Парта, учебник, тетрадь, школьная доска… учитель, что-то монотонно бубнящий откровенно скучающей толпе школьников. Обведя взглядом всё помещение, я моргнул, после чего взял ручку, открыл тетрадь и начал конспектировать лекцию.
— Навевает воспоминания, не так ли? — слева от меня, на соседнем за партой стуле, прозвучал лукавый голос.
— И правда… Сколько лет назад это было? Десять? Или всё же чуть поменьше?
— Восемь лет назад. С момента этого дня прошло восемь лет.
— Да уж…
Мы оба замолкли. Тишина прерывалась лишь бессменными монотонными речами учителя, да шуршанием порхающих по листам тетрадей ручек. Окружающие совершенно не реагировали на наш диалог, словно ни одного из нас и не существовало в этом мире. Хотя, почему «словно»?
— Так значит, меня тоже настиг этот типичный шаблон борьбы с внутренним демоном? — отбросив ручку в сторону, я с улыбкой повернулся к своему собеседнику.
Он выглядел точной копией меня самого на момент текущего временного промежутка — а именно в период моего бытия восьмиклассником. Темноватые растрёпанные волосы, тускло-серые глаза, вполне обычная, среднестатистическая внешность, не выделяющаяся ничем особенным, общая худощавость и бледность.
Не вписывалась лишь издевательская ухмылка, которая не сходила с его лица с самого первого сказанного слова. В те времена, помнится, улыбка вообще была для меня, скорее, чем-то вроде редкого исключения, а не вполне обычной, из числа стандартных, эмоцией.
— Не совсем. Я — это ты. Но ты — не я, и в этом вся проблема.
— Очень информативно.
— Как есть.
И вновь короткая пауза. Я продолжал смотреть вперёд, откинувшись на стуле, а демон со всё той же улыбкой смотрел на меня.
— Я… правда виноват в её смерти?
— Я ведь говорил: Я — это Ты. И, учитывая это, ты действительно хочешь слышать ответ?
Тишина. Кажется, теперь исчезли даже те самые звуки ручек, шкребущих о несчастные листы бумаги. Почему-то в этих школьных тетрадках я видел собственную жизнь. Листы, точно как она, постепенно заполнялись строками, заполняя очередной белый лист. Но затем, уже много лет спустя, ты понимаешь, что всё написанное не имело смысла. Открыв тетрадь, ты осознаешь, что те самые заполненные страницы — лишь искусственно созданная необходимость, — вырви их, и ничего, в сути своей, не изменится.
По крайней мере я всегда предпочитал думать именно так.
— Ты ведь понимаешь, что сейчас происходит, верно?
—…
Перед глазами нарисовались разрушенные стены, побитая земля, мелькающие то и дело изображения со сменяющейся обстановкой. Я видел… сражение с Героем Щита. Моё сражение.
И там, на отдалении, в то же время, Найт сражалась с Рафталией и Фиро, не подпуская тех ко мне.
— Она ведь… не находится ни под каким контролем, да?
— Да. Она действует исключительно по собственной воле. Как и ты.
—…
— И ты понимаешь, что любое из оправданий, которые ты сейчас усиленно перебираешь в своей голове, нужно лишь тебе самому?
—…Чего ты хочешь?
— Ничего. Для меня всё уже давно кончено. Ты и сам всё поймёшь, как только мозги встанут на место.
Пойму ли? Даже сейчас, где-то глубоко внутри, всё же терзаемый чувством вины, я… в сущности, не ощущаю себя по-настоящему виноватым. Более того — уверен, чувство это не продлится долго.
Меня мало волновали судьбы других людей. Я жил так в своём родном мире, жил так даже после того, как мир сменил. И живу так уже…
— Интересно, когда именно я стал… таким?
— Ха-ха. И правда, когда же?
Локация сменилась. Всё та же школа, но теперь поменялся вид — немноголюдный коридор, с идущим по нему парнем 16-ти лет. И этим парнем, очевидно, был я. Только теперь действие показывалось со стороны.
