2021-10-29 16:30

18. Карнавальное новоселье

Проснулся на рассвете, от нервической дрожи. Мила, к счастью, спала, так что занялся я мозгами своими. Вопросы “за что со мной так?” и “да что ж за невезуха?” и даже “завтра война?” я послал в далёко. Мне тут всякими гадствами сволочей импортных психику корёжит, не до мелочей всяческих. И после длительных разборов мыслей, действий и поступков своих, я несколько успокоился. Хотя, конечно, после подобных стрессов надо бы не пару дней в спокойной обстановке, а всю седмицу.

А ежели, мать его, в следующем посольстве гадость учинится, то плюну на всё и буду в посольства ездить исключительно в доспехе эфирном, с тяжелым вооружением! И весело помахивая тяжёлым термическим излучателем у носа переговорщиков вопрошать: “Скока-скока?”, похихикал тихонько я.

А вообще, “везение” у меня выходит уровня “бог”. Я бы, признаться, предположил, что меня Капут бриттский проклял, потому как подобные, “судьбокрутные” воздействия, не имеющие даже теоретических обоснований, были именно прерогативой богов. Но “ах какая невезуха” у меня началась чуть ли не с первого посольства. Погонял я в башке вариант “леший путь заплёл”, но пришёл к выводу, что об этом думать смысла нет. Начальство у меня гадское, змейское, ежели он и вправду леший глумливый, законспирированный, то бес признается. И тут либо в чело его стрелять сходу, либо терпеть. Вариант служебного диалога с помощью эфирострела в сердце моем теплоту поселило, но разум идею, как излишне радикальную отмёл.

А вот что мне реально надо делать, так это “маску” или “архетип персоны”. Этакую психологическую “шкуру”, которая не только вовне демонстрирует, что маску одевшему потребно, но и создаёт этакий “изолятор-анализатор” для внешних раздражителей. И работает сознание с ними в этаком “масочном карантине”, до нежного нутра стресс не допуская.

Не сказать, что лучший выбор, но с такой службой я либо кровлей уеду в дали неведомые, либо реально маньячиной стану с эмпатией в отрицательных значениях. А значит, нужны фильтры, а маска психологическая есть самый надёжный и временем и поколениями проверенный фильтр. Притом, сказать что “маска” вполне лицедейство и нельзя. Такая же часть личности, как и прочее, просто некие черты редуцированы, некоторые гипертрофированны. А некоторые придуманы, но по мере маски ношения.

Собственно, “Тернистый Терн” так же маска, просто вполне себе фамильная, обусловленная воспитанием, средой и, чем бес не шутит, генетикой. Но надо больше маски, фамильная не тянет, разумно заключил я, да и стал себя представлять таким, каким надо в текущих реалиях быть.

А ещё мне надо с Артемидой проконсультироваться, а то в экспериментах своих психологических как бы до реальной патологии психической не доэкспериментироваться. Собственно, прикинул я, другого психологиста я уже столь глубоко “внутрь” не допущу. Цветёт паранойя и социопатия на служебных дрожжах, ох, цветёт, хмыкнул я.

Мила проснулась, встречена была улыбкой ласковой и играми любовными, да и сама как цветочек расцвела. Вот, мысленно одобрил я, так и надо. И мне хорошо, и подруге. А вовне шипы поострее. С зазубринами. И мортиру осадную сверху, не без ехидства дополнил я, демонстрируя окружающему миру оскал маски.

После чего, уже довольный и спокойный, с подругой позавтракал да и предались мы с ней разнузданному затовариванию. Точнее, первых делом заехали мы первым делом (и наконец) в Управу Социального Довольствия, да и получили по ордеру компенсацию за Капутом украденное. Весьма увесистая сумма вышла, учитывая то, что денежку мою, в квартире хранящуюся, также компенсировали.

Поехали после в ангар самокатный, где Мила показала на самокат ей глянувшийся. Купить сама всё же не решилась, что и верно — самокат был приглядный, относительно небольшой, вот только на одарённых рассчитанный. Так что отловленный приказчик был озадачен “таким же, только на дизельном движителе”. Такой же не нашёл, но вполне пристойный аналог предложил. Вообще, Мила явно к “катафалкам”, коими были самокаты большинства моделей, явно испытывала… ну скажем так, некоторое опасение. Не в смысле вообще, а явно опасалась их, такие огроменные, водить даже умозрительно.

Впрочем, против недомерков уж совсем был против я, так что подобрали мы в итоге пристойный самокат, вполне компромиссный вариант между хотелками нашими.

— А сейчас мы куда, Ормонд? — довольно поблескивала глазками подруга уже в недрах нашего, семейного мобиля.

— Работная Биржа, — ответствовал я. — Нужны слуги в дом, да и новоселье у нас намечается, так что надо и временно слуг нанять. Правда думаю я и решить не могу, — признался я.

— О чём, Орм? — резонно поинтересовалась подруга.

— Да кого брать, — ответствовал я. — На рабов средств хватит, вот только…

— Не надо рабов, — решительно отрезала Мила. — Не те объёмы трудов у нас, чтоб раб потребен, а то и не один бы был. Раб — это ответственность и труд немалый. О досуге и состоянии его постоянно печься надо, что оправданно лишь тогда, — задумалась она и продолжила. — Когда работы много, но несложная она. А нам поля не пахать, кладку не класть, площади не мести. И выходит, что раб больше забот принесёт, чем от них избавит.

