• Bandileros

• 18+

Депрессивная глава, но потому что по крайней мере некоторые не хотят понимать то, что было заложено в героя и фанфик изначально и долго пытались мне доказать, что я всё неправильно пишу, и ГГ у меня дегенерат, и вообще надо всё иначе. При этом хотя видеть просто чудачку, вроде Луны Лавгуд. Что ж, если нужно прямым текстом выложить, то давайте. ОТЗЫВЫ ДАВАЙ! ДАВАЙ КОММЕНТ! ДАЙ!

33.txt

Для всех появление на свет маленького Диггори стало шоком. Девочки были… разочарованы и обмануты. Седрик был очень приятным на вид, дружелюбным, хорошим парнем — по меркам волшебников — просто идеальным женихом среднего класса — то есть не как чистокровные недоступные, что друг с другом контракты заключают — а которого можно было рассматривать как пару. И все рассматривали.

За те девять месяцев, что они с Дафной провели во вчерашнем дне, они сильно сблизились, хотя следовало ждать иного, думаю. Это уже хорошо — Дафна была из высшего класса, касты, поэтому Седрик даже не рассматривался, в принципе. Как брак какого-нибудь лорда Вустера и девушки из семьи служащих правительства. Но… В принципе, у девушки есть два выхода, если её уже продали — либо самоубийство, либо залёт. Убить ребёнка не посмеют, и взять такую невесту с прицепом никто не возьмёт, только останется за отца ребёнка идти.

История мисс Принц и мисс Гонт, подарившая нам таких замечательных персонажей как Северус Снейп и Том Реддл плюс-минус схожа. Не согласились — пошли в залёт, мужья оказались мудаками, но от семьи сбежали.

А я… Забухала. Причиной забухивания стало зеркало ЕИНАЛЕЖ, которое находится в выручай-комнате.

Но наверное стоит рассказать всю историю сначала, а не сразу переходить к откупориванию вина? Поговорить мне не с кем, вот от этого на душе тяжело — я как попала в этот безумный волшебный мир… да собственно, зачем-то взяла степень доктора наук у маглов. Зачем? Закрыть потребность в образовании? Работать с маглами я не буду, тем более по специальности. Поведение совершенно необъяснимое. Ну разве что может быть только потому, что могла, и потому что ещё жила прошлая я, а она не привыкла, понимаете ли, что на неё смотрят как на человека без образования.

Я села на стул, рядом была большая кровать в форме сердечка, которая мне нахрен не нужна — не дрочить же мне тут в одиночестве? Поэтому я забухала немного, вынув из сумки запасы вина на всякий пожарный случай — тем более что этот случай и был пожарным.

С тех пор, как я сюда попала — я просто… жила. То есть не заморачивалась логикой своего и чужого поведения — мне всё было интересно. Единственной разумной целью, что я перед собой поставила — стала магия. Бессмертие, долголетие. Девочки… я понимаю, такую как я они к себе подпускают легче, и слушают проще — а уж свалиться с ними в розовый разврат — это дело пяти минут. Но если серьёзно — кроме сестры, которая меня изначально стеснялась и ломалась, да и из лоли-возраста уже тогда вышла — единственная настоящая девушка, с которой у меня были отношения — Лаванда. Остальное… Назовём это частным случаем розового хентая — потому что я знала, как преодолеть смущение и первое отторжение — а уж там можно было раскрутить любую девушку. Им нравилось, мне тоже — все счастливы.

В зеркале отражалась я, с ребёнком на руках. Но я… семнадцатилетняя. И не Гермиона Грейнджер. С мужем и мамой рядом. Ох, мама давно умерла, лучше её не видеть вот так, анимированной, а не на какой-то там записи. Лицо её было светлым и добрым, полным достоинства и любви — муж… лицо у него красивое — но глаза скользят по чертам, так что увидеть можно, а зацепиться и удержать в памяти всё целиком нет — обычный мужчина, каких много.

