2021-11-02 16:07

20. Я и протоколированное танцевальное мероприятие

Построение костюма таковым и было. Ежели сравнивать сделанный из тех же материалов, положим, купленный мной в данском Полисе набор “приличного данского вьюноша” и его же, но построенного мастером, выйдет земля и высокая орбита. Казалось бы, материал один, фасон тот же… ан нет: начиная с того, что материал для “построения” мастер проверяет, избегая внутренних дефектов. Далее, мастер смотрит носильные вещи, опирается не только на особенности телосложения. Чего машинная бездушная штамповка и то не учитывает, а мастер, вдобавок, смотрит на манеру тела взаимодействовать с реальностью, как бы это возвышенно не звучало. И в итоге, построенный костюм, будет в месте, которым обладатель привычно облокачивается о стену, например, упрочнён дополнительно. Не говоря о том, что швы будут там, где нужно, а не там где экономные мануфактурщики положили, экономя материал.

И выходит, что костюм построенный кратно удобен, нóсок мало, что не в два раза, сохраняет вид пристойный того дольше. В общем, по уму, только построенной одёжей и надлежит обходиться. Одно препятствие: деньги. Володимир мне, например, приобрел лишь один построенный костюм. Более было бы безумным расточительством, поскольку я рос.

Ну а ныне я расти не намерен, да и круглеть точно не буду. А худеть во время ближайшее и не выйдет. Ну а раз уж оказия такая вышла, надо гардероб свой обновить. Да и овечке моей не помешает, хотя ей, в силу того, что она ещё растёт, полный гардероб рановато, но пару костюмов, от платья до верхней одежды надо непременно.

Так что поехали мы в мастерскую одёжную, причём одарённым возглавляемую. И не сказать, что столь “приземлённый” труд был оному в укор поставлен. Наоборот, специалист почтенный и известный, мастерство одёжи построения передающий от “учителя к ученику”. Безусловно, далеко не всё сам шил, но мерки эфирно снимал, особенности подмечал, у каждого клиента. Да и контролировал, что орда его подручных сотворит.

Сроки у нас поджимали, так что выбрал я сие пафосное место: тут тот самый случай, когда быстро, качественно и… дорого. Бесовски дорого, но уж что поделать.

Кстати, даже небольшой скандальчик с Милой учинился, поскольку подруга хотела к выезду приодеться, а я настаивал на гардеробе ношенном и повседневном. Впрочем, после разъяснения деталей (с которыми она, на удивление, оказалась не знакома), скандальчик логично затих.

А принявший нас пузатенький коротышка под полвека видом, с порога обдал нас эфирным воздействием. Чуть не получив в лоб из Сурта, нужно отметить. Еле я угомонил свою паранойю. А мастер поприщуривал свои глазки-пуговки и скороговоркой выдал:

— Приветствую вас в мастерской Разинеба, дорогие посетители, — выдал он. — Барышня, отрадно, что вы нашли в себе мудрость заглянуть к старику, — обратился он к Миле. — Молодёжь ваших стáтей закупается этим ужасным машинным барахлом, мол, на них и так хорошо сидит, — фыркнул он. — Поверьте старику, сидит отвратительно. Натирает, складки жуткие и вообще, смотреть больно, не говоря о носить. А с вами, сударь, интересно, — уставился он на мою пухлую персону. — Милитантом быть изволите?

— Не изволю, — ехидно бросил я. — Изволю быть служащим управным, секретарём.

— Но… как же? — не понимающе уставился на меня мастер, явно отметив мышечные реакции, да и оружейную сбрую с наполнителем в процессе “съёма мерок”.

— Начальство у меня такое, — скорбно ответствовал я. — По секрету скажу, — понизил я голос, — сущий леший! — под смех Милы поведал я.

— Бывает, наверное, — растерянно выдал мастер. — А какие костюмы вам угодны? — собрался он.

— Мне выходное платье, для бала, — озвучила Мила. — И просто парадный костюм, более пока не стоит, — высказала она под кивки мастера.

— Цвета, вам предпочтительные? — вопросил он.

— Синий, наверное, — задумалась Мила.

— Категорически не рекомендую, — отрезал мастер. — Вам яркие цвета, барышня, не сказать, что не пойдут. Но вы на их фоне бледнеть будете, что категорически не можнó — платье должно красить человека, а не человек платье! Вы на балу вместе? — уточнил мастер, а после кивков сказал. — Сделаю. И вы, барышня, — с вызовом уставился на Милу, — будете непременно довольны, если мастерству моему доверитесь.

— Доверюсь, — подумав, кивнула подруга. — А выходным как?

— Хм, — потеребил губы мастер. — Вы же именно костюм желаете, полный? — на что я энергично кивнул.

— С аксессуарами и обувью, было бы совсем хорошо, — дополнил я.

— Так и вообще замечательно! — обрадовался доходам мастер. — Тогда, барышня будет у вас выходной костюм под цвет очей ваших. Пальто болотное, пинджак и юбка травяные, а сорочка и сарафан изумрудные. И аксессуары в тон, — покивал он. — А с вами, сударь?

