• Bandileros

• 18+

37.txt

Путь вниз долог и труден, лестниц то сколько! Если бы волшебные коляски не летали — мы бы тут вообще не смогли передвигаться. Хогвартс, кажется, весь состоит из лестниц. Вскоре ещё и Алекс присоединилась — она ждала нас у выхода. Гарри её предупредил. А вместе с ней… Профессор Макгонагалл. Макгонагалл была в своей строгой ипостаси — остроконечная шляпа, слегка надменный воспитательский вид, строгие тёмно-зелёные одежды. Классика. Однако, увидев детей, она чуть смягчилась, по крайней мере, взгляд смягчился.

— Я сопровожу вас до Хогсмита и обратно, — сообщила она нам, — прошу идти за мной.

И мы вышли из замка. Путь до Хогсмита был проторён множеством поколений студентов и профессоров — поэтому это была самая ухоженная и самая аккуратная дорога в школе. Это в фильме, если верить — это чуть ли не тропинка — чёрта с два — это прямая дорога, слегка извилистая, что шла вниз под очень маленьким уклоном. До волшебной деревни дошли за пять минут, в молчании. Хогсмит со стороны Хогвартса начинался с множества волшебных магазинчиков и прочего — дорога из школы переходила в волшебную улицу. Высокие треугольные крыши, и сама улица на вид старинная — довикторианская, кривая, дома вообще похоже основателей Хогвартса видели. Англия, что поделать — если в обычной то много сохранилось, то у волшебников — тем более.

Сириус назначил встречу в пабе «три метлы». Профессор Макгонагалл зашла первой, а мы с Алекс взяли детей на руки и зашли внутрь следом. Внутри же… было пустовато — посетителей пять, включая Хагрида, который опрокидывал в себя бочонок с ручкой. То есть кружку.

Вот я и познакомилась с Мадам Розмертой — женщиной лет тридцати с плюсом, милфой, серьёзной такой, но на вид весёлой. Студенты не ходили в этот паб, потому что нельзя — тут бухали профессора и жители Хогсмида. Но профессор Макгонагалл в сопровождении позволила нам пройти, внимания мы почти не привлекали. И зайдя на второй этаж, оказались в густо обставленной старой, крепкой и добротной мебелью, комнате. Если я не ошибаюсь — то именно в этой комнате Гарри должен был узнать, что Сириус — его крёстный отец.

Вот только логика повествования от меня улетает — Макгонагалл предупредила министра, зачем? Почему? В чём смысл их разговора?

Здесь было что-то вроде бара для элитных клиентов — на стенах были полки с алкоголем, судя по виду — хорошим, диваны, и похоже, тут можно было делать всякое. Мадам Розмерта за нами не пошла.

Здесь нас и ждал Сириус Блэк — с бокалом вина, он сидел в тёмном костюме и уже приличного так сказать вида — видимо, подготовился. Надеюсь, блох дети не подхватят…

— Сириус, — Макгонагалл его узнала первой, — Добрый вечер, мистер Блэк.

— Профессор, — Блэк вскочил, убрав бокал с вином.

— Можете его не прятать, вы не студент. Лучше налейте даме.

— Простите? — не понял Блэк.

— Виски, если можно, со льдом.

Блэк соображал туго. Но всё же соображал — и вскоре бросился налить вискарика профессору. Макгонагалл получила бокал, закуски тут уже были. Сириус же осмотрел нашу дружную семью. Остановился взглядом на Гарри.

— Гарри, это ты? Что это я, конечно!

Выглядел он даже лучше, чем в фильме — худощавый, высокий, с чёрными длинными волнистыми волосами, в популярной у волшебников классической одежде.

— Это я, — представился Гарри, выходя вперёд, — добрый вечер, сэр.

— Ох, Гарри, — Сириус прижал его к себе, неожиданно для мальчика, — какой же ты… большой! А кто это с тобой, твои друзья? Прошу, не стоит стоять на месте, — лицо мужчины было очень выразительное и богатое на мимику, — Гарри, нам о стольком нужно поговорить!

Макгонагалл следила за происходящей встречей, а я за детьми — посадила обоих малышей на диван.

— Мы пока плохо знакомы, — сказал Гарри, — ну что ж… историю Сириуса Блэка я вкратце много раз слышал. Вплоть до сегодняшнего дня. Это интересно.

Сириус рассмеялся:

— Действительно, Гарри, прости за то, что так сложились обстоятельства. Никто не мог предположить, что Питер станет предателем. И что он сможет от меня сбежать, а тем более — что я попаду в Азкабан. Питер всегда отличался богатой, но злой, жестокой фантазией, даже коварством, и подговаривал других на самые жестокие розыгрыши. Да, мне хотелось бы поговорить с тобой обо всём и сразу! Но обо всём и сразу не поговоришь. Может быть, выпьем?

— Сириус! — напомнила о своём присутствии Макгонагалл.

— А я бы бахнула, — с улыбкой сказала я, — у нас будет возможность чаще видеться, чтобы поболтать. Трудно всегда начинать разговор, когда столько тем для разговора. Для начала представимся — мы семья Гарри, я Гермиона Грейнджер, это моя сестра Алексия, и малыши Майрус и Корина Грейнджер, — представила я двух сидящих на диване и лупящих свои изумрудно-зелёные глаза малышей.

Сириус улыбнулся мне.

— А меня вы знаете, юная леди, что ж, представлюсь как положено — Сириус Орион Блэк-третий, к вашим услугам!

— Чёрт, с таким именем только девушек кадрить, серьёзно.

— Вы приёмная семья Гарри? — спросил Сириус, — я не знаю, как он жил.

— О, это долгая история, — сказал Гарри.

— Верно. Но да, наши родители усыновили Гарри. Он стал нам братом, а потом больше, чем братом, а женихом Алексии. Так ведь, счастливая парочка?

Сириус залихвацки присвистнул:

— Ну надо же! Гарри, а ты времени зря не теряешь! Серьёзно что ли?

Гарри поднял руку, на которой красовалось кольцо. Сириус ещё больше присвистнул:

— Вот это да! Крестник, за это дело надо…

— Мистер Блэк, — Макгонагалл нахмурилась.

— Простите, профессор.

Понятно, почему она с нами пошла. Непонаслышке знала характер Блэка.

— И вы живёте вместе и учитесь на Гриффиндоре?

— Нет, я на Хафлпаффе, — сказала Алексия.

— Вот как? Необычно, — он осмотрел наши лица, — прекрасно. Что ж, я надеюсь, что мы поладим, — Сириус сел в кресло, рядом на диване сидел Гарри, а Алекс возилась с детьми, — я не смогу легко наверстать всё упущенное, но поверь, Гарри, я буду стараться. Понимаю, что сейчас ты в том возрасте когда наоборот, стараются убежать от родительской опеки. Я тоже таким был. А вы… — Сириус улыбнулся, — прекрасная семья, как я погляжу, ещё и с детьми. Только зря вы их взяли — я конечно не прочь познакомиться с малышами, но не думаю, что им это будет интересно.

— Нет, отнюдь, — сказал Гарри, — Сириус, это интересно мне. Я должен познакомить тебя со своей семьёй, и ты тоже часть моей семьи. Ты ведь мой крёстный отец. Моя невеста, Алексия, — Гарри ей улыбнулся, — мы уже достаточно давно стали очень близки, и я надеюсь, будущая жена. А Гермиона… Честно говоря, о твоих любовных похождениях я слышал даже спустя столько лет.

Сириус скромно улыбнулся.

— Поэтому мне страшно, если вы двое подружитесь. Это будет конец света.

— Вот как? — Сириус удивился, — почему же? — он посмотрел на меня. Я как могла кокетливо улыбнулась.

— Мисс Грейнджер, Сириус, — сухо прозвучал голос Макгонагалл, — побила ваш рекорд в первую же ночь при поступлении на Гриффиндор.

— Профессор, — я чуть вздрогнула, — вы мне это всегда будете припоминать?

