• Boosty Shared
• FIks

• T

• пираты

Я определился с именем Смокера, и изменил его — чтобы не путались.

20.docx

Глава двадцатая. Родители и дети.

Неосознанно надув губки и нахмурив бровки, Хина изучала лицо нового своего собрата по несчастью. Смотрела за его беспокойным сном, и думала.

Умом девочка давно уже осознала, что спасший её человек — пират, причём не похожий ни на один из образов, описываемых когда-то её отцом. И то, что она стала его сообщником… частью пиратского экипажа, что-то двигает в душе, но яростного негатива и отрицания не вызывает. А ведь должно бы, что девочка прекрасно понимала. Вся её жизнь стала чем-то странным и непонятным, причём настолько, что даже остановиться и подумать, осмыслить произошедшее, Хина сумела лишь в краткие часы отсутствия капитана.

Сперва странное пробуждение, заставившее её принять собственную смерть… До тех пор, пока они не увидели небо, Хина была в том уверена, а Джонс воспринимался ею уже не перевозчиком душ, не Хароном, а самым что ни на есть «всамделешным» Морским Дьяволом… оказавшимся странно-добрым. Его присутствие не угнетало, а приносило тепло и покой, особенно если сравнивать его с царящей в Эбисе атмосферой. После же шло не менее странное обучение. Даже сейчас, спустя недели, что для ошеломлённого разума растянулись на месяцы, Ордорэ не понимала… всего. Но начала понимать многое. Во всей этой кутерьме она сама не заметила, как начала меняться… пропала потребность во сне, и есть она не хотела с тех самых пор, как оказалась на борту Голландца. Хотя кухню амазонок пробовала с удовольствием. Другие естественные нужды… тоже не беспокоили ребёнка. Но всего этого она не замечала, за валом накативших событий. Ведь после начала обучения, которое не прекращалось ни на миг, в её жизни появилось племя Куджа.

Для прежней Хины это было бы крайне удивительно, но именно они, странные воительницы с далёких-далёких земель, столь необычные и экзотические, стали чем-то приземлённым. Связанным с реальностью. Именно они показали девочке, что она до сих пор жива. Что всё вокруг — не сон, не предсмертная агония, не желание мозга прожить хоть капельку дольше… Как бы не храбрилась, но долго сопротивляться собственным мыслям Хина не могла, и стоило учителю закрыться в выделенном ему зале, а после и вовсе покинуть Амазон Лили, как злые черви идей и рассуждений принялись обгладывать остатки самообладания, что кое-как поддерживали рассудок. Детская психика пластична, но не до такой степени.

Прорыв случился, когда на свет появились змейки. Её собственные змейки, к которым она испытывала столь нежные, столь светлые чувства, что совладать с ними уже не смогла. Расплакалась, будто вновь вернулась к своему шестилетию, когда отец ещё не привёл её в подготовительную школу дозорных, да и сам пока не взялся за обучение наследницы. Она плакала тихо, совсем не горько… и не противилась нежным объятиям Тии. Тёплым, почти что материнским.

Тогда она сумела скрыть своё состояние от Джонса… по крайней мере, именно так она и считала. Радовалась питомцам, тянулась к Тии, боялась за то, что как-то напортачит и погубит малышей. Но, тем не менее, фамильяры крепли, а учитель, что мог бы подсказать и подправить, не спешил вмешиваться. И даже больше — покинул ученицу.

А после пришла другая… девочка. Злая, избалованная, завистливая. Её собственное яйцо уже давно созревало, гораздо дольше чем у Хины, да и выглядело совсем не как у ученицы могущественного оккультиста. Сначала та просто ёрничала, принижала питомцев Хины, пыталась задеть и их хозяйку, но потом… потом она попыталась забрать их. Приказать Ордорэ не вышло — гостья острова просто игнорировала забияку, тренируя собственную выдержку. Но вот когда та притащила за руку Императрицу, да сыпля оскорблениями в её, Харрибел, сторону, вновь попыталась забрать себе чужих змей, Хина не выдержала. И вовсе не потому, что пыталась защищать своих фамильяров — нет… она вспылила из-за отношения маленькой стервы к Тие, что воспринималась лучиком тепла и света в её собственных глазах.