В бокал упали очередные слёзы — так и пила, стерев волшебным впитывающим полотенцем небогатый макияж. Одному ктулху ведомо, что творилось у меня на душе — скорее это было похоже на чёрную дыру в сердце, которая всё пожирает и убивает всё, чего коснётся. Реветь в голосину я конечно не ревела, но хотелось, положив голову на руки, а руки на спинку стула, сидя по-ковбойски и задрав юбку, чтобы не мешалась. Здесь никого точно нет. Слёз стало уже неприлично много — полотенце конечно впитывающее, но не бесконечное. А рыдать было тяжело остановиться — ещё и будучи девочкой, с моими нынешними гормонами и чувствительностью.

Как тор с его колотушкой, «всё ещё достоин» — только надо сказать «всё ещё хочу». А поднимать даже не из глубин, а с самого дна, где покоится ктулху, страхи и желания, очень опасно. Хорошо невинным детям — что там хотят. Маму-папу, наград и призов. Невинные чистые сердца, простые и понятные желания — понять же мои было слишком сложно. Оттого внутри всё и переворачивалось от злости на себя.

С тех пор, как я попала сюда — я была… ненормальной и неадекватной. На это есть свои причины — я и раньше была кукухой повёрнута. Это факт — но когда ты гений — это считают нормальным — как то, что Чайковский был гомосексуалистом, когда за это в обществе то ли сажали, то ли вообще убивали. Но узнав про то, что Чайковский гений, император Александр, человек исключительных семейных традиционных ценностей, сказал, что он бы ему целый полк, или взвод, молодых сочных корнетов подарил.

Вот такое оно, признание. Победителей не судят, как говорили римляне — мудрые слова.

А я попала в этот мир уже скоро три года как — но что я сделала? Нашла какого-то педика, которому слила дизайн платьев, заработала денег на этом, хорошо. Нашла Гарри Поттера — мальчика честного, хорошего, милого. Слегка развратила сестру — но это проходит по статье о взаимной мастурбации, ибо нехрен. Секс был позже. Девочки… не могли просто сопротивляться, их так легко поддеть, они кожей и всем нутром чувствуют атмосферу секса. А ещё к этому добавляется неосознанное ментальное давление — проекция. Оно не вторгается в разум, оно просто транслируется, как феромоны, только магические. Для волшебников — обычное дело. Я даже от мамы такое улавливала — а мама магл, на минуточку. Что же чувствуют девушки, когда я на них смотрю? Наверное, многое — но эхо моих мыслей и чувств резонирует с их естеством. Поэтому чем больше я хочу девушку — тем больше она чувствует, что её хотят, и не жестоким образом трахнуть.

За красным вином со слезами пошло белое. Бутылку я выбросила, закусила чем бог послал, в сумке нашлось.

Я за три года родила детей. Не совсем своих, но родила, и они мои. Люблю их. Устроила море разврата — вполне в духе какой-нибудь московской кинк-пати. Мама-Алекс-Гарри-Я — это вообще шикарная комбинация, с лёгкими играми — без бдсма и прочего. Как легко их удалось совратить! Ладно, Гарри — какой мальчик устоит, если в ванную входят две голые девочки такого же и чуть старшего возраста, и предлагают спинку потереть? А в состоянии возбуждения мы мыслим совсем иначе, чем в состоянии покоя и трезвости.

В Хогвартс приехала. Лаванду и Рона спейринговала — ладно, это был частный случай. Таких больше нет и скоро совсем не будет — девочка с избытком романтики в голове, но с недостатком всего остального и мальчик с недостатком тормозных процессов в психике в целом. А Лаванда — как та девочка из историй, когда школьница пятого бэ забеременнела или устроила дома оргию, или целку себе сломала маминым вибратором — последнее вообще классика, сплошь и рядом. То есть любопытство и интерес, вступают в конфликт с розовыми демонами романтических историй в голове. И побеждают.

А я пошла учиться — и кроме зелий… ну основной курс магии меня не интересовал. Вообще. Я его выучила на пять с плюсом, и правильнее сказать «на отъявись» — чтобы просто учителя не занимали мою голову — да и собственно настолько рыхлый и неплотный материал, так мало информации — так учат магловских школьников поначалу. Ну может быть магия скорее даже на уровне преподавания где-то истории и литературы третьеклассникам. Потому что сложных формул не было, математика — в Хогвартсе не преподавалась, только нумерология, которая дурнее и страньше, но всё-таки подвид математики.