Она правда не упускает случая пристыдить меня и подколоть по поводу…

— Я могу понять оргию на четверых девушек, могу понять наручники, ролевые игры в аврора и тёмного мага, министра и секретаршу, поводок с ошейником на вашей шее, секс на столе, под столом, на диване, на окне, все эти… странные продолговатые предметы, но чучело единорога я не забуду никогда! — она таки сказала это.

Я слегка смутилась и подпустила румянец к щекам. Сириус застыл и пролил виски, который наливал в стакан.

Макгонагалл посмотрела на него с… откровенной издёвкой. Понятно, он считал себя тут главным и лучшим во всём, что касалось девушек. Плейбой номер один. Сириус, впрочем, сглотнул.

— Даже не хочу знать, как оно используется.

— О, я могу объяснить. Садишься на него и вставляешь в…

— Хватит, — оборвала меня макгонагалл, слегка порозовев, — закрыли тему.

Сириус убрал магией последствия своего конфуза и посмотрел на меня с некоторым, как мне показалось, уважением, оценивающе.

— А вы умеете удивлять, Гермиона, правильно? Потом расскажете, как это используется? Мне просто любопытно.

— Конечно, Сириус, — я улыбнулась.

— Но она только по девочкам, — прервала его мысли Макгонагалл, — самая беспокойная студентка за всю мою практику. Соблазнила девушек больше, чем вы, Сириус, за всё время своего обучения. И ещё целая череда скандалов на этой почве тянется.

— Что вы, профессор, все скандалы разрешились. Лонгботтом обручился с Уизли, Уизли с Браун, все счастливы. Даже Патил, говорят, успокоились, когда получили заверения от Молли, что близнецы их не тронут до свадьбы.

— Это вас спасло, мисс Грейнджер, от большого скандала. Происходящее в Хогвартсе редко становится на слуху у волшебников.

— И с такой девушкой ты живёшь? — спросил Сириус, посмотрев на него, — Понятно, почему у тебя невеста уже к третьему курсу есть. Родители заставили после… — он сделал жест пальцами, означающий секс.

— Не, сами, — ответила я, — влюблённая парочка. Хотя я сыграла посильную роль в их отношениях.

— Так у вас всё по-настоящему серьёзно? — Сириус уточнил.

— Серьёзней некуда, — ответила Алекс, — если вы о наличии секса, сэр. Хотя я не люблю обсуждать подобные вещи, и не люблю, когда меня об этом спрашивают.

— Ох, простите, я не хотел вас задеть, — виновато улыбнулся Сириус, — профессор, при вас даже такие вещи обсуждать неудобно.

— Ничего, — махнула рукой макгонагалл, — вы, Блэк, уже не тот студент, которым были когда-то, поэтому я не против обсуждения интимных вопросов, тем более нужно объяснить, кто с кем, чтобы потом не шокировать вашего крёстного.

Сириус кивнул, хотя ему было неловко, по глазам вижу.

— Леди и джентльмены, — прервал нас Гарри, — я понимаю, что это всё-таки вопрос знакомства семьи с новым родственником, но можем ли мы прервать все интимные разговоры, хотя бы не при детях, — Гарри подал малышу Майросу игрушку, — а то нахватаются ещё плохих слов, смысл которых не понимают, — Гарри погладил малыша по голове, — они в таком возрасте запоминают всё услышанное.

— Ох, конечно, — Макгонагалл мгновенно сменила тон на мягкий, — простите, мы правда не должны о таких вещах говорить.

— А ты заботлив как папаша, — хихикнул Сириус, — Джеймс таким не был. Дети появятся — будут счастливы.

— Сириус, — Гарри коварно ухмыльнулся, — видишь ли, есть один нюанс. Я и есть их отец.

Всё. Накрыл. Сириус чуть не выронил стакан с чем-то слабоалкагольным из рук. Гарри ему улыбнулся. Сириус подошёл к детям и посмотрел.

— И действительно. Волосы немного светлее, а так… очень похожи на тебя в детстве. И глаза как у Лили…

— Бабушкины, — ответил Гарри, — видимо, сильная наследственность.

— Ничего себе… Гарри, я конечно понимаю, что детей в твоём возрасте заделать вполне можно, но им же уже на вид где-то год.

— Год и три месяца, — ответила я. Сириус сел обратно в кресло, задумался, почесав щёку.

Пауза затянулась. Он не спешил её прерывать. Наконец прервал:

— Как интересно. Гарри, а они законнорожденные?

— Не совсем, но и не какие-то левые, — ответил Гарри.

— Да, вы не успели пожениться, я понял. Это плохо, но на самом деле особо важной роли не играет, была бы одна фамилия и членами одной семьи. Профессор, — Сириус посмотрел на Макгонагалл, — а вы то куда смотрели? Могли бы и намекнуть им, что раз невеста залетела, то надо брать её и под венец. В министерстве такое не новость. Гарри, я тебя ну очень сердечно поздравляю! Рановато, на мой взгляд, лет пять бы ещё подождали, как минимум.

Гарри пожал плечами:

— Лично я совершенно счастлив. Сначала меня усыновили в семью Грейнджер, у меня появились две очаровательные сестры и мама с папой. А потом и дети — мои единственные кровные родственники. Так что от былого Гарри Поттера, одинокого испуганного мальчика — мало что осталось. У меня есть семья, большая, и с которой я тесно связан не только формально.

Сириус поднял бокал и отпил немного.

— Только ты неправильно понял, — вмешалась я, — Майрос и Корина — наши с Гарри, а не Алексии. Да, он обручён с моей сестрой, но детей родила я.

Сириус вздрогнул.

— Т… ты? А ты не маловата для такого?

— Да, было очень тяжко, — вздохнула я, — но это было хорошо обдуманное желание. Если бы залетела Алекс, то как ты и сказал, сыграли бы свадьбу тут же.

— Но… как? Разве вы не рассорились?

Я хихикнула и вместо ответа решила поцеловать сестру. Что и проделала, взасос. Алекс поняла мою идею и погладила меня по попке, что была обтянута джинсами.

— Да разве можно ревновать к Гермионе? — Алекс улыбалась, — Моей любимой, обажаемой, сестре? Тем более, она залетела как раз потому что была с нами в постели той ночью. Гарри с ней не имел секса, но ты бы знал, что она умеет творить с девушкой в постели!

Она похоже перешла границу стеснительности и лепила в лоб, как ленин с броневика. Сириус слегка порозовел, представив эту картину.

— Я представляю. Примерно. Так а… — он поводил пальцем, — Получается дети от одной сестры, на другой женится, тоже дети будут, может быть… Сумасшедший уровень связей…

Я хихикнула.

— Алекс, давай расскажем им ещё одну деталь той ночи?

— Мион, ты уверена?

— Ну по крайней мере он родственник. А все родственники должны знать, чтобы не было… недопонимания. Но вот говорить другим, что ты всё знаешь — совершенно необязательно. Внутри семьи Грейнджер тайн быть не должно, даже от крёстных отцов. Но разглашать их другим категорически нельзя.

— Всё понял, — сказал Сириус, — клянусь никому не говорить, без вашего на то добровольного согласия.

Произнесённая серьёзно клятва сработала. Алекс кивнула, но посмотрела на меня:

— Мион, расскажи лучше ты. Мне немного неудобно рассказывать твои тайны человеку, с которым я первый день знакома.

Я щёлкнула пальцами, накладывая чары приватности.

— В общем, если ещё глубже залезть в тайны семьи Грейнджер — то забеременнела не я, а наша мама. От Гарри. У них был секс, нормальный. Я не лгала другим, просто опустила из рассказа её и секс, и говорила, если спрашивали, что дети были неожиданными и в результате инцидента, мой горшочек мёдом Гарри не наполнял. Если ты понял, о чём я.

— Мама? — Сириус нахмурился.

