Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-217.epub
Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-217.docx
Ведьмак-Буря-Осколков-Глава-217.fb2
Скачать все главы одним файлом можно тут
Глава 217
Мы тонули в лепестках и листьях золотистых,
На равнине Дол Блатанна чистой,
Где мечты толпились словно армии на поле боя,
Чтобы восславить красоту бутонов вскоре.
Стоило забыть о крови алой, что вспоила каждый корень,
На равнине Дол Блатанна скорбной.
Мы кричали, укрытия искали от цветочной бури яркой,
Жизнь давила и хлестала стеблями ветров жарких.
Голос шторма был сухим, как бормотание жреца-старца,
На равнине Дол Блатанна — сердца царства.
Не услышать слóва мудрости в нестройном гуле звонком,
Хохоча, цветы неслись за горизонты потоком тонким.
Пряное дыхание заставило пьяно блуждать,
На равнине Дол Блатанна — в снах витать.
Умирать должны мы от пороков и богатств напрасных,
Каждый раз сдаваясь холоду земли безгласной.
Только чтоб невинные глаза раскрыть, родившись в муках,
На равнине Дол Блатанна — в детских звуках?
Что за бог сойдёт на поле битвы, серп держа в руке могучей,
Нас, молчащее стадо овечье, подрезать острым суждением жгучим.
Души положить в снопы тяжёлые, питая жадно,
На равнине Дол Блатанна беспощадной.
Всех зверей угрюмых, диких, как подобает в чаще,
Славу вознесут цветы, что мёда слаще.
И деревья-ветви придут к недостижимой радости небес лазурных,
И потоки совершат паломничество к морям бурным.
Растворят дожди в себе и плоть, и кровь живую,
И даже в Дол Блатанна сие каждый почует.
Мы мечтаем о конце неравенства земного,
Словно это в наших силах — счастья достичь дорогóго.
Мы упились плоскостью равнин бескрайних,
Столь слепые к красоте случайной…
В лепестках утонем, в листьях скроемся печальных,
На равнине Дол Блатанна изначальной.
Долина цветов, Таларион аэп Ингвэ.
* * *
Каэдвен, Бан Глеан, взгляд со стороны
Тобрик Венцк поднял топор и с рыком махнул, расколов палено, словно голову солдата Аэдирна. При этом он представлял себе на месте щепок обломки костей и кровь, вместо журчания канала — гомон восторженной толпы, а вместо листьев на деревьях — прекрасных дев, павших к его ногам. Понятное дело, тоже от восторга.
Себя же Тобрик воображал великим героем, каким был его отец, Вильфрид, служащий комиссаром по особым поручениям и выполняющим личные задания самого короля Хенсельта. Увы, по слухам, Хенсельт сгинул в войнах с Союзом, как в своё время сгинул его отец — где-то в вечных пограничных стычках с прокля́тым Аэдирном, который не так давно взял их город, Бан Глеан, в осаду.
Пока что осада почти не ощущалась. Штурмы, если и были, проходили далеко — на стенах, и были успешно (в чём парень не сомневался) отбиты их бравыми защитниками.
Ах, как же он хотел быть среди их рядов! Колоть и рубить треклятых ублюдков, лезущих по стенам! Бить их в перекошенные лица, защищая свою страну!
— А потом в поход по аэдирнским землям, — оскалился Тобрик, проводя запястьем по вспотевшему лбу.
Юноша побросал дрова в кучу и нагнулся за новым поленом. Затем, выпрямившись, сдул лезущие в глаза волосы и хмуро поглядел через узкую улочку, напевая вполголоса песнь о сече при Ямурлаке. Где-то там, за пределами квартала, за стенами Бан Глеана, сражается последнее каэдвенское войско графа Сенявски, вершатся великие дела и слагаются новые песни.
Вздохнув, парень поплевал на ладони, мозолистые от топора, плуга, косы, заступа и, стыдно сказать, стиральной доски. Этот чёртов быт он ненавидел всеми потрохами. Ненавидел этот дом и извечную работу. Ведь он создан для битв, а не для колки дров!
Новый удар. Щепки больно полоснули по щеке, одна застряла под ногтем. Тобрик поморщился — даже в фантазиях война причиняла боль. Рубаха ощущалась мокрой от пота, плечи ныли от монотонной работы. Ещё час такой колки — и руки будут дрожать до самого вечера.
Новое полено.
Послышались шаги — по крутой тропке от дома поднимался брат. Никак вернулся с рынка. Он что, всю дорогу бегом бежал? Топор Тобрика взметнулся в небо, и очередной череп аэдирнца разлетелся в щепки.
