• Cyberdawn

• 10
• псм

Priekrasnyi Staryi Mir (1-10) - Cyberdawn.fb2

10. Nabieriezhnaia Tamiesisa - Cyberdawn.fb2

Подъехав к Фазану, я арендовал “приватную кабинку”, заказал туда лёгкий перекусить, сам же расположился с рюмкой кваса у окна с видом на подъезд к кабаку. И, если честно, с некоторым раздражением думал об овечке. Ну вот реально, не могла подобрать более “подходящего” времени. С другой стороны, какое-никакое разнообразие, а то предстоящий дипломатический визит меня, признаться несколько тяготил. Заниматься-то я занимался штудиями своими, но мысли сбивались на поездку. Да и, всё же, растрясённый на хоть какие-то разъяснения по поводу “экзотичных бредней” леший (признаться, нудел я в самолёте просто из тернистости, и так по роже было видно, что ничего не скажет), выдал такое “объяснение”:

— Вы верите в сказки, Ормонд Володимирович? — на что я пожал плечами скорее отрицательно, нежели как иначе. — Вот и я не верю. А что есть на деле — увидим сами. Считайте что гипнотизёр у бриттов завёлся силы неведанной, я иного объяснения не нахожу, — отрезал злонравный Добродум и более на вопросы не отвечал.

Впрочем, тот вариант, что идём мы на заклание, я довольно быстро отсёк: что бы бритты не учудили, убивать десяток послов, ставя Полисы в известность о своей “явной враждебности”, перед тем допустив их прибытие, бред неправдоподобный. Согласится “для вида” и тянуть время я ещё могу понять, так не было этого: сразу ответ, шлите послов, пусть прибывают, поговорим, время сами назначайте. То есть, дали время Полисам консолидировать силы, подготовится, а потом подставиться… бред бредовый.

Даже если придумали какое убивало лютое, чтоб “всех разом”, так “всех”-то и не выйдет. А если выйдет, так “танцы посольские” бред ненужный. Или, опять же, положим оно, убивало мифическое, у них “с долгой подзарядкой”. То есть, собирают флот, простой и воздушный, Полисов более или менее локализовано, сносят — ну не знаю что за колдунское убивало, но положим, в Мире с эфиром говорить, что “этого вообще не может быть” довольно глупо.

Так всё равно бред выходит: бриттския острова не заокеанье, франки, даны, время подлёта… через четыре часа на островах будет экспедиционный корпус, пусть “с бору по сосенке”, но уже у них. И “заряжённым убивалом” выйдет только по самим островам лупить, а “избирательность убивания” на уровне бриттов не трогаем, а остальных — да, опять же, что-то даже для эфира смехотворно-невозможное выходит.

Соответственно, бритты либо “тянут время долго”, что убиение послов не предполагает, а предполагает им явить “как всё замечательно”, либо вообще придумали нечто столь завлекательное, что в ихнюю унию бриттских гадов теряя тапки побежали по доброй воле все причастные. Также бред, по совести, но не больший, нежели “колдунское массовое убивало с перезарядкой и только по не бриттам”. Даже если последнее с приборами какими защитными, так экспедиционный корпус уже на островах будет, так что выяснить что за “колдунская защита” и ей обзавестись успеет.

Так что вероятность на этом “посольском турне” помереть выходит менее, нежели в том же Риме или по дорогам меж Полисов мотаясь. Бритты сами оберегать послатых будут, потому как им это выходит “надо”. Ну а захваты и прочее — бред почище убиения. Единственное, что Леший изрыгнул “гипнотизёр”, но тут, судя по морде лица сам из наиболее невероятного выбрал хоть сколько-то возможное.

Гипнотизёр мóзги одарённым спекающий… Ну, скажем так, в возможность существования такового уникума верится крайне слабо: природа эфирная в проявлениях изучена досконально, а подобный “гипнотизёр” будет, скорее, терапефтом уровня “суперкомпьютер”, способный переписывать нейроны. Ну, как-то, тоже смотрится бледно, в возможности мозга человеческого, пусть эфиром подпёртого, такое осуществить не верится ни разу. Да и, главное, все эти мысли не у одного меня в башке крутятся, так что ежели и извернулись с этаким Архи Мозголазом бритты, так послов проверять не один и не два человека будут после посольства оного. С пристрастием и на “девство разума”, так что тоже нет.

И вот пока гонял я в уме мысли мудрые (опять вылезли подлые, достав меня немало, аж мозоли на разуме от мозгоблудия набухать стали), подкатил к Фазану самокат, откуда явилась знакомая копна “золотого руна”, из самоката вылезшая, но некоторое затруднение около него испытавшая.

Вот ведь морока, посетовал я не без улыбки: всё же, морока сия меня от мозгоблудия отвлекала. Так что поднялся, вышел и вслушавшись в беседу возницы и Милорады понял затруднение, в чём-то довольно комичное.

