2021-10-22 03:05

14. Марионеточных дел мастерство

— Явились, Ормонд Володимирович, — встретил меня Добродум, с видом столь загнанным и скорбным, что я непременно бы сочувствие проявил, не будь начальство мое столь змейским и лешим.

— Явился, Добродум Аполлонович, дела справлены, — вывалил я на свежий стол начальский папки с договорами и отчетами.

— Справлены — это хорошо, — обозначил своё отношение к сему факту и задумался.

Ну, начальство думает, служба идёт, резонно рассудил я. В кресло уместился да и стал потихоньку телекинез эфирный тренировать. Леший же, тем временем, в стену кабинета взирал, несомненно желая там некую истину выглядеть. Прошло так полчасика, я уже думал подремать. Ну а что, кресло удобное, начальство змейское кротко и незлобиво, всегда бы так. Но планы мои прервал вызов фони, на который вздрогнувший Добродум трубку взял, буркнул что-то одобрительное и, трубку повесив, с подозрением уставился на мою персону.

— Вы, Ормонд Володимирович, отпуску требовать явились, по обстоятельствам семейным? — уставился на меня, как на врага Полиса злонравный Леший.

— С чего бы это? — кротко улыбнулся я. — Я, Добродум Аполлонович, о поручениях отчитаться зашёл, коли запамятовали. Но идея хороша, благодарю, — благодарно покивал я.

— Не вздумайте! — выкатил очи начальник. — У нас завтра посольство, причём не в один Полис, так что против я категорически!

— Да? — уточнил я. — А у меня седмица есть, согласно распоряжению вашим, — веско потыкал я в папки. — Вы мне на полторы декады поручение давали.

— Что-то путаете, — выдало начальство с видом непричёмистым, просмотрело папки, потёрло виски, да и выдало. — Наградой за хорошую работу есть новая работа! — важно выдал он.

— Ну да, — покивал я, с видом всё мое отношение иллюстрирующим. — Вы бы поспали, Добродум Аполлонович, — проявил я заботу. — А то направите нас на Луну с посольством, с устатку, — развернул я причину заботы.

— В небесах отосплюсь, — буркнул начальствующий тип. — Ступайте, готовьтесь.

Это, как укатали-то змейство его дела посольские, размышлял я, бредя по коридорам управы. Впрочем, “в небесах” это он, очевидно, про суда воздушные, а то мне при всей его злонравности, новое начальство не потребно. Поставят ещё Младена какого. Так я ж и до смертоубийства дойти смогу. А тут хоть гад, но свой всё же. Отметил я мысли мне не свойственные, к персоне, лишь здравых опасений заслуживающей, да и встряхнулся. Размякаю, не дело это. Причины понятны, но с благоглупостью бороться надо непримиримо.

А вообще, конечно, выбрал я время для личной жизни, хотя и не вполне выбрал, а сложилось так. Но это не важно. Всё равно, нашлось время, когда Управа мало, что не на ушах стоит. Серонеб, например, меня углядев, глазищами красными, на столик с видом мученическим гаковницу скорострельную брякнул!

Я сие орудие с пристрастием оглядел, в техническом состоянии её образцовом убедился, да и отодвинул.

— Не потребно ныне, — оповестил я.

— Хто тут? — вздрогнул задремавший на ходу завхоз. — Орм, бес злорадный, не дам я тебе…

— Уже дали. А я говорю — не надобно. Лучше, когда на самокате экспедиция будет — выдавайте. Без истерик ваших и симулянства бездарного, — припечатал я скаредно утаскивающего в закрома гаковницу Лукомирыча. — И вообще, что у вас творится-то? — резонно осведомился я. — Только с экспедиции, а вокруг как дом для головой скорбных.

— Таковой и есть, — вздохнул дед. — Пятый день на службе безвылазно сижу, — зевнул он. — У нас сбор послов Союза Полисов Гардарики намечается. А ты небось в экспедиции пересидел, — несправедливо укорил меня он.

— Пересидел, скажите тоже, — фыркнул я. — Это работа моя прямая, да и в Полисе за седмицу день лишь был! Да и завтра опять бес знает куда, начальство у меня загнанное, ликом кочан капустный напоминающее, маршрут не озаботилось обозначить.

— Леший? — буркнул дед, на что я заинтересованно кивнул.

Дед влез в недра конторки, пошебуршал бумагами, вытащил замызганный список, да и зачитал мне с него:

— Леший. Завтра Меньск, послезавтра Нидарос, а пару дней спустя, от завтрева, Рим. Эк вас мотает-то! — покачал головой он. — Но самолёт скоростной на полночь выписан, всё успеете, — покивал он.

— Эммм, — несколько удивился я. — А у вас то, Серонеб Лукомирович данные сии откуда? Вы ж вроде складом заведуете?

— Ну да, — ехидно, хоть и не выспато, уставился на меня дед. — Глава ведомства снабжения Управы Посольских Дел, — выдал он.

— А что ж вы тут, а не в кабинете начальском делаете? — уже серьёзно изумился я.

— А этим олухам склад доверь, без штанов оставят и по миру пустят, — доходчиво ответил немалый чин.

— И всё равно вы жадина и потребное, в службе необходимое, выбивать из вас буду! — справился я с изумлением.