Кроме зелий меня мало что интересовало — а профессор Снейп зачастую заставлял меня делать сложные зелья и сложные задачи решать, которые он выдумывал, говорил со мной искренне и по-серьёзному, обсуждая методики расчёта и уча при этом сложному зельеварению. В какой-то момент мы начали проводить общие на двоих эксперименты. Между нами были очень научные отношения — я поведала ему свою цель — сделать зелье от старости. Он не стал над ней смеяться — он задумался. И дальше я проводила в его кабинете время пополам с библиотекой. Настолько отвлеклась, что обязательный курс учёбы начал просто раздражать, что надо на него ходить — магию я научилась делать и так — всё, хватит, мне для жизни достаточно.

Иногда это прерывалось вспышками секса — когда я была разочарована или наоборот, очень обрадована — то могла пристать к какой-нибудь старшекурснице. Девочек помоложе — я трогала редко и с особым антуражем и пиететом — как выдержанное вино — по особым случаям. И у моих любимых лолей более нежная психика и более пытливо-любопытное восприятие секса и ласки. С ними нужно быть чуткой так, словно идёшь по минному полю. Но если пройти дальше — и не нанести неприятных чувств сверстнице, то это становится приятным приключением и опытом, который можно просто никому не демонстрировать. Как первый тайный поцелуй в восемь лет с мальчиком где-нибудь, когда родители оставили одни.

Но с некоторыми из них мы не стали любовницами — мне отказывали. И ещё как отказывали — не все соглашались после той истории с оргией. Не прямым текстом — но я же вижу, готова девушка к эксперименту, или нет. Иногда самые казалось бы неприступные или закомплексованные девушки — более всего готовы к экспериментам и как говорится «открыты для новых ощущений». Но многие из любопытства, некоторые из озорной шальной смелости, соглашались на лёгкий петтинг, который начинался с массажа плеч, и постепенно переходил в более предметные ласки, а иногда и то, что уже близко к сексу.

Вот так и провела первые полгода в школе — зелья, зелья, только зелья — меня интересовали новые знания и новые уроки профессора Снейпа — остальная магия была как втулка от туалетной бумаги — она нужна, но она больше раздражала тем, что её надо знать. Снейп получил мои бюджеты и доступ к хранилищу ингредиентов — и мы экспериментировали как в какой-нибудь игре в «креативном режиме» — не беспокоясь о цене и возможной неудаче.

Я снова расплакалась. Ну что я за дура? Хотя я скорее плакала от того, что хотела больше всего — нормальной семьи, а почему так взорвало внутри? Это долгая и тяжёлая история девочки-гения, у которой шарики за ролики окончательно укатились.

Начать хотя бы с того, что отца в зеркале не было, потому что он был плейбой, красавчик, вообще, он мне очень в детстве нравился. Я имею в виду не реально хотела с ним секса — но считала хорошим, чуть ли не эталонным мужчиной, хотя в нём была тёмная сторона, болезненная тёмная сторона, похоть. Он был похотлив, мама на это когда-то повелась — ведь он драл её в постели так, как ни один другой мужчина. По крайней мере, таких неутомимых любовников не так много, в общем — все были счастливы, но отец загулял, запил, после увольнения и того, как я в тринадцать лет экстерном закончила школу, гений всё-таки, у него мягко говоря болезненная грубость становилась всё больше — сначала начал покрикивать, а потом и поколачивать маму, а потом… — я ещё раз всплакнула, — на меня набросился, то ли чтобы маме в этот момент насолить и сделать больнее, то ли ещё зачем — я конечно отбивалась как могла, но куда там девочке против взрослого мужика, так меня грубо поимел мужчина, которого я считала идеальным и совершенным. Практически безупречным, гордилась им как мужчиной и даже не говорила маме про его любовниц — хотя она наверняка знала и смирялась.

