* * *
Вот всегда знал, что небольшие, но крайне болезненные повреждения организма очень стимулируют мозговую деятельность. А ещё способствуют проявлениям вежливости. В конце концов, ведь вежливость, сама по себе, как некий свод работающих правил, возникла именно для того, чтобы лишний раз не было больно… разве не так?
Хм, помнится, я даже как-то подумывал научную работу на эту тему написать. Где-то в районе сорок первого года. На одной из баз тогда ещё «Стратегического Научного Резерва». После того, как прострелил колено полковнику Филлипсу…
К чему я это? К тому, что наш с Викой седой собеседник, после ухода из помещения его «горилл», побросавших на пол свои бесполезные «пукалки», и принудительного возвращения его самого на диванчик в нормальное сидячее положение, стал очень-очень умным, внимательным и всё-всё понимающим. А, когда смог ещё и худо-бедно продышаться, и, соответственно, вернул себе способен говорить, делать это стал очень, очень-очень вежливо, старательно обдумывая и взвешивая каждое своё слово на предмет малейшей возможной бестактности.
А затем ещё, в какой-то момент, в его взгляде, направленном на меня, вспыхнули сразу несколько ярких чувств и эмоций. Настолько сильных, что скрыть их было невозможно и считывались они по этому взгляду однозначно безо всякой телепатии. Это были: узнавание, понимание и озарение… ну и страх, понятное дело, совершенно логично и закономерно пришёл вслед за пониманием глубины той з… кроличьей норы, в которую провалился. Даже не страх, а леденящий ужас, от которого выступает холодная испарина на лбу и начинают дрожать руки… хотя, чему там дрожать? Уже рук-то, как таковых, не было — одни культи переломанные.
Сразу после того, как чуть схлынула волна ужаса, седой обратился ко мне «Виктор Иванович» и спешно-спешно стал извиняться, каяться и предлагать любые свои услуги, любые свои ресурсы. Что угодно, лишь бы загладить свою «вину», состоявшую в том, что сразу не смог узнать «настолько уважаемого человека». Оправдываясь, он сказал, что на экране телевизора и в жизни, любой человек — это два разных человека. Да ещё и причёска моя с последней засветки перед камерами успела поменяться… да и когда она была, та «засветка»? Пять? Шесть? Больше? Лет назад… Да и насколько надо быть безумным, чтобы постоянно ожидать появления на твоём пороге НАСТОЛЬКО уважаемого человека. Человека, ТАКОГО масштаба…
Его словоизлияния я остановил одним жестом и неприязненным подёргиванием щеки. Заткнулся мужик сразу — говорю же: очень боль способствует стимуляции мыслительной деятельности.
Дальше было что? Я представил ему Вику, как свою родную дочь, и, как его нового непосредственного Босса, чьё слово — закон… Если, конечно, он не хочет, чтобы его организация внезапно полностью прекратила своё существование, а он лично… удостоился повторного моего визита.
Он клятвенно заверил, что всё понял, всё осознал и всё сделает! В те промежутки времени, когда вообще мог что-то говорить… я ведь, пожалел его. И, чтобы не тратить зря время, попутно с объяснением текущей диспозиции и будущей «политики партии», спокойно, размеренно, деловито и методично принялся вправлять, выпрямлять и собирать его поломанные пальцы, скрепляя и фиксируя их в нужных для правильного срастания положениях подходящими деталями из разбросанного на полу оружия и тоненькими полосками, отрываемой от его белого пиджака ткани.
Естественно, без наркоза. Ведь «хорошо зафиксированный пациент» что? Правильно — «в анестезии не нуждается». А правильно промотивированный — тем более.
Знания и опыт в полевой хирургии и костоправстве у меня были достаточно обширные, операция проводилась не на застарелых переломах, а на совсем свежей травме, так что скорейшее восстановление работоспособности пальцев было вполне вероятным. Каких-то серьёзных осложнений не ожидалось. Тем более, участь Стивена Стренджа ему не грозила… если, конечно, он сам каких-нибудь глупостей не наделает и к реабилитации последующей подойдёт ответственно.
Его клятвенные заверения вызвали у меня некоторый скепсис, но… я ведь совершенно серьёзно говорил о том, что визит можно повторить. Тем более, я нынче и живу не далеко, буквально в паре шагов. В одном с ним Нью-Йорке, как-никак… и, думается мне, до него это обстоятельство тоже довольно скоро дойдёт — я ведь не прячусь. И, надеюсь, сделает он правильные выводы. Ведь, тут как: одно дело — разовый внезапный визит «заезжей Большой Лягушки», которая пришла и ушла, но, совершенно другое — когда эта «Лягушка» поселяется в одной с тобой луже…
А потом… мы с Викой поехали домой обедать.
Суо решила нас с дочкой побаловать, и по какому-то старому интересному рецепту запекла в нашем большом духовом шкафу целого молочного поросёнка. Умеет она на кухне настоящие чудеса и шедевры творить. Умеет.