— Она чуть постарше тебя, — я улыбнулась, — Но что поделать. В жизни семейных пар иногда остывают отношения. А тут мы, Алекс, я, Гарри, недалеко, устраиваем смачный тройничок — естественно это зажгло огонь, ты понял, о чём я. Так что мы посовещались, все вместе, и решили сделать маме подарок. В виде смачного, немного инцестного секса. Это её привлекало, в общем — это был лучший вечер в её сексуальной жизни за много лет. Ох мы там такое вытворяли…

— Не вспоминай, — Гарри передёрнуло, — я был подарком. Знаете, выглядел куда меньше и милее, чем сейчас, ещё такие ушки кошачьи на голове, и хвост пушистый в одном месте. Ну вы поняли. Мама была одурманена полностью. Не знаю, у неё на эту тему кошко-мальчиков какой-то личный бзик. Ох что там было…

— Секс. Много секса, — я облизнулась, — но мы втроём очень хорошо постарались, я использовала все свои умения и игрушки, какие могла, даже чучело единорога, — улыбнулась я, — это не было долгой инцестной любовью или постоянными отношениями. Я почувствовала, что в отношениях мамы с папой начался лёд. Осень. А такое обычно заканчивается тем, что семья распадается — мужчине нужен огонь! Чтобы прямо вот стоны, страсть! Мама после пережитых инцестных ласк от нас с Алекс и смачного кошко-мальчика-первокурсника с хвостиком в попе, от которого у неё просто руки дрожали, так разгорелась… как в юности, наверное. Или даже сильнее. Следующим же утром она напрочь забыла про приличия и с папой прямо на рождественском столе такой перепихон устроила — аж мне завидно стало и посуда по полу полетела.

— Во дела… — протянул Сириус.

— Да, мама была… — Гарри вспомнил, — очень настойчива. Но я то зелье не пил, его пила Алекс.

— Вот, — кивнула я, — а акция носила разовый характер. Сам понимаешь — нам лично взрослая милфа в наших отношениях и играх — не нужна. А мама — ещё как нужна. Это был подарок, сделанный, так сказать, своими руками… и членом. Дай накернуть, Сириус, не томи, ты тут один наворачиваешь стакан за стаканом! Думаешь другим тоже не хочется?

Я взяла у него протянутый стакан и отпила половину. Портвейн, причём хороший.

— Ух, хорошо. После недавней депрессии, когда нажралась вообще до состояния риз, больше не пила.

— А чего у тебя депрессия? — спросил Гарри.

— Это… личное. Прости, Гарри, не все личные тайны можно рассказывать, в данном случае важно кому рассказать, а не какое у нас родство. Насколько человек близок по духу и разуму. Поэтому все мои тайны без исключения знает только профессор Снейп.

— Ого! Я не думал, что у вас настолько сложные отношения, — удивилась профессор Макгонагалл.

— Да, — я покачала головой, — сама удивлена, но Снейп невероятный мужчина. Умный, гениальный, понимающий, сострадательный. Это не признак недоверия к семье, вовсе нет. Просто… слишком сложно объяснить некоторые вещи. Их нужно пережить, вместе с трагедиями в своей жизни — только тогда сможешь понять. Тут как с отцовством — пока не станешь папой — не поймёшь, что значит им быть.

— Просто удивился. Ты говорила, что у тебя было мимолётное влечение к нему.

— Было, — я вздохнула, — будь он на десять лет моложе… хотя необязательно, но некоторые вещи точно делать неэтично и опасно. Нужно соблюдать закон, и не подставлять людей своей гиперсексуальностью. А ещё влечение было мимолётным. Больше его нет.

— Мы говорим про Северуса Снейпа? — уточнил Сириус.

— Да. Я слышала, ваша компашка любила его задирать. Мне жаль, ведь это удивительный человек, просто… более сложный. И не стоит пытаться повторить школьное поведение, Сириус. Я тебя предупреждаю, потому что ваша детская вражда неуместна. Мы договорились?

— Хорошо, — согласился, немного подумав, Блэк, — я не буду его задирать.

— И надеюсь, хватит ума пересмотреть своё поведение. Ладно, на чём мы остановились?

— Я не понял, это ваш брат? — спросил Сириус, — если его родила ваша мама, получается он ваш брат.

— Нет, его родила я, — я поймала нить разговора, — ситуация была такая — маме ребёнок точно не был нужен — она только что, так сказать, разожгла потухший вулкан чувств. Пробили его ёршиком и хвостиком, как могли. А вот я… тут крайне сложно всё объяснить. Но если коротко — то я хотела детей и планировала их. И даже хотела просить потом Гарри о такой услуге. Тут есть ещё нюанс, что мой, то есть наш, отец бесплоден — у него заболевание, что-то наследственное. Не полностью бесплоден, но со временем всё труднее и труднее завести ребёнка, я была его последней, лебединой песней, так сказать, прежде чем он вообще потерял способность иметь детей. Я учла и этот фактор — мамин ребёнок от Гарри — был идеальным вариантом. Если бы Гарри сделал детей мне естественным образом — то результат мог бы быть тот же самым, только с некоторым влиянием нашего отца, и вполне вероятно — его заболеваниями. Приёмных то детей родители принимают в семью полностью как своих — а в данном случае, когда они так кровно близки мне, и я их родила — это вообще полностью закрытый вопрос, они наши с Гарри дети и точка. Мама… мама выступила донором. Они её внуки.

— Понял. А ваш отец как это воспринял?

— Не знаю, я даже не знаю, сказала ли ему мама.

— Ты же говорила, что у вас нет тайн друг от друга, — улыбнулся Сириус.

— Я оставила эту тайну маме и право самой ему рассказать. Когда и как посчитает нужныпм. Это для женщины крайне личное, чисто женское, семейное, так сказать. Ты бы, Сириус, на его месте осуждал, если бы знал, что твои внуки могут родиться с наследственными болезнями?

— Думаю, нет. Я бы осуждал секс жены с мальчиком.

— Ну это отец узнал на следующее же утро. И вроде бы понял и не стал злиться. И как-то иначе относиться к Гарри. Грейнджеры — странная семья. Но мы любим друг друга и крайне уважаем чувства друг друга — я бы сказала, что это уже стало почти фамильной чертой семьи Грейнджер — уважение к чувствам других, можно сказать — чуткость к членам семьи и другим людям, и принцип не наносить никому зла, то есть доброта в этих отношениях.

— Мисс Грейнджер, — сухо спросила Макгонагалл, — это хорошие качества для порядочной светлой семьи. А как бы вы сами отнеслись, если бы ваши дети, подросли и проявили друг к другу… неестественную симпатию.

Я задумалась и посмотрела на малышей. Эта мысль мне в голову не приходила.

— Не знаю точно. Но не стала бы их растаскивать и ругать. Это только нанесёт им травму. Скорее приняла бы решение так, чтобы не оскорбить их чувства. А если представить такую вероятность, что у них всё очень серьёзно — то единственное что я попросила бы — это внуков не друг от друга, а от других людей. Инцест может быть волнующим и даже очень полным любовью и красоты — но плоды его всё равно будут горькими. А если не друг от друга — то вообще плевать. Главное чтобы все были счастливы и никто никому не делал больно, ни телом, ни душой.

Макгонагалл задумчиво кивнула:

— Интересная философия. Семейная, как я поняла, черта. Вполне логичная.

— Хотя вряд ли у детей будет такое. У них есть отец и мать — и если я ненормальная, то отец их любит и проявляет прекрасные качества мужчины. На редкость хорошие. Я не была такой с рождения, — я развела руками, — когда-то мне тоже нравились мальчики. Сердечко трепетало, чувства… — я вспомнила, — о, я понимаю чувство женщины перед красивым мужчиной, и это чувство что тебя целует красивый мальчик, настойчивый, смелый, такой… мужественный.

— Вот как? — Макгонагалл подняла в удивлении одну бровь.

— Вот так, развела я руками, — просто эти чувства умерли. Особенно странное приятное, формирующее нас как женщин, чувство, или инстинкт — поддаваться мужчине и начинать желать его дальнейшей смелости и напористости, принять свою роль и наслаждаться ею. Вам это чувство очевидно знакомо куда лучше, чем мне.

