Новый Столп Молний. Эпилог.docx
— Ссс-ха! — Резко выдохнул, взмахом деревянного меча отбрасывая мелкого мальчугана на два десятка метров в сторону… Сатору — наш с Мицури сын, разве что не тройное сальто в воздухе сделал, кое как выравнивая собственное положение в воздухе и приземляясь на ноги. — Слишком много лишних движений, ты тратишь свою скорость и силу в пустую. — Строго чеканил слова, поворачивая голову в сторону только-только вступившего в подростковый возраст сорванца.
— Да-да, ты мне это каждый раз говоришь, отец… Может быть хватит уже этой ерунды? Если так хочется кого-нибудь поизбивать, дергай Сузу и Кану. Уверен, эти маньячки точно не откажутся от тренировки с тобой. — Зло и недовольно шипел мальчишка, потирая ушибленное плечо.
— Не говори так о своих старших сестрах… И так уж и быть, можем закончить эту тренировку. — Вздохнул, с тяжестью на сердце прикрывая и без того слепые глаза. И почему, спрашивается, мой единственный сын, унаследовав силу и гибкость своей матушки, а также моё телосложение и предрасположенность к использованию Дыхания, оказался настолько равнодушен к боевым искусствам?
Я ведь не так уж и много прошу, всего лишь хочу подготовить его к возможным неприятностям… На дворе тридцатые годы двадцатого века. Если история в этом мире будет развиваться по известному мне сценарию, уже через семь-восемь лет большая часть мира может улететь в тартарары. И пусть я в меру своих сил подготовился к данному моменту, два года назад чуть ли не силой утащив всю свою семью в Америку… Но на сердце всё равно было неспокойно.
Из-за чего и продолжал обучать Сатору, Сузу — дочь Шинобу, и Кану — дочь Канаэ, всем известным мне техникам и немного сверх этого… Отчётливое понимание, что дни моей жизни уже сочтены, заставляет торопиться, возможно, возлагая на детишек слишком много забот. Но поступить как-то иначе я просто не мог. Боюсь, что однажды тем может просто не хватить тех сил, что я оставил им в наследство…
И с Сатору в этом плане сложнее всего. Мальчишке сейчас тринадцать лет, но он всё ещё не считает наши тренировки чем-то нужным или хотя бы полезным. Его скорее тяготит физическое превосходство над сверстниками, чего сам я совершенно не понимаю и даже представить себе не могу… Вот только надежды хоть что-то вбить в голову начавшего бунтовать подростка невелики.
Из-за чего мне только и остаётся чуть ли не силой вбивать тому в голову основы своего Дыхания и навыков обращения с холодным оружием. От огнестрела этот сопляк и вовсе бежит как от ядовитой змеи, в отличие от своих сестёр, совершенно не понимая всей прелести и силы современного оружия. А ведь я специально нанимал для всей нашей семьи бывших американских военных, понимая, что в некоторых ситуациях огнестрел куда опаснее холодного оружия.
Хотя я даже сейчас уверен в собственной победе над пусть даже и целой ротой вооружённых огнестрелом солдат. Несмотря на старые травмы и окончательно севшее зрение, моя скорость и боевые инстинкты всё ещё на том уровне, когда обычным людям просто нечего мне противопоставить. Пожалуй, даже окажись я под градом нынешней артиллерии, шансы выжить будут неплохими.
Впрочем, это всё так, пустые мысли. Сражаться с кем-либо я не собираюсь. Прошли уже те дни, когда мне нужно было каждую ночь выходить на охоту, обнажая свой клинок и озаряя ночное небо алыми молниями. Сейчас я — приличный человек, владелец собственной ортопедической клиники, глава собственной семьи и несмотря ни на что — счастливый отец трёх детей. Не до пустых драк и боёв мне сейчас.
— Канаэ? Ты что-то хотела? — Повернулся в сторону молчаливо смотрящей за уходом Сатору женщины.
— Собиралась позвать вас на завтрак. Но как вижу, сегодня Сатору снова собирается перебиваться булками из пекарни дядюшки Дина. — Тяжело вздохнула так и не избавившаяся от шрамов на лице женщина. — Надеюсь, ты на него обижаешься? — Тихо уточнила та, привычно падая ко мне в объятья.