— Костюм на бал, тут понятно, — начал я. — Три классических костюма, полных и с аксессуарами, делового фасона. Последние в нейтральных цветах: в посольствах бываю, — пояснил я, что нужны действительно “нейтральные” цвета, а то в ряде Полисов были довольно забавные выверты сознания. — Костюм данский, рабочий, тяжелые башмаки…

— Понял, сделаем, — кивнул мастер.

— И за сбрую для диплицикла возьмётесь? Да и барышне не помешает, — задумался я.

— Отчего же не взяться, возьмусь. И будет лучше, чем где бы в ином месте вы нашли! — аж топнул ножкой он. — Ещё что-то потребно?

— Всё, — помотал головой я. — Да, крепёж кортика на бедро и за спину, рукоятью вниз, как сейчас, — начал перечислять я. — Все костюмы, кроме бального, с учётом бедренного крепления “Перуна”. И желателен тайный карман, на лист ин-кварто с обложкой. Под все костюмы будет одеваться панцирь скрытого ношения.

— Под себя панцирь заказать не желаете? — осведомился мастер, кивающий на мои слова.

— Разорюсь панцири заказывать, — буркнул я.

— Секретарь, понятно, — важно покивал Разинеб. — Всё?

— Нет, — ответствовал я. — Барышне под оба варианта костюмов кобуры и крепления под Весту и обойму, легкодоступные. А главное, бальные костюмы нужны через четыре дня.

— Четверть цены сверху, — уточнил он, на что я кивнул, ясно было, что не бесплатно.

Правда от общей суммы внутренне поёжился — ежели бы не премии, то я на сии гардеробы все, до копеечки деньги бы ухнул, в Управе заработанные. А так — нормально. Да и не на один год покупка.

Даже в посольство, волей лешего смотался. Впрочем, на балу быть я обещался, так что уложился в день, супротив отведённых трёх. И очи башенные и улыбка широкая тут совершенно не причём. Сие маска персоны, нутро моё нежное, от терний жизненных оберегающая, да.

Так что был я в Вильно за день до бала. Творения мастера Разинеба уже были готовы, и, признаться, деньги отданы были не зря: Милино платье, выполненное из блестящей серебром ткани, сотворило из неё не столько девицу, сколько эфирную грацию. Я аж глаза протёр, потому как платье и природные волосы её создавали этакий нимб-ореол, добавляя образу таинственности и потусторонний оттенок. Хорошее платье, в общем, довольно заключил я.

Ну а у меня был костюм темно-бордовый, с красной искрой, металлом отливающей. Мрачновато, но рядом с Милой выходило на загляденье: не колобок похотливый, на грацию посягнувший, а вполне себе Вулкан с Венерой.

С утра к нам в гости заявилась Люцина. Ну так-то всё нормально, но она нервничала как… как она в текущей ситуации. В итоге за час до выезда, я наблюдал в зеркале гостиной свою улыбчивую рожу, от которой самому хотелось забиться под стол. Точнее, хотелось бы, если бы я не хотел нести в мир благословение какого-нибудь божка войны. Невинным, непричастным и прочим, под руку подвернувшимся.

На заднем фоне сидели две девицы. Бледные, дёрганные, мало что не в предобморочном состоянии.

— Сударыни мои, вы уж простите, но в таком состоянии нам только к психологу ехать, а не на бал, всем троим, — откомментировал я дружно подпрыгнувших и взвизгнувших, после хлопка рукой по комоду, девиц. — Будем лечить.

— А как? — поинтересовалась Мила под кивки Люцины.

— Национальной методой, — пробурчал я, извлекая из недр буфета бутыль вина. — Градус невысок, нас трое. Ваше здоровье, — расплескал я винище по трём бокалам.

В итоге несколько расслабились дамы, а то совсем мрак был. Да и моим нервам их нервическое состояние было как сталью по стеклу. Этакий резонанс психоза, мысленно хмыкнул я. Проверил, всё ли взял: цербик, кортик на ремнях у бедра. Медаль глумливая на ленте, всё как положено.

Доехала наша троица до комплекса зданий гимназиума на самокате с Твёрдом в водителях, чуть ранее срока. И, как показала переполненная стоянка перед “академической башней”, весьма вовремя. Еле втиснулись, что, по здравому размышлению, и логично: не только наш поток, а не менее десятка потоков разных лет ныне на балы явились.

И поднялось наше трио, служкой гимназическим ведомое, аж на самую верхушку башни: зал “первого года”, далее уже пониже. Впрочем, ежели до подвала кто и доживал, то на сборище дружно, своими антикварными персонами, чихали.

Столы с закусками и выпивкой на данский манер у стен стояли, в окна высокие виделся гимназический архитектурный ансамбль, да и Акрополя часть. Вполне приглядно, отметил я. А вот соучеников было пока не особо: десяток каких-то типов разнополых, лично мне в упор незнакомых.

— Перекусим и домой? — без особой надежды вопросил я.

— Через четверть часа, по протоколу, общий танец, бал открывающий. Сиртос, в открытой позиции, трио справимся, — озвучила Люцина.

— Вовремя сообщила, мой поклон земной, — отернился я. — Впрочем и вправду справимся, уж мы с Милой точно, — на что овечка моя с улыбкой покивала.

— И я не подведу, — поджала губы Люцина.

И вправду, через дюжину минут в зал набилась вся полусотня нашего потока. Или больше чуть, не интересовался. Ныне то народу было явно поболее: дамы и кавалеры, сопровождающие, зачастую были явно не в том возрасте, что соученикам моим полагался.