— Да выбивай, всё одно не так скучно, — отмахнулся гадкий дед. — Щаз-то чего канючить припёрся? Полк милитантов в эфирных доспехах?

— А у вас и полк есть, — запоминающе покивал я. — Это хорошо. Но мне сейчас окромя саквояжа сейфового и не потребно ничего.

— Не “ничего”, — отрезал дед, саквояж притягивая и его разверзая. — Леший твой ни сам не явился, ни человека не прислал, — сказал он, пихая в недра саквояжа тонкую папку бумажную. — Ордер на довольствие денежное, именной, сам отдай, либо получи в кассе.

— Точно бардак и дом разумом скорбных, — поставил я диагноз, удаляясь со склада под кивки скаредного деда.

А вообще, хмыкнул я, к кассе направляясь, уже второй немалый чин, начиная с начальства злонравного меня как тренажёр психологический пользует. Судьба у меня такая и в гетеры чтоль податься? Обдумав эту мысль, я решил всё же остаться собой. Даже ежели исключить вопросы постельные, мне неугодные, пациенты мои, кроме злонравных антикварных злыдней, будут жизни себя решать массово. Ну, мне так мнится, так что, а ну к лешему стезю гетеры, разумно заключил я.

Да и направился я с погрустневшей Милой прощаться. Вообще, начал я сам себе напоминать “слепоглухонемого капитана дальнего плавания”, учитывая график. Так что озвучил своё, возможно занудное, но, как по мне, уместное: “а оно тебе надо?”

За что был подзатыльником вознаграждён (это было семейное насилие физическое), по вознаграждённому поглажен, дураком обозван (это было семейное насилие психические), после его на ложе увлечён.

В общем, подвержен был я всяческим мукам и насилию, что парадоксально привело меня к явке в управу с улыбкой на всю пасть. Вот леший знает, с чего.

Впрочем, Леший ни беса не знал, а изволил клевать носом. На явку моей персоны он вздрогнул, очами злостными повращал и выдал:

— У вас деньги есть, Ормонд Володимирович? — выдало это чудовище. — Бесовщина какая-то, — пожаловался он. — Касса закрыта, чин довольствия мне изрёк, что довольствие выдано. А вот ни лешего не помню, может и брал, но в бардаке нынешнем… В общем, ежели есть, одолжусь у вас. Верну через четыре дня, как раз вернёмся. А то по времени ни беса не успеваю.

— Есть, — благонравно отвествовал я, выкладывая на стол лист довольствия и денежку.

— Дельно, это вы молодец, — прибрал к лапам денежку начальник.

— Вам, Добродум Аполлонович, реально поспать надо, — проявил заботу я. — Впрочем, я это вам уже говорил, только не помните ведь ни лешего. Какое посольство, ежели вы в полусне?

— Надо, в самолёте, — не стало змействовать начальство.

Реально, бардак, мысленно злопыхал я. Мне это чудище реально жалко! Впрочем, припомнив уже в самолёте название своей медали от деструктивных чувств я избавился, на посапывающего Лешего удовлетворенно повзирал, да и сам задремал.

В Меньск мы прибыли через пару часов, где возмущённый я вынужден был повторять “марионеточную постановку”. Вот только вместо идолища был Леший натуральный, отказывающийся просыпаться категорически. В общем, в нумере я знал, что медаль хоть мне выдали из злонравного глумления, по факту она заслужена и именно тем, за что выдана: дрыхнувшее начальство тягалось эфиром, уместно кивало, верительные грамоты протянуло да и пакет от встречающего приняло. Ну а что молчалив — то не моя забота. Пущай ещё медаль организует, “за беспримерное чревовещание”, тогда и подумаю.

Проснувшийся на рассвете Леший был более или менее собой. То есть вызывал не жалость, а желание приголубить булыжником. Барственно покивав на мой доклад о проспанном, снисходительно выдал: “хороший секретарь”, да и уткнулся в бумаги встречающим переданные.

А вот встреча с главой Посольской Управы Меньска меня совершенно не порадовала. В течение трёх часов, с восьми пополуночи, сей усатый тип стучал кулаком по столу, провозглашая позицию, причём не только Меньска, а десятка окрестных Полисов. И была это позиция, что бриттов “надо спровоцировать и извести”.

При всём при том, что я сам о таковом подумывал и не сказать, что был вот совсем против, меньский дядька нес неудобоваримую дичь: ни разведки, ни разбирательств, штурм унд дранг, как говаривали готы. Вполне разумные аргументы Лешего, что надо бы, хотя бы, разобраться, прежде чем решать, сей тип упорно встречал отмашкой руки. Мол, не до ерунды всяческой. Надо по-быстренькому бриттов перебить. Детишек по Полисам раскидать, и всё будет хорошо, благолепие и благорастворение воздухов.

Вот как-то было у меня сомнение, что бриттов выйдет “перебить по-быстренькому”, даже не учитывая, что бритты нынешние, как бы, на перебивание ещё и не набедокурили, прямо скажем. Так, газовая атака снотворным и слабительным Лондиниума, прикидывал я, за их озверелые толпы. Но максимум, а никак не “огнём выжечь и солью присыпать!”, как брызгал слюнями собеседник Лешего.