— Да, тяжка доля рабовладельца, — с некоторой внутренней иронией выдал я, на что подруга серьёзно покивала.

Ну, в общем и сам не особо хотел, не из-за бредней скудоумных Мира Олега, а потому как Мила права, да и хотелось слуг понадёжнее. К которым раб относится не может в принципе, как от любой ответственности бегущий.

В Работной Бирже же, этаком центре трудовых ресурсов, как политических, так и частных, мы отловили специального чина-консультанта. Который будучи заряжен парой золотников, в кабинет нас отвёл, хотелки наши записал. Да и скрылся в недрах канцелярских на четверть часа, явившись с бумаженциями.

— А ты непременно хочешь пару семейную? — полюбопытствовала подруга, просматривая со мной бумаги.

— Да. Объёмы трудов у нас на двоих велики, дом не столько в уходе ежедневном, сколько в поддержании и присмотре нуждается. Да и домик для слуг… В общем, пара средних лет, ищущая этакий пансион. Нам не помешают, полезны будут, да и на себя им время с достатком будет, — ответил я, на что подруга кивнула.

Вроде бы нужную пару с рекомендациями присмотрели, на что чин кивнул, адрес записал и пригрозил потребных нам людей пред очи наши аж вечером явить, по адресу указанному.

А вот с наёмом разовым он нас завернул:

— Ежели вы, уважаемые, мыслите празднование одноразово учинить, — выдал он, на что мы с Милой покивали. — То нужно вам не в Биржу Работную обратится, а в едальню какую, поприличнее. Там и угощение сготовят, и людей в обслугу направят.

— Благодарю, — кивнул я, признав разумность чина.

На том мы Биржу и покинули, переглянулись и с обоюдным смехом направились в “Фазан”, наше место “первого свидания”. Место пристойное, немалое. Как выяснилось, вполне пригодное и нужным в наших потребностях персоналом оборудованное. Да и кухня достойная, что мы отметили, пообедав заодно с заказом.

— А сколько гостей у тебя будет? — полюбопытствовала моя овечка уже после решения вопросов с персоналом.

— Отец, братья, дядька, кузен и кузина, — начал я. — Начальство моё злонравное. Возможно, пара коллег служебных ещё, — прикинул я. — Впрочем, являться ли или нет — вопрос, служба.

— А друзья и подруги? — в общем-то резонно полюбопытствовала Мила.

— Нет таковых вне службы, — выдал я с мордой равнодушной.

Ну и вправду нет, максимум кого с натяжкой как приятельницу добрую назвать можно, так это Люцину. Ну так она и коллегой выходит, как раз в “пару коллег” вполне входя. Подруга на меня непонятно позыркала, но когда начала мысли дурацкие думать, очами жалость источая, я это дело ненужное прервал.

— А ты кого пригласишь? — выдал я, на что овечка моя, задумавшись, выдала:

— Родные, это ты знаешь, — на что я кивнул. — Несколько подруг по гимнастике и друзья из гимназиума, шесть человек? — вопросительно уставилась она на меня.

— Зови, конечно, праздник-то общий, — ответствовал я.

— А дальше мы куда? — полюбопытствовала Мила.

— В ряды торговые, — ответил я. — Вот бес правда знает, куда мне с моими пожеланиями, но с тобой вопросов не будет. В оружную лавку, — ответил я на вопросительный взгляд.

— Да я и не умею-то, — ответила Мила.

— Вот и поучишься. Сам учить буду. К тому же вождение тебе изучать нужно. Да и мне не помешает, — признал я.

Собственно, в лавке мы довольно быстро подобрали Миле пороховой аналог “цербера”, небольшой пистолетик “Веста”, пятизарядный. Ну, в принципе, ей и не войну воевать, а защитится если что. Кстати, возражений кроме “не умею” от подруги не последовало: я, всё же, мыслил стереотипами и был настроен на длительный разговор. С окончанием вплоть до “патаму что желаю я так!” и стучанием удом по столу, ежели иные аргументы не подействуют. Но, оказалось, не нужно и Мила к моему желанию её обезопасить отнеслась вполне с пониманием.

Заодно и решил свой вопрос: Алскульдру я слово дал, да и сам в небесполезности кортика подаренного не сомневался. Но ношение его, под гардероб разный, предполагало и ножны, а подчас и сбрую разную. А тут приказчик порекомендовал и мастерскую кожевенную, для милиной Весты, да и мне там мастер нашёлся, сообразив за полтора часа потребное.

Так что направились мы домой, да и прозанимались до явки семейной пары нами присмотренной: подданные пятидесяти с хвостом лет, пять лет уже в качестве обслуги домашней работавшие, супруга, Забава Яроборовна кухаркой и экономкой, а супруг, Твёрд Карпович — садовником и снабженцем. Собственно, примерно в этом качестве они нам и были потребны. Соответственно, тот факт, что соискатели не вызвали у нас с Милой негативных ощущений с ходу, сразу позволил нам на срок испытательский оную пару и нанять.

На следующий день заявился я в Управу, бодро промаршировав в обитель Лешего. Последний от бумаг буркалы свои поднял, на меня их наставил, да и вопросил:

— Вы, Ормонд Володимирович, в состоянии душевном, для работы потребном, пребываете?

— Пребываю, — неопределённо ответил я.

