллиманом, Ангрон, что уже начинает собирать рабов для совершения восстания и установления своей власти, ну и, в последнюю очередь, находящийся в самой жопе галактики — Нострамо. Ну серьёзно — это настоящая жопа, дальше только Вурдалачьи Звёзды. Одно радует — на этом сбор покемонов будет завершён и можно будет передать бразды правления уже в руки самих примархов. Главное, чтобы всякую хрень не начали творить. А для этого их всех ждут разговоры с батяней, где он пояснит им за весь положняк.
А пока Медуза, или, вернее, Медуза IV, потому что есть ещё и Медуза V, это другая планета в другой части галактики. Медуза — опустошённая планета, её небо скрыто пеплом и оттого солнечный свет почти не попадает на её поверхность. Огромные вулканические пики вздымаются над поверхностью и постоянно извергаются, час от часу меняя ландшафт.
Тут и там встречаются руины ксеносов, а, насколько Никсос знал, когда-то здесь правили некроны, оставившие после себя некоторые технические приспособы. На орбите самой планеты тугим ободом расположилось орбитальное кольцо, лишь чудом и волей её древних строителей ещё не рухнувшая на планету, тем самым вызывая масштабные катаклизмы. Полуразрушенная, истерзанная, местами прогнившая конструкция всё ещё оставалась монументальным памятником могуществу человечества. Её стоит восстанавливать в первую очередь, как нечто, способное стабилизировать поверхность нестабильного мира.
Флот вышел на орбиту планеты. На удивление, эфир встретил их не тишиной, а слабыми и робкими, но переговорами с помощью воксов. Надёжные остатки ушедшей эпохи всё ещё работали.
Император в этот раз спустился абсолютно один, он не видел необходимости в какой-либо охране. На указанном Феррусом месте стояла лишь одинокая фигура, что разительно отличалось от его предшествующих посещений планет. Его не встречали фанфарами и трубами, лишь свист ветра, перемешанного с пеплом, был его приветствием, суровым, как и сама планета.
Высокий, грузный мужчина, с лицом, будто высеченным из камня зубилом и долотом, суровое и угловатое, с тяжёлой челюстью, прямым рубленым носом и низким лбом. Кожа его была бледной, цвета хладного железа, такими же были и его глаза — стальные, тяжёлые и пронзительные. Коротко стриженные чёрные волосы отливали металлом. И его отличительная черта, та, из-за которой примарх и получил своё имя, первое, что бросается в глаза — руки от плеч и до кончиков пальцев были словно сделаны из темного живого металла, чёрного с серебристым отливом, с мощными пальцами, способными сжимать сталь, как тряпку.
Он молча стоял и лишь наблюдал, как Император вышел со своего транспорта и направился к нему, неторопливо поднимаясь в гору. Не шевельнулся он и тогда, когда правитель Терры подошёл к нему и молча принялся рассматривать его.
Так они и стояли друг напротив друга, поглощённые собственными мыслями. Видя, что Феррус не торопится выходить на контакт, Никсос сквозь кривую ухмылку произнёс:
— Гордый, молчаливый. Чувствую, с Эль’Джонсоном вы поладите — будете сидеть в углу и молча играть в гляделки.
— Не настолько я молчаливый, — отзеркалил ухмылку Феррус, наконец отмерев и подавая руку для рукопожатия, крепкого и сильного. В этот раз примарх не отказал себе в возможности показать своё превосходство, сдавив руку отца. На что Император лишь хмыкнул и сжал руку Мануса в ответ. Послышался скрип гнущегося металла, и Феррус, осознав, что в этой схватке ему не победить, отступил, наблюдая за возвращающей прежний вид перекрученной конечности.
— Ну, что дальше? — с интересом поинтересовался Никсос у сына.
— Дальше я вызываю тебя на поединок, мы разносим пару горных склонов и я присоединяюсь к тебе, — ответил невозмутимо Феррус.