Чувство его члена в себе забыть невозможно, как нельзя забыть воспоминания допустим о первом поцелуе и чувстве коснувшихся друг друга языков с любимым человеком. Только тут всё наоборот — такой кошмар нельзя просто взять и забыть, и сделать вид, что ну не повезло с мужиком, уйдём от него и будем жить счастливо.

Дальше мама застала эту отвратительную сцену, оттащила его, но было уже слишком поздно… — я снова разревелась… в общем, забеременнела я в тринадцать лет от родного папаши, у которого мозги похоже работали на одну цель — трахать. Особенно когда пьяный, и считает что женщины просто ломающиеся целки, которым нужно засадить и они будут счастливы и просить ещё.

Всё можно было бы скрыть, но аборт пришлось делать — а там врачебная тайна условная — вскоре домой к любимому папе пришли менты и забрали его на четырнадцать лет на курорт строгого режима. А я оказалась абсолютно опустошённой внутри и потеряла веру в мужчин вообще, в целом. Психика поехала ещё до того, как он в меня вошёл, это был единственный секс с мужчиной. Я не соврала новым родителям и всем остальным — только выдумала про мальчика и что просто было скучно.

Я расплакалась ещё сильнее, выхлебав сваренное недавно зелье детоксикации и следом за ним новый бокал вина. И пошла легла на кровать, разглядывая это сучье зеркало и его содержимое. Это было отправной, но не последней точкой в сумасшествии великого учёного и потери им ощущения что мир вокруг вообще реальный, и стоит сближаться с людьми и открывать им своё сердце, и вообще возможности смотреть на людей так, как они друг на друга смотрят. После аборта, сделанного тяп-ляп, началась инфекция, и мне пришлось ложиться под нож, отчего я стала ещё и бесплодной. Полностью, хоть залей всю спермой — нет яиц — нет месячных, нет яйцеклеток, «красных дней», и прочих прокладок и тампонов.

А уж жалобы девушек на то, что им больно или неудобно — хотелось лично скальпелем им воткнуть в живот и отрезать яичники, и спросить, так лучше, блядь ты подзаборная? Попробуй, не будет проблемы, нужно всего-то вырезать пару небольших органов, на жизнь не повлияет! Это всё равно что мужчине, жалующемуся на неудобство презервативов предложить яйца отрезать. Ладно, вспышки зависти и гнева и расстройства психики усилились по мере того, как мама начала идти вразнос. После увиденного — а увидеть как папа держит меня за ноги и вбивает свой мерзкий член в меня, а я плачу и пытаюсь вырваться — любую маму с ума сведёт. Наверное, немного. В палату с мягкими стенами её конечно не определили — но она начала трахаться. Со всеми по-моему подряд, совершенно плевав на мои чувства и мысли, что мне больно видеть её, как очередной мужик в соседней комнате её трахает, а она стонет на весь дом. Причём репутация была у неё такая, что ходили только мужики, которые видели в женщинах только дырку, ну и всё остальное так, впридачу. Похоть и быдловатое веселье, ухарское, как у какого-нибудь жителя памирского кишлака, который пришёл в бордель, и умственное состояние такое-же.

Была ли это попытка отомстить отцу, заменить его или ещё какая-то форма поехавшей крыши — я не знаю, потому что вне этого всего она вроде бы была адекватной и в дурку её не определили, конечно. А то, что я плакала под одеялом, слушая их грязные разговоры и грубости, от любви к маме, переплетающейся с жгучей ненавистью к ней же… ну это её не волновало. Даже когда я просила и умоляла на коленях одуматься и перестать, угрожала убить себя или её, всё бесполезно. Помогало на неделю, максимум две. Какая-то бессмысленная сексуальная аутоагрессия.

Слёзы никак не могли остановиться — потому что в зеркале была мама до всего этого — такой, какой я её помнила, когда мне было лет пять — доброй, улыбчивой, нравственной женщиной, которая общаясь со мной стеснялась слово «пися» произносить. Такую маму я хотела видеть всегда — такую я любила, а не ненавидела — и это ещё больше увеличивало дыру в душе, от того, во что она превратилась со временем. Женщина, обычная дурочка, которая повелась на самцовую храбрость, интенсивные ухаживания, крепкий член и несколько половых актов подряд вместо одного и на боковую.