Борвус долез до верха и остановился, уперев трясущиеся ладони в дрожащие колени. Он тяжело дышал, круглые щёки пошли пунцовыми пятнами. Тобрик невольно поморщился, глядя на запыхавшегося брата. Борвус всегда бегал как мешок с капустой — неуклюже, тяжело, со свистом втягивая воздух. И он был его кровью? Как они могли родиться от одного отца?
— Что за спешка? — спросил Тобрик, нагибаясь за очередным поленом.
— Там… там… — с трудом стоя на ногах, выговорил вконец запыхавшийся Борвус, — там на рынке солдаты!
— Солдаты? — нахмурился Тобрик.
— Вербовщики! Вербовщики Сенявски!
— Чего?! — Тобрик даже забыл опустить топор.
— Того! И у них там набор идёт, в войско!
Тобрик бросил топор на кучу наколотых дров и зашагал к дому, настолько торопливо, что ветер посвистывал в ушах. Борвус, не поспевая за братом, трусил позади.
— Что ты надумал? — тщетно допытывался он.
Тобрик не отвечал.
Мимо сараев, мимо маленького домашнего склада с неказистыми поделками матери, мимо лениво спящей собаки, мимо пяти больших пней, иссечённых и зазубренных за годы ежеутренних упражнений Тобрика во владении клинком. Через продымленную темноту жилища с остриями пыльного света, пронзающими плохо пригнанные ставни. По голым половицам и старым, с проплешинами, мохнатым шкурам.
Возле сундука Тобрик опустился на колени, откинул крышку. С лёгким нетерпением выкинув что-то там из одежды, он наконец нежно, трепетно дотронулся пальцами и поднял его — то единственное, что было важно.
Отполированная сталь мягко блеснула в полумраке, и пальцы Тобрика, лаская, легли на рукоять. Ощутив чёткость очертаний, он выдвинул из ножен метр остро отточенной стали. Улыбку задумчивой нежности вызывал этот шорох, от которого сладко ёкало в груди. Сколько раз он вот так улыбался, шлифуя, затачивая, полируя, в мечтах о дне, который наконец настал. Тобрик вернул меч обратно в ножны, обернулся и… замер.
В дверях, молча глядя на него, чёрной тенью на фоне неба стояла мать.
— Я возьму отцовский меч, — хмуро сказал он.
— Его убили этим мечом, — мрачно заметила женщина.
— Этот меч мой. Хочу — беру.
— Кто же тебе мешает.
— Ты меня не остановишь, — Тобрик с решительным видом скидывал что-то в мешок. — Ты сказала, этой весной! Когда Хенсельт только собирался в первый поход на Союз! Сказала, что отпустишь меня в следующий раз!
— Сказала, — покачала мать головой, и Тобрик увидел в её глазах что-то, чего раньше не замечал — усталость. Не физическую, а какую-то глубинную, костную.
— И не можешь мне запретить!
— А я пытаюсь? — грустно хмыкнула она.
— В моём возрасте Летанде Авет, Мясник из Цидариса, семь лет как участвовал в походах!
— Ай молодец.
— И мне пора. Давно пора!
— Я знаю.
Она молча смотрела, как сын укладывает лук со снятой тетивой и несколько стрел.
— Ближайшие месяц-два ночи станут холодными. Возьми мой плащ, он почти неношеный.
Это застало Тобрика врасплох.
— Я… Не, мам, оставь его лучше себе.
— Мне будет спокойней от того, что он при тебе.
Спорить не хотелось, чтобы не вспылить. Подумать только: весь из себя большой и храбрый, готовый сразиться с тысячей тысяч врагов, а боится женщины, которая произвела его на свет. Тобрик без пререканий стянул с крючка материн серый плащ и, накинув на плечо, направился к двери.
Борвус торчал во дворе и волновался, не понимая толком, что происходит. Тобрик потрепал его по рыжим вихрам.
— Ну что, теперь ты здесь за мужчину. Коли дрова, веди хозяйство, а я тебе что-нибудь привезу из военных походов в Аэдирн или даже Союз.
— Того, что нам нужно, там нет, — сказала мать, глядя на него из тени — не сердито, как бывало, а с грустью.
Тобрик до этого не сознавал, насколько перерос мать. Её макушка едва доставала ему до плеча.
— Поглядим, — коротко сказал он.
Тобрик в два шага сошёл с крыльца под поросший мхом навес крыши, однако не смог не обернуться.
— Ну, я пошёл.
— Повремени минутку, Тобрик, — мать встала на цыпочки и поцеловала его в лоб, прикоснувшись губами легко, как ветерок.
Притронулась к щеке, улыбнулась:
— Мой сын.
Тобрик заметил, как дрогнули материнские губы, как быстро она отвела взгляд. Морщинок у глаз стало больше — когда это случилось? И руки… боже, какими жилистыми стали её руки. Когда он перестал замечать, как стареет мать?