— Вот и славно. Да, вы сразу учтите, наград вам и чинов за ваши подвиги милитантские не положено, — отрезал Леший.

— Да я, как-то и не рассчитываю, — несколько удивлённо развел я руками. — Премию дали — и то замечательно. Я, признаться, ей-то удивился, — ответил я, под пристально-подозрительным взглядом начальства.

— Да? — уточнило его злонравие, на что я покивал. — Вот и славно. У вас посольство намечается…

— Прощения прошу, Добродум Аполлонович, что перебиваю, но пару моментов с вами желаю обсудить, — не без удовольствия перебил я начальство.

— Попробуйте, — раздражённо буркнул, оком меня гневно пожрав, Леший.

— Первое, просьбу имею. Направление получить к Артемиде Псиносфеновне, на консультацию, — начал я.

— И что ж с вами такое учинилось, что потребно внимание высококвалифицированной гетеры? — закапало ядом начальство.

— Ну, например, судьбу свою обдумывая, в свете событий последних, — светло улыбнулся я начальству. — Помстилось мне, что не человек вы, Добродум Аполлонович, а натуральная тварь эфирная, под человека рядящаяся. Леший, как он есть. И путаете судьбу мою зловредно, — озвучил я.

Леший на сей спич умудрился одним оком изобразить разгневанное возмущение, вторым растерянное охреневание, но, в итоге, хрюкнул и заржал.

— Изящно, — отсмеялся злонравный Добродум. — Ладно, убедили, отпишу бумагу, — хмыкнул он. — А второй момент у вас какой? — полюбопытствовал он.

— Ежели и на грядущем посольстве авария какая учиниться… — начал было я, но был перебит.

— Сидеть будете в Управе, с бумагами, — лязгнул Леший. — Я тут со статистикой, на память не полагаясь, ознакомился. Вы, Ормонд Володимирович уже уникум, собираете, как хвост конячий репьи, конфликты всякие. Бес знает, с чего так, но ежели будет “опять”, — подчеркнул он последнее слово. — То в посольства вас слать глупо. Разве что в Академию, феномен изучать. Но сначала в Управе отслужите, — злонравно подитожил он.

— А я о доспехе эфирном думал, как облачении посольском, — мечтательно протянул я. — Вот перед некоторыми рожами, на переговорах, орудием каким помахать, так и посольство успешнее будет, — логично заключил я.

— Есть такие, — фыркнул Леший. — Ладно, просмотрим. И кстати, — возмущенно уставился он на меня. — Где ваши “взоры страстные”, “вздохи томные” и прочая театральщина? Я всё жду, как нудить начнёте “а что у франков приключилось?”

— Всё одно не скажите, — буркнул я, хотя и впрямь интересно было.

— А вот и скажу! — злонравно заявило начальство, хмыкнуло ещё раз и выдало: — То ли я сам сглупил, то ли поймали вы меня, Ормонд Володимирович. Растёте, под начальствованием мудрым. Ну да ладно, поведать? — ухмыльнулся он.

— Ну, вообще, конечно, интересно, — честно ответил я. — Хотя, была бы война какая, то я бы уже знал. А так интересно. Но как пожелаете.

— Пожелаю, слушайте, — выдал Леший.

Итак, на прямой вопрос из Вильно франки направили аж протокол УЖЕ совершившегося расследования и соболезнования. Мол, так и так, техник в порту воздушном, бритт по батюшке, к славам воспылал ненавистью неимоверной. Да и упихал, ненавистью егойной влекомый, в самолёт посольский бонбу. Полицаи хищение со склада милитантского углядели, расследование провели, злодея поймали. Вот интересно, бес возьми, как гражданский и неодарённый техник пёр с охраняемого склада посреди расположения милитанского стоящего, бонбу на пару пудов. Хотя, может франки дебилы, да бонбы на площади акропольской хранят. В картонных коробках без пригляда, всяко бывает.

В общем, пардону попросили, фото казни и погребения переслали, соболезнования невинно убиенным послали. И явно не обрадовались тому, что партию вина, договору согласно, им готовить надо.

— Что скажите, Ормонд Володимирович? — вопросительно уставил на меня очи, по окончанию рассказа, Леший.

— Ну, во-первых, “полубритт”, — начал я. — Мол, сами мясники кровавые виноваты. Во-вторых, договор о поставках безумный, никакой мститель злопыхающий не объясняет. В Управе Посольской Амбианума пертурбации с кадровыми перестановками были? — уточнил я, на что Леший рылом отрицательно на вопрос помотал, потом им же одобрительно на спич покивал. — Значит, возможно и был некий план отдельных личностей. Да даже полубритт этот клятый и вправду бонбу засунул. Но зачинщики властям Полиса не интересны, а деяния ихние косвенно одобряются, — подитожил я.

— Дельно, — выдал вердикт Леший. — Ладно, вот вам дело, — пихнул он папки. — Два дня на подготовку у вас есть. Так что и направлением воспользоваться сможете, — логично заключил он. — Всё, ступайте, Ормонд Володимирович. — уткнул он нос в бумаги.

И выступил я из кабинета начальского. Ну и первым делом направился к Артемиде моей свет Псиносфеновне. Последняя на месте пребывала, к счастью, пациентами не отягощённая, мои вопросы выслушала, задумалась и ответила:

— Подход ваш, Ормонд Володимирович, к персоне здрав. Вот только аккуратным сугубо и трегубо надо быть, поскольку персона может сотворить со скрытой основой личности вещи, гораздо более страшные, нежели самое травматическое воздействие реальности, — выдала она.