Да собрался оркестрик небольшой. Сопелка в составе его наличествовала, так что это был хороший, годный оркестрик. И начали они наигрывать сиртос, протяжную, плавную мелодию эллинской природы. И танцы были соответствующее, плавные, с широкими помахивания руками и медленными, скользящими шагами.

Учитывая, что наигрываемый вариант сиртоса предполагал этакий круговой обход танцорами помещения, в синхронном (безусловно, относительно), движении, память Олега норовила обозвать сие танцульство “полонезом”. В принципе — похоже, отметил я, вертясь как уж на сковородке. Дело в том, что “вести трио”, в процессе обхода труда не составляло. А вот на остановках, когда музыканты слегка меняли темп, мне приходилось постоянно переключаться с партнёрши на партнёршу, притом не нарушая плавность и размеренность танца. Морока, отметил я на третей остановке, но справляюсь. Как выкручиваются на кварте мне и помыслить страшно, впрочем, кварты редко бывают с одним мужем.

Так и довели круг до конца покинув его. Впрочем, покинули его и соученики, так что мелодия постепенно затихала, сменившись ненавязчивым бренчанием, просто “звуковым сопровождением”. Окинул я собравшихся взглядом, да и забил. Особо никого не припоминаю, а морда и рожа неплохо запомненных у меня ну вот совершенно никакого желания с ними здороваться не вызывают. В даль послать — да, а здравия желать… нет, точно желания нет, разобрался я в своих чувствах.

Прихватил овечку мою под руку, да и целенаправленно потопал к панорамному окну, соседствующему с банкетным столом. Благо, Люцина, хищно поводя носом, нацелилась на неких своих “подруг”. Ну а мы с Милой в уголке примостились, фруктами угощаясь, да видами любуясь. Взгляды на нас бросали, но с воплями на объятья нарываться никто не стремился.

Впрочем, так как цель Люцины была в “ярмарке тщеславия”, в покое нас не оставили. Через пяток минут подруга. с хвостом из дюжины человек присоединилась к нам, и даже пришлось реагировать на кивки “Ормонд” ответными кивками, правда, молчаливыми. Ни беса я сих типов не помнил, признаться. А Люцина пробралась поближе, в зону “она с нами”, продолжая что-то важно вещать. Пока некая девица, смутно знакомая, хлебнув спиртного, аж с некоторым вызовом уставилась на меня:

— Ормонд, ты и вправду децемвир? — выдала она.

— Сударыня, — широко улыбнулась моя злоехидность. — Сей знак, — потыкал я в значок на своём лацкане. — Однозначен и двойных толкований не приемлет.

— И как у тебя вышло? — не успокаивалась девица.

— Покуда прочие, не буду тыкать перстом, — ехидно ответствовал я, — безделью предавались, я штудиями был занят. А остальное — лишь достойная награда трудов моих, прошлых и нынешних, — задрал я нос, стараясь не улыбаться, благо уши навострили все окружающие.

— А вы, — обратилась назойливая девица к Миле. — Не Милорада Поднежевна часом?

— Никак не часом, а всю жизнь, — ответствовала с улыбкой Мила, показав что я её “испортил”, причём куда надо.

— А вы… — указала она на меня и Милу, да и Люцину широким жестом захватила.

— Друзья сердешные, — важно покивал я, беря дам за руки.

И если овечка моя улыбалась, хотя и с пониманием, то Люцина надулась и взирала на “любопытную”, несколько сдувшуюся, с заносчивым превосходством. Ну, бес знает, может эта говорливая главная обидчица, или ещё что.

К Миле же подошли несколько человек и вполголоса интересовались гимнастикой, выступлениями. На что подруга отвечала, что гимнастическую карьеру она завершила, видит смысл ныне в семье. Но побеседовать о “увлечении былом” не против, чем и занялась.

Музыканты же начали наигрывать пульку, быстрый парный танец. Люцина бросила на меня взгляд столь пронзительный, что не пригласить её было бы преступлением. Переглянувшись с Милой, мимикой показав что “скоро буду”, я соученицу за руку прихватил, выводя в танцевальную часть зала.

— И как оно тебе? — полюбопытствовал я, кружа с девицей в быстром танце.

— Замечательно, — улыбнулась раскрасневшаяся Люцина. — Забава, клуша недоверчивая, себя так глупо поставила, — выразила ликом счастье она.

— Ну, если тебе это поможет, то и пусть его, хотя… Впрочем, сама всё понимаешь, — не стал читать нравоучения я, да и партнёрша покивала, не переставая сиять аки золотник начищенный. — Да, полтанца — вернемся. Мне с Милой танцевать надо, — пояснил я, на что девица понимающе прикрыла глаза.

Вернувшись к “нашей” кучке, я узрел нетрезвого, смутно припоминавшегося парня, явно несколько перебравшего. Размахивая руками тот вещал Миле “правду жизни”:

— Милорада Понежевна, не можно вам гимнастику рифмическую бросать! Вы лишаете поклонников красоты и грации вашей, части жизни! — глаголил сей тип. — Вы должны танцевать! — безапелляционно заявил он.

— И не поспоришь, — в голос припечатал я, выхватывая мою овечку за руку из круга “поклонников” и ведя в круг танца.

