Так, это последняя глава третьей части. В четвёртой есть немного альтернативных реальностей, но там правда не так много внешних миров.
С утра пораньше я лежала в кроватке, рядом с Гарри, и думала. Точнее не так — я представляла себе возможно романтические сцены — красивые и милые. Отношения, не крутящиеся вокруг секса — вокруг любви. Ну да, да, такие, что даже лёгкий петтинг куда больше волнует эмоции, чем… Впрочем, я в жизни ничего такого никогда не имела.
— О чём мечтаешь?
— А?
— Когда у тебя такое выражение лица — ты о чём-то мечтаешь.
— Да, скорее думаю, — я покачала ножкой, — о том, как приятны и волнительны отношения между юношами и девушками, если у них есть настоящая любовь и настоящая романтика.
— А, кто о чём, а Гермиона о любви.
— И ничего такого в этом нет, — я приподнялась, — у нас с тобой всё как-то сразу перешло в завершающую стадию с самого начала.
— Нет, мы два года…
— В постели кувыркались. Я тут наблюдала за тем, как студенты свои романтики устраивают — особенно если между ними всё серьёзно. Это медленное и неспешное наслаждение каждым днём, с погружением в блаженную любовь. Не в секс.
— И что тебя так взволновало?
Гарри погладил мои волосы.
— Всё. Я пропустила в своей жизни целый пласт под названием любовь и отношения. Мы сразу перешли к отношениям как тридцати-сорокалетние люди — то есть без лишних обиняков к сексу. Романтика в нашем случае лишь красота — но мы не можем… — я задумалась, — мы не можем начать всё с нуля, и с нуля выстраивать наши отношения, шажок за шажком, наслаждаясь самим процессом. Это как ласки — они нежные и милые, но без них… без них не то.
— А, вот ты о чём.
— Наши сверстники сейчас как раз начинают сближаться — мальчики с девочками целуются, девочки живут в блаженных любовных волнениях, мальчики проявляют смелость. А уж какие эмоции бушуют у них, когда они впервые трогают друг друга. Когда объясняются друг другу в любви… — Я блаженно зажмурилась, — это облучает лучами добра и флюидами магии любви. Но…
— У нас вышло не так, да? — Гарри погладил меня по плечам, — секс. Сразу секс. Почти сразу.
— Да. Я не имела стыда и не имела гордости — мне было безразлично на эти чувства. Сейчас я конечно жалею, что не могла их испытывать, но тогда они казались нелепыми и неправильными.
— Тебе их не хватает?
— Да, о боже, да, да, мне не хватает… побыть девочкой-подростком в своих милых отношениях. Я профукала целый пласт своей жизни — возможно, в зрелом возрасте это и выглядит как сопливая влюблённость — но я знаю точно — это самая сильная и самая приятная любовь из всех, что могла бы быть. И что есть, и что будет. Настоящая романтика отношений и романтика знакомства. Привыкания друг к другу, чувств, не только любви.
— Я понимаю, — погладил меня по рукам Гарри, — красивая и неспешно развивающаяся любовь.
— Необязательно такая, возможно в ней может быть даже секс, но это… чувство наслаждения своей смелостью, новизной для себя отношений и партнёра по ним… любви.
— Стереть себе память и познакомиться заново? — спросил Гарри.
Я даже на мгновение задумалась.
— Да, знаешь, у нас может получиться. Заблокировать временно воспоминания о себе, о наших детях, и назначить свидание.
— Но ведь наши личности целиком сформированы друг другом. Мы слились уже как две половинки, мы не можем стереть память друг о друге и остаться такими же.
— Кто знает, кто знает… Гарри, я люблю тебя.
— Я тебя тоже.
— Мне очень жаль, что между нами не было… нормальных ранних отношений. Это боль моей жизни, моего сердца, Гарри. Это гнетёт меня.
— Разве? — Гарри сел рядом по-турецки, поджав спереди под себя ноги, — тебя это настолько волнует?
— Больше, чем ты думаешь. Теперь, — я села рядом, — я понимаю, что возможно такая любовь в моём сердце была. Помнишь наш первый поцелуй?
— Это после групповухи, когда были зачаты Май и Кора?
— Да. Я ведь очень, очень ревновала. Внутри, в бессознательной части своей личности — я готова была умереть и удавиться от горя и страдания, ведь ты… Ты взял маму и Алекс, но не меня. Между нами ничего не было, а в маму ты кончил — если бы я высказала то, что чувствую — то закатила бы истерику. Больше всего на свете я жаждала быть на её месте, и поэтому… поэтому небольшой импульс влечения пробился — но разум тут же его отмёл и объяснил тем, что я просто хотела проверить. Ага, как же. Я всеми фибрами души мечтала быть на месте мамы, возможно, тогда я хотела тебя больше, чем кто-либо. Готова была даже изнасиловать, лишь бы твой член вошёл в меня…
— Ого какие страсти.
— Да, Гарри. И раньше с Алексией — жуткая жгучая ревность и зависть. И в ванной вообще, я притащила Алексию, но не люби я тебя — не зашла бы сама. Зачем? Чтобы что?
— Ещё раньше я увидел тебя голой.
— Не ты увидел, Гарри. Я показала себя голую, — покачала я головой, — специально. Это тоже был пробивающийся наружу импульс — я не знала, как действовать, не могла… обнять. Поцеловать. Сказать нежность. Похихикать. Улыбнуться и как все девочки стрельнуть глазками — я могла только так. И это меня вымораживает изнутри.
