2021-10-20 06:42

13. Дела семейные

И поведало мне начальство злонравное, что после моего побега было пришествие бриттов с вилами и факелами за номером два. Наших бессознательных караульных оттащили раньше, а вот бриттские служители культа к замятне не явились (что однозначно намекает на то, что первый раз был властями бриттов организован).

Но отбились, уж с какими для бриттов жертвами — Добродум не поведал. Через пару часов, когда толпа была разогнана, явились бриттские политики и милитанты, “претензии предъявлять”. Впрочем, рожи они имели озадаченные, а помахивание невинно убиенным трупом “меня” их и вовсе от предъявления отвратило.

В результате пустырь, оставшиеся дни, от прочего Лондиниума отделяла круглосуточно дежурившая цепочка милитантов. Ну, даже обучаемые, на удивление, отметил я. Да и каких-то извинений или компенсаций за “невинно убиенного секретаря” ни Леший в частности, ни посольство в целом не получило.

А вот с политикой межполисной выходило забавно: судя по времени появления “фактора Капута”, переговор с политиками непосредственно Лондиниума и прочем, выходила картина, что к агрессивным действиям часть бриттов не стремится. Причём, как бы не большая часть политиков: результаты переговоров четко обозначили в бриттских верхах две категории, экспансистов-реваншистов и консерваторов-изоляционистов. Последних было более и были они весомее, хотя, как высказался Леший, да и сам я подумал, изоляционисты они “до срока”.

Экспансисты также были неоднородны, от “всем намстим, Капут с нами”, до ползучей религиозной экспансии, которой бритты и были до текущего момента заняты.

Но посольство вопрос поставило ребром: мол, нам ваши капуты не угодны, более того, Союз Полисов Гардарики настаивает на проведении плебисцитов в аннексированных вашей гадской унией Полисах. На тему, а нужна ли эта уния. Бритты вслух ругаться, радуя наших послов, не пожелали, но, по словам Лешего зыркали друг на дружку столь интенсивно, что воздух дрожал в самом прямом смысле.

Но в итоге, на плебисциты добро дали. А главное, следующий вопрос, в котором уже среди наших посольских были трения, решился сам и быстро.

А именно, запрет на религиозную пропаганду на территории Полисов Гардарики (с толстым намёком, что такового не желают и прочие Полисы), и уведомления, что пребывания служителей культа Капута, в ином качестве, кроме как простых людей, на территории Гардарики будет преступлением.

И вот на этот, внушающий “нашим” резонные опасения, ультиматум, ответил сам капутный архижрец. На тему что “и не собирались”(!), сами приползёте и милости капутной на коленях вымаливать будете. И в бумагах и договорах итоговых этот ультиматум зафиксирован, споров и обсуждений с бриттской стороны не вызвал.

Далее, выяснилось, что этот Капут делает точно и достоверно, а что в теории. В чём мной доставленные документы оказали немалую подмогу. И было это как раз телепортацией, как в пределах Земли, так и непонятно куда, объёмов вещества до трёх кубических вёрст. Далее, очевидно было зафиксировано вполне “божественное” действие, а именно “удача”, чисто мистическое проявление, определяемое оценочной шкалой “благословлённого”. Ну и, наконец, виденное нами самими отращивание конечностей.

При всём при этом, ответа на вопрос “откуда” не было, а вот с манифестацией как самого Капута (которые вообще были лишь теоретическими), так и его послатого (или послатых, шут знает) золотого мужика. Были эти манифестации чётко локализованы действием неких фигулин, алтарного (или нет) типа. Собственно, одним из докладов аквилы был доклад о заключении Лондиниума в цепь алтарей.

И ездящие “на переговоры” жрецы таскали с собой специальные алтари, которыми как явления, так и проявления капутные были ограничены.

— Ваши выводы, Ормонд Володимирович? — злодейски, невзирая на мои травмы душевные, им же нанесённые, вопросило начальство змейское в конце своего рассказа.

— Для начала, Добродум Аполлонович, вот до сих пор я окончательно не уверен, что не мистификация это большая. Причём “нежелание” бриттов на конфликт идти, в рамки этого моего предположения вполне укладывается. Потому как, положим, всё что мы зрели, не есть манифестация тварей божественных, а скажем проявление работы десятков, а то и сотен одарённых, локализованных в месте одном и координируемых техническим устройством, которое назовём условно “алтарь”, — выдал я.

— Исцеление, — бросил Леший. — Благословение на удачу. Кроме того, сама природа подобного “объединения возможностей одарённых” пусть и не невозможно в теории, но потребует строительства некоего монструозного прибора, многоверстовых размеров. Он и работать-то из-за размеров и неизбежных ошибок не будет, не говоря о том, что такое чудовищное строительство и трату ресурсов не скрыть никак.

— Исцеление вполне возможно, пусть в теории. Энергия равна массе, сие известно, пусть в практике ограничено, — начал я. — Удача, Добродум Аполлонович, понятие эфемерное. Так что пока я лично не пощупаю, да надругательство статистическое своими глазами не узрю, буду считать либо случайностью, либо вообще враньём. А монструозность… собственно, мое стремление в Академию не в последнюю очередь вызвано одной зародившейся у меня идеей. Способной изменить вычислители качественно, как в плане размеров уменьшения, так и скорости и объемов вычисления. В теории, но в рамках моих знаний отнюдь не невозможно, — подытожил я.

— Ну, положим, изобретение, техническое, хотя это лишь умствование. Что это нам сие даёт и чем отличается от божественного вмешательства на практике? — огорошил меня Леший.

И призадумался я. А ведь прав гадский леший. Ну, положим, техническое изобретение. Так разницы в случае конфликта никакой! Что тварь божественная по маковке мечом огненным приголубит, что гипотетическая сотня одарённых в центре Лондиниума то же сотворят, маковке всё едино. Правда есть два момента, всё же отличие несущих.

— Первое, — начал я. — Ежели это устройство техническое, то миролюбие бриттов, лишь объёмами технического производства ограничено.

