Гарри открыл глаза и прищурился. Вокруг царил полумрак, и без очков мальчик чувствовал себя совершенно слепым. Неловко пошарив руками вокруг, он только влез ладонью во что-то мерзко-влажное. Попытался перевернуться и взвыл — всё тело ныло так, словно он спал на голых камнях. Хотя почему как будто? Пол тут был каменным.
С трудом переведя тело в полусидячее положение, Гарри вновь прищурился в надежде уловить хотя бы блик на стёклах очков. Через несколько минут ему это удалось, и он осторожно пополз к своей цели, не обращая внимания на разом разболевшиеся царапины, порезы и синяки.
Судорожно схватив чёрную дужку, мальчик с облегчённым вздохом нацепил очки на нос. Кажется, вместе со зрением к нему вернулась память обо всём, что произошло в последние сутки, и гриффиндорец почувствовал, как дрожат его руки и сердце выбивает неровную дробь.
Волдеморт возродился.
На миг Гарри захотелось зажмуриться и по-детски пожелать, чтобы все это оказалось сном. Вот только серые стены подземелья и тяжёлая кованая дверь подсказывали, что всё случившееся — реальность. И это было почище любого кошмара.
Его бросили сюда сразу после перемещения в дом Малфоев. Волдеморт приказал всем убираться, а сам остался с Гарри один на один. Кажется, он говорил что-то про то, что нужно внимательно изучить, как это младенец сумел выжить после Авады. А потом, разумеется, исправить это недоразумение. Честно признаться, Гарри так боялся в этот момент, что почти ничего не слышал.
Что-то, очевидно, пошло не так в момент, когда Волдеморт решил изучить знаменитый шрам. В тот момент, когда бледный паучий палец вновь коснулся его лица — только теперь не щеки, а лба — мальчик думал, что на куски рассыпется от боли, которая пронзила его. Волшебника крики гриффиндорца только забавляли, и он снова коснулся шрама. Уже уплывающем зрением Гарри увидел, как выражение злобной радости на лице Волдеморта сменилось удивлением. Не до конца уверенный, что ему не показалось, мальчик уплыл в спасительную темноту.
Сейчас он был в совершеннейшем одиночестве в пустом сыром и холодном подземелье. Уши пытались уловить хотя бы шорох, но толстые стены не пропускали ни звука. С трудом поднявшись на ноги, Гарри подёргал дверь, но она даже не шелохнулась. Выломать голыми руками толстые доски, окованные металлом, нечего было и думать, так что мальчик вернулся на свою лежанку из сваленных в кучу старых одеял и свернулся клубком, стараясь сохранить тепло, которого внутри его худощавого тела почти не осталось.
Мысли в голове роились самые тоскливые. Пытаясь хоть как-то отвлечься, Гарри начал думать о друзьях, о Хогвартсе, но от этого стало только горше. Узнает ли кто-нибудь, что с ним случилось? Найдут ли? Да и будут ли искать?
Кому он нужен? Герой, тоже мне. Избранный! Стоял и смотрел, как возрождается самый могущественный тёмный волшебник в мире, и не сделал ничего. Да как вообще он может справиться с этим монстром? Это же невозможно!
Стараясь удержать себя от полного отчаяния, Гарри вспомнил об Адаме. Подумать только, он сам изобрёл ритуал, спасающий от Авады Кедавры! Если бы кто-то додумался бы до такого раньше, может, родители остались бы живы?... На миг в мальчике вспыхнула безумная, совершенно абсурдная надежда, что… Но нет, в сыром подземелье поместья Малфоев верить в чудеса не получалось совершенно. Выбраться отсюда без посторонней помощи нечего было надеяться, и Адам здесь явно не помощник.
Сказанное старшим Малфоем всё никак не укладывалось у мальчика в голове. Раб? Как домовой эльф? Вряд ли же Адам сам на это согласился, а это значит… Рабом могут сделать кого угодно, в том числе и его, Гарри? И ему тоже, как Адаму, придётся беспрекословно исполнять приказы какого-нибудь чистокровного сноба или — того хуже — самого Воландеморта?
От мысли об этом гриффиндорца кинуло в дрожь. Он обхватил себя за плечи руками, стараясь успокоиться, но подступающая истерика так легко уходить не желала. Попытка глубоко дышать ничего не дала. Потеряв на мгновение контроль над дыханием, Гарри громко и неожиданно для себя всхлипнул. После этого сдержать позорные слёзы оказалось совершенно невозможно, и они градом покатились по щекам, заставляя ссадины на коже гореть огнём.