— Полагаю, что да. Меня многие мужчины в своё время считали привлекательной и пытались подбивать клинья.

— В любом случае, эти дети — дети Гарри, — сказал Сириус, — и мне немного безразлично, от кого из вашей семьи именно. Что ж, я намного лучше вас понял. Знаете, а вы все мне нравитесь. Вы полная противоположность моей долбанутой семейки. Блэки никогда не уважали чувства своих детей, их желания, девочек сватали в юности порой за неприятных типов, мальчиков почти всех воспитывали в атмосфере чистокровного снобизма, и были очень требовательны к следованию семейным традициям. Поэтому вся семья и развалилась.

— Сириус, я надеюсь, ты остыл немного со школьных лет к женщинам?

— Я? — Сириус задумался, — по правде говоря, нет. Двенадцать лет в Азкабане — это не шутка.

— Тогда я предупрежу тебя, один раз. И больше не буду. Я не люблю похотливых самцовых маскулинных красавчиков-плейбоев. Таких, знаешь, наглых, смелых, которые неутомимые и на первый взгляд очень привлекательные, используют женские инстинктивные реакции. Этим себе эго раздувают и массируют. Я не топлю за романтизм, но полнейшее взаимоуважение у любовников быть должно. Доминирование допустимо только в разумных пределах и в рамках постельной игры, не всерьёз, переносить его в реальную жизнь и реальные эмоции — плохая идея. А чтобы оно не закреплялось — ролями нужно иногда меняться. Иначе… — я тяжело вздохнула, — видала я таких «мужиков»…

— Я понял. Нет, ты не права, — сказал Сириус, — я не из таких мужчин. Не скажу, что фанат романтики — но никогда не был груб с женщиной, а тем более — не был особенно доминирующим.

— Отлично. Значит, мы с тобой сработаемся. Вот что, время позднее, давайте завтра встретимся. Мы можем пойти к нам домой, и продолжить разговор там. Разрешение уходить когда вздумается у нас есть, так что в школе нас никто не будет искать.

— Правда? Отлично. Хочу познакомиться с приёмными родителями Гарри, — он встал.

— Лучше будет, если и заночуешь у нас, если у тебя нет пока дома. Или есть, но он та ещё срань. Места хватит. Только Сириус, — я пригрозила пальцем, — чтобы никаких шалостей с детьми. Дети это вообще сверхсвятое, никакой магии при них, а тем более — на них.

— Обещаю.

Мы все встали.

— Мисс Грейнджер…

Мы обе остановились.

— Гермиона, — поправилась Макгонагалл, — могли бы вы задержаться на минуту, на пару слов. А вы можете идти, камин тут есть.

Мы проводили всех в камин, Алекс и Гарри забрали детей. Профессор встала к окну, отпила виски из стакана и снова его наполнила. Капнула туда валерьянки, выуженной из кармана.

Я закурила. Здесь можно, не Хогвартс, детей рядом нет. Макгонагалл задумчиво помолчала, глядя в окно на вечернюю улицу. Уже зажгли фонари.

— Вы упомянули, что вам знакомы женские чувства, мисс Грейнджер.

— Да, проговорилась.

— Значит вы понимаете, как чувствует себя обычная девушка. Но вы совершенно на неё не похожи своим… даже не знаю. Мышлением, поведением… Задам вопрос в лоб, если вам не хочется слышать долгие и болезненные намёки — вы подвергались насилию?

— Насилию? Позвольте спросить, откуда такие выводы?

— По разным причинам. Вы одержимы наукой, зельями. Вы крайне активны в сексе. Вы, как вы говорили, были нормальной девочкой, и понимаете женские чувства, но не испытываете их. Теперь вы такая, и со странной любовью к юным девушкам. Ваша, не сказать иначе — одержимость чувствами других и желанием отнестись к ним крайне чутко и не нанести никаких обид и ревностей, травм, даже маленьких, настолько, что вы даже готовы принять инцест собственных детей. На это правда нет жалоб — если бы хоть у одной из ваших любовниц были к вам претензии или странное поведение — вас бы уже очень крепко одёрнули. Но зацепиться не за что — они все счастливы и довольны.

— Рада это слышать.

— Однако, всё это складывается, вместе со многими другими вашими странностями, в конкретную картину. Мне приходилось встречать много студенток, подвергавшихся насилию до школы и во время учёбы. Обычно у них расстройства приобретают другую форму, ходят в отключке, проявляют нездоровую половую активность, беспорядочную, становятся нервными, или боятся мужчин вообще. Вы другая. Вы не боитесь мальчиков, но…

— Но стараюсь сделать девушкам то, чего сама была лишена — нормальное знакомство со взрослой жизнью, — ответила я грустно, решив часть правды рассказать, так как Макгонагалл на опыте, а это может вылиться в серьёзные допросы и проблемы, если не закрыть вопрос, — и любовь, и заботу, и чуткость, которую ко мне не проявили. Я просто поняла, что часто за храбостью, ухарством, доминантностью — стоит болезненная, деградирующая, примитивизированная личность, а вовсе не образцовый мужчина. Образцовые — такие как Гарри или Седрик Диггори. Они не похотливы, их влечение имеет разумный и приятный характер, а маскулинность, то есть мужественность, проявляется не в напоре, доминантности, самцовости, а в активности и заботе о девушке. На них можно положиться, они подставят плечо, когда оно нужно, но не будут укладывать на лопатки и чувствовать себя при этом альфа-самцом, вожаком стаи диких человеков.

— Мне так жаль, — Макгонагалл расчувствовалась, обняв меня, — не беспокойтесь, всё позади.

— Я знаю. Я не могу вам всего рассказать, — тяжело вздохнула, — если бы это была разовая ситуация, ну повалили, ну трахнули против воли, страшно, неприятно, кошмарно, больно, но разобралась в себе, пережила, жизнь вернулась какой была. Были и другие события, ничуть не менее противные и травмирующие, которые длились… долго. Годы. Без возможности вернуться к нормальной жизни.

Макгонагалл откровенно расчувствовалась, обняв меня крепче. Я конечно опускала подробности.

— Кто этот мерзавец? Кто он вам? — она отстранилась, глаза у неё были на мокром месте.

— Он уже мёртв, так что вопрос закрыт. А кто он мне… — я взяла стакан из её рук и отпила половину. Ох, вискарь! Уважаю, — если вы про личное отношение… Когда я была нормальной девочкой, я считала его чуть ли не кумиром. Знаете, такой как Сириус, красавчик, смелый, храбрый, напористый, без комплексов, лихих кровей! Казалось, за всем этим стоит мужественность, правильность, человек. А там только раздутое эго и сознание, медленно, но верно теряющее всякие тормоза и способность к эмпатии, способность переживать чувствам других людей. А следовательно не только уважать их, но и вообще замечать.

— И он… сделал это. Я поняла.

— К сожалению, — я допила её виски с валерьянкой, меня начало крепко так пошатывать, поэтому я села на диван, — но как я и сказала — были и другие события, которые, на мой взгляд, куда труднее пережить. Изнасилование только один шрам на сердце, большой, больной, кровоточащий, но один. А оно у меня целиком покрыто ими.

Макгонагалл расчувствовалась и даже всплакнула.

— Ну, профессор, — я поднялась, — хватит, хватит, полно вам, — налила ей сама виски, — выпейте немного. Сядьте, не надо так… эмоционально реагировать.

— Мне так жаль, — она опрокинула стакан в себя, — ох…

— Жалеть меня точно не нужно. Жалость мне не нужна — в своём нынешнем состоянии я отказалась от всего, что можно было травмировать подобыми… событиями. Женские чувства, всё это внутреннее кокетство к самой себе, отношение, женственное поведение, всё это… — я покрутила ладошкой у уха, — я думала об этом, мы как некоторые водные обитатели — пропускаем всё через себя, эмоции чужих людей и свои, острее других, то есть мужчин, переживаем все драмы, и сами смотрим на мир через них, мы воспринимаем людей эмоционально. Хотя иногда можем быть очень даже утилитарны — как вы, например. Профессор, карьера, декан, заместитель директора. Вы ведь, насколько я знаю, отказались от многого ради этого.