В коридоре, помимо меня, было ещё несколько детей. Трое из них, за углом, прижали одного паренька к стене, нанося редкие, не очень-то и сильные, но всё же ощутимые удары по животу. Причинить боль, поиздеваться, посмеяться над чужой слабостью.
Как это… обычно.
Жертвой был тихоня из нашего класса. Я и сам, на самом деле, был не особо общителен, если быть откровенным. Но всё же подобное отношение на себе испытать мне не довелось.
Этот мальчик, к слову, был одним из немногих, кто пытался со мной общаться. Никак родственную душу увидел. И я даже иногда ему отвечал. Наши редкие, ничего особо не значащие диалоги вполне могли когда-нибудь перерасти во что-то большее, но…
В тот момент наши глаза встретились. На секунду, жалкое мгновение, в его взгляде просияла надежда. Всё же одной из причин, почему я не подвергался подобному, была моя способность дать отпор. Неважно, чего мне это стоило и в каком состоянии я оказывался в итоге, но я никогда не позволял делать со мной всё, что заблагорассудится. Но это то, что касалось меня.
Размеренный топот ни на йоту не изменил своего такта. И лишь в момент, когда «я» проходил мимо разворачивающейся сцены, картинка резко изменилась, показывая лицо мальчика уже моими собственными глазами, а время, казалось, остановило свой ход. В итоге, спустя мгновения зрительного контакта, я просто безразлично отвернулся. В голове, звенящим от стен эхом, раздался безжизненный голос…
Это меня не касается.
Больше… тот мальчик не пытался со мной заговорить.
Интересно, как его звали?
— Любопытно, но не то. Может, стоит копнуть ещё глубже?
Сцена вновь сменилась. Всё тот же самый паренёк, но на этот раз чуть младше. Наверное… около 14-15 лет?
Действующим местом была улица вечернего города, по которой я, как и множество дней «до» и «после», возвращался в место, называемое домом.
Проходя мимо переулка, чуть позже я услышал за своей спиной голос девушки, отчаянно сопротивляющейся чему бы то ни было. Повернувшись, я увидел двух мужчин, под руки заводящих в тот самый переулок девушку где-то около моего возраста.
Один из них, заметив моё внимание, ухмыльнулся, как бы случайно оттопырив полы рубашки, явно демонстрируя находящийся под ними пистолет.
Равнодушно отвернувшись, я возобновил свой путь. И округу снова окатило эхо безжизненных слов, что буквально звенели в моей голове…
Это меня не касается.
— И снова мимо. Неужели нужно ещё глубже?
Ещё один перенос. Побитые деревянные стены с подранными обоями. Стол на кухне, заваленный стеклянными бутылками, мимолётно замеченными по пути вглубь дома. Шум работающего телевизора, с увлечённо что-то кричащим диктором. Пьяный отец, балансирующий где-то между сном и явью, выказывающий внимание происходящему на экране лишь редкими, «пробуждающими» храпами.
И вот, стоило пройти ещё глубже, как меня, выйдя из своей комнаты, встретила… она.
— Уже вернулся? Сегодня ты рано, — показав понимающую, слабую улыбку, она освободила мне проход дальше.
Девочка 14-ти лет, с длинными, шелковистыми от природы чёрными волосами, имеющими, как мне всегда казалось, какой-то мистический блеск. Отец, в те редкие мгновения бытия относительно трезвым, говорил, что она очень похожа на свою мать: такое же нежное, практически кукольное лицо, та же ласковая улыбка и внимательный, участливый взгляд голубых глаз.
Её лицо… очень напоминало мне лицо другой черноволосой девочки.
Но имя той, что стояла передо мной, с невообразимым упорством вновь и вновь ускользало от меня, так и желая остаться где-то там, в темноте глубоко захороненных воспоминаний.
Эта девочка была моей сестрой.
— Ага. Ненавижу литературу.
— Пропуски могут аукнуться тебе в конце года. Ты ведь хотел поступать в институт, разве нет?
— Как-нибудь прорвусь, — пожав плечами, я просто пошёл дальше.