— Настолько?
— Да, Гарри. Настолько. Если бы ты знал, то я мечтаю об одном — несбыточном, иметь между нами нескладные, несмелые, первые, отношения. Милые, с хихиканьем, комплиментами, добром… да, может быть больше, может быть сексом — я не против, но таким, чтобы это не выглядело как… я хочу помолодеть в душе, Гарри. Пусть и оставить черты старушки.
— Ты не старушка.
— Эх, — я обняла его, — похоже, пришла пора тебе признаться кое-в-чём.
— В чём? — Гарри заметно напрягся.
— Я не Гермиона Грейнджер.
Тут Гарри отстранился, посмотрел на меня вопросительно.
— Ты же Астелла Блэк, по рождению.
— Нет, я не про это. Я вообще не тот человек, которым меня все считают. Я самозванка. Чужой.
Гарри встал, посмотрел на меня очень серьёзно.
— Ты лжёшь.
— Нет, это знал только Северус. И то из старой версии истории, — покачала я головой, — я не Гермиона Грейнджер, и не Астелла Блэк, я вообще не тот человек, который был до… до моего появления в этом теле.
— А кто?
Пришла пора объясняться. Точно.
— Гарри, пообещай, если ты… захочешь отвернуться от меня — то хотя бы не говори это сразу.
— Почему?
Я сняла с себя браслет-шаха.
— Надень.
— Зачем?
— Надень, я… — я запнулась, — я не хочу тебя шантажировать. Просто я могу вытворить любую глупость на эмоциях, даже убить себя, если стрельнет в голову. Я не хочу никому навредить.
— Миона, — Гарри взял браслет, надев на свою левую руку, — не говори глупостей.
— Большую часть моей биографии ты уже знаешь. Я родилась… в другом мире. Точнее в другом времени или другом мире — не знаю точно, но скорее всего в другом мире.
Гарри кивнул:
— Это как?
— Это такая же земля, просто другая страна и время. Но тоже современность, а не каменный век. Даже на полвека вперёд от нынешнего момента.
— Как… как тебя зовут?
— Анна.
— Анна… — Гарри задумался, — Анна… Но…
— Слушай. Гермиона Грейнджер… очень милая девочка. Очень добрая девочка, очень чувствительная и ранимая. Я даже по-своему полюбила её, но как дочь. Хотя мы не пересекались — она умерла. Покончила с собой из-за издевательств девочек в школе. Она была очень… очень ранимая и хотела быть идеальной, читала книжки бесконечно, стремилась угодить родителям, то, что её в школе оклеветали — вызвало кризис, психологический, то есть истерику, и она наглоталась таблеток в своей комнате и… умерла.
Гарри вздрогнул.
— Ну а я… по случайному стечению обстоятельств, я умерла от того же вещества, что и она. Просто это было в моей лаборатории, из-за отказа системы вентиляции и моей неаккуратности. Да, я была учёным.
— Кем?
— Фармацевтом. Слушай, — я прикусила губу, — с детства я была гениальным ребёнком. Но мне не повезло с семьёй — моя семья была… с виду обычные люди, но у них проблемы с головой на теме секса.
— Извращенцы?
— Так то нет — проблемы хуже. Я была обычной девочкой — жила, училась в школе. В шесть лет впервые поцеловалась с мальчиком, в десять — влюбилась в девочку. В одиннадцать заметила в душе, когда намыливала свою писюльку, что мне приятно это делать и начала редко, но мастурбировать. На этом моё воспитание закончилось — я училась всё время, очень много. В этом мы с Гермионой очень похожи — мы были книжными девочками, жаждущими внимания родителей. За исключением того, что я никогда не была волшебницей.
— А, понятно. Ну пока что просто другое имя, но ты это ты.
— Да, — кивнула я, — я это я. Какую ты знаешь. Мама была очень… странной женщиной — слабой перед мужчинами. Точнее она покорялась мужской наглости и либидо. Папа же… был самым красивым и смелым мужчиной, какого я знала — он легко покорял женщин, много женщин. Но он был совсем не такой, как ты — он был похотлив и считал, что женщины нужны для его удовольствия. До определённого момента я считала его эталоном мужчины. Красив, умён, смел. Мама же… он мог шлёпнуть её по заднице в любой момент, или подчинить своей харизмой и силой, и заставить пойти с ним в кровать — мне кажется, для него она была просто многоразовым вариантом.
— А, ну… — Гарри покивал, — не было любви?
— Нет, совершенно точно нет. А когда мне стало четырнадцать лет — я была очень необразована в сексе. Я знала только основы основ — что есть пенис, влагалище, что он входит и собственно, всё.
— И?
— И меня изнасиловал отец, — пожала я плечами, — тот, кого я считала идеалом, кому подчинялась мама… да и я в душе тоже. Но он словно ликантроп под луной — обернулся за одно мгновение и из весёлого казановы открылся монстром, с большим, очень большим для меня, стоящим членом, схватил меня за руки, поставил раком, и не дал даже брыкаться, оттрахал своей дубиной. Это всё равно что тебе в задницу руку засунуть, Гарри, по локоть. Это было больно, очень.
— Оу… — Гарри обнял меня, — я не знал, что это так…
— Мерзко? Да. Мама услышала мои крики и оттащила отца. Оттащила и сообщила в полицию — его забрали. У меня внутри было разорвано всё, ещё и спермы всё влагалище, какие тут ещё нужны доказательства? Его посадили — он и умер в тюрьме.
— Так вот что ты имела в виду.