— Ни в коем случае. — Покачал головой, отлично понимая, что нынешнее поведение Сатору — это в первую очередь ошибки нашего с жёнами воспитания. И никак иначе. — Но это не помешает мне натравить на мальчишку его сестёр… Уверен, девочки сумеют донести до Сатору необходимость моих тренировок. — Оскалился, отлично зная, что после взбучки от двух старших сестёр этот мальчика обычно сам приползает ко мне за новыми наставлениями.
— Ты как обычно. — Покачала головой Канаэ, кротко целуя меня в краешек губ и упирая левую руку мне в грудь. — Твоё сердце уже почти не бьётся, а температура тела упала до тридцати двух градусов… — Отстранённо заметила девушка, утыкаясь лицом мне в грудь.
— Да. Силы постепенно покидают меня… Слишком поздно я решил проблему со своей меткой. — Пресно улыбнулся, поглаживая спину любимой девушки.
— Сколько тебе ещё осталось? — Уточнила главный ортопед нашей с женами поликлиники, но я лишь покачал головой… Всё что нужно я и так уж сказал. Мне осталось недолго. Максимум — ещё пару недель, после чего сердце просто откажет. Главная мышца организма уже просто исчерпала свой ресурс, больше пятнадцати лет работая на износ, под давлением со стороны метки охотника на демонов.
Метку, кстати, у меня получилось деактивировать совсем недавно, что и дало мне ещё несколько лишних месяцев жизни. Но не более того… Все же если излечить восьмидесятилетнего старика от рака сердца, это ещё не значит, что тот проживёт ещё хотя бы несколько лет. В мой случае всё так же — организм уже слишком изношен и истощён. И пусть внешне я едва ли выгляжу старше двадцати семи, да и физическая форма у меня не то чтобы плохая… Но внутреннее организм уже всё — истощён до крайности.
Дыхание жизни — моя личная разработка на основе сразу семи разных стилей Дыхания, и так выиграло мне достаточно времени, позволив пережить порог тридцати лет. Более выжимать из своего организма мне нечего. Всё запасы здоровья и жизненных сил уже и так растрачены, даже техника «анабиоза», значительно замедлившая все происходящее в моём организме процессы, уже не помогает.
— Не стоит попросту лить слёзы… Я уже взял от этой жизни всё и даже немного больше… Мне, конечно, хотелось бы ещё хотя бы пару лет подождать собственного ухода. Но боюсь в этом мире больше нет способа продлить мою жизнь. — Мягко гладил Канаэ по её точёной спинке, чувствуя, как тренировочная рубаха начинает намокать в области груди.
— Та знаю я!... Ты не хочешь расставаться с нами на подобной ноте… Но прости уж своей глупой жене ещё один приступ слабости. — Тихо просила девушка, попросту не оставляя мне иного выбора, кроме как стоять на тренировочной площадке, в молчании поглаживая чужие волосы и спину.
Вот вечно они так… Уже второй месяц по очереди бегают ко мне «прощаться». Я даже сам уже успел окончательно смириться с ситуацией, просто доживая свои последние дни и надеясь на ещё одно чудо после смерти. А девочки всё не могут успокоиться и смириться с моей смертью… Что приятно, конечно, но я не слишком то и хочу, чтобы те долго горевали из-за меня. Видеть постепенно копящиеся следы отчаяния на лицах своих жён — куда болезненнее, чем начавший мучать моё тело некроз внутренних органов.
Я давно уже свыкся с физической болью, не желая отбирать у организма лишние силы на её блокировку… Даже Дыхание жизни — мой личный шедевр, не содержащий в своём арсенале ни единой атакующей техники, но позволяющий творить со своим организмом действительно удивительные вещи, не тратя попусту лишние силы, не способен остановить уже начавшиеся в организме процессы разрушения.
Ничего уже не изменить, я всё же не волшебник, чтобы отрицать базовые законы физики, химии и биологии… А потому и рыпаться уже особого смысла нет, что я и пытаюсь донести до своих девочек, отлично понимая, куда Канаэ с Шинобу тратят всё своё свободное время…
К чёрту! Так больше продолжаться не может… Как бы я не хотел обратного, но в данный момент само моё существование мешает семейству Кочо двигаться дальше. Канаэ, Мицури и Шинобу даже из дома бояться высунуться, опасаясь, что за время их отсутствия мой организм окончательно уйдёт в отказ.