А вот клювом сей парень хлопает на удивление приятственно и художественно, оценил я, уже в танце выпученные очи и хлопающий клюв “кредитора”. И вправду талант, прям приятно даже, не без ехидства помыслил я. И переключился на кружащуюся со мной в танце Милу.

— И всё же, ты уверена в том, что хочешь рифмическую гимнастику бросить? — уточнил я.

— Почему “бросить”? — улыбаясь ответила подруга. — Ты наверное думаешь, я для поклонников старалась? — на что я, сколь танец позволял, пожал плечами: впрямь, так и думал. — Нет, — уверенно отрезала Мила. — Танец — он для себя. А теперь для себя и тебя, — отметила она. — А те, кто “ради поклонников” тщатся, никогда из общей группы и не выбираются, — припечатала она.

Вернулись к “кучке”, где Милу вновь окружили “поклонники и поклонницы” таланта. Впрочем, талантливый клювощелкательный парень не обнаружился, очевидно, побрёл нести “правду жизни” куда-то ещё. К моей надменной персоне с разговорами не приставали, так что я просто за дамами приглядывал, да сопелкой наслаждался.

А через четверть часа решил всё же с подругами пообщаться, да и угостить их не помешает. Мыслил я так, нагружая вытянутый с банкетного стола поднос бокалами и закуской.

Как вдруг, послышался знакомый и нетрезвый голос: “А вот и колобок! А пойди ка сюда!” Ну шут знает, кого там пьяный Славобор зовёт, ко мне это касательства не имеет, отметил я, нагружая поднос. Впрочем, чувство эфирное развернул, на всякий, и не зря: после нескольких высокоинтеллектуальных воплей на тему “Оглох чтоль?! Подь сюды!”, Славобор решительно двинулся к моей персоне.

И чуть не пропахал носом банкетный стол: моя ехидность, подхватив поднос, изящным пируэтом покинула траекторию его движения. Но удержался парень, невзирая на опьянение, отметил я. Видно неплохо его в милиции гоняют, правда недостаточно, похоже. Мозгов не добавили.

— Привет, Славобор, — выдал я. — Если ты со своим прошлым предложением, то ответ тот же. Да и спутницы мои тебе о сём должны были сказать. Засим оставляю тебя, — выдал я в раскачивающуюся и возвращающую равновесие спину.

Парень резко развернулся, с мордой недоброй, но уткнулся взором в значок чина, потом медаль, кортик… невзирая на опьянение, чело его осветилось от визита мысли, а возможно, даже и не одной. Не желая нарушать этот сакраментальный момент, я ему просто кивнул, направляясь к девчонкам.

Вообще, было у меня желание потерниться в его адрес, когда было принято решение бал ентот посетить. Но наблюдение за Люциной эту мыслишку подавило: ну она, как Мила подметила, “рваная”, ей чтобы “срастись” сие надо. А мне-то на кой? Доминантность свою демонстрировать? Так глупо и смешно сие, учитывая что мы с тем же Славобором можем и не увидеться в жизни. А на мнение незнакомцев посторонних, бывших моими соучениками, мне всё равно как-то.

Так что решил я альфача нашего плюнуть слюной. Причём мысленно, чем свою высокую культуру и доминантность в своих глазах продемонстрировать.

К “нашей” кучке подошёл, девиц в стиле “кушать подано” из кружков выдернул, да и под закуски и вино завёл беседу.

— Люцина, ты довольна? — полюбопытствовал я, получил кивок и продолжил. — Мила, тебе тут интересно что-то? — на что овечка моя ответила отрицательным жестом. — Тогда следующий танец последний и домой. Люцина, ты с нами?

— С вами, если вы не против. Спасибо вам большое, — аж заблестела она слезинками в уголках глаз.

— Пустое, нам самим небезынтересно было. — выдал я, что и Мила с улыбкой подтвердила. — Но задерживаться тут смысла не вижу.

— Да, как-то… Вот не хочется ругаться. Но как дурачки какие-то, говоришь им “всё!”, так не слушают, мыслят что словами меня убедить могут. После пятого “нет”, — с некоторой усмешкой выдала Мила. — А так красиво, — сделала она жест в сторону обзорного окна, — Но танцевать я лучше с Ормошей вдвоем буду.

Так что дождались мы следующего танца, который оказался римской “пантомимой”, этакой танцевальной импровизацией под музыку. Что, кстати, позволило нашему трио оттанцевать в полном составе: родоначальником этого танца были именно этакие хореографические представления, зачастую, полноценной театральной труппы.

Да и покинули мы гордо сие гульбище, я ведя обеих дам за ладошки. А на выходе до нас донёсся разговор на повышенных тонах.

— …домой. Мне это сборище не интересно и более тратить на него время я не намерен, — выдал мужской бас, сопровождаемый стуком каблуков по лестнице.

— И бес с тобой! — припечатал знакомый голос и навстречу нам вынесло Василику, мою старую знакомую, сплетницу и забытый амурный интерес.

Тоже, не самый приятный для меня персонаж, которого я бы просто предпочёл не видеть. Тернится с дамами имеет смысл лишь в случае некоего педагогического воздействия, а тут, без тяжелого метательного оружия, оное и не окажешь толком. Ну или плётки-девятихвостки, но мне лень. Пущай с этим чудом давешний басовитый возится.