Сама-то она, правда, очень умеренно к еде подходит. Придерживается каких-то там своих «мистических» диет и рационов питания, до ужаса и отвращения напоминавших мне монастырские. Но она — это не мы. Мы, в отличие от неё, и генетически, и физиологически — хищники. Наши с Викой организмы не только умеют переваривать мясо без каких-либо вредных последствий, но и более того — заточены, специализируются на его поедании. Любое «полезное веганство» нам в принципе не свойственно.
Суо это знает. И Суо с этим давно смирилась. И давно к этому приспособилась. Очень дано. Задолго ещё до того, как Вика вообще на свет появилась.
Поросёночек вкусный был. Мяско нежненькое, прям на языке тает… умм! Вкуснятина!
После обеда мы поехали с Викой в офис «Старк Индастриз». Правда, не к Тони, как можно было бы подумать, а к нынешнему руководителю корпорации, Обадайе Стейну — человеку опытному, приземлённому, ведшему большую часть дел компании ещё при Говарде, и понимавшему, что к чему в этом огромном и сложном хозяйстве. Ну и, соответственно, кто к кому, а также, кто есть кто.
Меня он знал. Вику тоже. Так что, каких-то особых сложностей в переговорах не возникло. Он новую вводную принял, учёл, согласовал со мной лимиты, выделяемые на эту задачу, обговорил и определил границы полномочий Вики, что ей можно с ресурсами компании делать самостоятельно, а на какие действия и решения надо спрашивать одобрения у меня, у Эрика или Чарльза.
Причём тут Чарльз? Так он — четвёртый основной акционер «Старк Индастриз». Двадцать шесть процентов было у Говарда (перешло по наследству к Тони), двадцать шесть у меня, двадцать шесть у Эрика, двадцать процентов у Чарльза и два процента в свободном обращении на бирже.
А как могло быть иначе? Ведь «Старк Индастриз» — это совместный проект, в создании, развитии и финансировании которого принимали самое активное, прямое и непосредственное участие мутанты. Как бы, в таком случае, главный гарант их прав, блюститель интересов и выразитель их консолидированной воли, мог не иметь официальной значительной доли в её акционерном капитале? Это было бы даже просто не логично.
Потом, после «Старк Индастриз», мы с Викой поехали… в центральный офис Департамента Полиции Нью-Йорка, на приём к Комиссару Полиции. Ну а как иначе? Для решения любой хоть сколько-то масштабной задачи всегда требуется сочетание финансового, административного и теневого ресурсов. Без любой из этих составляющих дело заранее обречено на провал. А вот при их наличии и удачном сочетании-сращении появляется то, что называется настоящей властью.
Текущая задача ограничивалась масштабами города, поэтому я пошёл к Комиссару. Если бы дело было в масштабах страны… пошёл бы к Госсекретарю… или сразу к Николь. А от неё уже к тому, на кого она укажет.
На приёме у Комиссара мы вели себя прилично, скромно и вежливо, ведь он — лицо официальное. То есть, часть Системы. А значит, лично решать может не многое и только в рамках его полномочий, а также Закона. Здесь «быкованием» добиться ничего просто нельзя. Ведь, даже, если задавить и запугать этого человека, на его смену тут же встанет другой — такой же ограниченный винтик Системы, как и этот, который совершенно так же бесполезно гнуть и ломать.
А вот, если прийти с предложением о сотрудничестве, выгодным даже не столько ему, сколько представляемой им Системе, то можно получить то самое — нужное личное знакомство. А значит — возможность быть «вхожим» в нужный кабинет. Иметь в дальнейшем возможность встречаться и говорить с этим винтиком неофициально… Тут важно, чтобы услуга, оказываемая Системе через этого человека-винтика была действительно нужной и важной для неё. Чтобы было, что предложить.
А у меня оно было. То, что является эксклюзивным, уникальным, востребованным и нужным любой Системе — я. И мои знания. Мой тренерский авторитет и опыт. Да — я пришёл к Комиссару, как Виктор Крид, и предложил заняться тренировкой полицейского спецназа Нью-Йорка.
От таких предложений не отказываются. Как минимум, те люди-винтики, которые хотят сохранить своё место в Системе. Тем более, если хотят двигаться по Системе выше.
Говорили мы с Комиссаром изначально одни, в закрытом кабинете. И только тогда, когда договорённость была достигнута, и Комиссар радушно согласился проводить меня до дверей офиса, я представил ему Вику, как свою дочь.
Никаких: «теперь ты работаешь на неё», «она теперь твой начальник» или чего-то подобного! Просто Вика, просто моя дочь. А я — просто внештатный консультант Департамента Полиции. Но, при этом — у нас с ней обоих есть свободный доступ в нужный высокий кабинет, в который, просто «с улицы» не попадёшь никак. Доступ в кабинет и доступ к ушам Комиссара — то есть, высшего начальника всей Полиции города. Если распорядиться этой привилегией с умом, то можно добиться решения очень многих, очень серьёзных вопросов…
Собственно, всё это я дочке подробно и объяснил, пока мы ехали из офиса Полиции домой к ужину.