— Верно, — Макгонагалл села рядом, — в юности мы влюбились с одним юношей. Он был маглом, очень хорошим. Остроумен, симпатичен, с чувством юмора, должен был унаследовать отцовскую ферму. Тихая и спокойная жизнь, статут секретности — палочку пришлось бы запереть в шкатулке и жить простой и приятной жизнью. Однако, во мне взыграла гордость — и я отдалилась от него, хотя это мне стоило очень много, и ему тоже, — она тяжело вздохнула, — трудно оставлять любимого человека после всего, что с ним было — первые поцелуи и отношения, и многое другое.

— Вы не могли рассказать и объяснить ему всё, — кивнула я, тоже заразившись её грустью, — а я не могу своим родственникам так же рассказать всё. Мы вообще нелогичны в таких вещах, мы не то чтобы воспринимаем мир через чувства — а пропускаем их через себя, переживаем всё это и двигаемся дальше. Я помню, — вздохнула я, — как я например воспринимала мальчиков. Эмоционально, пропуская через себя все эти эмоции и живя с ними. Этот мальчик красивый, этот забавный, этот приятный, этот не очень, и так далее. Когда эмоции веселят — мы хихикаем, порой довольно глупо и над тем, что не выглядит смешно. Они думают, что мы смеёмся над ними, мы знаем, что они думают, будто мы над ними хихикаем, и это тоже нас веселит. Даже расчётливые девушки, выбирающие себе юношу как породистого жеребца на разведение потомства, оценивающие его утилитарно — этим проявляют свои эмоции, даже они всё-таки нуждаются в чувствах. А уж отношения с ними с нашей стороны это просто клубок сплетшихся нитей.

— Осуждаете?

— Нет, вовсе нет, — отказалась я, — просто пытаюсь понимать то, кем я была до всего этого. Может быть, переплелись бы мои ниточки с кем-нибудь, крепко или не очень. Может быть с Гарри, а Алекс осталась бы маглом, и я была бы счастлива. В итоге мы все очень ранимы на самом деле, когда пропускаешь через себя столько эмоций и сама ими руководствуешься, становишься женщиной, и ведёшь себя соответственно, во всём. Зачем мы сплетничаем? Смотрим дебильные мыльные сериалы про любовь, читаем книжки про романтику и прочее, кокетничаем? Не для того ли, чтобы пропустить через себя деликатес, который нам приятно ощущать. Красивую и приятную, пусть и выдуманную или чужую, эмоцию, или добавить себе чувства, что мы нравимся кому-то, что на нас смотрят — и мы плывём по течению вкуса и пытаемся ещё больше соответствовать и заставляем окружающих вызывать в нас приятные нам чувства. Нас это всё касается.

Даже вас трогает моя история, хотя она острая как жгучий перец, а не мягкая и пушистая. Я в какой-то мере конечно отрезала все свои чувства и перестала пропускать многое через себя, руководствоваться ими и плыть по течению, но всё же, переживая свои трагедии, чувствую себя больше девушкой, чем просто отказавшись от чувств и став смотреть на них так, будто я персонаж какой-то дурацкой книжки, не более того. Со стороны. Простите, профессор, у меня такой период, что хочется кому-то выговориться.

— Я понимаю, — Макгонагалл меня обняла за плечи, — почему бы и нет?

— Ещё по одной, — я махнула рукой и бутылка сама налила в стаканы портвейн, — гулять так гулять.

— Это неэтично.

— Разумно, но мы тут не как профессор со студенткой, а просто поболтать, — я отпила немного, — на самом деле всё всегда сложнее. Некоторые трагедии можно просто пережить. Даже если они больно давят на сердце — некоторые невозможно пережить, они слишком тяжелы, от них просто хочется умереть, чтобы не мучиться. Это токсичная нежизнеспособная среда. Чтобы пережить свои проблемы, я попыталась понять себя до всех ужасных событий и образ моего поведения. Я почувствовала себя тем озёрным рачком, который живёт постоянно пропуская через себя огромное количество воды, и я так же, только с эмоциями. А всё остальное — гордость, смущение, стыд, самооценка, зависть, жажда внимания, комплиментов, неоднозначность мышления, жажда поплакать или посплетничать, и так далее — всё потому что пропускаю через сердце всё, что только есть, всё, что происходит и меня заботит — и я чувствую причастность ко всему. Услышала как подружка в школе с мальчиком целовалась — переживала, мальчик сказал, что я страшная — расплакалась, но ночью под одеялом, и так далее. Всё поведение вплоть до мелочей нацелено на то, чтобы окружить себя хорошими эмоциями, а плохие… они должны быть хотя бы перевариваемы, как острая пища, оживляет этот розовый флафф.

— Я понимаю, но все мы так живём, — ответила мне профессор, — и я не исключение, кстати. Хотя я долго и трудно переживала расставание с… ну это не важно.

Я глянула на неё и решила закурить — захотелось после двух стаканчиков горячительного. Профессор не возражала.

— На самом деле ваш случай более тривиальный, если рассматривать его моим разумом. С точки зрения женщины, если я посмотрю на это как женщина — это очень трудное решение, очень красивая история любви и совершенно неправильное расставание, желание быть волшебницей оказалось сильнее, грустная и плаксивая история, я могла бы даже слезу пустить, — сказала я с чувством грусти и понимания, какое характерно только для таких чувственных особ как Лаванда, но тут же взяла себя в руки и продолжила:

— Но если я снова закрою разум и свои чувства, то вы поступили весьма рационально. Возможно, даже мудро и правильно. Как женщина вы нуждались в любви и в том, чтобы сама её испытывать, но данная конкретная любовь оказалась несовместима с амбициями, желаниями, нельзя быть полноценной женщиной и полноценной волшебницей, чувствовать себя хорошо, отказываясь от важной части себя и от своих перспектив ради мужчины. Это отравляло бы ваши дальнейшие чувства. Любовь бы закончилась, и тогда вы вернулись бы в волшебный мир, влюбились снова, родили детей, стали мамой, домохозяйкой, и… всё. Вы предпочли оставить первую любовь в сердце, законсервировав и поставив на полку, и потихоньку питались ею эмоционально, не меняя на другую. Если так можно выразиться — вы не оставили свою любовь в прошлом, а забрали её с собой, растянув надолго, и тем самым позволили себе полноценно жить, делать карьеру, реализовываться не только чувствами, но и делами — а эта любовь как заряд аккумулятора, или запас воды в пустыне, ещё долго позволяла вам чувствовать себя любимой и любящей, несмотря на то, что она причиняла боль. Не сожалейте о том, что вы оставили мужчину, забрав с собой свою и его любовь, вы поступили… мудро.

— Вы так думаете?

— Я абсолютно в этом уверена. А если нет — то спросите себя, был бы тот юноша так же счастлив, зная, как многого лишает вас своими чувствами? Я думаю, нет, он не позволил бы вам поступить так «романтично», и сам бы от вас отвернулся. Мужчинам это проще сделать, и он это должен был понимать. Это Северус у нас такой горе-страдалец… — я хихикнула, — другие мужчины не такие. Так что вы поступили разумно и правильно — предпочтя уйти и забрать с собой свои чувства. На лжи нельзя построить искренние отношения. И быть счастливой, отказавшись от своей сущности тоже нельзя — мужчина должен всё знать.

— Со временем и эти чувства просто сильно ослабли. Прошло много лет, много десятков лет. Я вышла замуж.