— А оно и так, и так оным ограничено, — змейски улыбнулся Добродум. — Тут вы, как и многие коллеги мои, в ловушке истории и поверхностного взгляда пребываете, Ормонд Володимирович, — выдало начальство, а на взгляд мой вопросительный развернуло мыслю свою. — Вы зрите на Британику, да и, видимо, на объединения Полисов как на этакий монолит, свойственный той же Империи Римской, государству с государем, единым или коллективным, неважно. Но сие далеко не всегда так, — воздел перст Добродум. — Взять наш союз Полисов ежели. Так мало того, что коллегиальные решения, которые, прямо скажу, далеко не всегда принимаются в силу неразрешимых противоречий. Так ещё в самих Полисах леший ногу сломит. Да вот у нас, в Вильно, кто Полисом руководит?

— Совет Глав Управ, — по учебнику ответил я.

— Ну конечно, — змейски ухмыльнулось начальство. — А совет гражданский лишь кивает согласно.

— Ну не совсем…

— Не совсем. А подданные, Ормонд Володимирович? Прямой воли в политике они не имеют, это факт. А косвенное? Экономика, да банально, эмиграцию никто не отменял. Да на край, возьмут пулестрелы и в Акрополь явятся, вопросы задавать. Сие, конечно, у нас крайне маловероятно, вот только у бриттов тех же таковое не редкость. Думаете толпа к кварталу посольскому второй раз явилась из-за убедительности моей великой? — с усмешкой воззрился на меня злонравный Добродум, на что я, подумав, головой покачал. — Так что у бриттов много факторов действует, и не “единое государство”, сколь бы в мечтах они Империей стать не тщились.

— Ну хорошо, — признал я. — Значит, вопрос “времени оттягивания” в данном разрезе значении не имеет. Что твари божественные, что техническое устройство, всё едино, — протянул я под кивки Лешего. — Тогда второе. Ежели проявления сии технической природы, то можно их прознать и… вот же бесовщина, — прервал я себя. — А ведь без разницы-то выходит: что разведывать технологию, что ритуал к богам обращения, всё едино будем. Тут детали технического характера скорее, нежели принципиальные. Так что правы вы, выходит, Добродум Аполлонович: на данном этапе и разницы-то нам никакой нет. Но бритты, — задумался я. — Ждать от них агрессии военной или нет?

— Непременно ждать. Естественно, готовится, — ответствовало начальство.

— А вот будет она или нет бабка-торговка на рынке полисном знает, — задумчиво подытожил я.

— Именно так, Ормонд Володимирович. Собственно, суть нашего посольства в том была, выяснить сколь бриты в своей могутности уверились. Ну и сколь на разум способны влиять, если способны, — дополнил он. — А в текущих реалиях, считайте, у бриттов пушка новая появилась. Могучая, но пушка, не более. Ежели, они, конечно, проповедников слать не начнут, в этом случае уже отличия будут очевидны и неприятны. Поклонение богам хоть и затихло, но есть. И ежели блага людям, сколь бы то ни было фантазийные, предложить, то будет период конфликтов. Внутренних, разрушительных и неприятных, — оповестил он. — Так что тут, ежели бог, то либо нам свой нужен, либо потребно изменение программ гимназических, пропаганда и просвещение жителей Полисов. Ну а ежели техника, то всё понятно.

— И война, выходит, может в любой миг учинится, — задумчиво протянул я.

— Может, — не стал спорить Леший. — Причём даже не из-за злонравности бриттской. Вы речи команды Погибели Троллей слушали?

— Ну, — протянул я, — признаться, не особо вслушивался.

— И зря, — злонравно ответил Добродум. — Потому как исландцы, кому сие судно принадлежит, к войне полисной очень расположены, если не на уровне политиков, то на уровне людей. Что речи в команде ярко иллюстрировали.

— А с чего так? — заинтересовался я.

— Да что-то у них с треской связанное, — отмахнулся леший, но узрев чело моё, изумлением перекошенное, пояснил. — У данов ирландских к треске этой дурацкой любовь просто патологическая. И жадность, из сей любви проистекающая. Ну а поскольку воды с бриттам у них почитайте одни, то ярятся исландцы на бриттов люто, мол, треску их ловят. Вам смешно, — отметил он мою ухмылку, — а вот конфликты с бриттами почитайте наполовину из-за исландцев за последний век. Ну да бес с ними, вопрос в том, что войну и Полис союзный начать может, по неразумению своему.

— Так может и стоит начать, — обдумал я. — Не говорю я, что хороший сие расклад, но ежели бы прибили бриттов, когда они Полисы Альбы и Эриннаха вырезали, не было бы ныне проблемы.

— Не было бы, факт. Вот только помыслите, сколь новых бы возникло. Начиная от проблем психологических милитантов, в полисы вернувшихся. Последствия такового не одно поколение аукалось бы. Но даже это не столь важно. Два века бритты есть этакий “враг”. Реальный, выдуманный, дело десятое. Но конфликты между Полисами Гардарики редки, военные вообще по пальцам длани перечислить можно. И с данами у нас доброе соседство. А вот ежели не было бы бриттов, бес знает как бы было.

— Ну тут всяко могло бы быть, но ежели проблемы не решать, поколением будущим оставляя, только хуже будет, — отрезал я.

— И такая точка зрения имеет право быть. И подтверждения ей, как и противоположной, в истории есть и в психологии человеческой. Впрочем, пока у нас с вами мыслеблудие: не нам решать, быть ли войне. Да и даже не Полису нашему, лишь глас имеющему, не более. Ладно, Ормонд Володимирович, на вопрос я вам ответил, пищу для ума вашего, беспокойного, надеюсь, дал, — змейски оскалилось начальство. — Теперь вопрос заверения доклада… Вот вы кабан здоровый, — ругнулось начальство, после того как полка, вместо извлечения из потребовавшегося стола под рукой лешего на планки рассыпалась.

Впрочем, авария сия потуги Добродума не прекратила, так что извлёк он из руин полки папку, а из папки доклад мой, со слов моих Дарославу Карловичу записанный. И, прочитав его (а то мало ли, что переписчики злонравные в доклад вписали), я сию бумаженцию подписью заверил, силой юридической наделив.