А именно, сколь понял я, у девицы банально не было денег, бес знает почему. Притом, несостоятельной она не являлась, предлагая вознице за проезд некую ювелирную цацку. И вот тип сей, цацку брать отказывался наотрез, под соусом довольно комичным: стоила цацка порядково сверх “наезженного”, а подобное “не можнó!”

Оценив “парадное”, в смысле весьма недешёвое и, признаться, стильное платье и шубейку девицы я мысленно хмыкнул, да и решил сие затруднение. Были там копейки, так что на благодарности просто отмахнулся: ясно что в силу неких “высоких и важных” причин девица просто деньгой не озаботилась, что в её психопортрет, мной составленный вполне укладывалось.

Отвёл в комнатушку арендованную, сложил руки домиком перед лицом, посетовал об отсутствии очков — блики было нечем пускать, да с челом серьёзным изрёк:

— Рассказывайте, Милорада.

— Я… наверное да, спасибо что встретиться не отказались, Ормонд Володимирович, — явно нервничала девица, извлекла из кошеля-ридикюля платочек кружевной и, нервно его комкая, задумалась.

А я и не подгонял, с интересом на девицу взирая и, пользуясь наукой физиогномической выстраивал модель. И выходило, что стряслось у неё нечто, по её разумению, серьёзное, страшное скорее. Что, в свою очередь, требует неких “действий”, а не разговора, поскольку бросилась она не к подружкам. Притом, сие “страшное” ни в компетенцию властей политики не входило, ни родных она этим отягощать не желала. Что ж, послушаем, потому как интересно, да и соответствие своим предположениям надуманным сверим: как по мне, поругалась она со своим, мельком упомянутым “глистом в тунике”, а моя персона, на простейшей ассоциации всплыла. Скорее всего выслушаю, да пошлю девицу с “бедами” её, но хоть выслушаю, да и совет дам, для себя решил я.

— У меня есть… точнее был, — нахмурилась Милорада, — друг, как я думала. Но подлец неимоверный! — полыхнула очами она, подтверждая мои предположения.

— Сердешный? — ровно уточнил я, внимательно на неё взирая.

— Нет! — аж возмутилась девица, причём, по всему, не врала.

Забавно, мысленно отметил я, кивнув, “принимая ответ”.

— Просто друг, как я думала, хороший, ну и… — замялась девица.

— То есть, интерес амурного толка вы к нему проявляли, — заключил я. — Но, либо в недостаточно явной форме, либо он их сознательно “не замечал”, — на что последовал румянец и кивок. — Продолжайте, — выдал я.

— После нашей беседы с вами, — вздохнула она. — Я задумалась. Вы не подумайте, Ормонд Володимирович, вы хороший! — обманывала она скорее себя, я много какой замечательный, но точно не “хороший” во вложенном ей смысле, не без иронии отметил я про себя. — А тут Горазд стал за мной ухаживать, — потупилась она.

— Позвольте предположить, — ровным тоном вопросил я в паузе, на что последовал кивок. — Вы ранее проявляемый к сему молодому человеку интерес проявлять перестали. И, о чудо! — широко, ехидно и тернисто улыбнулся я. — Тут же стали сему юноше интересны. Это скорее вам для раздумий слова, — уточнил я.

— Наверное что и так, Ормонд Володимирович, только не юноша он, а муж. Тренер в дисциплинах рифмической гимнастики, — опять покраснела девица. — Вы не подумайте, но ребёнок… Не знала я, в себе хотела разобраться!

— Милорада, вы, вообще-то, мне ничего не должны. Я, ежели вы изволите вспомнить, изначально вам ничего не предлагал и не просил. Предлагая оповестить заинтересованных в нашем сближении, наиболее безболезненным способом, о невозможности этого сближения, — не стал я “щадить нежные чувства”. — Предложение, мной впоследствии озвученное, имело корни и основание в словах ваших, было в чётких рамках, границах, ничего от вас, кроме согласия или отказа не предполагало. Так что ваши “друзья”, до принятия оного предложения, либо тем паче неприятия, ко мне касательства не имеют. Говорю я вам сие не для того, чтобы сказать, что вы с бедой вашей мне неинтересны. В таковом случае и встречи нашей нынешней не было, — уточнил я. — А скорее для того, чтобы донести позицию свою, дав возможность свободно говорить, без оглядки на нашу предыдущую беседу.

— Хорошо, Ормонд Володимирович. Горазд ухаживал, но в сомнениях я пребывала, пока не позвал он на беседу личную и приватную. А я и согласилась, дура! — блеснула она слезинками в уголках глаз.

— К себе? — уточнил я, на что последовал кивок. — И что вас не устроило? Любезен недостаточно был, или уд не в ту сторону изогнут? — с реальным интересом уточнил я.