— Сие я, в общем-то, знаю, — оповестил гетеру я.

— Ну а раз знаете, так давайте ваши маски разбирать, — потерла она ладошки.

И разобрали. Не раз и не два я хотел то ли волосья на голове своей дурной рвать, то на шею Артемиде бросаться: последствия надуманных вариантов были мягко говоря не лучшими. Впрочем, после разбора и корректировки, Артемида уставилась на мою кислую морду и выдала:

— Полно вам, Ормонд Володимирович, не казнитесь. Нормальные у вас персоны вышли, обдуманные. Уж всяко лучше, чем химеры безобразные, что у большинства людей, на одном желании, без понимания сотворённые.

— Не очень утешает, — честно ответил я.

— А я вас и не утешаю, — развела руками Артемида. — Говорю как есть. Ну а идеал — недостижим. Да и пристойная работа, с сознанием своим, годы и годы практики и учёбы требует. И, к слову, намного сложнее оно, нежели с другими работать, — добавила она, покивав на мой недоверчивый взор. — В общем, Ормонд Володимирович, много времени я вам не выделю, но раз в седмицу на часок заходите. Расскажите что да как, может совет какой дам, — улыбнулась дама.

— Искренне признателен вам, Артемида Псиносфеновна, — искренне поклонился я. — К слову, у меня на седмице новоселье предстоит, — решил я не терять времени даром. — Был бы счастлив, если вы почтите это мероприятие своим присутствием.

— Днём не смогу, дела, — с сожалеющим выражением на лице ответила Артемида.

— А мы вечером торжество планируем, — залупал я невинно глазами.

Дама на меня посмотрела, улыбнулась, да и выдала:

— Хорошо, раз так, то буду. Ежели “будете счастливы”, то и отказать негоже, — заключила она.

Обговорили сроки, ну и я вполне довольный, начал с делом порученным знакомиться. И, на этот раз, я под словами Лешего подписался бы и сам: речное судоходство, Полис Раганит. Не вполне славский или данский — как впрочем и наши края. Так-то славы, но кровей понамешено тьма. А в Раганите вообще жили даже внешне отличные типы, соломенные блондины, с водянисто-голубыми очами, причём “породу” выдержали. Впрочем, пусть бы их, Полис был своим и для славов и для данов, но в Союз не входил. Как, кстати, и не один Полис чисто славский: всёж не страна, а добровольное объединение.

Ну да бес бы с ними, с раганитами, хотя пока ожидаюсь лишь я: согласование судоходного трафика, расценки на услуги их верфей и прочие подобные мелочи, купно на вполне себе посольство тянущие. Так что посидел я в управной библиотеке, полистал сводки и аналитические листы, да и лешие комментарии не забыл.

В общем, терпимо, а ежели меня в союзном по духу и крови Полисе смертью убивать будут, или ещё какие козни чинить, то я точно неудачник, магнит для бед.

Решив сие, сунул я носяру в леший кабинет, на что начальство бровь подняло, да изволило осведомиться, какого лешего мне надо.

— Вас, Добродум Апполонович, — честно ответил я. — Новоселье у меня намечается, о чём я вас уведомлял. И вот, пригласить вас желаю, так как присутствие вашей… лица будет мне отрадно очень, — положил я лапку на желудок. — Через седмицу, вечерком, а живу я…

— Ещё б я место обитания своих сотрудников не знал, — брюзгливо оттопырил губищу Леший. — Во сколько точно? — бросил он.

— В шесть пополудни начинаем… — начал было я.

— Буду, — ответствовал начальство. — У вас всё?

— Всё, — ответствовал я.

— Тогда доброй ночи вам, Ормонд Володимирович, ступайте, — выгнал меня злонравный Добродум, хотя я и в кабинет-то проникнуть толком не успел, лишь морду лица в дверь приоткрытую запустил.

И поехал я домой, по дороге рассуждая, послышалось ли мне после лешего “буду”: “и испорчу вам весь праздник!” Хотя, воображение, наверное, разыгралось, несколько неуверено отметил я.

Забава, кстати, готовила вполне сносно, в чем то, возможно, лучше Милы. Но точно менее душевно, в чем подругу за ужином я и уверил.

А на следующий день я помимо потока и разграбления Серонеба (оставив скаредного деда в думах тяжких, потому что взял с собой только данский муспель и саквояж с панцирем), отловил Люцину, для чего пришлось проникать в Академию. Где и пригласил соученицу-коллегу на новоселье. Ну реально, больше и некого, а совсем без гостей как-то не представительно.

И вечером направился я, как ни удивительно, речным катером по Вилии до Немана, а там и до Раганита. Дорога заняла всю ночь, так что я и на прибрежный пейзаж полюбовался, да и в крохотной каютке поспать умудрился. А в речном порту Раганита меня уже встречал водитель и чин посольский. Последний с грамотами ознакомился, на рожу мою солнечно улыбающуюся повзирал, передёрнулся. Ну мне до его бед дела нет, думал я уже в самокате. Улыбка, часть маски моей, как и отслеживание возможности к бесам перебить всех окружающих, а самому в кустах схоронится. Не делать бездумно, но возможность таковую в уме постоянно держать.