И не то, чтобы это было специально… просто Желание будущей оккультистки, с большой буквы Желание, оказалось настолько чётким и ярким, да эмоции бурлили ему под стать, что вместе с криком: «Закрой рот», из груди её вырвалась тяжелая волна, принесшая с собой опустошение… и переполох в змеином инкубаторе. Амазонки, что наблюдали за молодыми девами, напружинились, приготовились к бою. Тия — тоже едва не обнажила меч. Мелкие девчонки, которые в ожидании вылупления своих помощниц ухаживали за яйцами, попадали в обморок, а ядовитая на язык зараза лишь плюхнулась на пятую точку, да разревелась… Никто ничего не сказал тогда ученице Джонса, всё же уход пирата с острова был фееричным: тут и Императрица, опустившаяся пред ним на колени, и Старшая Жрица, что побывала в обители Малимии и вернулась обратно… и жуть, творимая им в просторах заклинательного зала. Последнее, правда, ощущали лишь знакомые с волей амазонки. То есть, почти всё взрослое население острова. Никто не смел отчитывать, и уж тем более нападать на воспитанницу такого человека, но взгляды они кидали… не самые добрые.

Всё пережитое, а также последующий «разговор по душам» с Харрибел, наконец, открыл плотину истинных чувств Хины. Нельзя сказать, что она разобралась в себе, но ощущение нереальности происходящего, как и чувство «течения» под спиной, что уносило безвольное тело вдаль, а Ордорэ в том теле — лишь пассажир, они ушли. Она приняла то, что больше ничего не будет как раньше. Что родителей больше нет, светлого будущего в рядах дозора — тоже. Нет ни дома, ни академии, ни мальчишек с соседних улиц… Из прошлой жизни нет больше ничего, но всё, что делается ею сейчас, создаёт жизнь новую. И будет та жизнь уютной, весёлой и захватывающей, или же жуткой, тоскливой и болезненной, зависит лишь только от неё самой. И от спасшего её пирата. Учителя. Возможно, даже, Хина когда-нибудь сможет назвать его отцом, но точно не в ближайшее время, когда раны на сердце всё ещё слишком свежи.

Во многом девочка разобралась, многое для себя решила… Но вдруг вернулся обратно учитель, и притащил с собой очередное «неопределённое». А точнее черновласого пацана, за сном которого она и наблюдала. Ей было любопытно, с одной стороны. Кто он? Чем заинтересовал учителя? На что способен? С другой же… в руках она вертела обычную деревянную киянку, и даже здесь, в реальном мире, смутно ощущала в ней «нечто». Духовное оружие, как объяснил ей наставник, это то, что может позволить обычному человеку ранить даже Бога. Не убить, нет. Простого оружия для этого не хватит, как бы мастерски человек им не владел. Только ранить. И глядя на этот молоток, да на похрапывающего парня, Хина никак не могла понять, что такого особенного есть в этой паре.

На особо высокой ноте прервался храп, и юноша, прокашлявшись, открыл глаза. Миг неузнавания сменился испугом, краткой судорогой — попытка сбежать от чудовищ, что были вокруг до потери им сознания, да кротким вздохом принятия. Юноша расслабился, и лишь затем, осмотревшись, увидел Хину… с его сокровищем в руках.

— Привет? — неуверенно начал он.

— Хм-м… — прищур красных глазок прошелся по закаменевшему лицу парня, и вновь вернулся к киянке.

— Ты… тебя тоже похитили? Уф-ф-ф… как же холодно… — он зябко повёл плечами, но вопреки сказанному, скинул с себя одеяло, протянув то незнакомке, — Держи. Не знаешь, где этот псих?