— Да, это, — я привалилась к Гарри, — я бы может пережила это без таких последствий — но тут с ума сошла мама. Она начала трахаться. Со всеми подряд. Много, очень много. Причём я думаю, что она стала проституткой, или делала это бесплатно — но мужики к ней ходили каждый день новые. А я была рядом, в соседней комнате.
— Ми… — Гарри осёкся, прижимая меня к себе, — можешь не говорить.
— Ну уж нет, я скажу. Я была страшно испугана мужчинами — а ощущение, что моя любимая мама практически стала дыркой для всех желающих, и мужчины счастливо этим пользуются окончательно меня добили. Мама в моих глазах стала никем, но она всё-таки осталась мамой. Я ненавидела её, но не могла изменить, как бы не пыталась — она всё равно начинала трахаться. Слышать каждый вечер их стоны было невыносимо — тогда, за несколько лет между изнасилованием и институтом, моя психика постепенно стала инертной к мужчинам. Чтобы не сойти с ума, я старалась не воспринимать их как мужчин. Я хотела бы наверное тогда убить себя, или маму, но не хватило духу — убила в себе мужчин.
— Мион, — Гарри крепче прижал меня к себе, — ты…
— Что? А, ладно, — я стёрла непрошенную слезу со щеки, — в итоге мама подцепила венерические болезни и тоже умерла, но уже после того, как я уехала из дома. Я не знаю, что заставило её так поступить — одержимость отцом, несмотря на всё, или психоз… тогда я окончательно провела парралель между мужчиной и злом. Похотью и злом. С детства я не видела ни одного примера любви — только жажду вогнать член поглубже и залить спермой. Это мерзко, женщина и так непростое существо, Гарри. Эмоционально.
— Ладно, а что было в институте?
— Там я стала лесбиянкой. Репутация у меня была ужасной — одни в спину мне плевали, другие смотрели как на дочь местной шлюхи, парни даже считали, что я могу с кем угодно переспать. Даже за деньги. Я просто игнорировала всё это вокруг себя и училась. Случайно, с соседкой по комнате, легли в одну кровать вынужденно, потёрлись друг о друга. Мне понравилось, дальше больше, потом ещё больше… у меня с четырнадцати лет не было не то что оргазма — а даже возбуждения, а тут — впервые за четыре года у меня приятно потеплело и закололо в киске, нахлынуло возбуждение, я поняла, что могу делать это с девушками.
— И ты стала делать?
— Не сразу. Репутация почти-шлюхи и неумелость — вот мои сопровождающие. Страх перед осуждением и неумение вести себя — я испытывала много отказов, порой болезненных, пощёчин и плевков в лицо, но держалась. Но всё же были и удачные моменты. Постепенно я нашла себе постоянную девушку — мы пробыли вместе до самого выпуска, но я не прекращала развиваться.
Гарри кивнул:
— А потом?
— Работа. Мама умерла в тот год, когда я выпустилась — у меня осталась старая квартира. Я поскорее продала её. На похороны матери не приехала — я даже не знала, кто и как её хоронил, и где. Возможно, моя неадекватная любовь к Беллатрикс как к своей матери — это просто перенос эмоций одного человека на другого, но суть та же. Я не была на её могиле. Но Белла… белла сделала то, чего не сделала моя мама никогда — она была такой же мразью, но она на мгновение стала матерью. Любящей, она обняла меня. У меня словно камень с души свалился, ведь мама любит меня. В её глазах была материнская любовь. Беллы, я имею в виду.
— Они для тебя одинаковы? — удивился Гарри.
— Скорее я забыла, где Анна, а где Гермиона. Девочка-гений, пережившая трагические события, одна тронулась умом, другая самоубилась, обе имели проблемы с матерями и у обоих отцы-монстры. Да, факты биографии разнятся, но мы на самом деле очень похожи. Просто я прожила намного дольше, и страдала, если честно, намного больше Гермионы. Она просто была одержима вниманием старших, поэтому подумав, что её оклеветали, ещё и так — не смогла с этим жить.
— Прости.
— Ничего, ничего, — я обняла Гарри, — когда мне было уже почти сорок лет — я умерла. А очнулась здесь — в этом мире. В своей комнате, на столе лежала пачка таблеток, выпитая Гермионой и предсмертная записка — мам, пап, я ни в чём не виновата, простите, не поминайте лихом, люблю вас и сестру, прощайте…
Гарри вздрогнул.
— А ты…
— Эта жизнь стала для меня настоящим раем после смерти, — я улыбнулась, — от отца я забеременнела. Из-за аборта стала бездетной, неполноценной женщиной. Не было ни месячных, ничего такого — просто ничего не было. Здесь же — я начала жизнь с нуля — но я осталась той же развращённой и в душе полумёртвой женщиной под сорок. Извращенкой, если уж на то пошло.
— Я понял, — голос Гарри охрип.
— Такой я пришла в этот мир и такой ты меня встретил впервые. Мы с тобой увиделись вскоре после моего появления здесь — через пару недель после моего попадания в Гермиону Грейнджер. А дальше… Для моего разума этот мир стал настоящим раем. Здесь я встретила тебя, и полюбила тебя, парня. Здесь у меня появились дети, я смогла наконец-то их иметь. Здесь у меня появилась любовь. Муж. Всё, о чём я мечтала в своей жизни — всё, что было глубоко спрятано внутри. Быть нормальной женщиной, женой, мамой… даже любовницей мужчины — мечтала быть.