Девица бросила на меня злобный взор, полюбовалась моими подругами, на что я, оттопырив губу, смерил Василику оценивающим взглядом. С закономерным вердиктом, на морде отражённым: у меня лучше настолько, что на всяких василик и смотреть-то противно. Так мы и спустились вниз, где я с некоторым удивлением обменялся кивками со знакомым, отвел дам к самокату, и попросил пардону, мол, надо парой слов со знакомцем перекинуться

— Добрый вечер, Добродум Аполлонович, — поприветствовал я змейское начальство, закуривая и составляя компанию в выдувании дыма в небо.

— И вам того же, Ормонд Володимирович, — кивнул Леший. — Вижу сигареты вы свои завели, что не может не радовать. Растёте над собой, — ехидно отметил он.

— Ужимаюсь, разве что, — отпарировал я. — Рост мне ныне доступен лишь в простор, а не ввысь. Сопровождаете кого-то, Добродум Аполлонович? — полюбопытствовал я.

— Представьте себе — нет, — хмыкнул Леший. — Годовщина, — глубоко затянулся он. — Хотя лучшеб не приезжал. Прискорбно мало соучеников осталось — ответил он на мой вопросительный взгляд. — Впрочем, вас это волновать не должно, — отрезал он, выбрасывая окурок. — Доброй ночи. Ормонд Володимирович. Завтра жду на службе к полудню, а ныне вас ждут спутницы, — с этим бестактным намёком, леший задницу в самокат уместил и уехал.

Хм, думал я бредя к мобилю. Тридцать? Сорок? Да и все сто может быть, начальство моё змейское столь ядом богато, что яд сей как природный консервант использован может быть. И без всяких омоложений.

И вернулся я в самокат, где девицы с двух сторон от меня расположились и обе ко мне, за плечи обняв прижались. Так что думал я, всю дорогу до дома на тему “а оно мне надо?”

И решил что к бесу, так что дома довел Люцину до комнатки гостевой, да и снов добрых пожелал. Был чмокнут в щёку, да и к Миле вернулся. А в спальне, перед нашими “штудиями”, подруга не менее минуты в лик мой молча и внимательно вглядывалась, потом кивнула мыслям своим.

Ну бес знает, о чём она думала, а мне “закономерное продолжение” не сдалось точно: ночь удовольствий, причём не сказать, что чем-то лучше, чем в паре. Разве что эго потешить. И куча сложностей и проблем на долгое время, даже если ночь была бы единственной. Оно мне, банально, не надо, резонно заключил я.

Наутро Люцина завтрак с нами разделила, да и на службу Твёрдом увезлась. Ну и я к сроку лешим озвученному в Управу явился. Злонравный Добродум на месте пребывал, оком на меня ехидно пырился. Впрочем, комментариев неуместных изрыгать не стал, а стал изрыгать иное:

— Здравы будьте. Ормонд Володимирович, — змейски оскалилось начальство. — Вас, как вы некогда изволили выразиться, “ждут великие дела”.

— И вам не хворать, Добродум Аполлонович. — философски вздохнул я. — Что “дела великие”, оно, конечно, прискорбно, но на службе моей, под руководством вашим мудрым, сие и не удивительно, — под фальшиво-сочувственные кивки начальства змейского выдал я.

— Именно так, — выдал в ответ Леший. — А величие ваших дел заключается в посольстве долгом и дальнем. Вильно крайне заинтересовано в сотрудничестве с заокеанским Полисом Новая Пацифида. В научном плане, — дополнил он, повергнув меня в некоторое сомнение.

— Погодите, Добродум Аполлонович, дозвольте уточнить, — выдал я, на что змейство его покивало. — Это, значится с Полисом заокеанским, теми юнцами основанным, что в своих Полисах места себе не нашли. Да бес бы с местом — одного названия хватит, ихних “новый” бесконечных, — продолжил я, — чтоб потенциал воображения, а, как следствие, научный узреть. Даже названия толкового не измыслили, — припечатал я заокеанских тупней. — Всё “новым” обходятся. И с ними “научное сотрудничество”? — со скепсисом уставился я на Добродума.

— Всё так, — ехидно покивал леший.

— Что “всё”? — подозрительно уточнил я.

— Всё “всё”, — гадски ответил злонравный Добродум, ухмыльнулся, на рожу мою, праведным негодованием полную, но продолжил. — Всё же не одна сотня лет для многих Полисов прошла с основания, — выдал он.

— Ну да, полторы, — буркнул я.

— Пусть полторы. Но в своих, подчас и впрямь детских и безумных социальных экспериментах, они приходят к удивительно удачным решениям, — провозгласил Леший. — Так что Вильно сотрудничество в научной сфере с Новой Пацифидой угодно.

— Хорошо, вам виднее, — не стал тесниться на пустом месте я. — Но тут у меня такой вопрос, а я-то там зачем? Есть Остромир Потапович, у него, ежели занят он ныне делами союза, есть секретарь, Люцина Перемысловна. Я не то, чтобы отказываюсь, да и права такого не имею, — признал я подло пролезшего в служебной иерархии выше меня лешего. — Но таковое посольство, мыслится мне, должно осуществлять персонам к Академии имеющим прямое касательство. А не планы на неё имеющие, вроде меня.