И выходило, что посольство Лешее, на тему “а подумать?”, с треском провалилось. И от чего-то не радостно мне и не злорадствуется как-то, отметил я. Впрочем, мою кислую морду отметил и начальник, уже в самолёте ехидно вопросивший:

— Что ж вы не радостны так, Ормонд Володимирович? — змействовал леший. — Вроде, ежели память мне не изменяет, сами вы рекли “извести бриттов поганых, за предками дело доделать”?

— Изменяет вам память, Добродум Аполлонович, не так и не то я говорил. Впрочем, спать вам поболе надо, а то и не такое пригрезиться, — отернился я, на что злонравное начальство сделало вид постный и невинный. — Мне интересно, на что этот вой бесстрашный рассчитывает?

— Вы про Обережа Несоновича? — обозначил Леший своего собеседника.

— Про него, вояку великого, — буркнул я. — Ну извести бриттов, ладно. Люди склонны к всем понятным, простым и неверным решениям. Да и не факт, что неверное, но да не суть. Но разведать, разобраться? — пожал плечами я.

— Довольно просто сие, — ответствовал Добродум. — Членство в Союзе Полисов не сказать что копеечное для Полисов Гардарики. Различные проекты, совместно принятые, подчас до десятины от доходов Полиса отъедают. А это деньги немалые, Ормонд Володимирович, да и благосостояние жителей полиса не на десятину, а поболее ухудшает, — воздел перст он. — И вот, обратите внимание, какие полисы Обереж Несонович представлял.

— Хм, на юг от Меньска, — прикинул я. — В имеете в виду, что они, будучи удалёнными от возможных боёв, мыслят северными Полисами откупится?

— Ну, ежели без прикрас и словесных кружев, то да, — ответил Леший. — Изучение и прознание — это деньги, и немалые. В то, что бритты до того же Меньска доберутся, веры у людей нет. Вот и хотят: деньги не тратить и проблему решить. Подчас о том, что жизнями откупаются — не задумываясь, хотя, всяко бывает.

— Ну да, а когда на них кочевники с севера Африки пёрли, пищали как оглашённые о подмоге, — протянул я, на что начальство плечами пожало. — Так Полисы Гардарике в глубине континента побезопаснее себя чуют, но всё ж и деньгами не скудны, да и трупами бритов завалить не желают, насколько я знаю.

— Не желают, но для тех Полисов Гардарика более семья, нежели тут. И этнос таков, да и прямо скажем, соседи у тех Полисов не самые спокойные, — на что я покивал, Азия была весьма специфичной, не Полисной. Не сказать чтобы чрезмерно агрессивная, но и “великие завоеватели” там нарождались регулярно. — Так что выходит как есть. Эффект толпы тут, кстати, вполне применим, — хмыкнуло начальство.

И вправду похоже, прикидывал я. Бесовщина какая, неладно это, начал я прикидывать, по этно-географическому признаку кто “штурм унд дранг” пищать в Союзе будет. Впрочем, ни беса толкового не выходило, паритет, чтоб его. И выходило, если подумать, что политика Полисов себя начала исторически истощать — консолидирующий фактор опасности нивелируется, благ все более, а целей консолидирующих пусть и много, да многим на них и наплевать.

Этак и до феодализма одарённого Мир Полисов докатиться может, пусть и в теории, прикидывал я. Фактор анонимности, до срока, одарённых, некогда сохранивший общность людей в Полисах, ныне не действует. Одарённый ли младенец или нет, любой терапефт ныне скажет, да и половина одарённых. Плюс жизни продление… Все предпосылки есть, от чего исключительно воспитание и культурный код сдерживает. Вот только похрустывает он, судя по некоторым, надламывается потихоньку. И выходит что: либо грядёт эпоха экуменополиса, не в плане застройки, а в плане разума. Или клановость поганая и средневековье мракобесное, как в гадких книжках Мира Олега, про бояр анимированных.

Причём бритты тут фактор скорее стресса, нежели причина гадостей. Там где тонко, там и рвётся, мдя. И, кстати, война с бриттами, ежели таковая случится, вполне катализатором для поколения “анимированных бояр” стать может. Что бы себе всякие обережи не надумывали, явно будет это не “приплывём и в прах вкатаем”, тут ежели война будет, то с жертвами немалыми и напряжением всех сил. А это проблемы в экономике, недовольства и далее, по накатанной.

Но даже если нет — сама позиция таковая не одного, а десятков Полисов уже звоночек. И без войны всё мной надуманное повернутся гадко может, пусть и не сразу. Общество чтоб его, изобилия, при том, что где-то из ребёнка человека воспитывают. А где-то, судя по всему, и не совсем.

Но консолидация это цель. А цель, ежели глотки друг дружке не резать, одна: вперёд, дальше и выше. В смысле со старушки-Земли. Заокеанские материки как точки канализации пассионариев себя изжили, так что нужно иные пути приложения их усилиям искать. А то порушат всё к бесам, дабы прекрасное и новое построить. Которое окажется противным и старым, с немалой вероятностью.