Гарри кивнул едва заметно:
— И… ты… добилась своего, верно?
— Да, добилась. Точнее я ничего не добивалась — меня просто несло по течению моей неосознанной любви. Течению к тебе, пока в ту ночь в спальне гриффиндора не донесло до конца. И мы соединились в одно целое — ты сделал меня женщиной. Кстати, да, для этого тела — это первый член, который во мне побывал. Девственную плоть удалили хирургически в раннем детстве, а мужской член… ты лишил меня девственности.
Гарри улыбнулся:
— Я так и считал всегда.
— Ну, теперь ты знаешь. Последующие события — свадьба, забота о детях, жизнь вместе одной семьёй, окончательно поливали этот пожар безумия, как ливень на лесной пожар, если ливень сильный, то он потушит. И тушил, всё ещё дымилось внизу, а сверху лилось, и заливало. Но моё прошлое — всё, что я вытворяла с другими, со своей пещеркой, задницей, всё это осталось со мной. Я не смогла забыть и избавиться от своего сексуального опыта. Хотя если честно, Гарри, хотя мне было на момент появления тут тридцать девять лет — я не была опытней девочки в плане эмоций. Секс для меня был процессом биологическим и малоэмоциональным — больше чистое, незамутнённое любовью, удовольствие.
— Я так и понял.
— Позже я поняла, жизнь здесь стала для меня вторым шансом. Раем после смерти, шансом исправить всё. И я им воспользовалась, хотя в первый раз — вела себя как раньше. Это выглядело до жути нелепо в исполнении сопливой девочки в возрасте, когда ещё в куклы играют — но если представить на моём месте мамзель лет тридцати девяти, такую статную, как наша мама, вот, да, такую. Только развратную как я — то получится всё гармонично.
— И…
— Я боюсь, Гарри. С учётом жизни здесь — мне уже за сорок. Хотя я не считаю прошлую жизнь как свою — я уже настолько влилась в образ Гермионы, что осталась собой только частично.
— Я понял, — Гарри обнял меня за плечи, — я не отвергну тебя.
— Да?
— Анна, я люблю тебя, и мне безразлично, что ты называлась именем Гермиона. Оно тоже не совсем твоё, я же не перестал к тебе относиться иначе. Даже когда узнал, что ты дочь Волдеморта и Беллатрикс не стал, ни капли. А это… это всё объясняет. Твоё зрелое поведение и мечты.
— Гарри…
— Анна, — он притянул меня к себе, — позволь поцеловать тебя уже как Анну, хорошо? — и поцеловал.
Я разрадылась в процессе и нам пришлось прервать поцелуй. Гарри меня обнял и гладил.
— Всё в порядке.
— Это слёзы счастья, дурачок, — хихикнула я, — Гарри, я так боялась, что меня отвергнут. Я немолода. Я… ну ты лучше всех знаешь, какая я.
— Знаю и люблю. И я рад, что могу назвать тебя твоим настоящим именем. Я люблю именно тебя, а не образ девочки, который знают все.
— Гарри, — я прижалась к нему крепче, — спасибо! Я… не представляешь, как сильно я тебя люблю. До сумасшествия и слёз, — обхватила его крепче, — ты правда согласен с моей настоящей личностью?
— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Анна. А не какие-то роли, которые ты играешь. Такой… смелой. Слегка извращённой. Со всеми твоими болями и переживаниями — и хочу их разделить с тобой. Ты это ты, я с первого дня знаком был с тобой, да?
— Да.
— Ну так и закроем этот вопрос. Мне тоже не четырнадцать лет, знаешь ли, на которые выглядит моё тело, я взрослый мужчина. Ты взрослая женщина.
— Гарри, — я улыбнулась, — ты бы знал, что снял с души моей камень размером с Эверест. Я так боялась… признаться всем, тебе признаться. Я ведь старушка.
— Сама смеялась над теми, кто много внимания возрасту уделяет, — Гарри хихикнул, — и сама себя считаешь старой. Нет, ты юна.
— Ну… а… — я задумалась, — Назови меня по имени ещё раз.
— Анна… как твоя фамилия?
— Ларионова. А если полностью — Анна Павловна Ларионова.
— Русская?
Я кивнула.
— Анна Павловна Ларионова, я люблю тебя, — он прижал меня крепче, поцеловав в щёку, — И именно тебя, какой ты есть, ты поняла меня? — он заглянул мне в глаза, отчего у меня внезапно засосало под ложечкой, — и ты моя жена. А если хочешь — я сделаю тебе предложение ещё раз. На этот раз как Анне.
— Не надо, я уже твоя жена, но… Гарри…
— Анна, — он меня подхватил, — Я понял. Ты боялась, что я не приму тебя, если ты не Гермиона. Ошибалась — возможно, с Гермионой у меня ничего бы и не было. Я люблю не твоё тело, хотя и его тоже люблю.
— Гарри… — я мурлыкнула неожиданно для себя.
— Ты это ты, и ты самый дорогой и главный человек в моей жизни. Ты уж прости, конечно, но даже дети не главнее. Родственники тем более, а уж про любовниц и Панс и говорить нечего.
Я хихикнула от нервов.
— Гарри, отпусти меня, мне некомфортно. Лучше я сама тебя обниму, — я обняла его, — вот ты и знаешь, кто я.
— И ничуть не меньше люблю тебя, солнышко моё русское.
Я хихикнула.
— Спасибо.
— А ты была красивой там?