— Да вы… Не было меж нами ничего, да и не должно было быть! — раскрасневшись прокричала она.

— Вы, Милорада, не кричите, а объясните в чём я не прав, — ровно ответил я. — Муж вас в обиталище своё зовёт, что иначе как согласие на соитие, предполагаться не может…

— Он обещал что не обидит! — последовала вспышка.

— Так что вы мыслите как обиду, он мыслил как благодеяние, — развёл я лапами. — Чай вы, Милорада, не с Луны свалились, а и не дитё неразумное, в обитель мужа явиться согласие давая на многое, последствия же, судя по словам, вашим же, осознавали.

— Да вы… — полились слёзки у девицы, на фоне гневного лица. — Он. Мне. Клятву. Дал, — побледнев выдала она. — Что пальцем ко мне, без моего дозволения, не коснётся.

— Дозволение, хочу вам напомнить, Милорада, понятие также не самое прозрачное. Тогда как визит к мужу — веешь однозначная и толкования двойного не подразумевающая. Вот я вам скажу, к примеру: поедемте ко мне, побеседуем, — привёл пример я. — Что ответите?

— Поеду, — закусив перед тем губу, несколько неожиданно для меня выдала девица.

— Но, тем не менее, очевидно и понятно будет, что интерес я к вам амурный питаю. И вами его неприятие будет нелюбезным, неправильным и оскорбительным, — несколько “вытянул ситуацию” я, поскольку насупившаяся девица всё же кивнула. — Я пока, Милорада, не понимаю сути вашей беды. Расстройство — возможно. Но тут вы, как не крутите, сами виноваты, сколь не хочется вас словом бранным называть, но окромя “сама дура” иных слов я не нахожу.

— На встрече у него Горазд сам настоял, чему клятвы и причина, — мертвенно побледнев, роняя слёзки, выдала девица. — Беседа с полчаса шла ровно и разумно, а потом, без перехода начал руки распускать. Еле вырвалась… Дура, да! — задрожала она плечами.

— Ну покинули то вы его невозбранно, — откомментировал я, на что был буквально прожжён взглядом.

— Смотрите! — рванула Милорада рукав, — Могу и больше показать! — заливаясь слезами вскочила она, но была за обнаженную руку поймана и усажена за столик силой.

Ну что можно сказать, на “ролевые игры” сколь угодно высокой жёсткости алые полосы на предплечье не тянули. Полицейские за “улику” не примут, но хулиганство и “повреждения телесные” этому типу вчинят, буде девица к ним обратится. А главное, про “клятвы” этого типа не врала, хоть и дура, тут и сама признаёт, думала не тем местом.

— Более не надо, — отпустил руку я, тогда как девица, закрыв лицо руками полноценно зарыдала. — Кстати, Милорада, вынужден вас предупредить, что мы, Терны, растения неприхотливые, на женские слёзы нам вполне пригодны. Так что, ежели вы разрастания колючек не желаете, я бы вам порекомендовал слёзы унять, — выдал я.

Девица немного порыдала, но всё ж фыркнула и себя в руки взяла, взор пусть и заплаканный на меня уставив.

— Итак, Милорада, в злокозненности и прочих качествах вашего Горазда, — “не моего” последовал бурк. — Хорошо, — не стал спорить я, — моего Горазда вы меня убедили. Не по закону и традициям, тут вы и сами признаёте свою ошибку, а по чести. А от меня-то вы что хотите?

— Я… — задрожала она губой, вскочила. — Простите, Ормонд…

— Присядьте и возьмите себя в руки, — нейтрально ответил я.

Ну реально, втравливает меня девица в блудню, от которой мне, если разобраться, ни боли ни выгоды. Как спутницу свою её я не вижу. Точнее, тут уж ей самой ОЧЕНЬ постараться придётся, во всех смыслах и один раз, чтоб вместо взбалмошной девчонки я в ней женщину для себя узрел. Сам этот Горазд, по всему, выходит та ещё скотина, тут и не поспоришь: в некоторой инфантильности собеседницы я убедился за час беседы, а тут наставник не один год… В общем, хотел её попользовать “по закону”, но не по совести, а уж следы принуждения… Насильник, в общем, и личность гадкая.

Но я не “принц на белом коне”, которых в Мире Полисов и не водилось. Да и не миллионщик, в костюме ушастом и резиновом, внимания терапефтов-мозгоправов требующий. Так что, коль девица хотелки свои озвучит, без взбрыков истерических и не будут они чрезмерны, то, наверное, сделаю кое-что. Ну а нет — так нет, леший с этим Гораздом, разве что, может, в Управу заеду профильную, обеспокоенность проявлю: не дело сволоте подобной в наставниках пребывать.