— Звучит как план, — покивал Император, — но внесу рацпредложение: незачем нам махать кулаками, ещё намашемся. Насколько мне известно, ты любишь кузнечное дело. Предлагаю устроить соревнование и выковать по одному предмету друг для друга. Кто справится лучше — того и тапки.
На последних словах Никсос вновь ухмыльнулся, а Феррус погрузился в недолгие размышления, и, разумеется, принял предложение. Ещё бы он отказался от того, что приносит ему удовольствие.
Примарх молча показал рукой, чтобы отец следовал за ним, и повёл его в свою кузницу, что он сам организовал в местной горе. Путь вёл их вглубь, где жара стояла тяжёлой, почти осязаемой стеной. Воздух был густым от запаха плавящегося металла и камня. Кузница примарха простиралась в широкой природной пещере, которую Феррус собственноручно расширил ударами своих молотов и руками, способными сокрушать скалы.
Свет струящейся лавы, текущей по естественным руслам, заполнял пространство живыми всполохами, отбрасывая танцующие тени на стены. Очаги представляли собой грубо сложенные каменные конструкции, а вместо привычных мехов стояли вытесанные в камне воронки, в которые Феррус вливал лаву для нагрева заготовок.
Вокруг были сложены груды металлов: редкие сплавы, добытые из раскуроченных остовов древних машин, чьи технологии давно забыты. Некоторые куски металла имели странные отливания, свойственные материалам, пережившим целые эпохи. Кое-где виднелись древние шестерни, лопасти винтов, обломки и запчасти — всё это стало сырьём в руках мастера.
Инструменты примарха были так же грубы и могучи, как и он сам: огромные молоты, тиски из цельного базальта, наковальни, отполированные бесчисленными ударами, и резцы с алмазными наконечниками, выкованные для работы с самыми упорными металлами.
Здесь не было технологий или удобств. Лишь огонь, камень, металл — и воля к творению.
Феррус остановился в самом центре кузницы, на возвышении у главного очага, где пульсировала лава. Он оглянулся в сторону отца и кивком указал на одну из каменных платформ — место для работы Никсоса.
Сам же примарх без лишних слов подошёл к груде металла, с точностью воина и ремесленника выбрав несколько кусков особо прочного сплава, блестевших в отблесках лавы серебристым и тускло-синим светом. Словно скульптор, он наощупь определил качество заготовок и, не теряя времени, бросил их в раскалённую чашу у очага.
Огонь захлестнул металл, заставляя его сиять. Феррус работал молча, сосредоточенно, с той яростной методичностью, что стала его второй натурой. Его молот — чудовищных размеров и веса — сотрясал воздух с каждым ударом, от которого каменные стены гулко отзывались эхом.
Феррус не искал изящества — в его ударах была ярость природы, сила лавины и упрямая неумолимость гор. Он расплющивал металл, разрывал его, перековывал вновь, словно подчинил себе стихию. Искры сыпались вокруг него тысячами звёзд, разлетаясь по воздуху, и каждый их всполох казался вспышкой древнего, забытого солнца.
Металл под его руками стонал, изгибался, плавился, пока наконец в его могучих пальцах не стала проявляться форма меча — широкого, тяжёлого, созданного для разрушения, но вместе с тем сбалансированного так, что даже дитя, владеющее им, могло бы убить великана.
Оружие Ферруса получилось достойным любого великого воина. Меч был массивным, но удивительно сбалансированным, с широкой, прямой полосой клинка. От рукояти до острия по середине проходил глубокий дол, делающий клинок легче и смертоноснее. Сталь переливалась холодным серебристо-синим светом, словно запечатав в себе дыхание ледяных гор. Грани меча были выведены с такой точностью, что могли бы расщепить волос на лету. Гарда была простой, без излишеств, но на ней можно было разглядеть тонкие, почти незаметные руны. Рукоять была обёрнута кожей неизвестного зверя, настолько плотной и прочной, что казалась частью металла. Это был клинок, воплощающий суть Ферруса Мануса — прямой, могучий, несгибаемый.