— Очень. Вот чего мне от природы досталось — так это безумная красота. Ослепительная, такая, что отец с ума сошёл и я её возненавидела. Куда там англичанкам! А потом и вовсе я её испортила как могла, одеждой, причёской… Да и если честно — с грудью второго размера мне жить намного комфортнее, чем с четвёртым.
— Четвёртым?
— Это вот такенные сиськи, — показала я на себе.
— Ого.
— Ага. У мамы третий, а у меня чуть больше были сиси.
— Гарри, я много думала. И много страдала из-за тебя. И изучала своё попадание и феномен мультивселенной, я знаю будущее. В той реальности, откуда я родом — вся эта реальность — не более чем миф. Сказка. С не очень счастливым концом.
— То есть?
— То и есть. В той реальности Гарри Поттер — персонаж книги. И магии не существует, или по крайней мере я не знала о магии. И историю я знаю до конца — не всё сходится. Например, у Гермионы не было сестры. Но в целом всё остальное похоже.
— Так, — Гарри напрягся, — расскажи эту историю. С самого начала.
— Ну начинается она в чулане под лестницей…
Я пересказала ему события книги — первой, второй, третьей, четвёртой — турнир, возрождение волдеморта, нападение пожирателей на чемпионат мира, смерть Седрика, пятой, шестой — смерть Дамблдора, седьмой — скитание по лесам в поисках способа избавиться от крестража, битва за Хогвартс, смерть многих хороших людей — той же Лаванды, становление и дезертирство Малфоев из стана пожирателей, смерть Северуса, и наконец — смерть Гарри и Волдеморта.
— Но я не уверена, — закончила я, — если верить книге — то ты выжил только потому что собрал все дары смерти и ещё по хрен пойми каким причинам, настолько нелепая отмазка, что это дыра в сюжете.
— И… с кем я был? И кто был с тобой?
— С Гермионой. Гермиона была собой. Ты стал мужем Джиневры Уизли, Гермиона — женой Рона Уизли, Невилл женился на Ханне Аббот, а Драко — на младшей сестре Дафны, Астории. И у всех были дети.
— Вот те на.
— Да, Гарри, да. Но самое страшное в этом то, что я не верю, что тебе удастся выжить так легко, это не авторский произвол. Наши Хранители, прикажи мы им — могут разнести всю волшебную англию и поставить раком министерство, сделав нас самыми главными в этой стране. Мы можем уничтожить всех пожирателей грубо, силой. Но крестраж в твоей голове — нельзя даже ими изъять. А когда крестраж активируется — он полностью захватывает разум и душу носителя. Шансов сопротивляться нет — он уже в твоей душе.
— И… — Гарри сгорбился.
— Я искала все способы от него избавиться. Я заставила искать его отдел тайн, наняла иностранных специалистов, лучших в мире спецов по тёмной магии и душам, искала ответы в индейских племенах и у аборигенов острова пасхи, искала в китайском волшебном мире и в Русском, у японцев и американцев. Я потратила годы, используя маховик времени, чтобы создать зелье, способное удалить крестраж. Но нет, Гарри, это не получилось сделать. Ты не представляешь, что значит жить мной.
— Почему же.
— Ты более чем важен мне, Гарри, — я взяла его щёчки в руки, — если ты умрёшь — я доживу, пока детям не исполнится двадцать, а потом пущу себе аваду в висок. И попрошу похоронить меня с тобой в одной могиле. И всё. Без тебя я вернусь в то состояние, в котором была до тебя, а я лучше умру, чем останусь одна. Ты гораздо больше, чем любимый мужчина, ты для меня всё.
— Прости, я… — он растерялся.
— Крестраж как бомба внутри тебя, которая может убить тебя в любой момент. И которую нельзя извлечь. Способа пока не нашли. Я живу в постоянном страхе, Гарри — всё, что я изменила в истории этого мира — может спровоцировать Волдеморта активировать крестраж. И тогда мы оба умрём. Каждый по-своему, да, я заберу все жизни всех пожирателей, и всех их семей до десятого колена, и заставлю вечно страдать в утробе Шаха, но это не вернёт тебя.
— И… я понял.
— Я исследовала мультивселенную, Гарри. Даже отдельное направление в отделе тайн создали для исследования многомерных реальностей. Отдел тайн занимается как раз такими вещами — исследованием непостижимого. По правде говоря, скорее это министерство было создано вокруг отдела тайн, а не наоборот. Это я исследую и как Анна, и как Гермиона — ведь я учёный. Я столкнулась с тем, что существует реальность, которая в другой реальности — всего лишь книжка.
— И?
— Таких реальностей много, Гарри. Они называются мультивселенная — но все они отличаются определёнными событиями, хотя и следуют определённым паттернам истории. Это как… Это как фанфики на один и тот же фандом, тысячи раз повторённая с разными нюансами история. Гермиона — дочь Волдеморта и Гарри — сын Сириуса — это тоже было не по канону. Возможно. Реальных отличий меньше, и характеры персонажей другие.
— Насколько?
— Настолько, что трудно понять — много ли разницы, или это мы так повлияли, или это книжка была не права и умозрительно всё подавала, с точки зрения главного героя. Драко в книжке был мудаком, таким же, как и его отец. Но он ещё в поезде поругался с тобой, и дальше становился всё более невыносимым заносчивым мерзавчиком. В реальности он хороший парень — неоднозначный. Возможно, импульс просто другой дали и он пустился в другую ветвь развития — в маму, а не в папу.
— Возможно.
— Реальность разная. Вот сестры у Гермионы точно не было. Она бы хоть раз да обмолвилась.