Есть момент с “бриттским вояжем”, меня несколько “раскачивающий” по ряду параметров, но тут скорее оглядки на ряд моментов, да и лени лишающий — снявши голову по волосам не плачут, а тут можно просто поступить “хорошо”, без размышлений лишних.

Девица, тем временем, села всё же, задумалась крепко, а после выдала результаты как раздумий, так и хотелок.

— Не знаю я, Ормонд Владимирович, — последовало изречение, от которого я стал опасаться за бровь свою — столь вздёрнута она была, что могла чело покинуть, да даже на орбиту земную взобраться. — Наказания ему хочу, а какого — сама не ведаю. К батюшке обращаться и смысла нет, да и стыдно, — покраснела она. — В Управу — так посмеются надо мной, потернистее, чем вы изволили, — бросила она на меня не самый довольный взгляд. — Потому и к вам обратилась, помстилось мне, что выход найдёте.

— Доверие ваше льстит, — не без яда ответствовал я. — К слову, обратись вы к полицейским, то наказание сему Горазду бы было. Впрочем, — признал я. — Не сильное, да и скотству его не соответствующее. Да и посмеялись бы над вами, что да, то да, чего я, невзирая на слова ваши, себе не позволял. Но пожелание я ваше услышал, так что наказание ему умыслю и осуществлю, в ближайшее время. Адрес мне палестры вашей обозначьте, да имя полное обидчика вашего, — потребовал я, на что Милорада застрочила на салфетке выуженным из ридикюля стилом. — Засим, давайте прощаться, усажу я вас на самокат до дому. Время позднее, — подытожил я.

— Погодите, Ормонд Володимирович! — уставила на меня изумлённые очи зелёные овечка. — Что заступитесь за честь мою, сие чудесно, благодарна я вам без меры. А как же мы?

— Какие-такие “мы”? — изумился я. — Вы мне указали на негодяя и скота последнего, вас обидевшего. Я, по-дружески, в беду вашу вник, да и усилия к её решению приложу. А “мы”-то у вас откуда взялись?

— Но… я думала…

— Незаметно, — экспертно поставил диагноз я. — Насчёт “мы”, буде такое и случится когда, беседу мы имели. И ежели что и изменилось с тех пор, то лишь сложности и сомнения появились. С моей стороны, — уточнил я. — Но это ежели вас мысль о “мы” не покинет, вопрос беседы в будущем. Когда и вы будете не столь напряжены в эмоциях, да и у меня время появится. Пока я прискорбно службой обременён. — уточнил я. — Так что, визитка у вас есть, фони номер мой вы имеете. Будет желание пообщаться-поговорить — фоните, а нет, так и нет, — подытожил я.

Овечка глазищами потерянно похлопала, в самокат усадилась и скрылась на оном во тьме. Вот же заковыристая да извилистая, как постановка южно-заокеанская Мира Олега, ситуёвина, хмыкнул я расплачиваясь в Фазане.

Ну да ладно, всё дело будет не мыслеблудное, до отбытия. Да и тренировка, какая-никакая, ухмыльнулся я.

На утро вымытый и побритый я, снабжённый зарядом довольно весёлой злости, обозрел палестру. Была она не из малых, со многими залами, но общение со служительницей открыл мне зал мне потребный. Да и в целом, старушка оказалась презабавная, так что покидая её общество, пребывал я в некотором сомнении: по речам сей дамы, ежели судить (а ни толики сомнения она в сказанном не испытывала!) выходило, что сию обитель зла и порока, палестрой лишь упущением политиков рекомую, надо огнём жечь, с наставниками и учащимися, ибо жить в Мире с оной решительно невозможно.

Впрочем, старушки старушками, а дело — делом. Долбанув в дверь, я сковырнул засов, в чём мне мои массовые габариты весьма поспособствовали, ну а ущерб вышел копеечным. Ну, почти, уточнил я, краем взгляда окинув выдранный с мясом засов.

В зале пребывали дюжина девиц и отроковиц, до моего визита явно предававшиеся штудиям гимнастическими, застывшие ныне в весьма приглядных позах, мою персону взглядами мерящие. Будучи мужем вежественным, полей шляпы я коснулся, после общий поклон учинил.

Да и направился к единственному в зале мужу. В белоснежной тунике пребывал тип, высокий, но и вправду, тонкий для безобразия. Пырился он на меня так же как и ученицы, недоумённо, на что я лыбился совершенно ослепительно, к нему приближаясь.

— Горазд Древосилович? — радостно уточнил я.

— Он самый, — недоуменно взирая на меня ответствовал глист в тунике.

— У вас ли вчера пребывала Милорада Поднежевна Сулица? — задал я вопрос, учиняя последнюю проверку.