Гриффиндорец так и завис бы, погружённый в отчаяние и безнадёжность, если бы в камере не раздался громкий хлопок, а вслед за ним глухой стук упавшего тела. Поспешно протерев глаза от застилавших их слёз и нацепив очки обратно на нос, Гарри подполз ближе и в неясном сумраке разглядел, что пленников в камере прибавилось. Прямо по центру на каменном полу раскинулось безжизненное тело Адама Джета, полуобнажённое, с ног до головы покрытое потёками крови и каплями чего-то белого…
Только через пару секунд до гриффиндорца дошло, что это, и мальчика замутило. Несколько минут потребовалось, чтобы справиться с приступом дурноты, а потом он, пересиливая себя, подобрался ближе, пытаясь уловить дыхание юноши.
— Адам! — тихо позвал Гарри.
Секунду казалось, что когтевранец потерял сознание и не слышит его, но потом ресницы юноши дрогнули.
— Долли, — прохрипел он.
С новым хлопком посреди подвала появился домовик. Тихо всхлипывая, но не произнося ни слова, эльф напоила Джетта зельями. Кажется, после этого юноша снова потерял сознание, но Долли это не остановило. Щелчок сухих длинных пальцев, и все потёки на теле Адама исчезли, а Гарри увидел скрывавшуюся под ними сетку свежих порезов, из которых продолжала сочиться кровь. Раны домовик залил зельями из другого флакона, и они стали затягиваться с неприятным шипением. Видимо, приятного в этом было мало, потому что когтевранец тихо застонал, так и не открывая глаз.
Ещё раз громко всхлипнув, почти как Гарри недавно, домовик исчез, но почти сразу вернулся и накрыл юношу принесённым одеялом. После этого эльф пропал уже окончательно, оставив гриффиндорца наедине с бесчувственным телом.
Только спустя полчаса, по внутренним ощущением мальчика, Адам вновь открыл глаза.
— Эй, ты как? — негромко спросил Гарри.
— Жив, — сухо отозвался Джетт и плотнее укутался в одеяло.
Повисло тяжёлое молчание, а потом мальчик не выдержал:
— Ты… ты правда раб?
— Правда. — Добродушия в голосе юноши не прибавилось.
— Но… как? Как так получилось?
— А как обычно люди попадают в рабство? Их либо покупают, либо захватывают.
— И тебя…?
— Со мной случилось и то, и другое.
— Это родственники продали тебя, да? — с ужасом спросил Гарри.
Адам только сухо рассмеялся в ответ.
— Нет. Мой дядя никогда бы так не поступил.
— Но как тогда…?
— Он отказался идти на сделку, и за это его убили. Как ты должен знать, всех несовершеннолетних сирот опекает директор школы, в которой они учатся. И на правах такого временного опекуна Дамблдор попытался заставить меня выбрать новым опекуном Люциуса. Я мог бы сдать ЖАБА и пройти эмансипацию или сам найти подходящего человека, но дядю убили за пару дней до каникул. У меня не осталось времени для манёвра.
— Не может быть! — перебил Гарри. — Это ложь! Дамблдор не мог! Все знают, что они с Малфоем враги!
— Мне плевать, веришь ты или нет, — пожал плечами Адам, устало прикрывая глаза. — Если выберешься отсюда, можешь сам посмотреть в архивах Министерства, кем заверен документ о назначении моим опекуном Люциуса Малфоя.
— Не может быть, — вновь повторил гриффиндорец, но уже менее уверенно. — Это всё Малфой! Этот ублюдок…
— Не говори так, пожалуйста, — тихо попросил Джетт.
— Почему! Если этот мерзавец…
— Потому что мне запрещено плохо думать о своём хозяине. Иначе алтарь поглотит меня целиком, всю магию, а затем и душу. А когда ты говоришь это вслух, не думать становится сложнее.
Пару секунд Гарри просто молча открывал и закрывал рот, готовый то ли продолжить возмущаться, то ли впасть в истерику, но потом только спросил дрожащим голосом:
— И что… И меня так могут…?
— Могут, — сухо подтвердил Адам, не открывая глаз. — Твоё счастье, что у Того-Кого-Нельзя-Называть нет родового алтаря. Впрочем, есть и иные варианты, где можно обойтись без него.
— Дамблдор меня… нас вытащит! — попытался возразить гриффиндорец, но даже сам он понимал, как нелепо это звучит.
— Верь, если тебе так легче. Вот только Дамблдор не вытащил тебя из Турнира, хотя мог. Он отправил тебя на воспитание маглам, хотя воспитывать тебя была бы рада практически любая волшебная семья. Он подвергал тебя опасности каждый учебный год. Скажешь нет?
Гарри открыл рот, чтобы возразить, но так и не произнёс ни слова. В попытке хоть что-то оставить за собой, он буркнул упрямо:
— Я и сам могу убежать.
— Я тоже так думал, — равнодушно отозвался Адам. — И сбежал прямо из директорского кабинета. А потом меня три дня гоняла по всей стране группа наёмников. При всём моём уважении к твоей удаче… Ты не сбежишь. А если и сбежишь, то ненадолго.
Гарри подавленно молчал. Джет тоже не стремился что-либо добавить к уже сказанному, так что камера погрузилась в тишину.