Девочка нахмурилась ещё сильнее, так и не приняв протянутую вещь.

— Ты мне не нравишься. — лишь подытожила она.

— Пусть так, но тебе лучше закутаться, а то заболеешь… — спокойным голосом говорил он, — Не бойся, я вытащу нас отсюда.

Осмотревшись, он подметил чуть другую комнату, отличную от той, что, скорее всего, снилась ему ранее. Не огромная капитанская каюта с роскошной кроватью, а всего лишь кубрик — такое же добротное и качественное помещение, но не такое большое… Хотя не кубрик, а, скорее, просто каюта, ведь кровать-то там была всего одна — его собственная. И в то, что раздвигающиеся стены, желеобразный пол, светящиеся булавы и, как вишенка на торте, огромная, просто колоссальных размеров змея, ему приснились, юноша сомневался всё меньше.

— Ты принял ученичество у капитана Дейви Джонса, — напомнила ему девочка, вставая со стула и протягивая парню киянку, — И уже прошёл первичную инициацию.

— Что… — удивился тот.

Смокер принял “сокровище” обратно, лишь на миг коснувшись пальчиков девочки, но, чтобы Почувствовать этого оказалось достаточно. Почувствовать двоякость, будто в одном месте у него было сразу две руки, и одна из них коснулась тёплой девичьей ладошки, а другая — раскалённую печь. Не то обожгла, не то охладила, не то просто ударила… И холод, что пробрал уже до стука зубов, он ощущался только одним из двух тел, в единой точке существующих, в то время как второму было комфортно. Возможно даже жарко.

— Не что, а кто. И не кто-то, а ты! Теперь ты тоже ученик моего наставника, и лучше бы тебе следить за своим языком, пока он у тебя ещё есть… Картуо.

— Не называй меня так. — парень поморщился, будто в рот ему брызнули лимонным соком… а заодно осознал, что далеко не всё приснившееся действительно было сном, ведь он помнил эту девочку, и помнил то, что кричал своё имя, — Меня зовут Смокер!

— Хм-м-м… — вновь нахмурилась девочка, — Картуо… что-то знакомое?

— Это табак. Любимая марка моего отца.

— Точно! Моего тоже, — на секунду обрадовалась Хина, но тут же вернула себе серьёзный настрой, — Но мне всё равно. Смокер так Смокер… Главное, чтобы ты понял: теперь ты ученик Дейви Джонса. Хм-м… наш наставник направил меня сюда, чтобы окончательно решить этот вопрос, — соврала девочка, ведь Джонс просто не захотел брать её с собой, на проведение очень опасного ритуала с неконтролирующей себя душой Идола. Он даже Голландец вывел на поверхность, чтобы ни Хина, ни, тем более, Картуо, не могли почувствовать всю боль чужой души, — М-м-м… Хр-р-р… Давай… же…

Хина прикрыла глазки, даже зажмурилась. Она пыталась применить полученные знания на практике, чего сделать не выходило никак… Полностью сосредоточилась, направила все свои мысли на формирование конкретного образа, губами шептала конкретный текст, и даже как-то пыталась вызвать эмоцию в своей душе… в данном случае — веселье, от планируемой шалости. Будь они в Эбисе, и, возможно, прямо из воздуха появился бы предмет, что так яростно желала она материализовать. Но в реальности подобного проделать не мог даже Джонс… Зато, на зов и желание девочки мог откликнуться дух корабля, что мог творить со своим телом очень и очень многие вещи. Например — создать страницу с текстом, да подвесить её напротив будущей колдуньи, так усердно грызущей гранит науки.

— Уф-ф-ф… — печально выдохнула она, когда ощущение движения в груди, и следующего за ним опустошения так и не пришло.