Дело в том, что в словах Милорады я был почти уверен. Но ключевое слово “почти”. Правда и истина — отнюдь не синонимы. Так что пусть вероятность “клинической дуры и фантазёрки” была пренебрежительно мала, но и исключить её абсолютно я не мог. Всё же, двух встреч для вот “досконального и полного” понимания явно было маловато.

Но мимика и вильнувший взор рассказ Милорады подтвердили: чуял сей тип вину, точнее страшился разоблачения. Ну а, значит, глазёнками своими подлючими вильнул ты, мил друг, очень удачно, мысленно оскалился я, улыбнулся совсем счастливо, да и хлёстко, “как хлыстом”, вспылили в голове комментарии Добромиры, отоварил глиста по причинному месту.

Горазд очень гораздо пал на пол, скрючился, место поражённое зажимая и звуками Мир окружающий оповещал, что очень некомфортно ему. Девицы же начали звуки издавать частью изумлённые, частью возмущённые, что я скинутой дланью прервал.

— Муж сей, — возвысил я голос, указав на мужа пинком, в место уже травмированное, не удержался, — Есть лжец, негодяй, насильник. Завлекает дев в жилище своё, клятвы давая, что на них не покуситься. Притом, в случае отказа от притязаний его, не стесняется силу применять, чтобы похоть свою потешить. Деяние моё с тем связано, что б вас предостеречь, — обвёл я девиц взглядом. — Лик подонка, наставником рядящимся, явив. И ему, псу смердящему, — ещё раз пнул я. — Напомнить, что буде законы не нарушены, честь остаётся. Ормонд Володимирович Терн, квестор Управы Посольских Дел, — вежливо раскланялся перед завывающим типом. — Ежели вопросы у вас, Горазд Древносилович, а то и вопросы чести и крови возникнут, то к услугам я вашим, — кинул я на глиста визитку. — Сударыни, честь имею, — коснулся я полей шляпы, оценив весьма ироничное звучание, в текущих реалиях, этой фразы.

Ну и покинул зал, да и палестру. В принципе, глист, конечно, может попробовать меня по закону ущучить. Вот только, даже если я про Милораду и промолчу (чего делать и не собираюсь), то максимум, что мне грозит, так штраф, немалый, но вполне подъёмный. А уж ежели вызов будет, оскалился я совсем уж запредельно, вызвав шараханье встречных учениц палестры, так и оторву ему уд. Реально не люблю насильников, мразотны они, в моих ощущениях.

Ну, прынцем себя, честь девичью защищающим, я явил, не без самоиронии думал я. Вообще, по уму, ежели бы не текущая ситуация, вряд ли я бы так поступил. То есть, некие действия бы предпринял, но более… обдуманные, что ли.

Впрочем, настроение поднялось, мысли мои тяжкие (а главное — бесплодные), отступили, так что поступил я правильно не только “вообще”, но и для ценного и важного себя. Тут главное, одёрнул я себя, чтоб в привычку оное не вошло: не миллионщик я, при отце живом, да и резина обтягивающая с телесами моими смотреться будет уж слишком комично. Да и Артемида Псиносфеновна разум скорбный исцелит, она такая, она может.

А к времени оговоренному, облаченный и собранный, с перуном открыто на кобуре висящим (что и этикетом дипломатическим никак не запрещалось) явился я к злонравному начальству. Дни оставшиеся провёл не праздно, в эфирных штудиях, но тяжкие мысли отступили. Спасибо овечке и удачно подвернувшемуся (да и под ногу, резонно уточнил я сам себе) глисту.

Кстати, никаких последствий мой “подвиг” не возымел, милитанты в эфирных доспехах квартиру мою не штурмовали, да и фони молчал, хотя, признаться, про последний я вспомнил, лишь на пути к Лешему.

Морду начальство имело никак не обречённую, а зловредную, ехидную и вообще, Леший как Леший. Хмыком и взглядом ехидным оценил мой перун на бедре, буркалы свои закатил, в стол залез и себе таковой же на бедро прицепил. И ещё подмигнул злонравно.

— А мортиру осадную я бы взял, — с видом невинным изрёк я, так как подобные деяния начальства без ответа оставлять было невозможно.

— Пощади бриттов, Ормонд Володимирович, и так, смотрю, портки обмочат, на вас поглядев. А уж с мортирой так и вовсе помрут от удара, мало что не все. К кому посольство нам справлять? — не остался в долгу злонравный леший. — Ладно, отправляемся. Примите и оденьте, — протянул он мне коробочку.

Открыв которую, я узрел серьгу-гвоздик, в эфире снабжённую фактически не различимым мной узором.

— Разума защита? — уточнил я.

— Теоретически, — поморщился Добродум. — Как на практике будет, нам узнать предстоит. Да, в отставку не желаете? — небрежно бросил он.