Сам же Полис, хоть и оценивал я его с точки зрения военной (в смысле куда бежать, кого стрелять), был довольно схож с Вильно. Правда, в нарядах горожан наблюдались яркие вышивки, зачастую, не вполне уместные. В деловом, например, костюме.

В остальном же, вполне приличный Полис. Партизанить можно долго, да и вырваться при нужде, довольно покивал я.

Ну и бело-золотистые волосы и светло-голубые и светло-серые очи и впрямь были отличной чертой местных. Как и относительно невысокий рост и субтильность: не недокормыши или калеки какие, но явно “невысокий” генотип. Как бы высокий и полный я, для местных, троллем данским не мнился, не без иронии отметил я.

И, нужно отметить, маска вышла на загляденье: собеседник мой, посольский чин по профильному ведомству, чуял себя явно неуютно: испариной покрывался, зыркал на меня исподлобья, ну и в целом несколько процентов выгоды я, супротив прошлых договоров из чуди белоглазой (реально — белоглазая, серо-бесцветные очи) выбил.

Да и управился на диво споро: с восьми пополуночи до полудня переговоры шли. Ну, значит, всё правильно сделал, да и доспех эфирный не пригодился, радовался я. Впрочем, по здравому размышлению, радость притушил: вот до Вильно доберусь, тогда радоваться буду.

Из посольства в речной порт доставлялся всё же напряжённый, но с улыбкой. И, то ли дар хэрсира, то ли улыбка добрая помогла, но гадостей не учинилось. Катер до Вильно добрался даже быстрее, нежели сюда: хоть и супротив течения, но при дневном свете. Так что в родном Полисе был я ещё до шести пополудни, даже решил в Управу родную заскочить.

Начальство моё, лешее, в кабинете своём прибывало, вид имело змейский и злонравный, в общем всё было как положено. Но на мою рожу в кабинет к нему заглянувшую бровь Леший приподнял, да и выдал:

— Вернулись уже, Ормонд Володимирович? Ну так проходите, да докладывайте. Стоит ли Полис Раганит, али пал жертвой злонравия своего, от длани карающей вашей? — змействовало и глумилось начальство.

— Вернулся, Добродум Аполлонович, — возвестил я, умещаясь в кресло. — А Полис Раганит стоит, как вы и изречь изволили. Ну почти, — принял я вид несколько виноватый, понаслаждался очами выпученными и мордой багровеющей злонравного Добродума и продолжил. — Злонравия они не учинили, как не искал я его в деяниях ихних, — принял я вид скорбный.

— Терн, — прошипел, как ругательство, Леший. — Договоры и доклады, — с видом оскорблённой невинности потыкал он перстом в стол свой.

— Это вы, Добродум Аполлонович, меня позвать изволили, или выругаться? — полюбопытствовал я, выкладывая документацию.

— И то и то, Ормонд Володимирович, и то и то. — задумчиво пробормотал Леший, нос свой в документы сувая. — Что ж, неплохо, — выдал он вердикт, после ознакомления. — Справились. Отдыха вам… ах же леший, у вас же новоселье это, — вспомнил он. — Ладно, гуляйте, но тотчас после праздника поедете. Завтра за посланием в Управу зайдите.

— Зайду, Добродум Аполлонович, — покивал я, и, уже на пороге, с миной озабоченной, на начальство воззрился. — Добродум Аполлонович, тревожит меня вещь одна, — понизив голос озвучил я, на что начальство на меня с подозрением уставилось. — Вот я, когда вам фантазии мои описывал, что, мол, вы тварь эфирная, леший натуральный… Вы это не опровергли! — веско воздел я палец, да и ретировался, от греха и начальства подальше.

И уже окончательно довольный и даже расслабленный домой шёл. Благо маска моя вполне округу контролировала. Пусть и не столь параноидально, как в чужом Полисе.

Ну и началась у нас предпраздничная суета. Я-то, наивный, мыслил, что понанимали всех кого надо, можно спокойно занятиям предаться разгульно. Как в учебном плане, так и не совсем. И тут меня ожидало расстройство сильнейшее: овечка моя, закусив губу, начала суету разводить. Причём что печально, ладно бы “на пустом месте”, как я малодушно надеялся. Мила на пальцах объяснила мне, что у нас, например, банальных стульев в доме не хватает. Точнее хватает, но садовый кованый, с накладным теплым сидением, в гостиной смотреться будет, как минимум, неуместно. Как и табуреты с кухни и стулья из кабинета моего.

Потребна оказалась и всякая пакость типа скатертей, штор и прочей пакости, мне непонятной, но вроде как нужной. И ещё что-то там… В общем, после первой поездки по мебельным рядам я разум от окружения отключил к бесам — всё одно непонятно. Только башка болит. Ну а Миле был я извозчиком, да и, при нужде, грузчиком-одарённым. Кстати, когда мотание по весям мебельным и леший знает ещё каким завершились, одуревший я обнаружил на столе в кабинете заполненный аккуратным подчерком Милы листок со списком, что за бесовщину мы накупили.

Умница девочка довольно отметил я. Но читать не стал, в стол схоронив. Через недельку. А лучше через месяцок ознакомлюсь. Наверное.