Так, думая о судьбах Мира и подрёмывая я и провёл полёт. В Нидаросе, где мы были вечером, нас доставили сразу в Управу, где беседа была всё о том же, но противоположная по смыслу: данские Полисы войны не желали. Что, учитывая представление данов, как этаких неугомонных воителей было бы, возможно, и смешно. Если бы не чёткое понимание, что большая часть жертв ляжет именно на данов. Точнее не так: в разрезе “неопределённых факторов” данам ТОЧНО достанется от души. А вот достанется ли прочим — вопрос открытый.

Собственно, собеседник Лешего так же оглашал не только свою позицию, а немалой части Полисов данского полуострова, а именно: разведка, исследование и наблюдение, невзирая на траты. До чёткого понимания, чем бритты могут грозить, да и потом “первыми не лезть”.

— А исландцы? — вопросил у собеседника Леший, бросив на меня ехидный взгляд.

— К идльквели этих берсерков тресковых! — аж возмутился пожилой дан. — Достали уже, мочи нет: бритты, видишь ли, путь какой-то их лоханке не уступили с двумя рыбаками! Даже из воды вытащили, — уточнил он. — Но теперь на все Полисы данские верещат о нападении подлом!

После беседы, направились мы с начальством в гостевой дом. Погонщик нашего самолёта нуждался в отдыхе, а то мог нас доставить совсем не туда, куда нам желается, не только в смысле географии. А я занялся прямой работой — восстановлением по памяти и написанию отчётов о встречах, что собственно было одной из функций “допущенного” секретаря. Леший, к его чести, пробовал поучаствовать, но был мной изгнан спать — его зевки я конечно мог застенографировать, да и текст они могли оживить. Вот только Рим, как подсказывала моя требуха, отнюдь не будет “простым” местом, причём никак не в бандитском разрезе моей прошлой эпопеи.

Предчувствия меня не обманули. Всё тот же Август прибыл в гостевой дом, где мы толком не успели обосноваться. Очевидно, понятие “срочность” было не чуждо и обитателям Вечного Города. Правда, от “римской зоны влияния” он высказал позицию, лично меня повергшую в ступор.

— Пока у нас проходят дискуссии, но, в целом, позиция италийских Полисов едина, — вещал этот дядька. — Конфликт неизбежен и вмешиваться в него славам и данам не придётся, — снисходительно посмотрел он на Лешего. — Мы сами заберём украденное у этих варваров, — озвучил он.

— Украденное? — ровно, но судя по микромимике удивлённо уточнил Леший.

— Ну да, я об украденных у Рима богах, — как ни в чём ни бывало выдал римлянин.

Ну да, вмешиваться “не придётся”, ехидно отметил я. А бритты, значит, бомбардировки приморских полисов (и это минимум!) проводить не будут, потому что “Август так сказал”. И “украденные у Рима” это от души, самомнение у этих реликтов зашкаливает. У них украли, значиться.

Собственно, Леший позицию, согласно моих мыслей, до Августа донёс. Очевидно, полномочия у него на то были, так что озвучил он собеседнику такую вещь:

— Факт нарушения Полисами Британики договора не установлен. Наличие или отсутствие у них богов договором не регламентируется. А некая “кража”, причём у Рима, вещь Союзу Полисов Гардарики и нашим союзникам неизвестная. Если Рим предоставит доказательства, неопровержимые, — ехидно уточнил он, — факта кражи, то Союз рассмотрит позицию Рима. До той поры военные силы в окрестностях Островов будут рассматриваться как враждебные, пиратские и против них будут приниматься меры, вплоть до уничтожения.

Август на этот спич морду состроил оскорблённую, но, как понятно, “доказательств” их претензий у них не было, да и быть не могло. Так что “римское посольство” окончилось на повышенных тонах, хоть и прохладным тоном.

— Как с цепи все сорвались, — в самолете выдал Леший, массируя виски.

— И много таких вояк? — полюбопытствовал я.

— Да не сказать, чтобы много, — ответствовало начальство. — Но хватает, а самое плохое то, что для начала конфликта хватит даже не столько безмозглого Полиса, сколько нескольких безмозглых вояк.

— Мда уж, — мудро ответствовал я.

А по возвращении у меня выпала аж седмица отпуска. Не вполне так, конечно: в объятой панике Управе я появлялся, даже мелкие поручения мне Леший измысливал, время от времени. Но, тем не менее, вся суета “конференции” проходила мимо меня. Собственно, я бы должен был мотаться по Полисам, пока Леший бесславно проигрывает поединок со сном. Однако корреспонденты моих возможных поездок вскоре должны были быть у нас.

Так что оказался я временно “не у дел”. Чему, признаться, не слишком огорчался. Правда мой “уход со службы” в положенный срок, а то и до него, был связан с рядом мероприятий конспирационного толка. Поскольку было у меня стойкое ощущение, что коллеги, ликом более напоминающие упырей, мене будут бить чело, из чувства справедливости, проведав о моём графике.

А домашние вечера, прямо скажем, несколько успокоило моё паранойистое сердце: я мою домашнюю идиллию, признаться, воспринимал с немалой опаской, ожидая всяческих гадостей от Мира вообще, а то и от овечки моей. Но неделя прошла на загляденье, я даже подзапущенными штудиями занялся, да и гимнастикой не пренебрегал, что вышло довольно пикантно: от аренды “чего-то побольше” Мила наотрез отказалась, велев мне не кутить, напомнив о затеянном родителями строительстве.