— У меня до оклада декада осталась, — скаредно ответил я. — Вы бы, Добродум Аполлонович, лучше бы сказали, что за “сказки дикие”. Всё одно уж узнаю, а так хоть в дороге будет о чём подумать.

— Книги читать не пробовали? — вопросил леший. — Занятие зело приятственное, рекомендую. Пойдёмте, — бросил он, вставая из-за стола.

В мобиле молчали, я вдевал в ухо гвоздик, после же сего косметического надругательства злокозненный Добродум окатил ухо моё эфиром, явив не самые последние навыки терапефта. Потому как дыра во мне краями зажила буквально за минуты, никаких неприятных ощущений не оставив.

А вот уже в самолёте, Леший оторвался от книженции, поймал мой взгляд, ухмыльнулся совсем гадко, да развёрз зёв свой:

— Врут к бриттам склонившиеся, что зрели бога. В силе тяжкой, да и с бриттами он, — бросил леший. — Что, полегчало вам? — ехидно вопросил он, а на моё ошарашенное поматывание башкой, понимающе кивнул. — Вот то-то. Потому и молчал, чтоб вы разум свой излишне не ломали.

— Эта… — офигело откомментировал я. — А вообще, как это? Ну, мы вообще сверх… гимназических знаний про них знаем что-то? — растерянно вопросил я.

— Про богов-то? — уточнил Добродум, на что я кивнул. — А ни беса мы не знаем, Ормонд Володимирович, одно мыслеблудие псевдонаучное, читали небось, — на что я повторно покивал. — Одарённых при богах не было, летописей тьма, священных книг. Вот только ни беса это не объясняет.

— Иллюзии? — предположил я.

— На глазах очевидцев, изъявшие из Мира пару верст квадратных морской воды и несколько судов? — ехидно уставился на меня Леший. — Тут скорее надежда на гипнотизёра могучего выходит, потому как если бог, пусть один, у бриттов есть… Ну, почитайте, победить то победим, вот только мало не половина Полисов огнём и серой зальёт. Это я вам не самый худший вариант описываю, согласно достоверным и проверенным летописям, — уточнил он, да и уткнулся в книжицу.

Это выходит, мне лешему и вправду только благодарным быть надо, потому как я себе и впрямь мозги сломал бы, со смещением. И с нулевым итогом, потому как всё мной читанное ни беса не объясняло, а, очевидно, головы не один академик и не одного Полиса ломал. С нулевым эффектом.

А у них, даже представив, что могутность интеллекта моего их умишки многократно превосходит (что представлять приятно, но довольно наивно), доступ к знаниям, да и время на их изучение куда как побольше моего. Так что, несколько вынужденно, слегка поклонился я Лешему:

— Благодарствую, Добродум Аполлонович.

— Пустое, — отмахнулся Леший, подняв взгляд от книженции. — Вас знаючи, о себе заботился: нацепили бы на себя оберегов, текстов всяких, да и истерику бы закатили, буде вас их лишить тщились, в вид потребный приводя.

— Может, нацепил бы, — подумав, не мог я не признать некоторую сермяжную правду леших слов. — Не помешало бы, а вдруг поможет?

— Параноик вы, Ормонд Володимирович, — промолвил злонравный Добродум. — И социопат. Сие в болезнь не перетекло, но в критических ситуациях вы палку способны не то, что перегнуть, а узлом завязать. Не всегда плохо, но в текущей ситуации, — помотал он пальцами. — Излишне, хуже и вам и окружающим.

— Здоровая паранойя — залог здоровья параноика! — веско изрёк я максиму Мира Олега.

— Изрядно сказано, — все же зажрав, бросил Леший.

— И вообще, вы можно подумать, лучше, — несколько надулся я. — В мои годы небось…

— Хуже, — спокойно кивнул Леший. — Гораздо хуже было у меня в годы ваши. А вы, значит, догадались?

— Ой, можно подумать, тайна мироздания великая, — отмахнулся я. — Столь раздражающим, — окинул я злонравное начальство взором, — лишь зеркало может быть, вот только кривое. Вроде похоже, а не так. Да и вам резона меня держать рядом нет, всё ж я иногда бываю несколько… раздражающ. А значит и вам польза есть, а кроме психологической я её и не зрю. В общем на ваш вопрос “зачем” у меня ответ был ещё в первые дни нашего знакомства, — не без ехидства выдал я, несколько поправляя свое несколько расшатанное состояние.

— Ну и молодец, Ормонд Володимирович, — довольно равнодушно выдал гадский леший, вместо закономерного восхищения моими талантами.

— А вы тоже лишком веса страдали? — уточнил я небезынтересный мне вопрос.