Тем временем Никсос, наблюдая за работой сына, лишь слегка усмехнулся и занял отведённое ему место. Его движения были совсем иными.
Он выбирал металлы осторожнее, словно слушая их голоса: взял куски, что на вид были обыденными, но внутри хранили неповторимый потенциал. Он работал с удивительной лёгкостью — как художник с кистью. Его руки не столько били, сколько направляли металл, лаская его молотом, задавая правильный ритм.Где Феррус навязывал свою волю огню и металлу, Император словно вёл переговоры с ними, обволакивая своей силой, подчиняя без борьбы.
Молот Никсоса был невелик, почти скромен по сравнению с орудиями примарха, но каждый его удар точно приходился в нужное место. Металл мягко поддавался, принимая форму, будто сам стремился стать тем, что задумал мастер.
Постепенно из его рук стал рождаться молот — массивный, но изящный, с тщательно выведенным центром тяжести, идеально сбалансированный. Его поверхность переливалась странным, тёплым сиянием, а узоры вдоль рукояти складывались в вязь из рун, не выгравираванную но словно проросшую изнутри.
Это был не просто молот — это было олицетворение созидания и разрушения в одном предмете. Орудие, способное нести судьбу. Рукоять, длинная и удобная для хвата двумя руками, была выкована из редчайшего сплава, сочетавшего металл и психическую материю. Она казалась живой: покрытая тончайшими узорами, напоминавшими узорчатую сеть энергий, она мерцала мягким золотистым светом.
Боёк молота был ассиметричным: с одной стороны тяжёлая ударная плоскость, украшенная выгравированными спиральными символами, а с другой — острый клюв для пробивания брони.
Когда оба мастера закончили, в воздухе всё ещё висели запах раскалённого металла и тяжёлый гул эха. Феррус, залитый потом и пылью, поднял свой меч, с гордостью взирая на творение. Никсос же молча протянул сыну молот — и когда Феррус взял его в руки, его глаза на мгновение расширились.
Молот был идеален. Ни единого изъяна, ни малейшего недостатка. Казалось, что он родился вместе с самой вселенной.
Три дня и три ночи длилось их молчаливое противостояние, перемежаемое лишь слившимся в непрерывный звук грохотом ударов. И всё это лишь для одной цели — показать силу Императора, что одной лишь своей волей менял реальность. Что он древнее, опытнее молодого примарха, что ещё только вкусил жизни, не успев её распробовать. И Манус это понял. Он лишь молча поклонился отцу — и в этом жесте не было ни обиды, ни злости. Только уважение.
— Что же, Феррус, ты смог меня заинтересовать и дать интересный опыт, — слегка наклонил голову Император в кивке, продолжая разглядывать подаренный ему меч. Примарх, в свою очередь, также рассматривал вручённый ему молот, с какой-то даже любовью поглаживая рукоять, что дарила ему спокойствие, — а теперь слушай меня внимательно.
Разумеется, Никсос дал Феррусу задание — завершить свои дела и через полгода явиться в свой легион, где следует принять дела и провести инспекцию. С этими словами, тепло распрощавшись с сыном, Император покинул негостеприимную планету. Дальше его ждала Кадия.
0.600.020.М29 система Солар, Терра
Хорус решил устроить себе и своему легиону, а вместе с ними и всему Шестнадцатому флоту, отпуск. Тяжелейшие бои, несмотря на всю мощь космодесанта, не могли не повлиять на рассудок его воинов. Штурм и зачистка космического скитальца далась им дорогой ценой — тысячи погибших людей и сотня павших братьев. Таких потерь легион не нёс со времён Восстания Странников.
Каких только тварей, чужаков и ловушек они не встретили на скитальце! Казалось, он, примарх, должен встречать опасность лицом к лицу и смеяться в это самое лицо. Но тут… Даже у него невольно лоб покрывается испариной и по виску бежит предательская капля. Отец предупреждал его касательно опасности отродий варпа, но он, в силу своей молодости и юношеского максимализма, не придал его словам большого значения. А зря.