— В идеальном случае, всё как вы сказали Ормонд Володимирович, — выдал Леший. — Но не по нынешним временам. Вдобавок, — совершил он клешнёй сложный жест, — есть нюансы.

И поведало мне его злонравие, “начерно” такую особенность потребного нам Полиса, как чрезвычайно “упрощенный” дуэльный кодекс, использующийся в Полисе моего назначения везде где надо и не надо. Вплоть до “научных дискуссий”. Что оправданно не забытой “фронтирностью” (как, кстати, и уникально малое количество летальных исходов таковых дуэлей). Но Остромира, двигающегося исключительно на “эфирной тяге” отправлять глупо. Или помрёт к бесам, или эфирно в прах вкатает местных, став персоной нон гратской. Да и “одного отправлять”, поморщилось начальство, не стоит. Да и в Союзе Остромиру дел хватает.

Далее, вызванное всё той же фронтирностью несколько “заниженное” традицией положение женщин. По закону то всё равноправно, а по факту есть чистая физиология, определяющая в условиях напряженных место даме с детьми и у домашнего очага. Нравиться это дамам или нет — чистая физиология, выживание популяции, от которой не уйти. В ряде заокеанских полисов, к слову, “маятник” гендерных традиций качнулся в сторону феминизма. Что в ряде моментов было и неплохо. Но далеко не во всех.

В общем: Люцину дуэлить со страшной силой не будут. Но и слушать тоже, поскольку “не женское дело”. А далее леший меня послал. Но не в посольство, а в библиотеку Академии. С соответствующим направлением и просьбой о консультации у этнографа.

— Сложилось так, Ормонд Володимирович, что связь с Новой Пацифидой нужна Вильно как в целом, так и академии. Ряд разработок перекликаются, будет не лишним и верным. Н в текущих реалиях отправить-то толком некого. А ваша, — смерил он меня взглядом, — персона выходит оптимальной. Не в последнюю очередь из-за страсти противоестественной к орудиям убиения.

— Не в первый раз вам, Добродум Аполлонович, заявляю: страсть сия весьма естественна, определена одним из трёх инстинктов, базово живому присущих — отернился я. — Впрочем, ситуация понятна. Сколь надолго посольство?

— Пока удастся или нет, — пожал плечами Леший. — Я мыслю — в пределах месяца управитесь, но тут как пойдёт.

— Консультант от Академии? — уточнил я.

— Не будет, — отрезал Леший — Получите эфирофон и кодированный канал связи. О котором мне столь назойливо и не одну седмицу нудили, — злонравно буркнуло начальство. — Всё, ступайте в академию, Ормонд Володимирович. Сроку вам на подготовку седмица.

И пошёл я в Академию, думой тяжкой удручённый. Точнее, не вполне удручённый, но нагруженный. Месяц это много. Бесовски много, да и что делать мне в Пацифиде ентой столь долго не представляю, но в этом начальству доверяю: опыт у него немалый, даёт он средневзвешенную оценку, а детали я в Академии уточню.

А вот отсутствие академика какого… хм, а идея, вполне себе коррупционная и мне угодная, подумал коррумпированный я. Впрочем, надо будет разбираться.

С этими мыслями я в академию и вошёл, будучи служкой пойман, бумагами от него отмахнулся, да и сопровождён в библиотеку, с заверением, что консультант вскоре будет. И впрямь, через полчаса, когда я в тома припёртые библиотечным служкой носяру совал, явилась дамочка, годов тридцати, ярко выраженная “серая мышка”, как бы каламбуристо это не звучало.

Представилась сия дама Бояна Девятковна, товарищ кафедры этнографии заокеанских материков. Признаться, думал я, что мне, науки гимназические превзошедшему, такая специальная Бояна к бесу не сдалась. Однако, вышло через пару часов, что нужна, да ещё как.

Вообще, через пару дней ежедневного торчания в Академии. Обогатился я массой знаний преудивительных. Доселе мне не встречающихся. Не столько из-за секретности какой, просто востребованы сии знания в массах не были, соответственно и как в программы учебные не преподавали, так и в книжных лавках леший найдёшь.

И часть их была на тему, весьма Мир Олега волнующего, да и решенного там явными дебилами и болванами. А именно, вопрос расовых и этнических отличий. Огульно внося всех людей в “равные”, невзирая ни на знания, ни на генетику, ни на воспитание. Причём с какой-то фанатичной религиозностью, мудрилы Мира Олега выставляли себя натуральным дурачьём.

Полисная же наука твёрдо и очевидно знала: кто-то с рождения здоров, кто-то болен. Кто-то глуп, кто-то умён и так далее. Не равные, а разные, и это факт достоверный. А уж расы так и вообще, экспериментально доказано, имели совершенно разные склонности, потенциал… Массу различий.

Беря за основу три расы, жёлтую, белую и чёрную, получим мы таковую картину: желтые, ежели не брать в расчёт социальные аспекты, имеют более способностей в науках точных. Белые имеют оную же склонность в науках гуманитарных и общественных. А чёрные имеют склонность в искусствах различных.