Даже поспорили немного, но, в итоге, аргументы подруги (что приятно, именно аргументы, с примерами стоимости и прочим), меня убедили. И вправду, арендовать за довольно ощутимые деньги на полгода жильё, в котором проживём месяца три от силы… Ну, убедила, в общем.

Но вот гимнастика в нашей квартирке вышла действительно довольно пикантной, с закономерным итогом, что даже эвфемизмом шуточным у нас стало. На тему “а не предаться ли нам штудиям гимнастическим?”

И в целом, о своём выборе я пока не жалел: девочка Мила оказалась отнюдь не глупой, гранит науки её зубкам поддавался с лёгкостью вполне отрадной. Правда, возникал вопрос ограниченности её общения. Пока, впрочем, беспокоящий лишь меня. Так-то Мила время от времени ездила к родителям, где встречалась с подругами. Смущённо поведав, что у нас “маловато места”, что, в целом так и было. Кстати, была у меня не то, чтобы надежда — тут я старался дела Милы не лезть, но некоторый расчёт, что подруги её к рифмической гимнастике вернут. Всё же полжизни она её посвятила, успехов немалых добившись, так что негоже бросать из-за уродов всяких. Ну в смысле из-за гораздов. Из-за меня может и стоит, но мне это и не потребно.

А через седмицу в наш Вильно налетело аж двести с хвостом послов всяческих. Вот честно, ознакомившись с протоколом, я чуть не в ножки Лешему (на ходу засыпающему) пал, на тему: не надо меня туда. На что лишённый своего всего Добродум просто клешнёй махнул, так что отсиделся я дома.

Но результаты сего мероприятия вышли любопытные, а именно: Полисы Гардарики всё же “воевать бриттов” не решили. Решили присматривать, патрулировать, изучать. Как рассказало мне таки отоспавшееся через три дня начальство, с минимальным перевесом: вояк оказалась многовато. Но, тем не менее, славяне в бутылку не полезут, что уже неплохо.

Хотя, “много вояк” вполне подтверждает мной ещё в самолёте намысленное, а именно, Полис как формация себя отживает. Хотя бы конфедеративное объединение, с едиными стандартами образования и культурными маркерами, причём ключевыми, социуму выходят необходимы.

Впрочем, отчет я себе отдавал, что мое мнение не абсолют, вполне мог я и ошибаться. Но уж больно гладко всё укладывалось в известные мне модели, да и с психологией я уже был не на “вы”, так что выводы мои мне мнились высоковероятными.

Но мыслеблудие мыслеблудием, а дела делами. После всё же удачно (по моим, да и не только), сборища политиков Гардарики наступил период несколько менее судорожный, но всё едино авральный. А именно, то что за время подготовки пролюбили, было признанно неважным и прочее подобное, оказалось вещами отнюдь не ерундовыми.

Собственно, мелочёвкой вроде доставки, причём степень “статусности” уже роли не играла, Леший меня не нагружал. А вот решать дела мне пришлось, к счастью, в Полисах близлежащих, так что дома я всё же появлялся, хотя и не каждый день.

И вот, в один прекрасный момент, выяснилось, что не только “бриттскими капутами” наша управа озадачена. Точнее, может и ими, но вопрос сей был мне недоступен, а предстоял нам с начальством весьма дальний вояж, причём не в одиночку, а в компании ещё одного товарища главы Управы.

— Собирайтесь, Ормонд Володимирович, — выдал мне Леший в одно утро.

— Нас ждут великие дела, — буркнул невыспавшийся я.

— Сколь велики они, не скажу, — ответствовало начальство. — Но важные точно. Сопровождаем мы Остромира Потаповича в путешествии в Полис Вавилон.

Обозначив удивление внутренним кваком, я призадумался. Сей Остромир был товарищем главы управы, правда, к некоторому стыду своему, чем занимается сей антикварный дед толком не знал: вообще видел лишь раз, подивился тому, что этакие развалины мало, что живы, так ещё при чинах немалых, да и всё. Не до него было, своих дел тьма. Так ещё и сопровождение одним товарищем второго мыслилось мне делом несколько странным. Так что, подумав, я эти вопросы на начальство злонравное и вывалил.

— Вот говорил я вам, Ормонд Володимирович, что нелюбопытны вы предосудительно, — злокозненно выдал Добродум.

— Вашими, Добродум Аполлонович, стараниями — времени на любопытство не имею, тружусь аки пчелка, с рассвета до заката. А после, как нетопырь какой, с заката до рассвета. Так что всё началльствованием достойным вашим, — справедливо подчеркнул я, вызвав довольный начальственный хмык.

— Это да, что трудитесь, это я молодец, — хамски присвоил чужие заслуги леший. — Ну да вопрос тут довольно прост: Остромир Потапович академик немалый, товарищ Даросила Карловича в связях научных и академических.

— Это выходит, — прикинул я, — что за давностью годов академик сей мало, что не имя своё забывает. А мы к нему как няньки представлены, — выдал я свои выводы, на что начальство то ли кашлянуло, то ли фыркнуло.