Хина раскрыла глаза, уже обдумывая иную шалость, и так и замерла, глядя на парящий в воздухе пергамент. Ровно такой, каким она себе его представляла — чуть желтоватый отрезок бумаги, с закрученными к центру краями, с сияющими золотом буквами в нём. С куда большей опаской на бумагу смотрел юноша, и даже закрыл на миг глаза, тряхнув головой… наваждение не пропало.

— Что это? — спросил он.

— Договор, — сдерживая дрожь в голосе, спокойно сказала Хина, — Все ученики капитана Джонса заключают такой… Ну, кроме меня, ведь я — старшая ученица.

— М-да, — подивился Смокер, — и как же такая малявка, и «старшая» ученица?

— «В окружающем нас мире всё совсем не то, чем кажется» — это первое, чему научил меня наставник. — с таинственной улыбочкой заключила она, умолчав о своём возрасте.

— Возможно… Всё что было раньше… — посерьёзнел Смокер, протягивая руку к свитку, — оно ведь мне не приснилось? Каюта, палуба… чёрное небо с зелёным маревом на нём… огромная змея?

— Всё это было, — уверенно кивнула Хина, — И про всё это ты узнаешь от учителя. Только подпиши сперва договор.

Пальцы сомкнулись на ветхом пергаменте, и взгляд забегал по сияющим строчкам:

«Я, Картуо Смокер, в твёрдом уме и здравой памяти, завещаю себя, своё тело и свою душу в вечное пользование Хине Ордорэ и её наставнику. Обязуюсь исполнять волю Хины Ордорэ и её наставника. Обязуюсь беспрекословно подчиняться Хине Ордорэ и её наставнику. Ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием не порочить честь и достоинство Хины Ордорэ, не вредить ей, не мешать её планам. Восхвалять Хину Ордорэ, почитать её как опытную мечницу. Уважать и не посягать на её статус старшей ученицы, и отдавать Хине Ордорэ половину всех добытых мною сокровищ.

Картуо Смокер.»

Прочитав, он одарил невинно хлопающую глазками девочку тяжёлым взором.

— Ты… потеряла приписку о «наставнике» посреди текста.

— Так учитель составил договор, я — ни при чём, — мило улыбнувшись, продолжила она гнуть свою линию, прекрасно понимая несерьёзность такой игры.

— М-да? Знаешь… я бы подписал этот договор, да только нечем, — развёл тот руками, — нет ни ручки, ни пера.

— Ох, какая жалость, — развеселившись, Хина картинно приложила ручки к щекам, сыграв изумление, — Вот было бы здорово, если бы перо для письма появилось прямо из воздуха?

Тишина настала в каюте, и лишь далёкий скрип досок, напоминающий чью-то ехидную усмешку, нарушал её.

— Я сказала, — чуть громче и наиграннее начала она, — «Вот бы было здорово, если бы перо появилось прямо из воздуха!»

С тихим пуф-ф желаемое явилось перед девочкой, причём аж в двух экземплярах… и тут же эти экземпляры юркнули в широкие рукава её платья. Лёгкое хихиканье наполнило каюту, да началась возня, с попыткой прогнать прыткие перья из-под одежд. За раскрасневшейся моськой с улыбкой наблюдал Смокер, вообще не понимая, что происходит, но для себя решивший, что ничего сделать с этой ситуацией он и не может. Лишь наблюдать, и действовать по обстоятельствам, ибо подвизгивающая малявка пред ним — явно не главная шишка на судне. Но и не жертва, как изначально подумал он.

Размышления о статусе его собеседницы прервались, когда из рукавов её вынырнули растревоженные змейки: чёрная и белая, и каждая из них сжимала в пасти по длинному перу.

— М-да… — в который за сегодня раз изрёк юноша, на всякий случай поудобней перехватываю деревянную киянку.