Ну а за день до празднования особнячок наполнили служители Фрейра и Фазана. Впрочем, мою улыбчивую персону половые начали огибать и избегать. Наверное, зря я прикидывал как буду их изводить, мимоходом подумал я. Впрочем, им денежки за это уполочены, потерпят.

А с утра. невзирая на официально в шесть начинающееся празднество, начали подтягиваться гости. Гимназические товарищи Милы в первую голову, что учитывая гимназическую форму и понятно: покинули гимназиум, пользуясь благовидным предлогом. Впрочем, пусть их, добродушно решил я, наблюдая как моя овечка щебечет с ними. Моей персоне троица девиц и парень представлены были, но, признаться, внимания я на них особого не обратил. Ди и они лишь отдали дань вежливости, предавшись разгульной беседе и закуски поглощая.

И вот, с полудня, начали заявляться всяческие родичи. В основном Милины, потому как мои грозились быть ближе к сроку. Ну родителей подруги я знал, как и сестрицу амазонистую её, а всяческих юродных, опять же, пропустил мимо сознания. Да и не много их было. если по совести, просто общих тем то и не было особо, так что ежели и беседовал я с кем, так только с Понежем Ждановичем, насчёт перспектив путей торговых воздушных беседовал. Не столько в плане торговом, сколько в плане безопасности воздушной торговли: прецедентов поныне не было, но “ветра перемен” люди неглупые чувствовали всяческими частями тела.

Так, потихоньку, день и проходил. Мила ко мне время от времени подпархивала, общалась, ну и упархивала к родным и знакомым. А там и мои родичи подъехали, семейство в полном составе, дядька с кузиной и кузеном, тринадцатилетним гимназистом. Вот шут, к стати, знает, что у дядьки с его подругой случилось, разошлись вроде, думал я. Впрочем, тема эта в семье была непопулярная и кроме буреполкого “разошлись” никто толком и не знал ни беса.

Ну и к шести подъехало начальство моё змейское, носищем своим греческим поводив, персону мою поздравив. Да и Артемида Псиносфеновна не задержалась, да и Люцина прибыла. Как и Милины подруги по гимнастике рифмической, так что поместилась орда сия за столы в гостиной, чинить разор и погибель провизии и напиткам.

И здравницы изрекать. Кстати, на фоне родственных здравниц, Леший меня натуральным образом поразил: сей змей злокозненный зарядил здравницу Всеволоду, на тему: “спасибо за столь замечательное чадо, которое мы в Управе не без выгоды употребляем, вон, ужо до децимвира и медалиста дорос”.

Пока я это переваривал, начальство змейское на меня взглядом ехидным стрельнуло, эстетическое удовольствие от явственно написанного на нём охреневании получило, да и уместилось назад.

Так пару часов посидели, да и стали из-за столов рассасываться. Кто-то, как Леший, вообще ухали. Впрочем, не был бы злонравный Добродум сам собой, ежели бы не всем, но мне праздник бы не испортил:

— Ещё раз с праздником вас, Ормонд Володимирович, равно как и подругу вашу, Милораду Понежевну, — благонравно выдал провожаемый леший. — Ну а завтра посольство у вас. — покивал он. — Впрочем, время разобраться и подготовится у вас было, так что в порядке всё. Жду вас с утра, — с этими словами его злонравие втиснулось в колесницу и укатило.

Только смеха злодейского не хватает, понуро думал я, благополучно в суете посольские документы пролюбил, откладывая на “завтра”. Ну, не совсем, конечно, в кабинете моём они пребывали, в свежекупленном шкафе несгораемом. Вот же злодей немыслимый, припечатал я начальство вслед. Это ж мне спать сегодня не доведётся, с посольством знакомясь, да и “план доклада” составляя.

Ну и бес с ним, махнул рукой я, возвращаясь в дом. Народ по группам рассосался, беседы вёл. Артемида с овечкой моей оживлённо беседовала, да и прихватив поднос с напитками и закусками направились они в сад. Ну и ладно, махнул я и на это лапой. При всех прочих равных, Артемида Псиносфеновна не “подружка злоязыкая”, ежели и совет какой даст, то всё на пользу. Ну а ежели (хоть и вериться слабо), будет мне последствия такового совета не по сердцу — так и бес с ним, переживу или просто не приму. Последствия в смысле, или… А, бес с ним, накручиваю себя не по делу, оборвал я завернувшую не в туда паранойю.

А ко мне подскочил Эфихос и начал (видно, остальным родичам уже ум проел), вываливать свои новые жизненные планы:

— Орм, не хочу в милитанты, к бесам это! — горячо вываливал на меня братец. — Батя на ещё одну супницу накопит, будет две… экономичные, — замялся он.

— Ты, Эф, вообще уверен? — вполне серьёзно вопросил я. — Всё же желание летать твоё сиюминутное, да и безопасность торговая под вопросом ныне.

— Ежели торговая безопасность под вопросом, так в милиции и вовсе погибель неминучая, — несколько преувеличил, но, по сути, верно выдал братец. — Да и не сиюминутное решение это. По сердцу мне полёты, ну а ежели и лихва при том будет, семье, да и мне во благо, чем дурно? — с вызовом уставился он на меня.

— Ничем, — не стал спорить я. — Удачи тебе тогда в начинании этом, — искренне пожелал я.

Ну и циркулировали и клубились гости, наконец, появилась Артемида. Ко мне подошла, да и выдала:

— Поеду я, Ормонд Володимирович, время позднее. Ещё раз поздравляю вас, — улыбнулась гетера.