Сие, безусловно, всё как корректировалось воспитанием, так и в рамках этнических групп разных рас вообще было наоборот, но в среднем так. Ну и куча прочих отличий, что, положим, белые самые сильные, но невыносливые. И прочее подобное, но вопрос тут был вот в чём: чёрные не имели в рамках расы стремления к сложноорганизованной деятельности. Это корректировалось воспитанием, были уникумы, но так. Как следствие, к политике, как полисной, так и иной другой они склонности не имели. Не все: были отдельные группы, строящие на африканском континенте аналоги Полисов. Выходило у них не очень, но жили они явно получше своих “единённых с природой” собратьев. А Полисы на них банально махнули рукой: чёрные были во многих Полисах жителями, зачастую гражданами, реализуясь в средне-управленческом аппарате и искусстве. Где, зачастую, получали всемировую известность. Но на аборигенное население центральной и южной Африки махнули рукой: пусть живут, как живут. Потребности в “лишних работниках” не было, ресурсы не окупались (да и не разведаны были толком, припоминал я данные Мира Олега), и по большому счёту и не критично нужны.

Но вот, началось активное заселение заокеанских материков. И вот поселенцам потребовалось много дешёвой и неквалифицированной рабочей силы. Аборигены северного материка на эту роль не годились, впрочем, с ними и конфликтов особых не было: плотность населения мизерная, а Полис довольно компактен и автономен по своей структуре. И вот, начали поселенцы покупать чёрных у чёрных вождей. Без набегов каких, да и помирали бы проданные с высокой вероятностью — единение с природой продолжительности жизни, да и самой жизни не слишком способствовало. Но стаи. и это породило в заокеанских Полисах…ну скажем так, пятое сословие, а именно наследных рабов. Не гражданское состояния, а наследное сословие. То есть, большая часть чёрных в заокеанье были рабами с рождения и имели набор прав весьма урезанный, по сравнению с рабами не чёрными.

Если и не на уровне имущества находились, но близко к тому. Это был фактор номер раз.

Вторым фактором была “свобода” новообразованных Полисов. До оголтелого либерализма не доходило, но социально-регулирующие механизмы Полисов были весьма урезаны. Как следствие, возникало социально-имущественное расслоение, в Полисе правильном невозможное. Всё это было менее дурным и оголтелым, нежели в Мире Олега, но данные предоставляемые мне указывали на то.

Впрочем, подобный подход заокеанские Полисы весьма тормозил в развитии: когда деньги консолидируются в руках некоего семейства, сие для экономики полисной крайне болезненно. А учитывая, что рулили этими средствами не по уму, а по крови… В общем, большая часть полисов заокеанских себя своей “свободой” весьма ограничивало, ухудшало как текущий уровень жизни населения Полисов, так и перспективы развития. Плюс агрессивная политика к соседям, плюс, зачастую, возникающие конфликты с аборигенами…

Впрочем, это было не абсолютом, а “средней температурой по континенту”. Конкретный, мне потребный Полис отличался довольно либеральными финансовыми вопросами, некоторой половой сегрегацией и довольно высокой лояльностью к людям, невзирая на расы: пара чёрных даже имели гражданство, что для заокеанских Полисов редкость чуть ли не уникальная. Впрочем, большинство чёрных продолжало “жевать банан”, невзирая на вполне открытый из рабского состояния путь.

Собственно, насколько я понял, как раз “либерализация” деловой жизни и дала немалое усиление ряда изысканий Академии Новой Пацифиды. А именно, в отличие от Полисов приличных, у дикарей заокеанских финансирование науки было не просто небольшим, а откровенно и сознательно недостаточным. А вот монетизация и продажа трудов работ разума процветала.

Есть в этом свои достоинства, есть недостатки, например развитие “чистой” науки в таких Полисах практически невозможно, так как не даёт непосредственного и ощутимого выхлопа. Но вот в практических дисциплинах заокеанцы конкретной Пацифиды преуспели, причём в разделе вполне “профильном” для нашей, вильновской Академии: эфирная передача энергии. И вот работа как с Академией Пацифиды, так и с рядом научных рож и морд данной Академии была взаимовыгодна и вполне востребована. Да и “рынки сбыта” у нас разные, так что конкурентами мы не станем. А один Полис бес рынок пресытит, при всём желании.

В общем, выходила весьма полезная кооперация. На которую в иное время бы направили самого Остромира, с Лешим в качестве няньки. Но… последствия, чтоб его “багровых дождей”. Пусть пока не проявленные в реальности, но “ощущаемые”, да и служащие носились по Управе почти полгода, как Лешим в афедрон уязвлённые.

Кстати, как я выяснил, предлагаемый мне эфирофон был как раз одной из разработок, способной импортных мудрил заинтересовать и к сотрудничеству склонить.

Но после выяснения этих моментов предо мной вставала дилеммистая дилемма. А именно, нырять в пучины коррупции, али нет? Заключался вопрос в том, что я не имел никакого желания расставаться с моей милой овечкой аж на целый месяц, а то и поболее того. Консультант мне, в рамках известного, не нужен, телохранитель так же. Остаётся секретарь, ведущий протоколирование. И должность оного, не без моих трудов, в штатном расписании имеется.

И вот Леший знает, корректно на должность оную пригласить свою подругу сердешную. С той же Ладой я, невзирая на родственные связи, твёрдо знал: в вопросе она разбирается. При нужде проконсультирует, не хуже постороннего типа какого. А вот в текущей ситуации… ну реально, леший знает, решил я, направляясь в Управу.