— Скорее недостачей, — отмахнулся злонравный Добродум. — И вообще, не приятель я вам, а начальник. И душу, уж простите, открывать, как и отчёт давать не намерен, — ехидно озвучил он. — Вот доживете до моих годов… А я всё столь же вас годами и оптом превосходить буду, да всё одно ничего не поведаю, — злобно поликовал он.

— Кто бы сомневался, — не менее ехидно ответствовал я.

Да и извлёк книженцию свою, благо несколько полегчало. И, между прочим, не удивлюсь, ежели не потугами самого Лешего, манерой беседы, жестами и мимикой такой тон задавшего, что я с новостями проще смирился. Не для моего благополучия, безусловно: гадским лешим подобное человеколюбие неведомо. А для того, чтобы рядом вменяемый помощник был, а не слегка (или не слегка) поехавший крышей параноик.

Так и долетел самолёт, потихоньку до всё того же Антверпена. Где десяток послов Полисов Гардарики и собрались: как выяснилось, бритты посольство морским путём ограничили, не желая над своими островами погаными (в самом прямом, возможно, смысле), авиацию зреть.

К слову, перед тем как поместились мы с Добродумом на судно, нам предназначенное, было два момента небезынтересных. Первое, подкарауливал нас, а точнее Лешего старый знакомец Аскульдр, набросившийся на начальство ловко, да опять его ставший мять всячески. Причём, опять медведь такой, двигался глазу почти неуловимо, меня уже к перуну рукой дернуться заставив. Так что после закономерного лешего писка “отпусти задушишь!”, заржавший дан последнего выпустил, да и зарядил мне лапищей по плечу.

— Здрав будь, хускарл Ормонд! — снабдил он это покушение на юную жизнь мою комментарием.

— И вы здравы будьте, хэрсир Аскульдр, — отвествовал я, вызвав ржачь.

— Глянь ка, угадал! Или ты поведал? — воззрился на Лешего дан, на что последний отрицательно головой помотал. — Ну добро. На, владей! — швырнул он в меня отцепленные с пояса ножны с наполнителем.

На что я, поймав дар, молча склонил голову. Ежели бы я тут начал ломаться, в смысле “я по метателям”, или там “не нужны мне дары ваши!”, то ситуация сходу дошла бы если не до кровопролития, то до мордобития. Причём, морда, битию подвергаемая, была бы моя. А вызвано бы это действие искренней заботой хэрсира, на тему обретения мной утраченной вменяемости.

А вторым любопытным моментом было то, что порт Антверпена изобиловал судами явно милитантской направленности. Потянуть такое количество более чем “прожорливых” во всех смыслах игрушек ни один Полис бы не смог. Полсотни тяжёлых, бронированных и грозящих Миру монструозной артиллерией судов. Это не считая того, что и десанта каждый может до пары, а не долго если, так и пяти тысяч нести. Ну а лужа ламаншевая невелика, прямо скажем.

Да, если бы не “неизвестный фактор”, при удаче, только этими силами даны могли острова “зачистить”. Правда, пребывание их в одном порту… начал было параноить я, что, впрочем, было тут же прервано.

Дело в том, что наши, “посольским” судном был антиквариат. Причём, не по жадности, а как раз из предусмотрительности: судно, именуемое Тролленес Тот, “Погибель троллей” или близко к тому (точно я не знал, язык данов в “морской” модификации причудливо менялся, с чем я толком знаком-то и не был), несло на себе монструозную по толщине броню.

Было чертовски неповоротливым, медленным, да и артиллерия его отставала в дальнобойности от более современных аналогов. Вот только этим аналогам его “шкуру” ковырять надо было часами, до вменяемого эффекта. Ну, несколько преувеличиваю, а по большому счёту так. Так что, впустившие утюг Погибели в своё “подбрюшье” бритты могли оную погибель и обрести. Недостаток артиллерии в смысле дальнобойности на море, для судна на пирсе будет скорее избытком, в сравнении с орудиями наземными.

Хотя всё это вилами по воде писано, да и бес знает, что за поганость бритты у себя вывели. Так что остаётся только ждать и смотреть.

А посмотреть было на что: вслед за плывущей по эстуарию (расширяющейся при впадении в море реке) Вестер-Схельде Погибели, один за одним, из порта выплывали прочие военные суда. Прям пробирает, от такового “парада милитаризма”, оценил свои ощущения я. Это и военному флоту Мира Олега мало не покажется, отстранённо прикидывал я. Часть пушек-эфирострелов выдавали просто запредельные параметры, а броня судов ракетные атаки если и заметит, то не слишком впечатлиться: помимо всего прочего, была она улучшена одарёнными.

А так, наблюдая за округой, овеваемый всяческими прохладными бризами и прочими ветрами, я думал о ситуации с бриттами. В смысле, “пиздец иль не пиздец, вот в чём вопрос?”. И выходило, к моему прискорбию, что скорее пиздец, нежели наоборот.