— Вы только при посторонних такого не ляпните, — ехидно оскалился леший. — Да и в делах академических Остромир Потапович отлично разбирается, возраст ему не помеха. Вот в посольских… — не договорив, пожевал губами леший, так что всё стало ясно. — Так что, ежели злонравие и непочтительность из речей ваших удалить, то выходит что и правы вы.

Ну а покинув кабинет Добродума злонравного, призадумался я, о чем помнил, да и не поленился в библиотеку управную заскочить. И вышла такая картина:

Наличие реальных богов Вавилону пошло на благо: ежели царство благополучно распалось и было персами завоёвано, как и в Мире Олега, то на попытку вытащить золотой статуй Мардука сей Мардук отрастил у Кира то ли уд до земли, то ли хвост, то ли и то и то. Предания разнились, но, в итоге, влияние Вавилона не упало, следовательно, вполне он дожил до “ушедших богов”. Более того, зиккурат свой стометровый сохранил, как и сады висючие. Энеки, по слухам, был не слишком доволен идеей разобрать его храм, да театр построить, так что стоит башня вавилонская и поныне.

И был он, на фоне прочих Полисов, чертовски интересен внешне: керамика и глазурь облицовок превращала древнейший град мира и первый мегаполис его же (как бы римляне щёки не надували) в этакую драгоценную шкатулку в виде Полиса. Лично мне эллиническая застройка была более по сердцу, но не признать вавилонскую прелесть было нельзя.

И вот, уже после падения Рима, стал Вавилон объектом паломничества, а то и местом смены жительства эстетствующих греков. А поскольку деление на физиков и лириков лишь у скудоумцев приемлемо, а истинный поэт и в науках точных подкован, как и талантливый учёный дарами муз не пренебрегает, стало в вавилоне зарождаться довольно мощная научно-культурная школа. Что недостатки климата и сельского хозяйства если не нивелировало, то компенсировало.

И на момент, когда озверевшие кочевники начали воевать Полисы севера Африки, Вавилон вполне отбился, уцелел, да и поныне стоит и планету собой украшает. Став этаким “Полисом-наукоградом”, чего я, к стыду своему и не знал. То есть бывший храм, высоченный зиккурат ныне этакая Академия, довольно известная, как бы не крупнейшая в Мире.

Но вот не знал, признал я, почёсывая маковку. Хотя, что б знать, надо искать вещи конкретные, тогда как гимназическая программа давала что-то уровня: “нынешний Вавилон славен своей Академией”. Только поздравить нынешний Вавилон можно. А никак не понять что там фактически сильнейшая научная школа ойкумены.

Ну да бес с ним, есть и есть, но вот наше путешествие выходит поездкой за некоторым “бартером”, скорее всего научным: то ли не широко известные теории, то ли какие-то хитрые технологии, подозреваю, что и Леший может толком не знать.

Ну а сам начальник мой злонравный направлен как нянька, дабы академический антиквариат не растрепал все важное и нужное коллегам.

Кстати, в этом случае возникал любопытный вопрос “открытости-закрытости” знаний мира Полисов. Знания в “теории”, как в прямом, так и переносном смысле были открыты. Но, зачастую, труднодоступны: отсутствие информационных общих библиотек могло привести к такому, как нынешнее, путешествию: что некое исследование велось, например, известно. А результаты его, в бумаге, лежат в том же Вавилоне.

Или вопрос “воплощения” теории, что уже и не получишь просто так. Либо своей головой думай, либо за технологию плати. Обычно, своими разработками, но тот же Вавилон, учитывая его не самое “хлебное” положение вполне брал “едой и ценностями”.

И, при этом, “патент учёного-разработчика” был вещью вполне реальной, правда ограниченный по срокам, как я выяснил полюбопытствовав уже давно. Казалось бы, десять лет подожди, да пользуйся изобретением бесплатно. Ну, ежели изобретатель жадина неразумный, так и будет. А вот если хитрован, как супницы изобретатель, так ему и не потребно, чтобы его патент использовали. Он налаживает маршруты с партнёром своим, связи, репутацию… В общем, на эксплуатации своей же идеи имеет доходы, ныне и в будущем, поболее, чем от патентных выплат.

Может и не вполне так, но по итогам, будучи совладельцем торговой компании, успешной и надёжной, академик Ложка, вместо выплат, о которых ещё бабка надвое сказала, получил пансион на всю жизнь, немалый, способный его обеспечивать как в исследованиях, так и в быту.

Впрочем, хитрости академические и научные мне ещё предстоит познать, как в финансах так и в бюрократии, гораздо более подробно, чем сейчас. А ныне выходила картина, что понадобились Академии Вильно некие результаты исследований, у Вавилона имеющиеся, приём не уровня “знаний теоретических, вседоступных”. И намерена Академия эти знания поменять на некие свои разработки, потому как в случае бартера “на пощупать”, смысла в отправке антикварного товарища академика и не было никакого.

И вопрос немаловажный, потому как Леший в “нянька” дело такое, не самое обычное, по моим мыслям. Или он ещё вопросы какие решать будет, с наукой не связанные, тоже вариант.