Отловил начальство злонравное уже на пороге, шевелениями и трепыханиями своего всего выражая нужду в нём. Леший на мои трепыхания повзирал, да и из Управы направился, персону мою за собой поманив.

— И что у вас, Ормонд Володимирович, стряслось такое, что вы аки кит на берег выкинутый колыхаетесь? — ехидно и охеренно этично вопросил леший, что я пропустил мимо ушей.

— Не сказать, что стряслось, Добродум Аполлонович, — ответствовал я. — Просто возник вопрос этики служебной, — выдал я, насладился изумлённо выпученным оком злонравного начальства, да и продолжил. — В рамках предстоящего мне посольства, с рядом технических моментов, я вижу привлечение консультанта излишним. И так эфирофоном специалисты в нужной мере привлечены будут, — на что Леший кивнул. — Целесообразность телохранителя видится мне невысокой, — на что его злонравие обежало взглядом мой как явный, так и тайный арсенал, оскалилось ехидно, но молча кивнуло. — Соответственно, остаётся лишь секретарь, для протоколирования. В целесообразности его я не сказать, чтобы сомневаюсь, но она также невелика.

— Весьма поверхностно. Вам бумаг за время посольства тьму составлять. Не только по Управной линии, но и академической, благо вас Академия некоторыми полномочиями в рамках посольства наделит, — выдал Леший.

— Тем более, — кивнул я Лешему на совет с толикой благодарности. — Соответственно, протоколист точно нужен. И вот меня волнует вопрос этики…

— Девицу свою, что ли, хотите привлечь? — прозорливо вопросил Леший, на что я кивнул. — Так проблема-то ваша в чём?

— Насколько привлечение близкого… — начал было я, но был явно торопящимся начальством прерван.

— Мыслеблудствуете не по делу, Ормонд Володимирович. Вам секретарь потребен. Ежели подруга ваша справится с сим достойно — берите с собой. Не справится — привлеките кого-то ещё. Всё. Ответственность за посольство на вас, средства представлены, спрос по результату. Какая, к лешему, этичность? Результативность и эффективность, — отрезал начальник. — Всё, мне в дорогу. До вашего отлёта не увидимся, хотя эфирофоном связь иметь будем, — выдал Леший, приоткрыл дверь самоката, задумался на секунду. — Да, чтобы вы в дебри мыслеблудия не удалились, потерявшись. Пара моих коллег спутниц жизни своих как письмоводителей и секретарей привлекают. И никто их в “непотизме” не упрекает, — подчеркнул он. — Результат — единственный критерий. Всё, прощайте, спешу, — буркнул он.

— Доброго пути, — пробормотал несколько пришибленный интенсивностью ответа я.

Хм, ну вообще, Леший прав. Это мои тараканы из Мира Олега, на тему “коррупции” скорее. А так, ну будет тот же Леший с Юлией Афанасьевной ванны из вина игристого принимать за счёт Управы и в рабочее время. Но ежели подотчётное ему хозяйство работает как должно, а бюджет не превышен, так это и не касается никого. Оборотная сторона меры ответственности. Причём что забавно, умом я понимал, а вот с собой не соотносил.

А так, будет у меня Мила в протоколистах. Не справится? Так справится прекрасно! Более того, с моей овечкой под боком я не “побыстрее” посольство совершить стремиться буду. А как должно, причём тут вопрос не столь желания, сколь неосознанных порывов.

Так, думал я довольный и успокоенный, направляясь домой. А теперь надо у самой Милы узнать, а оно ей надо? А то я тут всё нарешал, а вот скажет она “нет”. Вряд ли, но не невероятная возможность.

Впрочем, на мой вопрос Мила после не долгого обдумывания довольно покивала.

— Конечно я с тобой, Ормоша, если можно, — на что я веско покивал, в стиле “нужно”.

— Только протоколировать и вправду надо будет. Добросовестно и много, — уточнил я. — Не отдых, а служба. Хотя немножко времени на отдых, если постараемся, урвём, — подмигнул я подруге.

— Справлюсь, — сжала губы моя овечка. — И понятно что служба, не настолько я дурочка. — показала мне язычок подруга, бухаясь мне на колени. — Но всё равно, вместе будем, и это замечательно.

С чем я, по здравому размышлению, спорить не стал. А через тройку дней, моя персона со свеженькой, аппетитной и мне угодной секретаршей пребывали на борту трансконтинентального аэростата “Небоход”. Предаваясь разврату, гедонизму и прочим моментам. Несомненно, для грядущего посольства непременно нужными.

Анекдот, на всякий, про “делового человека”, негра и банан:

Лежит негр на пляже, и ест банан. Мимо проходит деловой человек.

— Чего ты лежишь? Слазь на пальму, нарви бананов и набери кокосов.

— Зачем?

— Продашь их, наймёшь в работники пару человек.

— А зачем?

— Они будут собирать бананы, а ты продавать.

— Зачем?

— Заработаешь денег, наймёшь ещё больше людей, организуешь фирму. Лет через двадцать наймёшь управляющего. Он будет следить за фирмой, а у тебя будет много денег. Купишь себе дом, сможешь отдыхать сколько хочешь. Не надо будет работать — лежи на пляже да ешь бананы.

— Так. А я что делаю?