Я всхлипнула и снова расплакалась. Успокаивающие зелья пить нельзя — они не успокоят моё сердце — лишь спровоцируют необдуманные поступки — лучше плакать. И чувствовать скручивающую в душе боль от того, что всё не может быть так, как в этом проклятом зеркале. Это разом перечеркнуло сразу три жизни — отца — он умер в тюрьме, мамину — она не стала прежней до конца, и мою — потому что я стала человеком-компьютером. Искуственным интеллектом, безусловно абсолютно гениальным, без нормальных чувств — половина из которых просто умерла, а вторая половина извратилась.

Впрочем, дальше история не была такой тяжёлой, но нельзя сказать, что всё худшее было позади — оно не прекращалось. Поскольку поддержать некому было — от мамы отвернулись все знакомые и подружки, когда она пошла в разнос, и у меня друзей не было, никаких. В лучшем случае можно было услышать в спину, что я дочь шлюхи, или просто стыдливое молчание, или ещё хуже — самое худшее — если кто-то из парней думал, что если маму заполучить легче, чем сифилис в борделе — то и я такая же, и думал, что я лёгкий вариант для секса. Нескрываемое презрение к чувствам человека и вообще нежелание видеть в женщине человека и её чувства у таких людей, отвращали абсолютно. Даже если бы они знали всю предысторию — то сказали бы что им похрен.

А здесь, в этом мире, я могла начать всё с чистого листа — у меня была мама, папа, сестра. Родители любят друг друга, я могу иметь и имею детей… Репутация семьи хорошая, и я старалась дать всем то, чего была лишена сама. И исправить их отношения — порой весьма… радикальными методами, но каждый раз, когда рождаются такие чувства как между Гарри и Алекс, или Роном и Лавандой — которые очень любят друг друга, дружба — это всё… лишь основа. Уважение и интерес. Каждый раз у меня возникало ощущение, что я исправляю что-то, что было неправильно в моей жизни. Первый секс — у Гарри и Алекс он получился красивый, немного неуклюжий, но хороший. Стремление дать девочкам мальчика, а не видеть, как они повторят ошибку матери, выбрав такого самца как мой прошлый отец… стремление объяснить им, что нужно быть чутким к чувствам партнёра, а не отдаваться похоти внутри себя — похоть — это извращённое желание. На душе теплее, когда у девушек получается пусть не апофеоз романтики, о котором мечтают дурочки, в лепестках роз и с бисёненом — но первый раз с улыбкой на лице. А потом и второй, и третий, и четвёртый, и дальше, дальше, дальше…

Почему я люблю девочек? Ну или вернее — юных девушек, наличие девственности меня не волнует. От того возраста, когда этим начинают интересоваться до того, когда в этом уже у большинства большой опыт… Нет, детей я не хотела — это же просто дети. Не знаю точно. Не понимаю себя точно — а психотерапевты в волшебном мире пока не появились. Но я определённо в каждой девочке видела себя — в том возрасте, когда должна была начаться моя сексуальная жизнь — вплоть до ранней. И я хотела сделать с ними то, что хотела бы сама испытать, сделать наоборот от того, как получилось — с максимальной любовью и нежностью, или играми посерьёзнее, без ванильно-розовых облачков в голове. Я любила их, всем сердцем, потому что они были прекрасны, как и я когда-то. До всего этого — только я, конечно не могла быть для них мальчиком — и сделать сама то, что так жаждала — чтобы у меня был юноша.

Красивый, или не очень, но не грубый, может быть даже как Невилл, такой скромный пухленький, или такой как Гарри — более длинный, сильный. Гарри я научила быть маскулинным, при этом не проявляя доминирования — маскулинным в виде активности и смелости, а не грубости и доминирования. Такое тоже бывает, читала в какой-то книжке — воспитывать детей надо вовремя! И правильно, а не в виде простых и грубых как топор — «ты должен вести себя так!» — а когда получается «мамкин доминатор» — скандалы, крики, агрессия, вплоть до убийств — сколько таких историй, что жену забил, а то и вместе с детьми… а просто мудаков, вроде отца Снейпа? Сколько таких? Море.