Из-за левого плеча высунулась голова, точь-в-точь повторяющая все черты моего лица. И вновь образ портила лишь не спадающая ухмылка.
— Кажется, теперь в точку. Где-то здесь всё это и началось, да?
Внутри всё сжалось. Тело продолжало, словно по заданной программе, идти вперёд, не выдав внутренних переживаний ни единым жестом.
Моя сестра всегда была такой. Матери ни один из нас не видел, а отец, воспринимавший наше существование просто как факт, был рядом лишь для галочки. Поэтому в её чудную головку пришла мысль, что она должна взять на себя всю ответственность — за меня и отца. О себе она всегда думала в последнюю очередь.
Обстановка резко сменилась. За окном стало совсем темно.
То ли так распорядилась сама судьба, то ли это стало чередой жестоких случайностей, но в тот раз я — не свойственно самому себе — проснулся посреди ночи. Хотелось пить. За стеной, в комнате моей сестры, слышалась какая-то возня.
Выйдя из своей комнаты, я направился в сторону кухни. И вот тогда, проходя мимо, из-за тонкой, дешёвой двери раздались голоса. Её голос — тоже.
— Пожалуйста, папа… не надо. — он был слабым, в нём практически не чувствовалось сопротивления. Скорее… попытка образумить. Предостеречь от ошибки.
— Ох… не волнуйся, #&?, всё будет хорошо. Тебе точно понравится.
Послышался шелест, после которого раздался слабый вскрик.
В этот раз моё лицо изменилось. Я хотел действовать. Хотел зайти, помочь, предотвратить всё то, что последует вслед за этим днём. С ощутимым внутренним напряжением, моя рука легла на дверную ручку, но…
Так думал нынешний я. В действительности же…
Это меня не касается…
Это меня не касается.
Отбившееся от стен эхо срезонировало с раздавшимся прямо у меня под ухом мерзким, грубым шёпотом, слившись в единый, рвущий душу гул.
— Нет…
Хватка на ручке ослабла, позволяя ладони безвольно скользнуть вниз.
Я… прошёл мимо.
Очередная смена обстановки, которая, впрочем, на сей раз осталась мной практически незамеченной.
Утро. Новый день. Сестра, готовящая на кухне, — с тем же видом и лицом, что и в множество дней до этого. С точно такой же, как и раньше, нежной улыбкой встретившая меня. Всё как обычно. Ничего не изменилось.
Так я думал в тот момент.
Сцены продолжали сменять друг друга, ускорив свой оборот. Первый кадр — сестра, изменив сама себе, задержалась в школе, придя гораздо позднее обычного. Второй кадр — отец, напившийся гораздо сильнее обычного, едва ли не до беспамятства. Третий кадр — кухня, готовка; механически нарезающая овощи сестра, отвлёкшись, полоснула лезвием ножа по пальцу — раньше она никогда не была так неосторожна и рассеянна. И взгляд, которым она смотрела на медленно текущую кровь. Четвёртый кадр — сестра снова пришла поздно. Пятый, шестой, седьмой…
Картинки, словно в старом черно-белом фильме, мелькали одна за одной, повторяя друг друга. Сопровождались они лишь одной бессменной деталью, словно застрявшей в бесконечном цикле…
Её улыбка.
Вечно так продолжаться не могло. У каждой истории есть свой финал. У каждой сцены есть свой эпилог. Был он и в моём произвольном калейдоскопе жизни.
Тело. Бледное, хрупкое, с шелковистыми, блестящими чёрными волосами, дрейфующими на воде словно тоненькое покрывало. Совершенно безмятежное лицо. И синие губы.
Она была похожа на сошедший с картины хрусталь. Картины, написанной в алых тонах.
Реальность во всём этом заставляла принять одна единственная деталь, червём въевшаяся в недра самого моего естества. Её синие губы…
…были сложены в нежную улыбку, которую она показывала мне при каждой встрече.
Но больше этих встреч никогда не будет.