— Нельзя всё время жить мечтой и прошлым. Но можно оставить его с собой навсегда, в себе. Живя в настоящем, мы не предаём своё прошлое, потому что оно неизменно. Вы на мой личный взгляд допустили лишь одну ошибку — вам следовало выйти замуж и завести детей раньше, после перехода в Хогвартс, чтобы не работать с мужем в министерстве, и ваша личная жизнь не стала предметом сплетен. Но дети это… — я улыбнулась, — счастье. А тот, первый… он был бы рад, что у вас всё получилось хорошо. Я уверена. Мужчины способны, в отличие от нас, женщин, думать рационально, а не только чувствами — и понимать такие вещи — и он бы понял, что он вам не пара, несмотря на чувства.

— Хорошо, — Макгонагалл сидела очень задумчивая, потягивая портвейн, — не знаю, но мне кажется, я почувствовала сильное облегчение.

— У вас нормальная жизнь, — улыбнулась я, подливая ей ещё из бутылки, — на самом деле это не трагедия, просто немного необычные обстоятельства. Единственный минус — нет детей.

— Поздно мне для детей, — вздохнула Макгонагалл, — пятьдесят шесть уже.

— Это вам то поздно? А магия на что? — выгнула я бровь.

— Такой магии нет. Биологию не поменяешь.

— Чушь. Фламель вон коптит небо столетиями, а ему уже давно пора разложиться на плесень и липовый мёд где-нибудь на погосте под Парижем. Заклинания нет, но зелья могут, в том числе, думаю… — я задумалась. В голове промелькнули некоторые интересные формулы, — ага… у меня идея.

— Какая?

— Как вы думаете, зачем я приехала в школу? — я встала, и покачивающейся походкой прошлась из стороны в сторону, — меня не интересовали взмахи волшебной палочкой и чтение заклинаний, как и жизнь в чудесном-волшебном-сказочном мире, где летают на мётлах и почту передают совами. Я увидела в нём лишь возможность достичь самого ценного для человека. Жизни.

— Жизни? — спросила макгонагалл, — вы и так юны и красивы, что вам ещё желать?

— Например того, чтобы эта юность и красота закончились не через пять-десять лет, а лет через сто. А лучше двести. И этого вполне реально достичь — по крайней мере, средство, изобретённое Фламелем, замедляет старение, во много раз замедляет. Смею надеяться, что я не глупее дедушки алхимика. Мне нужно средство замедлить старение и средство для омоложения организма. Омолодиться можно, хоть и сложно. И я кажется, поняла, как именно. Профессор, — я резко повернулась к ней, — у вас есть образец вашей ДНК из более молодого возраста? Или не ДНК, а любой кусочек тела. Волосок, который остался с юности, сойдёт, ноготок, отстриженный лет тридцать назад. Или хоть что-то.

Макгонагалл задумалась.

— Нет, наверное… Хотя постойте ка, у меня есть мой молочный зуб. Мама когда-то сохранила его и продела в нитку, и оставила мне на память.

— Вот как? Необычно. Дайте и отойдите.

Я выпила зелье детоксикации, улыбнулась, — если это сработает — это будет прорыв!

— Эй, успокойтесь.

— Поздно. Мои мозги уже заработали на полную катушку. Так… осталось сделать расчёты, и всё. Профессор, — я подскочила к ней, поцеловав в щёку, — я вас обажаю. А теперь бегом за вашим зубом и в зельеварню Снейпа. Вы мне тоже понадобитесь!

* * * *

— Зачем мы пришли сюда? — Профессор вместе с домовиком и мной телепортировалась на пятый этаж. Я была нервной.

— Простите, профессор, — я прошлась вперёд-назад, — что мне пришлось вас… скажем так, загрузить своими переживаниями и трагедиями. Ну, даже в облегчённом варианте это явно вас расстрогало.

— Конечно, какая женщина останется равнодушной, видя перед собой такое. И такую трагедию, и такие чувства.

— Только я их не вижу, — я остановилась перед появившейся дверью, взялась за ручку и толкнула её.

Внутри была обычная комната, стол посреди, а на столе — несколько предметов. Явно принадлежавших молодой девушке — зеркальце, две расчёски, несколько заколок, несколько тетрадей, перьев, книжка, кошель с монетами, женские… кхм… трусы, причём миленькие такие, беленькие как у детей, но побольше, кокетливая шляпка, которая вышла из моды, когда Дамблдор похоже ещё не так одержим был сочными мальчиками, губная помада. Я взяла её первой, схватившись. И применила на ней чары определения. Макгонагалл, зашедшая со мной, вскрикнула, приложив руки к лицу.

— Что вы… делаете, — она посмотрела, как я взяв трусы, чуть ли не под лупой изучаю ту их часть, что прижимается к девичьей прелести, и вожу палочкой, чуть ли не обнюхиваю. Трусы уже были ветхие, как по мне.

Расчёски имели волоски, одна деревянная, другая из кости.

— О боже, как это тут оказалось?

— Это же выручай-комната. Стол находок в Хогвартсе, — я облизнулась, — а вы знаете её историю? Изначально это была магическая комната для поиска предметов. Домовики сваливали сюда что угодно, что нашли в школе и не знали хозяина — а хозяин должен был прийти сам и захотеть утерянную вещь. Позже, по мере переполнения хламом, комната начала выдавать практически что угодно, вплоть до желаемых помещений, то есть — подстраиваться под желания посетителей.

— И… — Макгонагалл осмотрела вещи, — это же мои вещи!

— Я пожелала все вещи, которые вы потеряли в школе. Судя по виду — вот эта помада, зеркальце, книги и тетради — явно не относятся к времени вашей учёбы в школе, — я взяла расчёску, — ну а эта расчёска выглядит как будто ей пользовалась юная девочка, а не профессор. И эти трусы явно не на взрослую женщину.

— Да, но… я потеряла их давным-давно, когда училась в школе. Думала, надо мной подшутили подруги и спрятали их. Знаете как неудобно без нижнего белья ходить на уроки?

— Знаю. Когда вы потеряли расчёски?

Макгонагалл взяа обе.

— Вот эту давным-давно, когда начала преподавать, а вот эту — когда была ещё студенткой. Но я не помню точно, когда. Вот хоть убей, не помню! Это же было так… давно!

— На этой остались волосы. И на трусах есть гомеопатические количества генетического материала. Выделения, частицы кожи, и прочего, чего в них всегда полно.

— Вы могли бы не говорить такого? Не текла я тогда ни по кому! — взвилась профессор.

— Это не важно, это совершенно не важно, лучше бы текли, — я близнулась, заставив профессора вздрогнуть, — материала было бы больше. Вагинальные выделения — смазка, основаны на лимфе крови, а это очень удачно. Побежали за мной, поможете.

Я взяла костяную расчёску и пошла бегом вниз, в зельеварню Снейпа. Макгонагалл за мной.

— Может быть, отложим до завтра?

— Это абсолютно невозможно. Гениальные мысли не терпят остывания, их нужно ковать, пока горячо!

* * * * * *

Процесс расчётов занял у меня минут сорок — а профессор Макгонагалл откровенно говоря… пила. Алкоголь. Бутылки то портвейна мы взяли с собой из паба, и я изредка прикладывалась — но отпивала такие маленькие глоточки, чтобы не потерять координацию движений и ясность мысли.

А варка зелья — заняла ещё час, это было сложное, очень дорогое — со слезами феникса и сердцем гром-птицы, зелье, которое требовало использование философского камня. Или в данном случае его аналога как компонента, подготавливающего первичный раствор для изготовления.

Зелье было снято с огня спустя несколько минут выдержки, остыло. Профессор Макгонагалл сидела и смотрела на меня — собственно, ей было совершенно безразлично — а чувство такта не позволяло бросить всё и загнать меня в постель.

Я провела над зельем своей палочкой, окунула кончик, произнесла заклинание, определяющее свойства зелья и вскрикнула от радости.

— Профессор, у вас есть ещё десять секунд, чтобы его немедленно выпить. Испортится. Немедленно! Ни слова больше — всё потом!

Распад зелья был скоротечен и молниеносен — срок годности крохотный.