— Благодарю, Артемида Псиносфеновна, — склонил голову я, провожая гостью. — А…

— Подруга ваша в беседке осталась, подумать ей надо, — опередила мой вопрос Артемида. — Повезло вам с ней, — констатировала собеседница. — Видит в вас лишь хорошее, даже недостатки достоинствами принимая.

— Повезло, но и недостатки мои столь очаровательны, что принимать их иначе может лишь очень злой человек, — сделал я вид невинный, вызвав смех собеседницы.

— И это тоже, не поспоришь, — выдала гетера. — Ладно, Ормонд Володимирович, прощайте. На седмице следующей, ближе к концу, жду вас на беседу, — напомнила она, вскакивая в колесницу.

Вернулся я к гостям, но через пять минут обеспокоился — овечка моя так и не появилась. Впрочем, завороты мозгов гетера может таковые совершить, что и до рассвета Мила может думать. Пусть в тепле думает, резонно заключил я, направляясь в огороженный участок садика с беседкой.

Шёл я, шёл и притормозил. Потому как голоса до меня доносились от беседки в количестве двух штук, да ещё разнополые. Так, это что это у нас такое там, напрягся я, аккуратно приближаясь и прислушиваясь. И застал я таковую сцену:

— …увидел вас, страстию томим, — вещал Энас. — Милорада, бросайте толстячка этого, не пара он вам.

— Энас Володимирович, в который раз прощу, не препятствуйте мне, — выдала явно без приязни моя овечка. — И мил мне Ормонд Володимирович, а вас совестно должно быть брата очернять, — аж ножкой топнула Мила. — И выпустите меня в конце-то концев!

— Лишь за поцелуй, — нагло выдала эта гнида.

— А давай, братец, тебя дерево поцелует, с размаха, — предложил я, появляясь и широко улыбаясь. — Раз этак десять. Не желаешь?

На роже братца пробежала гамма эмоций, но в итоге нос он задрал и выдал:

— Да и бес с вами, колобок, пойду я. Наслаждайся, — буркнул он.

— Пойдешь, — не стал спорить я. — Из дома моего. И рожи твоей поганой, братец, в доме моём не будет. Дай уж хозяину договорить, — откомментировал я бешеный взор наткнувшегося на эфирное препятствие Энаса. — Итак, рожу твою гнусную более видеть не желаю. Увижу — исправлю под свой вкус: носа лишу или ушей. Тебе пойдёт, — веско покивал. — И да, Энас. Братом тебя более не назову, да и тебе не рекомендую. А теперь — пошёл вон, — ласково улыбнулся я, убирая препятствие эфирное.

— Одарённым стал, ничтожество никчёмное, силу почуял, — сквозь зубы выдал этот. — Ничего, жисть всё на места расставит.

— Тогда точно не увидимся, — кинул удаляющемуся я. — Я на кладбища не ходок.

Подошёл к замершей Миле, снятый пинджак на неё накинул, на колени к себе посадил, в беседке присев, да и обнял.

— Прости меня… — начал было я.

— Это ты меня прости, с братом из-за меня поссорился, — выдало это чудо.

— Тебя то за что? — аж выпучил очи я. — Тут благодарить только можно, помимо того, что за родича бывшего повинится. Ибо змеюку столь гнусную в родных иметь как противно, так и опасно.

— Брат, всё же, — начала заступаться за подонка моя овечка.

— Урод он всё же. Мила, тип сей, под одной крышей пребывая, месяцами даже здравия пожелать не мог, — припечатал я. — И хоть причину его гнусности понимаю, но принимать его — уволь.

— А что за причина? — с интересом спросила моя овечка, ввергнув меня в пучины размышлений.

Впрочем, подумав, я решил что скрывать-то мне толком и нечего, а ежели у нас с Милой всё сложится на долгие годы, так и не лишним будет, по многим параметрам.

— Ну слушай, — выдал я. — Отец мой с матушкой были в друг друга влюблены до безумия, тому и рассказы родичей в свидетелях. И, видно, одним чадом мыслили ограничится: после Энаса дюжину лет детей не имели, в себе и чаде едином отраду находя. Но, по всем у судя, хотя и руку на отсечение, разве что Энаса, не дам, — подруга на немудрящую шутку хмыкнула, поёрзала, но слушала внимательно. — Так вот, по всему судя, в одиннадцать лет, медики поставили Энасу диагноз. Либо бесплодие, либо мутация неустранимая, не знаю и знать не хочу. И матушка забеременела мной, потому как любовь любовью, а род родом, да и отец Глава, — продолжил я. — А потом и померла родами, Эфихоса родив. Там история тёмная, подозреваю, с богами ушедшими связанная, не допускала она лекарей до себя и дома рожала, от чего не ведаю, — уточнил я. — А отец с её кончины… вот бес знает, не видел его ни с женщиной, ни с мужем. Но любовь свою на Эфихоса обратил, как память о любимой. А на меня, не сказать, что внимания не обращал, в этом случае солгу если упрекну его в том. Но на Эфихоса времени тратил поболее, что мне. признаться, было в детстве зело обидно. Ну да не суть, вопрос в том, что Энас, из чада любимого, единственного, стал в один момент и сиротой, с любовью отцовой на меньшого братца направленной, да ещё и пустоцветом. Что по здравому размышлению и не страшно, однако отроку в возрасте юном, да и любовью избалованному, могло мира кончиной показаться. Сломало это его ещё тогда, так мыслю. И стал он за отцом повторять, да и быть в том рьянее намного. В дело семейное ударился, днюя и ночуя там. Эфихоса до поры баловал подарками, ну а на меня отец внимания мало обращал, так а Энас вообще за человека не держал. Так, по большому счёту, и осталось — колобок смешной. А у него, — пожмякал я подругу, — что-то, что самому Энасу глянулось. Отнять надо, — хмыкнул я.