* * *

В прошлый раз эта дорога далась мне легче. От главных врат, ведущих к городу, и вниз, к скрытой за длинной кручёной лестницей пещере. Хотя да, в прошлый раз я шёл один, а ещё ранее компанию мне составляла лишь старая перечница, тогда как сейчас Вельда уже физически не могла проделать этот путь — восход к храму, где я пробудил дух сосуда, выжал из старой все соки, пусть та и не хотела этого показывать. Сейчас же мне приходится на своём горбу тащить малявку, которая сама пока передвигаться не может… Душа её проснулась, и с ощущениями она свыклась, да только сердобольные жрицы явно переборщили со своими травами, из-за чего мелкая просто не могла даже напрячь мышц… Но оставалась при этом в сознании.

— Аккуратней! — в очередной раз взвизгнула она мне в ухо, — Ты несёшь будущую Императрицу, а не мешок с кокосами! Слышишь, ты! И почему не отвечаешь на мои вопросы! Я желаю, нет, я требую ответов! что ты собираешься со мной сделать!? Эй! Эй! Ты слышишь?! Эй!

И ведь не заткнёшь, как привык. Её дух должен прибывать в покое, чего добиться очень просто… в отличии от тела, душа её очень послушна и кротка, с явной склонностью к водной составляющей. Стоит мне полыхнуть, как я привык, и ровная гладь зайдётся рябью. Это осложнит и без того совсем не простой ритуал. В сумме подобное говорит о том, что это не только избалованная малявка, действующая ради сиюминутных хотелок, но достаточно умная избалованная малявка, способная просчитывать свои действия наперёд. Водники по природе своей вполне могут быть импульсивными, только импульсы их строги и выверены.

Благо, я успел сделать какие-то приготовления. Пока мелкая спала, а тело её адаптировалось к новым чувствам, я спустился сюда и оградил темницу от внешнего мира. Так и так это нужно было сделать, но если бы не приготовления, то мелкая давно бы уже ощутила страшную боль, ярость и толику безумия, царящие в этих подземельях. Раскрытые двери больше не отсекали их.

Наконец, впереди показались те створки, пройдя сквозь которые можно было узреть пьедестал с понеглифом. Вокруг него, прямо в камне, были высечены глубокие борозды, создающие собой сложнейший рисунок, а на дне их покоилась насыщенная духовной составляющей кровь. Моя кровь. Возможно, увидь это дело Хина, и мне воздался бы упрёк, мол, ей запрещаю пользоваться таким костылём, а сам во всю его применяю, но только я — учёный муж, не обделённый опытом, и прекрасно понимаю, где это нужно применять, а где можно обойтись и без физических проводников, а она — неофит, едва начавший осваивать искусство, и тут же возжелавший пойти по наиболее простому пути, развития не приносящему. Разница-с…

Обогнув огромный куб, я добрался до определённого переплетения линий, да аккуратно уложил малявку на голый камень — ещё один пьедестал, созданный уже мною. Будущий сосуд, кстати, подозрительно умолк, едва мы прошли сквозь врата. Даже голову ей придержал, да положил так, чтобы та могла видеть темницу — уж больно заворожено она на неё смотрела. Сам же вернулся к лицевой части, что несла на себе древние письмена.

Прикрываю глаза, обращаясь к внутреннему духу. Структурирую его, волею своей подавляя энергию, направляя её, придавая ей форму… и тут же выпускаю во вне. В моём представлении то был трезубец, каким владел когда-то Посейдон, и каким я пользовался некоторое время… Штука, прочно ассоциирующаяся у меня с разрушением и подавлением. С властью. И трезубец этот, — мой внутренний дух, — входит в прочную основу темницы, разрывая связи внутри неё. Камень сопротивляется. Немудрено, ведь столетиями он пропитывался энергией создания, внутри него сидящего, но там, где монолитом стоит нерушимая преграда — единая и мощная, не без труда сможет создать себе лазейку хитро-созданный трезубец. Где-то проткнёт, где-то подточит. Там немного подпилит, здесь — прошмыгнёт… Ведь он — всего лишь образ! Отпечаток моей воли. В конце концов, три острия вонзятся в центральный узел, что направляет энергию узника к его узилищу.