— Так, хорошо, — наложило начальство клешни на бумаги. — Последний вопрос и изыдите с глаз моих. И так ремонт после вас учинять, — несправедливо попрекнуло меня начальство, скорбно озирая руины кабинетные. — Даросил Карлович зрит, что действия ваши в посольстве и в доставке награды достойны, — с кислой рожей выдал злонравный Добродум. — С чем лично я решительно не согласен, говорю прямо. Не то, что осудить вас есть за что, дельно вы действовали. Но и награда излишня, — говнился злонравный леший. — Однако ж, с начальством спорить злонравно привычки я не имею, посему отвечайте, какую награду желаете. И на многое не рассчитывайте, всё ж не Полис спасли от беды неминучей, — с видом в зад ужаленного достоинства процедил Леший.

— Хм, — задумался я, несколько сей щедростью ошарашенный.

Ну реально, говорил Карлыч, что “награды достойно”. Что и вправду так, но я резонно полагал, что будет это премия денежного содержания. Вполне прилично и достойно, но вот вопрос “чего желается”, уже совсем иной коленкор. Таковые вопросы, ежели разобраться, есть признание не “службы, подражания достойной”, а “подвига, сверх ожиданий возможных”. Так что с Лешим я, признаться, был солидарен: никак мой вояж “из бриттов в славы” на подвиг не тянул.

С другой стороны, на острова я таки поплыл, невзирая на предполагаемую опасность. Да и деяния мои, опять же, более гражданину Полиса подобали, нежели подданному. А уж спектакль с лешим идолищем — вообще достоин многого, да и вполне на подвиг тянет, куда там Сцеволам жалким всяческим, лапу в факелах поджаривающим.

— Ну, сам я признаться, хоть и молодец со всех сторон, особо заслуживающего награды не зрю, — выдал я, под Лешего кивки. — Но начальству виднее, — скромно продолжил я на что Леший на меня как на врага Полиса зыркнул. — Так что желаю я, наверное, награду Полиса, сие признание начальство в материи символизирующее.

Собственно, пожелалка моя была о медали, дающей пансион пожизненный. Н сказать, что я алчностью проникся, просто моя овечка меня на мысли натолкнула. А именно, ну Володимира я с его “наплодить детей”, положим, посылаю. И вот начинаем мы с овечкой моей Милорадой (да даже не срастётся если с ней, найду ещё кого, поскольку разумно сие) жить, да общаться всячески, телами и не только. Всё замечательно, оклад содержания моего денежного немал, даже аренду позволяет оплатить жилья, не в виде квартирки двухкомнатной. И живём мы так полтора года, положим.

А вот далее дела становятся не столь радужны: направляет меня Леший в Академию, и максимум, на что рассчитывать я смогу, это на стипендию академического слушателя. Ну, возможно, усиленную, если проявлю “усердие в познании наук достойное”. Так всё одно маловато на двоих выходит. Причём что меня Управа Посольская жильём обеспечит, отнюдь не факт. А кампус академический для служащих совсем уж конура, для одной персоны стеснённый, о двух не говоря.

Всё это из расчёта “худшего варианта”, леший знает, что за “протекцию” мне Леший выкажет. Да и овечка моя, в состязаниях-представлениях гимнастических может столь обеспеченной стать, что и меня содержать. Вполне возможный расклад, между прочим. Но, при всём при том, пансион медалькой обеспеченный будет не лишним. А ежели всё “как всегда будет”, так и вообще палочкой-выручалочкой станет, уж голодать нам с избранницей моей точно придётся.

Вот, казалось бы, на фоне “пертурбаций Мировых” войн возможных, богов и протчих глупостей ерунда… Да сейчас! Желаю жить приятно и комфортно, а уж чтоб спутница моя стеснение терпела в вещах первой необходимости — вообще не можнó. А вот когда тут в порядке всё будет, можно и о судьбах Мира подумать, внимание им уделить, разумно расставил приоритеты я.

— Хм, — аж замялся Леший, с удивлением на меня взирая. — Я, признаться, полагал, что вы в Академию пожелаете тот час же, — озвучило начальство, поморщилось и дополнило. — В чём я вам препятствовать нахожу неправильным.

— Ну, как по мне, сие было бы совсем не по чести, — не стал я душу пред злонравным начальством раскрывать. — Уж договорились о годах двух, столько и отслужу. Да и времена ныне таковы, что сам бы сие бегством почитал, — дополнил уже честно я, и тут до меня дошло. — Так вы, Добродум Аполлонович, мне сию проверку с препаратами злонравно учинили, с прицелом на то, что в Академию я последую! — обвиняюще я простёр перст в начальство, вид принявшее непричёмистый. — Змей вы и леший злонравный, — не постеснялся я открыть часть мыслей своих.

— Ступайте, отпуску вам три дня, сего не считая, — с постной мордой изрекло начальство. — Даросилу Карловичу о пожелании вашем доложу. Всё, ступайте, — принял вид занятый леший злонравный.

Вот же змейский, злонравный, гадский, противный и вообще неприятный Леший, злопыхал я по дороге в управный склад. И то, что немалый смысл в проверке сей, с учётом допуска до академических знаний, есть, ничуть его злодейство не извиняет! Я реально до сих пор в раздрае некотором душевном пребываю, да и с последствиями сего допроса в памяти и разуме мне бороться, мыслю, не один день и не одну декаду. Козёл, однозначно, припечатал я противное начальство.

Серонеб Лукамирыч, персону мою гневную узрев, грудь цыплячью выпятил, вид принял непреклонный и героический, явно желая закрома свои изобильные оберегать от запросов и потребностей моих, разумных и законных. Впрочем, был мной проигнорирован и презрением полит. Не до него мне пока, а мортиру, или гаковницу на край, я из этого жадины ещё добуду.