— Она хорошая девочка, да? И такая красивая… Кого-то напоминает, тебе не кажется?
Я молчал. Молчал очень и очень долго, если судить по собственным ощущениям. Молчал до тех пор, пока не набрался сил разомкнуть губы.
—…Анна.
— М?
— Её зовут Анна.
— Вспомнил, значит?
— Да.
Анна умерла. Отец, полностью потерявший себя в алкоголе, скончался годом позже. К тому моменту мне исполнилось ровно 18 лет, поэтому в детский дом я не попал. Чуть позже смерти Анны, войдя в свою комнату, на столе я обнаружил конверт с деньгами и короткой запиской.
«Пожалуйста, не прогуливай больше уроки»
С тех пор я не пропустил ни одного занятия.
Но в институт я так и не поступил.
— Да. Это и есть начало всего, верно?
Как давно я перестал жить всерьёз? Как давно видел в людях что-то большее, чем кусок картона? Как давно стал смотреть сквозь, а не «на»?
Сцена превратилось в сплошное белое полотно. Напротив меня стоял… я сам, но с уже знакомой ухмылкой.
Я… чувствовал себя странно. Люди не заходят так глубоко внутрь себя просто так. В обычных условиях… не хотелось бы признаваться, но я никогда не смог бы копнуть настолько глубоко. Нет, копал вовсе не я…
— И всё же, что тебе нужно?
— Я ведь уже говорил — ничего. Когда-то я совершил ошибки, которые мне не суждено было исправить даже ценой своей жизни. Считай это… попыткой хоть немного облегчить своё существование. В конце концов я — это ты.
Я смирился. Давно принял всё произошедшее, похоронив в такие дали, о которых в повседневной жизни даже не задумываешься.
Я… трус.
Пытаясь сбежать от чувства вины и собственной трусости я собственноручно построил вокруг себя иллюзорные стены, ограждающие меня от внешнего мира.
А затем… произошёл этот призыв. Как утопленник, хватающийся за соломинку, с таким же рвением погрузился в «новую жизнь», превратив простые «стены» в практически непробиваемый фундамент.
Ведь как это удобно — просто взять и, забыв обо всём, попасть в мир сказки? Написанной кем-то, когда-то, уже готовой истории. С уже прописанными персонажами, которых не нужно понимать. В которых не нужно видеть людей, ведь они всего лишь текст.
Я добровольно утонул в этой иллюзии. Но меня силой заставили вынырнуть наружу.
— Что будешь делать дальше?
— Я… не знаю. Теперь столько всего изменилось. И в то же время не изменилось ровным счётом ничего.
Белое полотно начало вновь обретать краски. Уже едва живой, потрёпанный Герой Щита, многочисленные кратеры, пробивающиеся сквозь полотно крики Рафталии, которой, с поддержкой Фиро, удалось ненадолго оттеснить Найт, получающую колоссальные прибавки как от моей собственной статистики, так и от выпитых зелий характеристик.
Я видел, как тануки, пользуясь подвернувшимся случаем, ни теряя ни секунды, одним молниеносным движением рванула ко мне. Уклониться, попутно нанеся ещё и ответный удар, не составило бы труда. И тело даже уже рефлекторно готовилось сделать именно это.
Но я, улыбнувшись летящей девушке, просто развернулся навстречу плотному сгустку магической энергии, собранного в форме лезвия меча.
Ещё один миг, и моё сердце пронзает эфемерный клинок.
Уже темнеющим взглядом вижу растерянное лицо Рафталии.
Нам ещё есть, что обсудить. Но не сейчас. Тебе ещё очень многое предстоит узнать о том, обладателем чего ты стал.
Голос в голове затухал, оставляя в подсознании лишь образ зубастой усмешки, уже не воспринимаемой такой же зловещей, как раньше.
И вот, увидев стремительно несущуюся в мою сторону черноволосую девочку, чья мордашка была переполнена откровенным страхом и волнением, совершенно несвойственным ей, глаза окончательно закрылись.
Этот день явно был для меня слишком тяжёлым. Что-то я… так устал.