Впрочем, мои приступы полисного патриотизма это скорее оправдывает: ну реально, тут ежели ещё шут знает, каких богов, Мировая Война назревает, в теории, по крайней мере. И огрести, сидячи в далеко не последнем по влиянии Полисе, бомбой какой по маковке, шанс отнюдь не нулевой. Это не считая прочих моментов, так что лезу я в пасть бриттскому мопсу не по дури, а разумно. Несколько по-дурному рассудил я, направляясь в каюту.

Леший с коллегами предавался мыслеблудию коллективному, чуя “локоть товарища”. Ну, пусть их, милостиво не стал я возражать, да и попробовал поспать. Что у меня с успехом получилось. Лужа ламаншевая пусть и была мала, но тихоходность утюга Погибели также была одним из его выдающихся качеств. Так что, проснулся я уже в сумерках, поймал на своей персоне ехидный взор Лешего, с плещущимся где-то совсем в глубинах лешей душонки уважением, задрал нос и проследовал на палубу.

Выплывавшие с нами военные суда в округе не наблюдались, да и плыли мы уже по реке. Очевидно, Тамесис, отметил я, орлиным взором обозревая округу. Невзирая на подступавшие сумерки, округа меня никак злобностью и коварством бриттов не радовала.

Ну реально, река как река, берега как берега. Даже полисишко какой, бриттский проплыл мимо. Ни зарева какого жуткого, ни провалов в инферну какую, ни вообще ничего мистически устрашающего.

Точно, заманивают и бдительность успокаивают, припечатал я гадких островитян. Да и стал от нечего делать, припоминать “посольские заморочки” сих гадов.

Невзирая на весьма прохладные отношения с прочим Миром, бритты посольскую жизнь вели. Не в последнюю очередь вынужденную силой оружия, но тут уж как есть. Правда. своё гадкое злонравие проявившие и тут: все нормальные Полисы имели, максимум, гостиный двор, который, к слову, как обычная гостиница помимо приёма послатых использовался.

А вот гадкие островитяне в своём противном Лондиниуме отгрохали аж посольский квартал. Причём, отнюдь не из великого уважения: дюжина довольно небольших коттеджей располагались на пустыре, продуваемые всеми ветрами и просматриваемые всеми соглядатаями. В общем, была у меня надежда, что “протокол” будет послан в даль, а квартировать мы будем на Погибели. Как-то, могучая броня и лютые стреляла внушали несколько большее спокойствие, нежели отгроханные чуть ли не пару сотен лет назад неприятными личностями хижины. Пусть не в “сердце” их злокозненности, но тоже, плевком достать.

Впрочем, пока подобного вопроса в первую ночь не стояло: дотелепавшаяся, уже в полной темноте, до лондинимого пирса Погибель была посещена неким гадким бриттом, расфуфыренным до неприличия, да и вообще, несомненно отвратным. Хотя пребывал я далеко и деталей не разглядел, но качества эти были аксиомой, в доказательствах не нуждающихся.

И оповестил сей омерзительный тип, с грамотами ознакомившись, что раз уж ночь, то милостиво он против нашего пребывания на судне не возражает. А вот посольские обязанности и нужды отправлять чтоб мы изволили непременно согласно протоколу, с завтра.

Гад ведь какой отвратительный, посетовал я, ёжась, пока Леший с подельниками обговаривал тех представителей гадской унии, с которыми им увидеться непременно надо.

По отбытию гадкого бритта послы наши опять в кучку собрались, да удалились коллективно мыслеблудствовать. Конструктивного направления для столь похабного занятия, в текущих реалиях, я придумать не смог. Ну реально, ни лешего не знаем. Хотя, возможно, леший и обманул мое чистое и доверчивое сердце. Вряд ли конечно, но его природу зная, исключать последнее так же нельзя.

Так что решил я той же похабностью не страдать, а немного позанимавшись, в каюте попробовал заснуть. Раздеваясь, наткнулся я на дар Аскульдра, в карман внутренний помещённый. Честно говоря, не до всякого дурацкого рубила было. Ну, дар, вообще-то, щедрый и даже в чём-то приятный. Кортик, короткий по-дански, скорее стилет тридцатисантиметровый длины. С двумя отделяемыми полосами, как придающими стилету лезвия, в сложенном положении, так и выстреливающие и управляемые одарённым в бою. Такое, специфическое, не менее чем трёхсотлетние оружие времён “расцвета викинга”. Полюбовался я на антиквариат, да и схоронил его. Вряд ли использовать буду, хотя, возможно, потренируюсь когда. Если выживу, если не лень будет, много “если”, ехидно напомнил себе я.

Да и предпринял попытку поспать, за номером два. Что, к моему искреннему удивлению, у меня с успехом получилось. Так что спал я не только сладко, но и удивлённо.