Сам же я из шкафчика ключи и документы, перед посольством схоронённые извлёк, да и пакет обнаружил, с вещами своими в Лондиниуме оставленными. И пошёл праведно гневный и задумчивый я в квартиру свою в инсуле.

Вообще, предавшись гимнастическим штудиям, я несколько успокоился. Начальство моё, конечно, злобное и змейское, но сие я и так знал. А вот то, что мои мысли при поступлении на службу, о том что персону мою он мыслит пожертвовать интересам полисным в угоду скорее не подтвердились, нежели наоборот… это неплохо.

Ну и в целом, выходит у меня с жизнью и службой пока сносно. Капуты всяческие напрягают, но тут Леший верно отметил, было бы это ужасом лютым лишь в том случае, ежели он, либо его адепты, могли мозги спекать. А так, как есть (или видится, но как по мне — как есть), то лишь фактор жития Мира. Не самый приятный, но Мир мне докýмет с печатями, что будет всё мне угодно и не предоставлял. Что гадство его, несомненно, символизирует, но сам факт никак не отменяет.

А в остальном сносно. Чуть более полутора лет до Академии, штудии мои вполне уместны, как подготовка к Академии же вполне подходящие. Ну а риск войн и прочих неприятностей и ранее были, невзирая на моё о них незнание. А вот с жизнью личной может вполне приятственно сложится, хотя тут надобно в неуместную эмоциональность не впадать и вообще в руках себя держать.

Как показал препарат гадкий, внутри я излишне наивен, добёр и вообще мягок. А тернии мои сие нежное подбрюшье лишь оберегают. Не сказать, что мягкость это плохо, но уязвимость явная. С той же овечкой, если сложится, к примеру: терни я втяну, волей-неволей. И вполне могу в подкаблучника безвольного превратится, ежели себя руках держать не буду и порывы душевные с пристрастием не проверять. На разумность и нужность.

А вообще, засев с кофием начал думать я, возможно мне в моих планах на будущее надо приоритеты сменить. И, кстати, ежели так, как видеться, то и расчёты я могу начать ныне проводить. Точнее, учится в дисциплинах математических и физических, сверх моих знаний. А потом и расчёты проводить, чай не схемотехника, а механика простая, пусть и не тривиальная.

Так что на следующий день посетил я несколько лавок книжных, потребные в планах моих книги приобретя. И в штудиях различных дождался фони. Ровно в шесть пополудни, секунда в секунду, с улыбкой отметил я, поднимая трубку.

— Здравия вам, Ормонд Володимирович, — пожелала мне трубка. — Рада я, что заточение ваше закончилось.

— И вам здравия, Милорада Понежевна, — ответствовал я. — Искренне рад фони вашему и рад слышать, — дополнил я. — Вынужден с прискорбием сообщить, что служба меня вновь через два дня призовёт. Потому, коли возражений у вас нет, хотелось бы с вами завтра с утра встретится. В девять пополуночи я на диплицикле буду у врат дома вашего, если вас устроит.

— Устроит, Ормонд Володимирович, буду ждать вас с нетерпением, — был мне ответ.

— Только оденьтесь потеплее, — несколько занудно, но вполне оправданно попросил я, на что последовал смешок и заверения, что всё будет.

А с утреца я девицу прихватил, направившись в увеселительный парк Полиса. И вместо разговоров серьёзных, катались на каруселях мы, в конкурсах участвовали, даже в несколько игр подвижных друг с другом сыграли, где я спутницу приятно (ну, судя по мимике), поразил гибкостью, моей полноте несвойственной.

Под конец нашего свидания я сплёл Милораде венок, да и она, на удивление, мне в то же время. Так что перекусив в кафе да прихватив немного провизии с собой, отвёз я спутницу на берег Вилии. Где, расположившись на пледе, немного перекусили мы и поцеловались. Долго и бесовски приятно целовались, впрочем, через пару минут я раскрасневшуюся и глазами блещущую спутницу отстранил.

— А вот теперь, Милорада, надобно нам поговорить о делах наших и будущем, — борясь с естественными желаниями выдал я.

— Почему сейчас?! — с явным гневом выдала девица. — Ормонд, было же у нас время, а сейчас…

— Именно сейчас, потому как сколь бы мне наше общение телесное желанно и приятно не было, но надо. Первое, мы сегодня с вами первый раз в жизни пообщались, не как купцы. Не как друзья, а как девица с молодцем. Что, мыслю я, непременно должно быть, раз уж о будущем совместном говорить мыслим.

— С этим спорить сложно, — подумав, ответила овечка. — Но поговорить и завтра можно, а сейчас вы такую песнь, — положила она ладошку на грудь и с обидой на меня уставившись, — заглушили!

— И мне неприятно сие, но мыслю, необходимо, — ответил я, а на требовательный взгляд продолжил. — Для нас, Милорада, ежели жить мы вместе начнём, детство кончится. В разной степени, но так. И смирять желания и порывы, ради друг друга, нам не раз и не два придётся. Причем руководствоваться, зачастую, не чувствами, а разумом.

— И вы, Ормонд, мне, да и себе проверку учиняете, — подумав, сказала девица. — Сколь мы справимся. Впрочем, как и со свиданием нашим сегодняшним, — на что я покивал. — Вот даже не знаю, злиться на вас хочется. Но подумав, понятно, что и не за что, — заключила она, помотала кудряшками, глаза закрыла, вздохнула, после собрано на меня уставилась. — Давайте говорить, Ормонд. Правы вы, — озвучила она, требовательно на меня уставившись.

— Первое, что хочу сказать вам, Милорада, это что дитя тотчас же от вас требовать я более не намерен. Более того. Сам, по здравому размышлению, таковому воспротивлюсь, — выдал я, будучи вознагражден взором ошарашенным и удивлённым. — Смотрите, во-первых, мыслю я, что рано вам дитя носить, природно. Годка три, а то и пять належит погодить. как для здоровья вашего, так и ребёнка. Впрочем, тут со сроками с медиком проконсультироваться не мешает, ну да посмотрим. В любом случае не сейчас. Во-вторых, надобно нам с вами, прежде чем дитя заводить, друг друга лучше узнать, под одной крышей пожить, познать друг друга, во всех смыслах, — выдал я покрасневшей, но всё же кивнувшей девице. — И, наконец, вопрос воспитания. Отдавать дитя наше я полисным службам не желаю, — на что ответом мне был возмущённый кивок. — Соответственно, бремя воспитания ляжет на нас. Вот только. Милорада, сами мы с вами, если по совести, от дитяти недалеко ушли. Учиться нам надо, в том числе и педагогике, дабы родителями достойными стать, — подытожил я.