— Злишься на отца, Ормоша? — спросила меня подруга, внимательно это выславшая.

— Нет, глупо злится. Да и не дурной он человек, — отмахнулся я. — Но это урок нам, да и к чему поведал я всё сие: чад надо воспитывать уметь. Понимать что делаешь, а не “любви хватит”. Собственно, я тебе о том говорил, — напомнил я, на что Мила покивала. — А вот нам и картина жизненная. По совести, лучше б её и не видеть, но и глаза закрывать не след. Урок надо извлечь.

— Правда твоя, Ормоша, — кивнула Мила. — Но грустно это как-то.

— Грустно, что я родственной слепотой пораженный, сразу сие не понял, — признался я. — Ещё когда ты знакомилась с семьёй, бросал Энас на тебя взоры похотливые и хозяйские. А я всё списывал на мнительность свою, да думал что “мысль не есть деяние”. За что, так же, овечка моя, прошу прощения твоего.

— Почему овечка? — надулась Мила.

— Потому что руно, — логично ответил я, поглаживая названное.

— Не обзывайся, — выдала она, задрав нос. — Ну если только наедине, мой могучий вепрь, — выдала она, полюбовалась моей кислой миной, да и рассмеялась искренне и заливисто.

— К гостям пошли, — буркнуло мое овепренное величие, вызвав ещё один приступ смеха.

Вот отомщу как-нибудь при случае, мысленно посулил я своей овечке кару неминучую. Не страшную, но непременно коварную, да.

А в доме ко мне передвинулся насупленный Володимир. Мила хотела “не мешать беседе”, но я е удержал: хозяйка дома, подруга моя и вообще.

— Ты с чего, Ормонд, брату своему от дома отказал? — вопросил Володимир, на Милу мимоходом зыркнув.

— А вам он не поведал? — широко улыбнулся я. — Ну так я поведаю. Нет места в доме моём, тому, кто в праздник новоселья хозяйку дома мало, что не силой к утехам любовным склоняет. Супротив воли её. Да и братом я такового более не назову, уж не взыщите отец.

Почерневший ликом Володимир с минуту думал, зыркал на нас, в итоге аж плечами поник.

— Прощения у вас прошу, Милорада Понежевна, за отпрыска непутёвого, оскорбление вам нанесшего, — выдал он.

— Не за что вам, Володимир Всеволодович, извиняться, — поклонилась Мила. — Всяко бывает. вины вашей в том нет.

— И всё же прошу, — насупился Володимир. — Ормонд, — начал он, явно не зная как продолжить.

— Посольство у меня завтра, — правильно понял я недоговоренное. — С него вернусь — тотчас в отчий дом.

— Хорошо, — кивнул отец. — Поедем мы, хозяева, — выдал он с фирменным “тернистым” выражением морды, демонстрируя, что отнюдь не сломлен. — Надоели вы, мочи нет, — припечатал он.

— Вы погодите, отец, уж потерпите пару минут наше назойливое общество, — оскалился я, бегом направляясь к гардеробу. — Верните, не в службу, этому, — протянул я холщовый мешок, на что Володимир кивнул.

Родичи дом покинули, за ними стали рассасываться и прочие гости, ну а когда служки Фазана покинули нашу обитель, ила у меня вопросила, а не против, ежели у нас останется “пара подруг”.

— Совершенно не против, — честно ответил я, на что овечка моя, чему-то, внутренне, почти незаметно кивнула. — Это и твой дом, нужно отметить, — напомнил я. — А у меня сегодня, похоже, бессонная ночь, — вздохнул я и пояснил. — В посольство завтра, а я, — долго подбирал я цензурный эпитет, — запамятовал, даже не знаю куда.

Кстати, в “подругах” неожиданно для меня, помимо пары девиц, явных гимнасток, оказалась Люцина. Вот точно к бесу всё, мудро решил я. Твёрду указания дал дары гостей купно в кладовую сгрузить: ни сил ни желания сортировать не было. Да и направился в кабинет, обдумывая уже новый выверт своей горемычной судьбы.

Впрочем, пораскинув умом, пришёл я к выводу, что в общем-то, ситуация не сказать, что б уникальная. Вот ежели бы овечка моя на притязания говнюка родственного ответила, вот тогда бы было плохо. А так, что говнюк Энас, я и без того знал, ну а исключив его из круга общения, я себе лишь проще делаю.

Да и реально, мог не ушами хлопать, на его “взоры страстные”, а чем нибудь из энасьих деталей, щеками егойными, например, мысленно отвесил я себе подзатыльник. Тогда бы и ситуации нынешней, не лишком приглядной и приятной не учинилось бы.

Решив это я со вздохом извлёк из сейфа папку, начав знакомится со следующим местом, куда меня леший послал.