Впрочем, посмотрим. Ну а поглядеть на Вавилон мне любопытно, да и Серонеб, после какого-то жалкого часа взываний к совести гражданской и беспристрастных оценок жлобства его беспредельного, мне выдал. Не мортиру, жадина такой, но сведенья о полёте нашем, Лешим злостно утаённые. Так что выходит не более седмицы, дня на четыре, ежели без неприятностей, посольство нам предстоит. Сутки на дорогу, трое на месте. Подумал я, да и решил, что приемлемо сие, да и пошёл с Милой заниматься и прощаться.

И, на следующий день, на рассвете, загружались мы с Лешим и опекаемым нашим антикварным в средний самолёт, с комфортабельным, “элитным” салоном. Сам Остромир при ближайшем рассмотрении оказался совсем скорбной развалиной, собственно, как я заметил, он эфиром пользовался, для передвижения телесного, мощи свои передвигая. Кстати, довольно изящное решение, не мог не отметить я.

Ну и очами выцветшими был академик разумен и наблюдателен, н что как должность его указывала, так и ловкое эфиром владение.

Правда, нужно отметить, что более менее привлёк не опекаемый наш, а секретарь его. Точнее, секретарша. Дело в том, что девица юная, секретаршей оной бывшая, была мне знакома, причём долгие годы в гимназиуме. Лучшая в дисциплинах разума, Люцина свет Перемысловна.

— Вот даже и не ожидал тебя тут увидеть, — искренне улыбнулся я бывшей соученице, благо “тыканье” соучеников было более чем пристойно.

— Я тоже, но тебя-то видела. Думала с наградой поздравить, но не успела, а в Управе мы редко бываем, да и ты разъездной, — слегка улыбнувшись отметила Люцина.

— А вы знакомы, молодые люди? — доброжелательно проскрипел пребывающий в кресле Остромир Потапыч, тогда как Леший нахмурился чему-то, на нас взирая.

— Соученики в гимназиуме, — ответствовал я. — Один поток, Люцина лучшей была. — несколько ностальгически улыбнулся я.

— Ормонд также в науках преуспел, правда на испытаниях не блистал, по личным причинам, — как признала мои заслуги, так и не стала “ворошить прошлое” гимназическая знакомая.

— Вспомнил, — промолвил Добродум, перестав хмурится. — Был я у вас на экзамене, Люцина Перемысловна, всё никак понять не мог, почему знакомой вы мне мнитесь, — пояснил злонравный начальник.

— Были, Добродум Аполлонович, — кивнула девица начальству моему.

— Ну, молодые люди, коли оказия такая забавная учинилась, — проскрипел Потапыч, — так мыслю я что отойти вам, да побеседовать о жизни вашей не помешает, не при пнях старых. Ежели коллега не возражает, конечно, — уставился он на Лешего.

Злонравность Добродума так и прорывалась, явно хотел как гадость какую сказать, так и сотворить, но смирил порывы натуры своей и клешнёй на нас махнул. Так что отошли мы с Люциной в конец салона самолётного, да и завели беседу о делах наших, да и про гимназиум не забыли.

— Я в Академию служащей мыслила поступить, — сообщала девица. — В сущности так и вышло, но глянулась Остромиру Потаповичу, да взял он меня в секретари. Но время основное мы в Академии пребываем, да и в штудиях я не ограничена. А что путешествия иногда совершаем, так мне даже в радость, — сообщила она.

— Мда, даже завидую по-доброму, — улыбнулся я. — Сам то я тоже в Академию стремлюсь, но с экзаменами… Впрочем, сама знаешь, — на что Люцина сочувственно покивала. — И вот служить мне Лешему ещё полтора года.

— Да, — понизила девица голос, — про Добромира Аполлоновича в Управе слухи ходят о злонравии немыслимом и угнетении подчинённых. Но хвалят все его, как посла и политика изрядного. А теперь ты по политической стезе подвизаться мыслишь, Ормонд?

— Да нет, как мыслил в Академию, так и собираюсь, — ответствовал я. — А служба лишь отсрочка.

— Странно. Вон и медаль у тебя, да и, по слухам, самостоятельностью немалой тебя Добродум Аполлонович наделил, — на что я лапой махнул, мол, одно другому не мешает. — Впрочем, дело твоё. Да и стремления твои я разделяю. Хотя не гадала, что в одной управе служить будем, да в должностях схожих, — улыбнулась она. — Тихий ты такой был, незаметный. Уж что медаль года не отслужив, получишь я и помыслить не могла. И похорошел, — окинула она взглядом мои стат, явно утратившие в округлостях.

— Цели добился, вот и занялся собой, — ответил я.

— Погоди… — расширила Люцина очи, на что я полевитировал чашку над блюдцем. — Ну ты даёшь… — совсем по-простецки выдала она. — Выучившихся одарённых в возрасте твоём единицы в Мире, — аж склонила она голову. — Я тоже тщусь, но дел иных много, так что, мыслю, не ранее чем десяток лет результат получить, — слегка покраснев, сообщила девица. — Посоветуешь может что, Ормонд?

— Если честно, то ничего, — покачал я головой. — Я, Люцина, штудиями одарённого мало что себя не угробил. Без шуток, медиками и терапефтами вред телесный выправлял, — уточнил я. — Да и не всё выправляемо. Так что жить как живётся, к штудиям одарённого по возможности приступая, единственный совет, коий дать могу. Мой “путь”, — с ехидством выделил слово я, — скорее на тот свет вёл, нежели к результату. А он скорее удача да и здоровье природное, мало что не окончательно загубленное.