— Согласна я тут с вами, Ормонд, — озвучила овечка, что ранее кивками подтверждала. — Однако, батюшка мой, Понеж Жданович, говорил, что очень семья Терн в чаде заинтересована. Как и вы говорили, — вопросительно посмотрела она на меня.

— Заинтересована, Милорада, — покивал я. — Вот только, имел я с батюшкой беседу, в которой выяснилась презанятная вещь, — выдержал я театральную паузу, а на явный интерес собеседницы, продолжил. — Как ни удивительно, у батюшки моего, Володимира Всеволодовича, уд не отсох! — аж воздел я пест, вызвав покраснение и смешок Милорады.

— Шутник вы, Ормонд, — констатировала моё остроумство овечка. — Но всё же…

— Но всё же, негоже нам будет жизнь свою, да и судьбу дитя нашего будущую, в жертву сиюминутных интересов приносить, — отрезал я. — Которые, как я и пошутил, могут быть своими силами быть решены, взрослого и состоятельного мужа, — на что последовало согласное потряхивание кудряшками. — Далее, прежде чем нам с вами заключать договор, который мыслю я сделать ограниченным пятилетним сроком. С продлением по согласию взаимному. Сделать нам с вами такую вещь, как испытательский срок друг другу. Пожить пару-тройку декад под крышей одной, понять, уживемся ли мы друг с другом, нет ли привычек друг другу невыносимых, да и вообще.

— Как к служащим к нам относитесь, — хмыкнула Милорада.

— А мы оными и будем, друг для друга. Служить друг другу, благу, удовольствию и радости взаимной, — отметил я.

— А ведь и то верно, — кивнула девица. — Тогда, Ормонд, давайте так поступим. Сказанное вами я услышала и согласна. Разумно сие, несколько излишне даже, — аж язычок она мне показала. — Но тут понятна ваша озабоченность будущим, мне скорее приятная: понимаю, что положится на вас смогу, да и слов на ветер не бросаете. Однако слишком разумными нам быть не пристало, — положила она ладошку мне в руку. — Так что срок испытательский у нас с вами с сего дня начинается! — задрала она носик. — Настаиваю я на сём, — всё так же надменно, но слегка покраснев, подытожила она.

— Признаться, более на съемное жильё я рассчитывал, в случае согласия вашего, — задумчиво озвучил я, жмякая ладошку. — У меня служебная квартира в инсуле, тесновата, прямо скажем.

— Что, даже ложа не найдётся? — ехидно(!) вопросила овечка. — Ну, не страшно, одёжу на пол положим, поместимся, — покивала она.

— Что я, дурак от такого отказываться, — пробормотал я, подхватывая радостно взвизгнувшую и обхватившую меня за плечи овечку.

И довёз до квартиры, где мы к взаимному удовольствию любились. И некоторому моему удивлению: ну что оказалась овечка моя не девочкой, то меня скажем, скорее порадовало. Но ухватки навыки она проявляла на редкость умелые. Но девице не слишком искусной в постельных утехах, явно не свойтвенные, что меня в некоторые размышления погрузило. Причем любовницей замечаные, да и интерпретированные верно, так то, краснея и хихикая Милорада просветила меня. что навыки утех постельных ей, как только в возрат вошла, инструктор давал. Не гетера, но судя по всему, тоже специалист не самый дурной.

Что мою задумчивость сняло, да и. признаться одобрение вызвало. Вот Володимир, хрыч купеческий, детям инструктора не отжалел, что, ежели бы не олегова память, было бы мне весьма прискорбно. Ну а что “не первый” я, так и не недоумок я неразумный, который за ради “первости” дурацкой вынуждены с девицей месяцами возится наставляя. Да и, зачастую, не будучи образованными в мере должной, а то и детьми сами, от утех плотских девиц неумелостью свои отвращая, либо в ряд поклонниц Сапфо толкая. Не то дурно, что поклонницы, а то что на мужей и смотреть без содрогания не могут.

Вообще, довольно любопытный момент в гимназиумах, уж в Вильно точно. Как выяснилось, наставления подобного толка несколько раз вводились в программу, но вызывали в рядах родителей чад реакцию неоднозначную. Зачастую, скандалы, так что, в итоге, отроков с родителями в плане просвещения любовного на родителей же и оставили. А вот в приютах полисных, насколько я знал, практика таковая была распространена. И прямо скажем, никаким “развратом непотребным” дети Полиса не блискали. Тут скорее, из-под надзора предков вырвавшиеся “семейные” недоросли как бы выразились в Мире Олега, “жгли не по-детски”.

В общем, опытность и обученность партнёрши я понимал как благо и подарок, нежели как-то наоборот. А вот с утра, в последний день отпуска нам с Милой пришлось на переезд и закупки потратить. И ещё момент был, который меня к роману нашему отнестись серьёзно заставил, да и на овечкино “думала я”, по иному взглянуть.

А именно, почему фони после моего “героического повержения гораздого змея коварного” не было. Мила от рифмической гимнастики отвратилась, что я в беседе ней скорее осудил. Впрочем, право решать у неё было, да и только у неё, по совести. И решала она, в разрезе скорейшего деторождения, положится на меня или нет. Потому как, после сего, видела она себя исключительно домохозяйкой, чадом (или чадами) занятой.

Несколько однобоко, не соответствует реальности да и мне не угодно, как я в беседе подругу просветил, но в мыслях её было так. Ну и решение в итоге она приняла в пользу мою, что прямо скажем, на меня в моих собственных глазах определённую ответственность налагало самим фактом. Глупый, преждевременный, но всё же, жест доверия немалый, обмануть коий было бы просто подло.