— Какой она была? Гермиона.
— Девушка как девушка. Нудная зачастую, фанатка соблюдения правил. Очень тянулась к одобрению старших, свято верила в истинность книг. Эдакая девочка-активистка, которая за всё хорошее. Но в критические моменты — верный друг, готовая нарушить любые правила. Для тебя и Рона до курса шестого — «свой парень».
Гарри усмехнулся:
— Не похожа на тебя.
— Да. Гарри, я не могу тебя потерять. Может быть ты умрёшь и не будешь страдать — а я буду. Мне очень неприятно это говорить — но потерять тебя для меня было бы страшнее, чем потерять наших детей. Их… смерть… я могла бы пережить. С ужасом и болью — но пока ты рядом — могла бы. Твою нет, никак. Это как половину души оторвать — я стану неполноценным существом, которое не хочет жить в страданиях. Так что я не рассматриваю даже вероятность риска. И я искала ответ в мультивселенной — если в нашей реальности нет способа избавить тебя от крестража — то в других могут быть. Если рассматривать нас как… ну давай так — рассматривать мультивселенную как разные страны. Так вот — я приезжая из другой страны, ты местный. Но в нашей нынешней стране — тебя не могут вылечить — и я начала искать способы пересечь границу и поискать другие реальности, в которых можно найти выход.
— А… как?
— Не знаю, как. А ещё мне очень не хватало того, с чего начался наш разговор — нормальных юношеских любовных отношений. Стыда, смущения, милоты. Любви. Того, что я всеми силами отрицала ранее — но что так важно для меня. Мне было четырнадцать, когда я умерла в первый раз — у меня был мальчик, мы гуляли, целовались, он даже гладил меня через трусики. Это было очень романтично — но после… я стала никем и не смогла на него даже смотреть. Моя жизнь человека закончилась тогда — а я хочу её продолжить с того момента, на котором остановилась. Я помню, как мы веселились — хихикали, медленно сближались, как он ухаживал за мной, а я романтическая дурочка — писала в дневничке глупые фантазии о свадьбе и любви… — я хихикнула, — и думала, какое платье надеть, чтобы ему понравилось. Возможно, через год-два у нас вышел бы нормальный секс. Я была почти готова ему дать.
— Я не знал.
— Ну да. Отец ревновал, как я поняла позже. Это чувство недавно во мне проснулось — после пережитого разврата и того, как во мне побывало пожалуй всё что только можно — от пальчиков до больших вибраторов и фак-машин и рук девушек — я даже не думала, что снова могу наслаждаться романтикой.
— Можешь, почему нет?
— Но…
— Миона, — Гарри взял меня за щёки, — что ты нашла в мультивселенной?
— Я нашла способ в неё попасть. Портал в мультивселенную есть в министерстве, в отделе тайн — это Арка Смерти. Попавшие в неё — перерождаются в другой реальности — это универсальное пограничное КПП между мирами, дверь в другие реальности. Я исследовала её работу уже несколько месяцев и нашла способ задавать параметры попадания. То есть управлять переходом. Арка слегка сломана — мы её долгое время чинили. Помнишь ведь, мы, я и Гермиона, умерли в своих местах и произошло замещение. Как при переносе в прошлое.
— Но…
— Это стихийный магический выброс Гермионы в момент смерти. Он активировал перенос. Да, Гарри, мультивселенная и путешествие между реальностями и даже мирами — то есть разными планетами — это тоже магия. Волшебники — это нечто большее, чем люди с палочками — волшебники могут путешествовать по всей вселенной. Как доктор кто.
— Я не смотрел.
— Исправим это упущение. Тардис там, путешествие во времени и пространстве, — улыбнулась я, — волшебники, не все, но некоторые — могут путешествовать в другие миры. Могли раньше точно — Арку Смерти же построили — магия путешествия между реальностями и мирами была утеряна. Может быть, все, кто ей владел — ушли из этого мира специально.
Гарри кивнул.
— Я понял.
— Я искала выход. Я поняла, что готова повторять эти три года хоть тысячу лет, используя маховик — но пока в тебе эта гадость — я не сдамся. Я не отступлю и не позволю тебе умереть — а Волдеморт… он в книге не особенно парился по поводу тебя — и хотел убить при всех, картинно — сейчас же, когда на нашей стороне Хранители, когда ты так опасен, когда охотники за головами выкосили половину его пожирателей — он должен считать тебя самой страшной угрозой из всех и едва только получит возможность — активирует крестраж. Это наша ахиллесова пята — наша незащищённая часть, Гарри. Ни с какой другой стороны мы не уязвимы, а с этой — нас легко убить.
— Меня.
— Мне тоже не жить без тебя. Так что нас, Гарри. Я искала способы уйти в другую реальность — где Волдеморт не мой отец. Где мы не так опасны для него, где мы просто детишки, весёлые и беззаботные, как по книжке. Как нормальные дети, а не старая больная на голову извращенка и рано закалённый донжуан-эстет, идеальный мужчина.
— Ты слишком себя принижаешь. Ты гений, ты очень мягкая и очень нежная в душе натура. Ты самая прекрасная девушка из всех, — он обнял меня, — самая верная, самая любящая, самая настоящая леди. Никто из тех, кого я знаю, и рядом не стояли с тобой.
— Спасибо, но…
— А то, что ты любишь… веселье в постели и ощущения — ничего не меняет в твоей душе. Ты всё же женщина, и на мой взгляд — идеальная. Совершенство.