— Но… — Макгонагалл возмутилась.

— Быстро! Все объяснения потом, — я зачерпнула ложкой зелье и протянула ей. Она его выпила, поморщилась.

— Ох, ну и вкус!

Она поморщилась, поёжилась.

— Я как-то странно себя чувствую, — на её лице прошла волна под кожей, — я… эй, что происходит!

* * * *

Минерва Макгонагалл открыла глаза, лёжа на чём-то жёстком, под головой была свёрнута ткань. Она лежала на столе. Она испугалась — её тут что, препарировать собрались? Она встала, спрыгнув со стола и обнаружила лёгкий холодок по всему телу — она была голой? Ощущение очень… необычное. Беззащитность, в то же время стыд, смущение. Она посмотрела на себя вниз и… чуть не упала в обморок — руки были не её, точнее они были очень нежные, девичьи.

— Какого… — она сглотнула подступивший к горлу ком, провела по телу — по груди. Грудь была небольшой, животу, талии, и прикоснулась к своей промежности, почувствовав лёгкий мягкий пушок волос вместо привычных для пожилой леди ощущений, и упругие половые губы вместо привычной, опять же. Потрогала себя за попу.

— Очнулась? — рядом она увидела… Грейнджер. Вот только на этот раз её глаза были даже чуть-чуть, самую малость, ниже, чем у Гермионы.

— Что ты со мной сделала? — непривычно слыша свой тонкий голосок, спросила женщина, — что это?

— Сложно объяснять, — Гермиона хихикнула, — а знаешь, ты стесняешься не больше моего своей наготы. Это так… — она облизнулась и в её глазах Макгонагалл увидела нечто, отчего в животе всё сжалось, сердце пропустило удар и руки слегка задрожали. Взгляд, полный любви и обажания, и ласковой любви. Макгонагалл сглотнула.

— Ты… что ты сделала?

— Зелье, возвращающее молодость! — улыбнулась эта безумная студентка, — охрененно, правда? — она облизнулась ещё раз, — знаешь, когда у меня большие эмоции и успех — я становлюсь очень шаловливой. Прямо пылает, а когда рядом лежит голая девочка, идеального для меня возраста, то я едва могу сдерживаться, — Гермиона взяла её за плечи, посмотрев в глаза. Макгонагалл была на полдюйма ниже, но и только.

— Ты… сумасшедший учёный.

— Давай немного пошалим?

Макгонагалл не поняла сразу. Игры Грейнджер давно заставляли её чувствовать… сильное волнение. Даже страх и зависть, она была так раскрепощена и так много удовольствия, так что профессор потихоньку видя её, оживала внутри, шаг за шагом. Их губы почти соприкоснулись. Мысль о том, что девочки не должны целоваться — была задвинута на второй план, она подняла голову и справившись с шоком подумала, а почему, собственно, и нет?

Гермиону она поцеловала сама, обхватив голову, и почувствовала её язык на своём, сладкие губы, со вкусом сладкого вина и шоколада, в следующее мгновение пальцы Гермионы начали скользить по её обнажённой спине, аккуратно и поначалу просто слегка необычно и щекотно, проводя по середине спины сверху-вниз, от лопаток до попки и обратно, поцелуй становился более страстным и глубоким. Ощущение рук девушки было… непривычным — оно было острее, из-за недавней трансформации и юности, и в то же время по сравнению с мужскими ласками — более мягким и щекочущим. Она вздрогнула, когда Гермионины ладошки оказались на её обнажённой попе, стыд и страх затопили всё, но вот желание… желание было неостановимым. Гермиона же, оторвавшись от её губ, поскользила вниз губами, и сжала ими сосок, отчего распространилось приятное возбуждение в груди. Влажный и горячий язык это ничто — вид Гермионы, слегка высунувшей язык, возбудил сильнее — девушка отвела локон волос за ухо, а её розовый язычок обвёл затвердевший сосок и выглядела она… так эротично, щёки красные, изо рта слюна капает, мягкий язычок, прикрытые глаза, у новоявленной девушки внутри что-то перевернулось от этого вида. Гермиона прикоснулась к её бёдрам, провела руками по ногам — от коленок до ступней и выше, к внутренней стороне бёдер.

А потом коснулась самого главного — и прикосновение это было лёгким и приятным, вместе с ласками и языком, щекочущим вокруг пупка, а так же уже горячей киской, чувствительной, заставило её прикусить палец, чтобы не застонать. Ей было… приятно на душе. Она чувствовала себя необычно, не так как с мужчинами, она чувствовала странное.

Горячий влажный язык, оставив на белой бархатной коже дорожку слюны, опустился ниже и коснулся половых губ, она почувствовала, что их облизнули, игриво чмокнули в очень чувствительный клитор и раздвинув губы, язык прошёлся внутри, заставив её ещё больше застонать, прикусив пальчик. Стонать в голос было стыдно, но ощущения — ведь Гермиона не прекращала свои ласки руками. И сама была очень… горячей. Девушка отвлеклась, и вскоре на пол упала её одежда, обнажив девушку топлес.

Ничего не понимая, профессор увидела её аккуратные груди и возбуждённые соски, притянула её руками, поднявшись, и впилась губами в грудь. Она прикусила чуть-чуть сосок девушки, нечто внутри неё ещё раз шевельнулось — она испытала от этого огромное удовольствие. Странное, нелогичное, но когда Гермиона вздрогнула, её разум почувствовал лёгкую дрожь внутри — эмпатию удовольствия, сильную. Ей было странно приятно чувствовать это удовольствие в других. Не совсем понимая себя, она потянулась рукой к джинсам и расстегнула ремень. Гермиона ей помогла. Возбуждённая юная девушка в лице Минервы прикоснулась к трусикам девушки — они были насквозь мокрые. А Гермиона, продолжая ласкать её тело, ещё раз вздрогнула, когда почувствовала её пальчики на своих губках, Минерва очень внимательно ощупывала их и ласкала круговыми движениями, притрагиваясь слегка к клитору и не выдержав, вставила один пальчик, почувствовав, какая та внутри тугая и нежная, палец вошёл не как по маслу, с небольшим нажимом, внутри всё дрожало и пульсировало, сжимая его, каждая складка, каждый изгиб внутри, по которому проскользил пальчик Макгонагалл, отзывался удовольствием. Девушка застонала, прикусив губу, чтобы не шуметь, и после нескольких движений, сама начала в ответ ласкать.

Но не выдержала первой — и Минерва видела, как Гермиона сначала слегка напряглась, её киска, туго обхватывающая её пальцы, сжалась и Гермиона повалилась на неё, выставила руку, чтобы не упасть целиком, Минерва ускорила движения и видела лицо девушки, которое исказила гримасса блаженства — та едва стояла на ногах, тяжело дышала, хрипло, еле заметно простонав, и оргазм накрыл её полностью. Минерва испытала его так, будто это был её собственный — потому что выглядело… интимно и эротично. Гермиона, обмякла и опустилась на колени, облизнулась перед уже раскалённой до предела киской девушки и впилась в неё жадно, облизывая языком, посасывая, покусывая, не останавливая ласки. Минерва схватилась за стол и посмотрела вниз — меж её небольших теперь грудей видно было лицо девушки, выражавшее жадность и блаженство, она улыбалась, целовала её пах и ноги, причмокивала половые губы в свои, и щекотала язычком, долго это продолжаться не могло — Минерву скрутил не менее интенсивный оргазм, она вытянулась назад, по телу пробежали разряды, словно от ударов током, от киски по всему телу, ноги вытянулись словно натянутая струна и она застонала в голос, полностью легла на стол, отдавшись пульсирующему наслаждению внутри, которое волной пробежало по всему телу, разогнало кровь, стоны были неостановимы. И… Профессор остановилась — ощущения же не прекращались — это было блаженство. От запретности таких отношений её разум бросало в дрожь, а от того, что это девочка — ей было стыдно и непривычно, одного взгляда в эти глаза хватало, чтобы вопросов не возникало — и сердце покорялось.