Выйдя же с утра на службу, я был буквально повержен злоехидством морды начальственной. Ну реально, столь препаскуднейшего и змейского выражения морды лица ранее мне не то, что видеть не приходилось, но даже представлять. Будучи готовым, как казалось, ко всему, земством начальства, тем не менее, был я повержен. Не наповал, но близко к тому.

А именно, травмировав мир мой внутренний своей мордой, злонравный Добродум вежливо поздоровался и повелел за ним следовать. Что я и исполнил, преисполненный всяческих подозрений. И вот, значится, приводит начальство коварное меня в аудиториум Управы, где мало, что не все служащие управные, кроме непосредственно в делах неотложных занятых, обретались.

И злонравно выпихивает меня на сцену. Где глава управный, Даросил Карлович, берёт и вручает мне медаль. заслуг моих признание. Вроде бы, всё хорошо и достойно… Вот только награждение в Полисе было весьма отличным, от известного в Мире Олега.

Поскольку медаль есть признание конкретных заслуг, предполагающее благодарность Полиса, а не висюлька бросовая, бессмысленная, то каждая медаль была уникальна. И давалась не за “успехи” или даже “мужество” какое, а за конкретное деяние. Не всегда прямо описанное, но всегда в названии конкретной медали упоминаемое, или с ней связанное.

И вот, при всех честных служащих, вешает мне на шею Даросил Карлович медаль, на минуточку, “за несравненное марионеточных дел мастерство”. И картинка на ей в виде креста марионеточного, к кукле безликой прикреплённого. Морду я удержал, главу управного поблагодарил, выкрики коллег послушал. В общем-то, на этом сборище окончилось, да и разошлись сотрудники по делам своим.

Ну а леший злонравный меня за собой увлёк, взгляды бросая ехидные. Уселся за стол в кабинете, аж уши растопырил, видно ожидая, как я его змейство буду истерикой гневной, праведной, услаждать.

— Что скажете, Ормонд Володимирович? — выдал он столь змейскую лыбу, что овал рожи его она точно покидала.

— Хорошая медаль, — кротко и с улыбкой ответил я. — Пригодится. А какие распоряжения у вас, Добродум Аполлонович? — проявил я уместное служебное рвение.

Всё ж леший начальствующий был закалённым политиком, даже рожу свою противную с улыбочкой гадкой удержал. Но веком задёргал, пусть слегка, но явно. Свои надежды, разумом моим и выдержкой поверженные, подтверждая.

Но справился, а после, с улыбочкой малость поблекшей, вывалил на меня аж стопку депеш.

— Увы, возможности разорваться не имею, — фальшиво откомментировал он. — Дела же мне ныне предстоят иные. Собственно, я Вильно в ближайшие дни буду не менее двух раз покидать, на день, не более. Секретарь бы там не помешал, — поджало губы лицедейское начальство. — Но и дела текущие оставлять не след. Так что вот вам на полторы декады труды, — потыкал он дланью в стопку папок. — С завтра приступайте, да и если запамятовали, сроки на папках есть начала дел, а никак не окончания, — всё же поглумился он.

С чем я и направился в библиотеку Управы, разгребать на меня наваленное. Ну и в целом, оказалось, что вполне терпимо. Хотя Вильно я в ближайшие дни и не увижу, что довольно неприятно, учитывая личную жизнь. Но, с другой стороны, Милу я о том предупреждал, да и сам в курсе был, так что роптать глупо.

А вот за медаль злоехидную надо Лешему точно отомстить. Так-то она и неплоха, со значением. Ежели мои коряченья с идолищем лешим не знать, мдя.

Ну да леший бы с Лешим, заключил я, составил график, навестил экспедиционное ведомство Управы, где с возницей о поездке договорился. Зашёл к Серонебу, где ей жадина опять не выдал мне скорострельную гаковницу. Хоть бонб прихватил, со скепсисом наблюдая за бездарно симулирующего удар кладовщиком. В общем, день прошел продуктивно, к экспедиции сделался готов, да отбыл к овечке моей.

С которой тут же начал разговор. Как по поводу моего отбытия и отсутствия ближайшие дни, так и её еле и досуге.

— Понимаешь, Мила, обеспечить-то я смогу что нас, что чад в будущем. Однако, угодно ли тебе пребывать праздно, хоть с книгами в подругах, хоть с подругами в них же? — изящно скаламбурил я. — Ежели угодно, так возражений не имею. Дело и право твоё. Но вот если нет, то чем бы ты заняться желала?

— Правильно ты говоришь, Орм, не самая отрадная жизнь праздная, — задумалась подруга. — А чем ты сам заниматься мыслишь? — засияла она очами.

Ну в общем, по итогам беседы, уточнений и физиогномических наблюдений открылась такая картина: у овечки моей, благоухал и цвёл буйным цветом синдром Электры. Не патологично, насколько я понял, отца своего у матушки она уводить намерений не имела. Но, как предпочтительный мужской тип — полноватый и обстоятельный Понеж, был её идеалом, хоть и не осознаваемым до конца. И ко мне её притянуло то, что я полагал оттолкнуть должно: занудная рассудительность, но и пузо моё, не без этого. Довольно комично, но отнюдь не страшно, да и плохого в том нет ничего.

Правда ещё склонность к мужам постарше должна быть, но тут, очевидно, скомпенсировалось это моей несколько искусственной, но зрелостью.

Ну да ладно, вопрос оказался в том, что семейная модель у Милы, как и прототип “ужа идеального”, была задана её семьёй, где матушка её, Власта, была супругу опорой и подмогой в делах. Соответственно, таковой Мила мне и мыслила быть, на мои “свои пути” и прочие рассуждения кивая, но упрямо губу прикусив о делах моих запланированных расспрашивая.