— Гарри…
— Анна… — он обнял меня крепче, а у меня по спине пробежали мурашки. Он назвал меня именем, которое я сама уже почти забыла.
— Гарри…
— Анна…
— Я люблю тебя.
— Взаимно.
— Я нашла способ переместиться в другую реальность, Гарри. Более каноничную и менее… где волшебники не такие — у них другие характеры, и они больше похожи на книжный образ. Где всё не так, но в то же время — всё так, как и здесь. То есть Малфой — мерзавчик, Дамблдор — старый интриган-чудак, не хороший, но и не плохой — не такой позитивный дедушка, как здесь. Волдеморт — такое же мудилище.
— А есть реальности, где мои родители живы?
— Есть.
— Я хочу…
— Нет, Гарри. Нельзя.
— Почему?
— Там ты совсем другой человек. Совершенно. У тебя две младшие сестры, у тебя совсем другой характер, ты не такой идеал. Да, во многом суровая жизнь у Дурслей сделала тебя заготовкой под совершенство. А я лишь обработала её. Но там — ты просто руда, а не совершенный металлический цилиндр, который можно вытачивать. Тот Гарри — совсем другой человек. Да и…
— Что?
— Во всех известных мне таких реальностях в твоей семье есть проблемы. В одной родители ругаются и семья несчастливая, в другой умирает кто-то, в общем — нет полного счастья. Ты стал таким хорошим — благодаря всему, что с тобой произошло — реальность стремится к балансу.
— А… — он задумался, ага…
— Поэтому я не советую бередить своё сердце и видеться с Лили. Она милая девушка, любящая мама… но я бы сейчас не хотела временно увидеться с Беллой. Это принесло бы мне только страдания, ничего более. Твоя мать здесь, в этой реальности. И она умерла, прости, Гарри… я понимаю, как это тяжело.
— Тебе пришлось тяжелее, — он успокоил меня, — свою ты убила сама. И твоя была чудовищем, по сравнению с тобой — я уже совсем не так старадаю, что я сирота — родители любили меня и они были хорошими людьми. Поэтому я перестал комплексовать. Радуюсь уже тому, что они были порядочными.
— Да, — кивнула я, перелезая на кровати через Гарри, — в общем, вот так, Гарри. Пока мы не найдём способ достать из тебя крестраж… Я предлагаю уйти в другую реальность. Вдвоём. Только ты и я. Магия — одна на все вселенные, это как общее море, в котором существуют острова реальностей и межмировое пространство.
— И как это — уйти? Куда? Кем мы станем?
— Самими собой. Нет, можно перейти в своём теле — но смысл? А можно переселиться душой. При этом те, кто будут в наших новых телах — будут выбиты в межмировое пространство и попадут в кого-нибудь, чаще всего — это происходит с волшебниками в период клинической смерти. Я подобрала подходящую реальность — она похожа на нашу, но в ней ты кровный сын Джеймса и Лили. А я — дочь Эвелины и Роберта Грейнджера, единственная. Дамблдор — не плохой человек, но и не такой милашка, как у нас. Всё остальное… характеры людей другие, но в целом — всё более мило. И Гарри… на этот раз я хочу не сразу с тобой лечь в постель.
— Но учитывая нашу… любовь и семью…
— Поведём себя как люди. А если сильно стоит стручок — можно мастурбировать хоть до опупения. Я свою пещерку видимо защекочу до мультиоргазмов. Но нет, без секса сходу. Позволь… и себе и мне, позволь побыть юношей и девушкой. А так же помни — если тут мои родители и наши старшие, друзья и так далее — легко приняли наш секс и отношения — в той реальности всё иначе. Там другой настрой и взрослые могут устроить разнос и истерику, и серьёзно наказать. То есть повести себя более нормально.
Гарри кивнул.
— Это с чего?
— Мама изначально понимала, что мы не её родные дети. Папа изначально понимал, что Алекс, я, — не его дочери. Мы не были родными — хотя они любили нас как родных, но всё же. Я сама поняла это, когда удочерила Лару — я люблю её как родную, абсолютно, но между нами нет какой-то… душевной связи. Настоящей матери, которая выносила и родила ребёнка и её ребёнка, какой-то невидимой пуповины. Она не моя дочь. И не твоя. Падчерица.
— Я понял.
— Лишь к Белле… к ней у меня было это чувство — и оно меня чуть не свело с ума от горя, когда я её убила. Казнила. Прости, Гарри, но я должна признаться, что и с Маем и Корой не чувствую стопроцентной материнской близости. Да, они мои дети. Я родила их, но они не плоть от плоти моей. Твоей и мамы. Я выносила их за неё и усыновила-удочерила, но Нейт… Когда я думаю, что он рождён мной полностью, моим телом, по крайней мере — я чувствую того, чего нет с Маем и Корой. Хотя они тоже наши дети. Но они… на заднем плане, главный наш ребёнок — Нейт. У нас один сын. Других я просто родила.
— Прости, я не знал.
— Всё в порядке. Я не хочу сказать, что мало люблю Мая и Кору — но для меня они… дети, и в то же время до одури любимые младшие родственники.
Гарри медленно кивнул:
— Хорошо, любимая. Я понял.
— Но ты компенсируешь им нехватку любви. Просто я заметила, что именно мама с ними имеет ту связь, которая у меня с Нейтом. Она их мать, не я. Мы разделили наше материнство на двоих. В её животике они начали развиваться, от её яйцеклетки.
Гарри промолчал. Я тоже.