Да и детишки не лучше. Сузу и Кана слишком чувствительны и внимательны, чтобы не замечать настроение своих матерей, что неизбежно сказывается и на их собственном состоянии. Сатору вон тоже психует, отлично зная, что его отцу недолго общаясь, но просто не находя в себе сил переступить через подростковый гонор и кипящие в крови гормоны…
Пора уходить. Не хочу и дальше растягивать эту агонию собственной семьи… Им — пора двигаться дальше, мне — оставаться в прошлом. Устраивать же долгие слезливые прощания — это вот вообще не по мне. Я и так уже насмотрелся на слёзы любимых женщин и детей.
— Хватит. — Почти беззвучно прошептал, всё для себя решая и успокаивая легкую вспышку страха перед смертью и перед неизвестностью. — Пошли уже завтракать. — Поняв, что Канаэ меня услышала, быстро попытался перевести тему, напоминая, что девушка вообще-то пришла на тренировочную площадку не просто так.
— Угум, идём. — Утирая слёзы, кивнула мне девушка, давая отчёт последнему дню моей жизни… Спокойному, размеренному, воскресному дню, проведённому в кругу семьи. Наша клиника в этот день не работала, детям не нужно было идти в частную школу, и даже Сатору вернулся в дом ближе к обеду, устав шляться на улице под палящим солнцем.
Тишь и благодать, которой я по-настоящему наслаждался, под конец дня проведя бурную ночь в компании сразу трёх очаровательных и любимых мной женщин, а после… просто вышел на улицу. Подышать свежим воздухом небольшого городка, до которого ещё не успела добраться вездесущая индустриализация, размять затёкшие из-за проблем с кровотоком плечи… и рвануть прочь от родного дома.
Привезённый из Японии клинок оставил на деревянном столбике пару иероглифов — моё прощание с семьёй, а сам я, впервые за долгие годы борьбы с собственным телом, начал разгонять истощённое и больное сердце. Вогнанные в состояние, близкое к анабиозу или даже коме, организм «просыпался».
Кислород и жизненная сила вновь начали поступать к мышцам, надпочечники — вбрасывать в кровь будоражащие плоть гормоны, а желудок — переваривать остатки пищи в желудке, давая телу так необходимую ему энергию… Даже проклятая мной метка истребителя вновь украсила собой всю мою шею и верхнюю часть груди, позволяя выжать из организма весь доступный ему максимум.
Я не хотел умирать лёжа в постели, не хотел заставлять своих близких смотреть на моё хладное тело, не хотел оставлять после себя хоть какие-то сожаления… Я много чего не хотел, а потому, просто бежал вперёд. Прочь из города, прочь из штата, подальше от этой жизни. Куда-нибудь туда, где не будет всех тех, кого я так люблю и к кому так привязался… Я просто убегал от всего, не сдерживая сил и скорости, сознательно сжигая всего себя, в попытке оказаться как можно дальше от своих родных и близких…
И у меня это получилось. Уж не знаю, сколь долго я смог бежать на полной скорости, но встреченный мной на пути лесок в какой-то момент начал густеть и принимать дикие очертания, а солнце — выходить из-за горизонта.
Я умер на рассвете, так же, как и многие мои товарищи в той злополучной битве с Мудзаном… Старые раны, полученный ещё тогда, многие годы назад, вновь дали о себе знать. Аорта — самая большая артерия в организме человека, некогда задетая хлыстом Кибитсуджи Мудзана, не выдержала резко подскочившего артериального давления, становясь причиной обширного внутреннего кровотечения и последующей вслед за ним остановки сердца.
Так мой путь, во всех смыслах этого слова, и закончился. Я даже боли толком не почувствовал, давно уже привыкнув к бесконечной агонии медленно умирающего организма… В каком-то смысле, смерть даже стала для меня освобождением от агонизирующих оков плоти, позволив без всяких сомнений или сожалений за спиной закрыть свои глаза теперь уже точно в последний раз…
Ну или я так думал, спустя субъективное мгновение взвывая от ослепляющего света алого пламени и удушающей тяжести в лёгких!