Она и раньше видела голое тело Гермионы, и даже оральный секс с ней, но это было другое — ощущение интима. Доступа в свои эмоции и в свою интимную жизнь, частью которой становится эта невероятная девушка. Минерва тяжело дышала, а Гермиона ласкала её ножки и тоже привалившись к её бедру, тяжело дышала. В этот момент раздался грохот — и в помещение буквально влетел Северус Снейп.

Он был разбужен портретом, который сказал, что в зельеварне какой-то шум — и пошёл туда, но застал… Картину от которой кровь кипит в венах — красивая, юная, сексуальная леди, нагая, лежит на столе, перед ней на коленях сидит Гермиона, тоже полуголая — она уже одела трусы, и привалившись к ножке девушки, нежно гладит её бедро, обе тяжело дышат, по лицу Гермионы, всему измазанному любовными соками — аж с подбородка капает, понятно, что они тут не чай пили.

— Что здесь происходит?

— Ааа! — Девушка на столе подскочила и схватив мантию, прикрылась, — Отвернись, Северус! Быстро!

Гермиона встала, с трудом, оперевшись о стол, поморщилась, нашла свои джинсы и одела, потом рубашку, бюстгалтер она оставила лежать на полу, и тут же поспешила на выручку — закрыла Минерву одеждой, обняла:

— Профессор Снейп, ну стучаться же нужно! — и поцеловала Минерву, в губы, с чувством. Та аж на мгновение отпустила мантию, обнажив свои грудки и снова схватила её, закрывшись и ответив на поцелуй. Это было… для её разума экстремально, но очень приятно.

Профессор тактично отвернулся, когда девушки начали целоваться.

— Мисс Грейнджер, я надеюсь, вы твёрдо усвоили, что это помещение не предназначено для брачных игр студентов. Берите свою любовницу и выметайтесь отсюда!

— Профессор, подождите, — Гермиона его остановила, она взяла мантию и закутала в неё как в тогу Минерву, — простите, вы нам нужны.

— Что? — Снейп разозлился, — Мисс Грейнджер, вы наверное не так поняли. Вы привлекательная девушка, это верно, но я не из тех, кто думает своим хозяйством, так что побойтесь Дамблдора и совести! Если она у вас есть, конечно.

Пунцовая Минерва стояла и слегка дрожала. Гермиона обняла её, поцеловав в щёку.

— Я имела в виду не это. Мы тут один эксперимент провели. И я думаю, он получился очень удачным, — Гермиона нежно погладила девочку по голове, — тебе понравилось?

Минерва задумалась на мгновение.

— Очень… необычные и яркие ощущения, — ответила она задумчиво, — У вас всегда так, мисс Грейнджер? Тогда я понимаю вашу любовь к девушкам и любвеобильность. От такого удовольствия невозможно отказаться.

— Ох, как же мы хорошо друг друга понимаем. Это прелесть, профессор Макгонагалл.

— Что? — Северус остановился и резко повернулся, — повторите!

Пунцовая девушка была осмотрена пристальным взглядом зельевара. Она была… юной, на вид четвёртый курс — ранняя спелость, стройная, очень красивая, очень привлекательная, при этом странная. Лицо имело общие черты с профессором Макгонагалл. Определённо.

Снейп сел.

— Это правда вы? Но… как? И почему вы вместе… — он дёрнул щекой.

— Прости за это зрелище, Северус, — девушка встрепенулась и вернула чувства под контроль, стыд затапливал её разум полностью, — секс… просто получился. Трудно устоять перед мисс Грейнджер, вам, мужчине, этого не понять, что чувствуют девушки от её взгляда. А если вы про мой внешний вид — то это вопрос к вашей безумно гениальной ученице.

Оба повернулись к Гермионе, которая достала бутылку вина и налила себе, в бокал со льдом и кока-колой, но отдала стакан Северусу, потом ещё один — Минерве, а потом и себя не обидела. Минерва посмотрела на бокал.

— Вы что, предлагаете выпить?

— Профессор Макгонагалл, мы весь вечер пили вместе, а теперь — есть повод! Причём шикарный повод! — она улыбнулась, почувствовав, что сексуальное влечение в ней было полностью удовлетворено, — Я ошибалась в расчётах и методах достижения нужного результата. Я пыталась обдумать процесс старения и процесс внесения изменений в тело — но мне пришла в голову мысль, — поделилась девушка, — воздействовать на ДНК человека. То есть изменить его — произвести генетическую регрессию, которая перезапишет код ДНК, а магия должна активировать бурную регенерацию всех тканей, а так же произвести другие, более магические изменения. Глубокие знания о генетике вряд ли входят в список того, что известно зельеварам. Как и глубокие научные знания анатомии — зельевары в основном работают с натурализмом, биохимия, работа с клетками, работа со сложными процессами — требующая глубоко научного подхода — не может быть воспринята волшебным миром — ввиду его ненаучности мышления.

— Допустим, и что вы сделали?

— Формулу. Зелье, которое производит генетическую регрессию волшебника, то есть грубо говоря — перезаписывает его тело, беря за основу более полный, более совершенный образец ДНК, чем в старости, — Девушка замялась, — К сожалению зелье получилось стоимостью в несколько сот тысяч галеонов, а так же скоропортящееся — активный период распада всего десять секунд, а приготовление требует очень хороших навыков — одна малейшая ошибка и всё, в ноль. По сравнению даже с феликс фелицис или другими, что допускают множество ошибок — тут всё намного труднее. Однако, — она улыбнулась победной улыбкой, — оно работает! Профессор Макгонагалл согласилась побыть испытуемой. И… — Гермиона посмотрела на неё с теплотой, — простите, что не удержалась. Вы… стали такой красивой девушкой. Такой милой, такой… нежной, — она провела по красной щеке девушки, — такой… что я не могу удержаться. Вы ведь тоже это почувствовали, верно?

— Можно ли не обсуждать личные, интимные вопросы, при посторонних? — Макгонагалл готова была задымиться.

— Простите. Я часто не вижу различий между интимными и обычными разговорами.

— Вернёмся к зелью, — сказал Снейп, — когда прекратится эффект? Когда профессор станет как прежде?

Гермиона посмотрела на девушку.

— Через примерно сорок лет, я так понимаю, — улыбнулась она, — впереди ещё много, много времени…

Макгонагалл была шокирована. Она думала, что это какое-то зелье вроде оборотного — которое временно изменяет человека. И отдалась любви, понимая, что вернётся в прежнее состояние и уже не почувствует этой дрожи в животе и бури эмоций, что прошла сквозь неё, приятно затопив всё внутри теплотой и возбуждением. Но…

— Сорок лет?

— Пока состаритесь во второй раз, — улыбнулась Гермиона, — В общем, я изобрела свою магнум опус, эликсир молодости! Не вечной, но можно в неё вернуться. А если сочетать его с функциональным аналогом философского камня — то… вечная молодость обеспечена, — Гермиона улыбнулась, — ай да я!

Северус почесал щёку.

— Ладно. Поверим. Расчёты есть?

— Можете прочитать, — Гермиона передала ему расчёты, — тут очень по скорости, многое в уме делала, в общем, тут не всё. Потом как-нибудь оформлю подобающе.

— Не думал, профессор, что вы так чувственны, — Северус решил подколоть коллегу, — ещё и с девушкой…

— Хватит, Северус, — девушка поджала губы в знакомом жесте, — я скромная леди. А это… наваждение. Не более того. Да, точно, просто приятное наваждение, временное помешательство от чувств.

Северус не стал подкалывать женщину, отложил невнятные и трудночитаемые записи, написанные ужасным почерком, и вздохнул.

— И что мне с вами делать? Использовали мою лабораторию, устроили тут акт любви у меня на рабочем столе… вот что, пойдёмте немедленно к Дамблдору. Только наденьте что-нибудь, профессор Макгонагалл. Не думаю, что Дамблдор оценит вашу, без сомнения прекрасную, наготу.