— Но, всё же, уважения заслуживает, — несколько погрустнела девица.

Ну да, все мы хотим “быстро, качественно, недорого”, мысленно откомментировал я. Вот только если и два из трёх в одном сойдутся — уже удача великая, а так всё больше одно что-то.

Побеседовали о соучениках наших, о которых я, признаться, ни лешего не знал. Что, впрочем, оправдано было тем, что ни друзей, ни подруг я и не имел. А праздно любопытствовать ни времени, ни желания не было. Славобор, альфач нас гимназический, как я и мыслил, попал в милитанты полицейские, где из него, несомненно, альфачность ныне и выбивают. А из вереницы имён, Люциной названых, я и припоминал-то от силы половину, реально не “от класса сего” был, мысленно сыронизировал я. Впрочем, собеседница моя отсутствие интереса вскоре уловила, так что беседу мы завершили, да и вернулись к патронам нашим.

Ну, как минимум, забавно, а вообще приятно, с улыбкой отметил я, погружаясь в учебник. Вот и времени-то, казалось бы, всего ничего прошло, а уже этакая “добродушная ностальгия” появилась, да и вообще, как в жизни иной всё было. Хотя, с учётом Олега, можно так не покривив душой сказать, напомнил себе я.

Подремал, позанимался, пообедали в самолёте. Леший сигаретами дымить в конец салона удалился, где вытяжной шкаф стоял специальный. Ну а я, подумав, ему компанию составил, да и разграбление начальским запасам курева учинил.

— Вредно сие, — пыхнул сигареткой злонравный Добродум, на оною всё же разорившись.

— Жить, как медики утверждают, вообще дело не безопасное, — философически ответствовал я. — От сего помирают, причём, по слухам, непременно. А расти я уже не буду, — отметил я. — В сём терапевт меня уверил. Остальной вред либо компенсирую сам, либо у терапефта же. А вот польза для здоровья нервического пристрастия этого несомненна, — осмотрел я зажжённую сигаретину. — Что при начальстве моём, Добродум Аполлонович, не вредно, а зело полезно.

— Тернисто, — добродушно оценило змейское начальство. — А что ж в таком разе свои не потребляете? — ехидно полюбопытствовал я.

— А зачем? — честно стал лупать я на начальство очами. — Ежели причина возможного нездоровья нервического, сама же меня лекарством от оного снабжает? — на что леший хрюкнуть изволил, клешнёй на мою персону махнув.

А вообще да, приятные сигареты, ароматные, надо бы закупиться, благо финансы позволяют, отметил я, возвращаясь в кресло. Но у Лешего “стрелять” непременно буду, справедливо отметил я, невзирая на наличие запаса у себя.

Так полёт и прошёл потихоньку, а на подлёте Остромир Потапович пронзил тишину скрипом своим:

— Молодые люди, мы к Вавилону подлетаем, а вы его, насколько я могу судить, не зрели ещё? — на что мы с Люциной головами помотали. — В таком случае, рекомендую вам к окнам подойти и полюбоваться, — указал он дланью на ряд иллюминаторов. — Самолёт, перед посадкой, облёт будет совершать, а зрелище Полис Вавилон с высоты представляет отменное и удивительное.

— Особенно в первый раз, — на удивление покивал Леший.

Ну и прямо скажем, не обманули, пни престарелые. Моё ощущение “драгоценной шкатулки” от фото в сравнение с истинной сказочностью сего удивительного полиса не шли. Сады знаменитые висячие, блистающая керамикой всех оттенков синего Башня, фонтаны и каскады водопадные, мерцающие радужными брызгами в лучах заходящего солнца. Да и особняки жилой части садами изобиловали, взгляд радуя. И всё это с высоты немалой! Признаться, появилось иррациональное желание красоту эту в руки взять, схоронить, да любоваться ей в одиночестве, редким близким, как награду являя. Забавно, но ощущения именно такими были.

Но самолёт приземлился, патроны наши верительные грамоты группе встречающих передали, да и погрузились мы в самокат всей компанией. А по дороге я обдумывал пару забавных моментов.

Первый, это тот, что невзирая на антикварность свою, Потапыч, в отличие от Леших змейских, о подчинённых заботу имеет: Люцина была не саквояжем сейфовым, а папкой лёгкой отягощена, тогда как папка объёмами поболее, да и не простая, была в лапах у академика, эфиром подправляемая.

И второй момент, этнос встречающих наших был более эллинским, нежели семитским, халдейским или ещё каким. Видно, аборигены растворились в “поклонниках красоты”, что в чём-то грустно, а в чём-то закономерно. Да и эллинский типаж смотрелся в реалиях местных весьма примечательно, не сказать, чтобы не органично.

А именно, каштановые и рыжие волосы, эллинам свойственные, на местном солнце явно выгорали до оттенков светлых, тогда как уборы головные были не в чести. Ну и загар закономерный являл собой в итоге зрелище весьма примечательное и занятное.

Так, за размышлениями и наблюдением за сим любопытным Полисом и прошла дорога наша.