В конце концов, меня не было дома пять лет — надо же, хотя бы теперь, начать компенсировать своё отсутствие в её жизни? Заняться вопросами её обучения… пока ещё не совсем поздно. До меня-то самого эти простые принципы и вещи доходили очень долго. Даже не годы, а десятилетия. Через ошибки, боль, неудачи, провалы и потери — чтобы теперь мочь вот так вот кратко, просто и чётко их формулировать… и применять. Ну а теория без практики — мертва.
После ужина, я предоставил Вику самой себе. Ну или самой себе и Уэйду, которому ей ещё предстояло теперь объяснять, как и почему он теперь не может и не должен ездить развлекаться привычным ему способом в Адскую Кухню… бедный Уэйд — весь кайф я ему обломал…
Вика ушла гулять. Мы с Суо остались дома одни… Ну, ей я ведь тоже кое-что за целых пять лет успел задолжать. Или она мне? Тут уж, с какой стороны посмотреть. Так что, оперные театры мира, выставки классического и современного искусства, поэтические вечера и художественные галереи ждали нас… Пять лет ждали, и ещё подождут.
* * *
Утром, я, на своём «новеньком» Кадиллаке, я поехал к брату в гости. Да-да, через четверть страны, по шоссе, своим ходом. Из Нью-Йорка в Бостон. Точнее, в городок Кембридж, что рядом с ним. Двести восемьдесят километров по прямой, триста шестьдесят километров по автодорогам.
Это, конечно, не эпичные тысяча двести с лишним километров от Нью-Йорка до Чикаго, которые проехал оригинальный Данила Багров на оригинальной машине… точнее, не доехал. Но, моей «ласточке» хватило и трёхсот шестидесяти. Точнее, первой же полусотни.
Мой Кадиллак точно так же, как и его, перегрелся, закипел, клинанул и встал мёртвым куском железа на обочине трассы… Иронично. Бывают же параллели в разных вселенных…
Однако, я — не Багров, а Багров — не я. У меня есть прыжки и порталы. Мне эвакуатор не нужен. И дальнобоя ждать, который до города подкинет, тоже не нужно. Хотя, какие-то сердобольные водители мне и сигналили, проезжая мимо моей парящей из-под капота крутой развалюхи. Один даже остановился. И это было приятно. Я ему искренне спасибо сказал и легкого пути в его рейсе пожелал… а потом еще не пожалел времени и сил на лёгкие чары, привлекающие удачу, которые отправил ему вдогонку. В конце концов, то, что я магию не люблю, не значит, что ничего в ней не умею.
Проводив искренними лучшими пожеланиями этого счастливого дальнобоя (теперь уж точно счастливого), я сел «за баранку этого пылесоса» и прыгнул сразу поближе к «гаражу» Эрика. А там уже просто дотолкал свой многострадальный транспорт до нужного места.
Появление моё… было эпичным. Выражение лица брата… тоже. Недоумение его после того, как он мою «прелесть» со всех сторон осмотрел, проверил и чуть не обнюхал — тоже.
Не, ну, конечно же, в сравнении с его Порше и Альфа-Ромео, мой скромненький голубенький Кадиллак — это вообще ни о чём. Но, ему и не понять. Он в России двухтысячных не жил…
Зато, по металлу и тачкам, он — номер один на нашей планете! И с ним вместе одно удовольствие в старых железках возиться. Особенно в его личной «гаражной» лаборатории, круче которой, пожалуй, только вотчина Хэнка Маккоя в подземельях особняка Чарльза Ксавьера. Да и то: не совсем правильное слово «круче». Тут уж ближе будет «сравнима». Ни та, ни другая не «круче», они просто разнонаправленные. У Эрика здесь всё про металл, в любых его проявлениях, свойствах и состояниях. Ну, ещё про масла, бензин, резину, лаки и краски. А у Хэнка, про всё остальное: от гравитации до химии и микробиологии. Как тут вообще можно сравнивать?
В общем, я завис с братом в гараже допоздна, как типичный семейный среднестатистический российский мужик, времён Васи-сенсея и его же мира. Единственно, что «гаражик» был не без своей специфики. Но это уже мелочи. Несущественные ни для Эрика, ни для меня, ни для Суо, встречавшей меня на пороге дома со скалкой в руках… Самой, что ни на есть, деревянной, классической и каноничной… я даже завис секунд на пять, глядя на то, как она ей помахивает и эдак многообещающе по ладони хлопает. Даже родиной как-то повеяло. Борща и пельмешек захотелось… И глаз задёргался.
А Суо, словно именно специально этого эффекта и добивалась, вдруг иронично и нежно улыбнулась, махнула мне свободной рукой, закинула скалку на плечо и пошла в дом. Я за ней. А в доме… пельмешки со сметанкой и… борщ. И Вика где-то снова шатается. То есть: «Хата же до утра свободна!»…
Ну, в общем, что тут сказать? Суо — идеальная женщина. Умеет порадовать и завести своего мужчину… театры, оперы, бутики и картинные галереи ещё подождут. Немножечко. За такие моменты я и сам готов её туда хоть на руках отнести… Как и любой другой мужик свою женщину, наверное.
* * *