Тут уже я крепко призадумался. Даже извинившись, в транс ненадолго погрузился, и, по здравому размышлению, в желаниях милы вреда ни её, ни себе, ни отношениям будущим не нашёл. Хочет мне подмогой и опорой быть, так я только за. Правда, что выйдет так, отнюдь не факт. А ежели увижу, что склонности не имеет, а себя насилует, сам своей волей такую “подмогу отвергну”.

Но, пока ещё не ясно ничего. А для подмоги мне девице учится надобно, что будет в любом раскладе не во вред, всё же младшая ступень гимназиума, как по мне, недостаточно. Так что интересы свои я в общих чертах обозначил, отметив, что ежели желает подруга “со мной”, то учится ей потребно, причём немало.

— Значит буду, — тряхнула кудряшками овечка.

— В гимназиум поздновато. Наверное наставники частные, — прикинул я, но был прерван.

— Дорого и не нужно сие, — отрезала Мила. — Ежели я себя совсем негодящей в учёбе явлю, в чем сомнения имею, то возможно и надо. А так, лишь учебники нужны. Вопросы непонятые тебе задавать буду. — погладила она меня по руке. — А сами книги не пропадут, детям отойдя и им наставлением в науках став, — победно заключила она.

— И всё же, не отвергала бы ты и свой путь… — начал было я, посмотрел на “угу-угу” глаза моей овечки, да и махнул рукой, со словами: — Как знаешь.

Так что, после упражнений любовных, покинул я аккуратно ложе (отоспаться и в самокате смогу), да и составил список покупок Миле. Ну и денежку оставил, не без этого. А с утра, задолго до времени службы был разбужен небесприятственно, так что к Управе направлялся с улыбкой довольной и, подозреваю, дебильноватой. Поймав себя на этом, не без иронии констатировал, что меня таки “окрутили”. Против чего я, как выяснилось, особо и не возражал, но следить за собой надо всё же пристрастно, в благоглупость не скатываясь.

И, оседлав самокат служебный с возницей, ускакал я по делам в закат. И, кстати, поручения мои были посложнее, нежели развоз корреспонденции адресатам, так что потрудиться пришлось. Не сказать, чтобы чрезмерно, но в самый раз: торговые пошлины, ремонт дорог (что, к слову, весьма важным в межполисном общении фактором было) и прочие подобные вопросы. Так что через пять дней к Вильно я подъезжал не скукой утомлённый, а делами, на денёк перерыва искренне рассчитывая. Ведь ещё дела были, правда в местах отдалённых. Так что там я воздушным путём добираться рассчитывал.

И вот, едем мы уже по Вильно, как бросает мне возница голосом напряжённым:

— Погоня за нами, али слежка, Ормонд Володимирович, — выдал он.

Ну, мы уже в Вильно, но всё одно не слишком хорошо, отметил я про себя, в зеркало вознице кивнул, перун в боеготовность привёл да и стал ручным зеркальцем погоню выглядывать. Выглядел, вздохнул как с облегчением, так и несколько озадаченно, да и у возницы уточнил.

— А давно ли преследователь наш образовался?

— От поста полицейского, почитайте, — ответствовал возница. — Чуть позднее, аршинах в сотне, так полагаю. А знаком вам преследователь наш? — полюбопытствовал он.

— Знаком, — вздохнул я. — Так что не тревожься, вези меня к инсуле. Там с соглядатаем нашим поговорю, — вздохнул я.

— Как пожелаете, — не стал спорить заметно расслабившийся возница.

У инсулы я из самоката извлёкся и направился к сопровождавшему нас транспортному средству, в довольно сложных чувствах, потому как было оно мне прекрасно знакомо.

— Здравия вам, отец, — не без ехидства выдал я.

— Я тебе дам здравия, недоросль-оболтус, — выдал родитель, лапу свою к уху моему протянув, чего я с лёгкостью избежал.

— Так что угодно вам, батюшка? — проигнорировал я случившуюся оказию

— Да ты, — аж задохнулся Володимир, шевеля оставшимися без добычи пальцами. — Ты почему про Милораду Понежевну домой не сообщил?! От Понежа Ждановича, СЛУЧАЙНО, — почти проревел он, — узнаю, что дети наши сошлись. Ты совсем на семью плюнул? — неожиданно спокойно спросил он.

— Это… — несколько растерялся я, что, впрочем, не помешало мне от уходрательной лапы вторично увернуться. — Да хватит к ухам моим руки ваши тянуть, отец! — возмутился я. — Если глянулись так, так и усеку, хоть и жалко будет, — съехидствовал я.

— Не столь потребно, — дрогнув губой ответил Володимир. — Ты на вопрос-то ответишь? — нахмурив брови, вопросил он.

— Да вообще, случайно вышло, — признал я. — У меня дело служебное было, тяжелое. Но Милорада на встрече настаивала, так что сразу после того, как освободился, с ней встретился. Мыслил, после встречи с ней дом навещу, — честно сказал я. — А вот как-то так вышло, — развел я руками. — Сначала у меня оказалась, на последующий день переезд, а там и служба. Пол декады дома не был. — оправдательно пожаловался я.

— Про то знаю, фонил тебе. — буркнул Володимир, — Милорада поведала.

— А как вы меня изловили-то? — полюбопытствовал я.

— Это не сложно, деньгу стражам… — начал было Володимир, но узрев чело мое, поправился. — Не купил, с меня аж документ просили, что отец я тебе, а не злодей какой, — уточнил он. — Так что стражи не злодеи.

— А срок Милорада сообщила? — уточнил я, на что последовал кивок. — Всё одно полицаи продажные, — припечатал я стражей. — Ну да пусть их. Винюсь, отец, не навестил. Но ухи драть не могите, — уточнил я.

— Ладно, леший с тобой, — констатировал факт Володимир. — Ступай, собирайся. Да с любушкой твоей домой поедем.

— Нетушки! — праведно возмутился я. — У меня день всего между поездками служебными, а вы меня в гости на целый день зазываете! Мы с Милорадой не виделись пять дней, и так найдём чем заняться. А вот к себе вас приглашаю, раз уж приехали. Пообщаемся, почаевничаем. А отчий дом навещу позднее. Когда в делах просвет будет, — отрезал я.