Твёрдою рукою ведя орудие вперёд, я рассеку им следующий узел. И ещё один, и ещё! Пока не станет понеглиф обычным камнем, я буду рвать его духовную суть на куски, и с каждым мигом то будет даваться всё легче и легче… Клеть падёт!

* * *

Хэнкок дрожала. Девочка боялась грядущего… боялась смерти, хоть жрицы и уверяли её в безопасности ритуала. Не было веры их словам, ведь и сами они в них не верили. До такой степени она не хотела быть сосудом, быть жертвой в чужой игре, что даже планировала сбежать… и сбежала бы, не будь Старшая Жрица настолько прозорливой, что посмела дать будущей Императрице не только снотворное, но и что-то сверху. Лишила и без того переживающего ребёнка даже призрачной возможности отступить.

Когда страшный, до безумия страшный человек тащил её вниз, банально закинув лёгкое тельце на плечо, она пыталась хоть как-то побороть свою слабость. Узнать о предстоящем, чтобы не страшиться неизвестности. Вывести отрешённого мужчину на эмоции, чтобы не казался он… трупом. Чтобы у единственного разумного рядом с девочкой, в последние минуты её существования, хотя бы глаза блестели жизнью…

Всё бесполезно. В конечном итоге, она оказалась в том зале, что всегда до жути пугал её. И даже больше — они прошли за закрытые двери… и, почему-то, Хэнкок не чувствовала больше ужаса, и волосы её не становились дыбом, от одного лишь присутствия там.

Когда всё такой же равнодушный и безжизненный мужчина уложил её на пол, она от ужаса не могла вымолвить и слова, тратя все силы на то, чтобы банально не разреветься… Такого позора… опять… она больше не переживёт. Здесь нет тех, на чьих чувствах можно сыграть, и нет тех, кто проявил бы к ней жалости. Лишь жуткий незнакомец, да не менее жуткое каменное изваяние.

Он скрылся из поля её зрения, но, почему-то, Хэнкок сразу поняла, когда начался ритуал. Не видела этого, но ощутила… Странное тепло и неимоверный трепет. Будто Морские Короли сражались в считанных метрах… но вокруг стояла тишь. И в то же время бушевал шторм. Били молнии, рвалось небо, и океан вздымался к чёрной бездне колоссальными волнами. Но звенела там лишь тишина.

Незнамо сколько девочка лежала неподвижно, дыша через раз и даже не моргая, когда оглушительный треск заставил её вскрикнуть. И в то же время, то всего лишь лопнул камень, оставив крохотную трещинку. Хэнкок не видела её, но знала, что она есть. Через трещинку эту полилось что-то грязное, что-то чёрное, что-то приторно-мерзкое. Оно изливалось, затапливая всё вокруг, и в то же время едва заметная дымка — каменная пыль, невесомым облачком врывалась из понеглифа, и медленно, чётко следуя узорам на полу, поплыла к обездвиженной жертве.

Кто-то обнял девочку, даже вцепился в неё, царапая кожу и едва не ломая кости. Хэнкок кричала, что есть мочи сопротивлялась грязным касаниям, всей душой не желала находиться в этих объятиях… И в то же время она лишилась сознания, едва пыльное облако осело на её груди.