— Но это не значит, что они не мои дети — душа их всё равно отпочковалась от моей. И их магия — от моей магии, их сущность — от меня. Я им полу-мама. И мама им полу-мама.
— Анна-Миона, — Гарри ухмыльнулся, — давай я буду звать тебя так. Не комплексуй. Я не люблю нашу маму как женщину — но я ни о чём не жалею. Да, я понял, что тогда ты жаждала, чтобы я кончил в тебя, и ты была их матерью. Но… они всё равно наши дети — на троих. Мама подарила тебе детей, которых ты не могла завести психологически — смотри на это так. Как подарок от матери.
— Да, спасибо, — кивнула я, — так легче.
— Итак, что ты говорила про переход в другую реальность?
— Это будет совсем не та же реальность, что здесь. У нас не будет столько денег — поскольку здесь… события сами сложились именно так, как надо. И связи с родом Блэк, скорее всего, не будет — разве что Сириус останется твоим крёстным отцом — но вытащить его самостоятельно мы не сможем. И там не будет наших детей.
— Но… — Гарри задумался, — они исчезнут?
— Нет, ты не понял. Это не возврат во времени — мы сможем вернуться в свою домашнюю реальность, на родину, то есть сюда. Когда захотим и в любое время — хоть в детство, хоть в момент, из которого ушли. То есть в сегодняшний день, в этот самый момент в кроватке — и никто ничего не заметит. Но я надеюсь, мы вернёмся и у тебя уже не будет крестража — и можно будет начинать всё то, что я задумала — бойню пожирателей. Турнир, возрождение волдеморта, а дальше мы устроим им такую весёлую дискотеку, ты, я и Геллерт. Гел ведь лучше, чем Дамблдор в дуэлях — он не проиграл Дамблдору когда-то. Он сдался, не смог убить своего мужа, пусть и бывшего. Дрогнул. Дамблдор в благодарность не убил его и посадил в Нумергард. Это была скорее ничья.
Гарри кивнул.
— И когда мы перенесёмся… то что будем делать?
— Искать способ, а так же жить жизнью маленьких первокурсничков. А так же попробуем подружиться с ребятами, взять от жизни всё.
— Проживать этот год в третий раз будет не так интересно.
— Это как любимый Фильм, Гарри. Его можно смотреть сотни раз — и каждый раз видеть что-то новое. В первый раз я получала наслаждение и главное — исцелялась внутренне, раны в моей душе заживали. И когда зажили окончательно — мы вернулись. Начали затягиваться уже шрамы после ран — и я стала развиваться семимильными шагами. Ведь в первый раз я только базу выучила — а тут — научилась колдовать, раскрыла свои способности феникса, изобрела множество зелий, ты натренировался как настоящий боевой монстр, уступишь только разве что Дамблдору и Гриндевальду в дуэли. И ты и я с тех пор, как поженились — стали намного более… мы стали зрелыми волшебниками. Но нам нужно стать больше, чем зрелыми волшебниками.
— Кем же?
— Могущественными волшебниками. А так же… если не получится в первый раз — мы попробуем снова — в новом мире, я только начала исследовать мультиверсум, а времени нет. Мне нужно время, чтобы найти миры. А ещё… я хочу пожить жизнью девочки. Я хочу одевать красивые платья и смущаться от прикосновений к руке, а не… Пусть Рон останется Роном, Драко, Невилл, остальные — пусть все они останутся сами собой. Какими должны были быть без нашего к ним особого внимания и особого убеждения на близость.
— Ха. То есть романтика?
— Да. Романтика. Но сам понимаешь — если в этом мире наши отношения приняли окружающие легко — то там нас просто объявят детьми-извращенцами и могут даже выгнать из Хогвартса за разврат, если мы ещё до первого курса сексом займёмся. Точнее — если об этом узнают, — хихикнула я, — и я хотела бы насладиться тобой до секса.
Гарри хихикнул и кивнул:
— Ладно. Уговорила. Когда выдвигаемся и что с собой берём?
— Мы не сможем взять ничего материального. То есть вообще ни крохи — ни денег, ни палочек, ни одежды — мы появимся в телах своих прототипов в определённый выбранный день. И надо будет напомнить себе вот что — вокруг нас будут другие люди. И… Гарри, я видела лица людей — они не такие же. То есть ты другой на лицо, и я не такая писаная красавица. Скорее замухрышка. Хотя… если честно, такие замухрышки в одиннадцать лет — к пятнадцати-семнадцати преображаются в красоток, иногда. Да и магия одна — а зельями я даже из полной уродины могу сделать фотомодель.
Гарри улыбнулся:
— Анна-Миона, поверь, я возможно даже больше буду любить тебя, будь ты менее красивая.
— Правда?
— Правда-правда.
— Тогда… Давай уйдём. И пойдём до тех пор, пока не найдём способ спасти тебя от этой дряни — и вернёмся сюда, и только тогда сможем продолжить нашу войну и победить папочку Тома.
Гарри поднялся с кровати.
— Я готов.
— Собираться не нужно — мы не сможем ничего с собой взять. Только наши способности фениксов сохранятся.
— Тогда… А как…
— И никому не нужно говорить. В идеале — мы вернёмся сюда, никто не должен заметить нашего отсутствия. Гарри, пойдём в отдел тайн. У меня есть пропуск.
— Пойдём, но…
— Дай руку. Аппарируем сразу в отдел, к арке, и начнём активацию. Можно не брать палочки и одежду, не прощаться с другими.
Гарри кивнул:
— Хорошо.