Сама зачистка началась буднично — подавили работающую систему обороны, которую понаставили местные, и лихим наскоком высадились в уязвимых точках, неся смерть и разрушение. Даже зеленокожие грибы дрогнули от напора его сыновей. Но дальше пошли сложности.
Чем глубже космодесант при поддержке обычных людей погружался в скиталец, тем ужасней становилась обстановка, а орды орков сменились другими тварями — покрытые хитином уродливые то ли жуки, то ли насекомые. Холодное оружие из кости, что могла прорубить и доспех десантника, кислотное оружие, что разъедало прочнейшую броню. Тогда они и начали нести первые потери. Но невозвратных не было, им бы отлежаться, восстановиться и снова можно в бой. Отрубленные конечности или проникающие раны для них — это даже не серьёзно.
Но вот то, что ждало их в самой глубине… Тогда Хорус в полной мере осознал угрозу варпа. Стоило его воинам пересечь незримую черту, как отовсюду, со всех сторон, на них обрушились ужасающие создания, огромные, выше даже десантника в броне, красные зубастые твари с огромными мечами. Судя по всему, это были демоны Красного. И их было столь много, что вся палуба была залита кровью и ихором, а тела павших затрудняли передвижение. И ведь их не становилось меньше. Наоборот, будто чувствуя бой, демоны всё прибывали и прибывали, сразу вступая в бой.
А потому Хорус отдал приказ на отступление. Похоже, что где-то в глубине есть варп-разлом, сквозь который нечистые силы и попадают сюда, а потому проще будет уничтожить скиталец, чем пытаться очистить. Да и в целом подпитку Красному зачем давать? Верно, незачем. А потому, проведя эвакуацию, весь флот принялся разносить скитальца на куски, раскалывая его на части. А напоследок проутюжили всё ядерными зарядами повышенной мощности, испаряя оставшееся. Тайн скитальца, конечно, было жаль, но уж лучше так, чем прорыв тварей в реальный мир. Считай, три недели прошли впустую.
Но какую-то информацию всё же смогли достать, и пусть важность её была сомнительна, но оказалась она достаточно интересной. Особенно интересной была информация, скачанная с крейсера “Ордус Малум”, датируемая тридцать шестым тысячелетием. Да и в целом корабль не выглядел как то, что могли произвести верфи Империума — они не строили летающие готические соборы, хотя идентификаторы были верными, и этот корабль действительно принадлежал Империуму.
Помимо полётной информации, там были и заметки капитана корабля, Фрица Кульмана, в которых он то и дело поминал “клятых предателей” и возносил молитвы “Богу-Императору”. Также специалисты смогли восстановить фрагменты переписки техножреца культа Механикус с машинным отделением. Всё это наводило на странные мысли, и мысли эти были невесёлыми.
Что это за корабль? Почему всё настолько деградировало? Что забыл на корабле представитель несуществующей ныне организации? О каких предателях говорил капитан? Эти и другие вопросы не давали Хорусу покоя. А потому он обратился с вопросом к Малкадору. Уж кто-кто, но регент Терры должен если не знать, то хотя бы догадываться об этом.
Малкадор принял его, выслушал, покивал… и послал к отцу, мол, он сам всё расскажет, а он занят. “А отец разве не занят?” Хотел был спросить Хорус, но был остановлен психическими силами старика и выдворен из кабинета. И вот сейчас Хорус стоял у обзорного окна в тронном зале, откуда открывался прекрасный вид на Дворцовую Долину.
И именно этот момент выбрал Прометей, чтобы обратиться к примарху:
— Достопочтимый Хорус, — начал он, возникнув перед ним в виде голограммы, — прошу прощения за беспокойства, но у нас чрезвычайная ситуация. Регент уже уведомлён, нужно уведомить и вас, как командующего. На границе системы вышел искусственный мир эльдаров.
— Блять, — только и смог произнести Хорус любимую фразу отца, а теперь, похоже, и его любимую.