Чудовище не желало отпускать источник тепла. Хэнкок знала, понимала умом, что монстру очень холодно, очень одиноко… он хочет даже не убить её, а просто обнять, получить всю ту долю человеческой тепла, что столько веков у него отнимали. Оно хотело утолить боль, хотело прервать агонию, хотело… Много чего хотело, но получило лишь из последних сил сопротивляющегося ребёнка. Когда бороться не осталось сил, но так и не появилось желание сдаться, Хэнкок ощутила Её. Такой знакомый жар, на грани терпимости, казался самым приятным и сладостным чувством в мире. Он притуплял боль, смывал грязь, даровал надежду на лучшее… и что-то делал с монстром. Хватка ослабла, и когти не впивались больше в плоть, хотя и размыкать «объятий» чудовище не спешило. Девочка чувствовала его, как тяжелейшую ношу, которую так и хочется скинуть… но возможности для этого нет, и появится она не скоро.

Лишь теперь смогла она окончательно уснуть, забывшись навеянным из вне сном. Уснуть спокойно, без страха и жути, чтобы позже проснуться всё ещё человеком, всё ещё самой собой.

* * *

Сердце… вернее то, что может болеть и тосковать у Идола, бывшего когда-то обычным экваром, разрывалось от вида того, во что обратилась Мэрилия. Бледная тень былой себя, в буквальном и фигуральном смысле. Малимия кутала пламенем свою дочь, ту, кого когда-то породила, воспитала и сформировала как продолжение себя, пытаясь одновременно согреть ту, утешить, отмыть, обнять… она вкладывала множество эмоций и посылов в свою силу, но действовала крайне осторожно. Боялась навредить.

Дух острова, или даже нечто большее, гнала от себя свои прошлые мысли и идеи. Она хотела сломать печать, но не знала как. Хотела выпотрошить голову пришлого оккультиста, но боялась, что слова его окажутся правдивы… Не о Великой Богине, что придёт мстить за своего апостола — подобные вещи уже давно не пугали остановившуюся в своём развитии сущность, единственная цель которой в развитии и заключалась. Напротив, она была бы рада наконец оборвать своё бесполезное и бессмысленное существование, тем более что это могло бы также разрушить темницу Мэрилии. Но нет! Богиня Амазонок боялась, что поступи она так, то навсегда потеряла бы свою дочь. Что она растворилась бы в Великом Духе, оставив в миру лишь ошмётки своем былой силы. И сейчас, глядя на бесформенное воплощение безумия и боли, понимала, что боялась не зря.

Неизвестно, сколько пройдёт времени, прежде чем ослабший дух найдёт в себе силы жить, но до тех пор, дух этот накрепко будет связан с девчонкой, избранной Малимией. Дщерь двух сильных душ не могла быть слабой, тем более что оба её родителя были отмеченными богами. Мать — самой Малимией, как одна из Императриц прошлого, а отец… отца этого ребёнка коснулось не менее сильное существо.

Придя на остров, Джонс здорово всколыхнул унылое бытие Идола. Настолько она была инертна, настолько ей было плевать на всё вокруг, что наличие такой души стало для неё неожиданностью. Та, в ком чувствовалась чужая сила. Лишь избрав Боа Хэнкок в качестве сосуда, Идол задумалась: а сколь много её собратьев всё ещё живы? Скольких из них не постигла судьба Мэрилии? И скольких из них ещё можно спасти? Возможно, когда-нибудь, она задаст эти вопросы. Не только своей пастве, что, как правильно выразился Джонс, давно забыли о том, как правильно славить свою Богиню, но и самому… Апостолу.

* * *

В вышине, вровень с небесами, где берёт своё начало земля Богов, в огромном дворце, что не уступит некоторым городам в размерах. Сквозь сплетение его коридоров, чрез множество подъемов и спусков, расходясь во все пять концов дворца, пятеро старцев раскрыли вдруг очи, несмотря на глубокую ночь, несмотря на тяжелый сон, тренировки или медитации. Все пятеро вдруг ощутили… что мир изменился. Все они услышали зов, и не оказалось среди них глупцов, способных его игнорировать. Горосэи вновь соберутся вместе, и сделают это куда раньше, чем планировалось, но не один из совещательных залов станет местом их встречи, но монументальный тронный зал, утопленный в Редлайне.