Вот Гарри привила, воспитательными беседами и практикой, возможно лучшую из форм проявления мужского начала. И активный, и храбрый, но при этом всё это без желания доминировать и приказывать и отвечать агрессией на любое несогласие. А с девочками, возможно, мне просто хотелось воспроизвести события своей юности и переиграть их в обратном произошедшему ключе, получив в корне противоположный результат, абсолютно противоположный. И каждый раз, когда девушка оставалась довольна, счастлива, и не смотрела на мир так, будто её поимели, а улыбалась и была довольна — мне становилось спокойнее на сердце.

Возможно, в женщинах постарше я видела свою маму — и чувствовать себя одним из тех, кого я так ненавижу я не хотела, а в остальных — видела себя, а у меня сексуальный интерес к мальчишкам и юношам постарше — начал появляться как раз в возрасте первокурсниц Хогвартса.

Дети определённо полностью компенсировали мне дыру на почве бесплодности — я была нормальной женщиной! С детьми! Выкусите мамаши, что хвастались своими детьми начиная с университета! Возможно, и торопилась так неадекватно, и отмела логичное предложение сделать маме аборт и залететь самой к концу Хогвартса, и согласилась с собой на всё при первой же возможности, потому что открылась эта рана. И её нужно было закрывать, зашивать, залеплять пластырем.

А последующие отношения с Роном и Лавандой — это лишь их логическое развитие — потому что если бы Лав не была бисексуальной ещё до нашего знакомства… что ж, она может быть даже не восприняла бы мою «пропаганду» всерьёз, или не согласилась сделать то, что мы тогда сделали. Странная девушка, вроде у неё не было потрясений в жизни — но она была бисексуальной. От природы, наверное. И любовь к романтике и сплетням, доходившая до главной черты характера, если верить канону — тоже как форма выхода этой энергии и чувств.

С Невиллом неловко получилось, очень. Спровоцировала ли я своей бесстыжестью их? Ну наверное. Стыд для участниц свинг-кинк-пати — это такое себе…

Но по прежнему работал мозг-компьютер, с поставленной задачей — создать зелье. Изучить, стать мастером, изучить всё и вся — что его можно создать — я не сомневалась. Хоть воспроизвести философский камень — но надо. Я хочу жить долго, дольше отпущенных человеку лет — это очень мало, по субъективным ощущениям слишком мало. Нужно хотя бы лет двести как минимум, но я становилась более… социальной. После рождения детей, что характерно — я стала общаться с девочками. Пить с ними чай, слушать их хихи-хаха по поводу мальчиков, и даже вносить свою долю в их сплетни, небольшую. Они меня не слишком сторонились, хотя поначалу побаивались — им же не объяснишь, что если я их и хочу — то хочу не как отец хотел меня, а так, как я сама мечтала чтобы со мной покувыркались, ласкали, любили, позитивный первый и второй, и третий, и дальше до бесконечности, опыт отношений.