— Хорошо, — помыслив с полминуты, перестав челом багроветь, выдал Володимир. — Навещу, коль приглашаешь.

— Да, отец, сразу хочу предупредить вас, чтоб не при Милораде, — выдал я у парадного входа в инсулу. — Рано ей детей заводить. Да и нам двоим воспитание пока не вытянуть. Сами юны излишне. Так что думайте сами, а ранее чем через три года, а то и пять лет, внука от меня не ждите, — отрезал я.

— Сие понятно и без речей твоих было, — манул рукой Володимир, вызвав у меня искреннее изумление. — Что очи выпучил? — ехидн откомментировал он мою гримасу. — Думал гневаться и орать буду?

— Признаться, да, — растерянно выдал я.

— А вот тем взрослый муж от недоросля, вроде тебя, отличен, — фамильно ответил Володимир. — Сказал ты мне вещи обидные, но справедливые. А я не юнец неразумный, чтоб на правду рукой махать, в угоду себе её игнорировать. Тяжело сие, но тут ты прав.

— Вы знаете, отец, я бы вообще вам посоветовал, коль тяжело вам, что понять вполне могу. Да даже коль не тяжело тоже. Подберите Эфихосу наставницу дел амурных. А то и рабу или наложницу. И польза ему будет немалая. Не придётся как кутёнку слепому тыкаться. — попенял я на своё отсутствие соответствующего образования. — И чадо вполне получиться может, ну а воспитание и так и так на вас. Хотя и Эфихосу так же достанется, что в жизни и не лишнее отнюдь. И да, пойдём в дом уже, а то стоим у парадного как калики какие, — опомнился я.

— Подумаю, — буркнул Володимир.

И весь путь занудно ворчал о яйцах, в моей роже, которые повадились наставлять курицу, в его мудром челе. Ну, хоть не мимо ушей пропустил.

— Здравствуй Орм… Ой! — встретила распахнутую дверь Мила, проворно проводя ретираду на кухню по причине явно “не гостевого” гардероба.

— Здравствуй милая. Рад видеть, — повысил голос я, под добродушную ухмылку Володимира. — Гости у нас, — явил себя капитаном очевидностью я. — На стол подберешь что-нибудь? — уточнил я.

— Подберу, Ормондушка. — раздался с кухни её голос.

— Ну, в общем, проходите, располагайтесь, — провёл я отца в кабинет-гостиную.

— Небогато, — оглядел он комнатушку.

— Нам хватает, Володимир Всеволодович, — сообщила переодевшаяся Мила, снаряжая на стол.

— Хватает ей, — не преминул фыркнуть отец. — Седмицы вместе не прожили, а хватает. Тесно и место мало, — поставил он экспертный диагноз.

— Я аренду думал… — начал было , но был перебит.

— Совсем памятью скорбен стал, Орм, — ласково улыбнулся ехидный предок. — Я тебе о домике и средствах на обзаведение что толковал?

— Я как-то и не претендовал, — отернился я. — И вообще, стряпню вон Милорады отведайте, отец, — хозяйски указал я. — А не разговоры разговаривайте.

— И отведаю, — ехидно зыркая на меня ответил Володимир, предавшись чревоугодию.

Ну а пока он продукты потреблял, Мила за стол присела, чай хлебнула, и вдруг себя по лбу хлопнула.

— Орм, я же совсем запамятовала! — выдала она. — Куда медаль твою положить?

— Эммм, — припомнил я, что марионеточную награду я в пинджак упрятал, в карман нагрудный. — Да как-то места особого нет, — признал я.

— Подберу, — покивала Мила. — А за что ты её получил? А то и не рассказывал, — с интересом уставилась она на меня.

— Да и мне любопытно зело, — уставился на меня Володимир.

— Не могу сказать, тайна служебная, — изящно отмазался я.

— И ведь тоже не сказал бы, — с некоторым осуждением уставился на меня отец.

— Ну, вообще-то, я не считаю что заслужил, — честно сказал я. — Точнее, не в полной мере, — поправился. — Но начальству виднее.

Так и позавтракали. Отец с пристрастием допросил на тему “времени свободного”, обязал нас явиться, пригрозил родителей милорадиных позвать, да и откланялся, в усы ухмыляясь.

— Ты только о гостях предупреждай, Орм, — примостилась моя овечка мне на колени.

— Тут, скорее, тебе предупреждать стоило — несколько несправедливо отмазался я. — Это ты с ним по фони общалась, я же только на пороге, считай, встретил.

Предались различным упражнениям, в процессе их обменявшись сообщениями о взаимной тоске. Потом Мила о штудиях своих отчиталась и пару вопросов задала. Нужно отметить, вполне толковых, а в остальном вполне справилась. Хотя, о том, что скучала и “одиноко без меня” лишний раз сообщила. На что я лапами развёл: служба, деваться некуда.

Ну а после свидания потратил я ещё три дня на облёт корреспондентов-переговорщиков служебных. А после было сборище семейное, где родители нас, невзирая на писк наш о “сроке испытательском” благословили, да домом озадачили, в смысле где и каков ставить.

Ну а я, подумав, обозначил местом жительства, что-нибудь поближе к Акрополю. И между управой с Академией. на что Мила согласно кивала. Мол, хоромы не нужны, отстроимся если что.

После чего поснедали вместе, да и благословлённые повторно, поехали мы с подругой домой. И вот поселился у меня, признаться, внутри червячок. Уж больно всё ладно да хорошо, а жизнь она вещь такая, не самая простая и приятная. Да и некоторые моменты меня. признаться, напрягли. И незаметные вроде, но наука Артемиды даром не прошла. Бес знает, в общем, не самое приятная возможность. Впрочем, могло и показаться, да и даже если нет, мысли у всех разные бывают и ещё не показатель.

Так что загнал я свои опасения подальше, но на заметку принял. Да и прямо скажем, друг другом насладится они нам не помешали, так что на следующий день явился я в Управу, в целом довольный и с досрочно справленным заданием.