Но я не стала мягкой и значит — посвящать впустую время детским шалостям, походы в хогсмит и прочее, чем убивают время студенты. График был очень плотный — после занятий сразу к профессору Снейпу, не в учебный класс, а в его зельеварню, где одеть фартук, перчатки, сетку на волосы, и вперёд. В гостиную Гриффиндора возврат только к шести-семи вечера, когда Снейп выгоняет меня взашей из своей зельеварни — потому что сам идёт отдыхать, а оставлять меня одну не будет, хотя часто днём я там без его присутствия. То ему на дежурство ночью, то у него студенты на отработках, то он просто забухал. Он мне поведал свою тяжёлую историю жизни. Тоже проблемы с матерью и отцом — тоже отец-мудак, тоже колотил маму, тоже… ну почти тоже умерла, есть лишь одно отличие — он Северуса не изнасиловал. И у Северуса был друг, который стал для него всем, любовью, опорой, и главным, что позволило всё это пережить — Лили Эванс. Очевидно его трагедия поменьше, и не имела и сотой доли того, что моя — потому что моя началась, развивалась и закончилась сексом. Плохим сексом, неправильным сексом, сексом, который хочется забыть, как после ожёга хочется приложить лёд, или после жгучего красного перца — побольше выпить молока. Возможно, отсюда у меня такая… активность. Но Северус любил свою маму, очень. Он рассказал мне всё — наши отношения коллег и учителя и ученика стали гораздо ближе, чем между просто товарищами, гораздо интимнее, но без секса. Я же в ответ… что ж, я в ответ рассказала свою историю, начав с «жила-была девочка», и закончив тем, что она стала блестящим учёным, которая одержима юными девушками, не детьми, а девушками от раннего до позднего возраста, и которая одержима желанием сделать их опыт в сексе ярким и приятным, и психологически не травмирующим, которого у самой не было. Может быть как попытка остудить и победить собственные проблемы, ведь каждый раз, когда это случается — произошедшее в истории этой женщины если не забывается, то успокаивается на время. А уж чем веселее девушке и чем ярче игры и опыт — тем более приятно.

Они ведь не знали, я после той оргии просто перестала палиться так сильно — но за полгода имела пять раз ласки с девушками, старшекурсницами третьего-шестого курсов, с других факультетов, даже со Слизерина. Как ни странно — открытых для экспериментов или желающих просто попробовать, каково это, в Хогвартсе хватало. Но не все.

Но история получилась намного мрачнее и тяжелее, чем у Снейпа, и я удержалась от слёз, с огромным трудом. А после, оставив весьма шокированного историей профессора, пошла в Выручай-комнату поплакать, желая получить что-то, что поможет мне понять себя и поможет справиться с болью. И оно дало зеркало, которое…

Я задумалась, подняла голову. Перед глазами всё плыло. Зелья… зелья не было — три пустых флакона. Поискала ещё, хотя было трудно спьяну искать нужное зелье.

И ночевать здесь нельзя — домовики найдут — уши открутят. Хорошо что они сюда заходят редко, но по ночам проверяют и выручай-комнату. Я пьяно икнула, покачнулась, и решила тихой сапой доползти до гостиной Гриффиндора, а там к утру хмель выветрится. Спешите видеть — моральное падение заучки и моралистки. Ранний секс, розоватость, корофилия, беременность, алкоголь, сигареты, — меня это почему-то рассмешило. Особенно диагностированная мне в прошлой жизни корофилия — влечение к юным девушкам. Не детям, когда собственно оно ничего и не понимает, а малоопытным и юным. И только не говорите, что мужчины любят девушек за двадцать пять, когда официально они не считаются юными — а раньше это табу и ненормально, или что им приятнее с многоопытной дамой — если мне кто-то такое скажет — плюну в глаз и не постесняюсь — все любят юных девушек. Кроме месье, которые знают толк в извращениях, вроде галкина, и любителей милф, которые тоже ненормальные, вроде как я… Собственно, это один из списков моих проблем с головой, который длинный, но ничего противозаконного или паталогического, что можно и нужно лечить — в нём нет. Но вместе этот букет — просто фейерверк ненормальности.

Собственно, долго я бы не прошла по-стеночке. Я поняла, лестницы Хогвартса придумали специально против пьяных студенток! Потому что этот кошмар, постоянно двигающийся — это при одном взгляде, когда взгляд только сфокусируешь, и тут же глаза начинают съезжать и это что-то уплывает вверх — это просто ужас.

По пути я заполлза в туалет, где ненадолго отдохнула, слила конденсат из карбюратора и попёрла дальше.

— Мисс Грейнджер? — услышала я голос за спиной.

— Ой… ик! Палево блин…

Меня взяли за плечо.

— Вы что, пьяны?

— Да, в зюзю, в хлам, в драбадан! — я снова икнула.

Это был профессор Люпин. Который патрулировал коридоры, видимо.