К горлу подкатил тугой комок, и Тобрика вдруг охватило чувство вины перед ней, а ещё радость от наконец обретённой свободы, и злость за месяцы промедления, и печаль разлуки, и волнение — словом, всё разом. Его распирало от сумбура чувств.
Неловко коснувшись напоследок материнской руки, он повернулся и, беззвучно плача, зашагал вниз по тропинке, прямиком на войну. Возможно, тем самым путем, которым когда-то уходил отец.
Защищать свою страну, а потом — он верил в это — участвовать в ответном нападении. Они непременно отомстят им всем! И Аэдирну, и Союзу!
В животе всё сжалось в тугой узел. Руки стали липкими от пота, хотя на дворе было прохладно.
«Это волнение, — сказал он себе. — Предвкушение славы».
Но почему тогда так хотелось забиться в угол и больше не выходить?
Дорога к площади заняла больше времени, чем ожидалось. Каждые сто шагов приходилось обходить лужи жидкой грязи, а ноги скользили по мокрым камням. Дважды он едва не поскользнулся, размахивая руками как пугало. Хорошо, что никто не видел.
Набор в войско проходил совсем не так, как представлялось Тобрику.
Шёл нудный косой дождь, не сказать чтобы проливной, но вынуждающий щуриться и сутулиться. Воздух тянул гарью — под навесами жгли костры, возле которых грелись рекрутёры. С базара долетал кислый запах старого пива и гнилых овощей, брошенных в компостные ямы, где вовсю резвились крысы. Кто-то в толпе кашлял так, будто собирался вывернуть лёгкие, а другой солдат громко ругался, пытаясь вытащить из сапога завалившийся камешек.
Изрядно подмок и боевой настрой. Всё как-то серо, буднично. Подошедший вербоваться люд, — а по большей части согнанный сюда силой, — постепенно растёкся в глухо ропщущую толпу, чавкающую в грязи. Многие, по впечатлению Тобрика, были совсем ещё детьми. Некоторые не то что битвы или хотя бы поединка, а и соседнего села в жизни не видели. Остальные, наоборот, выделялись сединой и возрастом. Картину дополняли несколько калек.
Один мальчишка — лет двенадцати, не больше — всхлипывал, утирая рукавом сопли. Другой дёргал плечом — видимо нервный тик. Третий что-то бормотал себе под нос, качаясь из стороны в сторону.
«Вот они, будущие герои», — мрачно подумал Тобрик.
По краям сборища опирались на копья или сидели верхом скучающие солдаты Сенявски: новые рекруты впечатляли их ничуть не больше, чем Тобрика. И вообще это до обидного мало соответствовало ожиданию парня увидеть благородное братство воинов, в которое он мечтал влиться со своими геройскими устремлениями.
Он покачал головой, одной рукой плотно сжимая у шеи материн плащ, другую держа под ним, на тёплой рукояти отцова меча. Нет, с этим сбродом ему не по пути. Быть может граф Бартош Сенявски ранее и отбивал город со значительно меньшими силами, чем у нападающих, но об этой ораве безнадёжных оборванцев вряд ли сложат возвышенную балладу.
На глазах у Тобрика неверным шагом отчалило вновь созданное подразделение, впереди которого маршировали двое мальчишек, несущих одно копьё на двоих.
«О наборе воинства без оружия песен обычно не поют», — подумал он.
Наверное, из-за бесконечных грёз наяву, Тобрик ожидал, что набор будет проводить лично граф Сенявски — человек, который был известен среди местных жителей, слыл умелым командиром, заботящимся о своих войсках. По слухам, Бартош и вовсе представлял собой воплощение всех славных воинских традиций!
В мечтаниях Тобрика, он непременно попадался на глаза Сенявски, или же вдруг получал от него увесистый хлопок по плечу: «Вот это парень, который нам нужен! Гляньте-ка на этого удальца! А ну, кто годится ему в пару?» Но графа здесь и близко не было. Как и кого-нибудь, кто понимал бы, что происходит.
На секунду подумалось о проделанном пути по слякотным тропам; может, лучше вернуться в свою лачугу? За пару часов можно успеть даже под таким дождём…
— Никак примкнуть желаешь?
Перед Тобриком встал невысокий плечистый человек, седовласый и с седой щетиной, с булавой на поясе — судя по всему, бывалый. Он опирался в основном на одну ногу, как будто другая отказывалась принимать на себя вес его туловища. Иметь перед таким вид олуха абсолютно не хотелось. Да и мысль о том, чтобы отчалить, лучше отложить до худших времен.
— Я пришёл сражаться, — набычился Тобрик.
— Хорошо сказано. Меня зовут Волзон, я сержант, который возглавит это вот стадо, когда его собьют в кучу.
Он указал на невзрачный рядок мальчишек, из которых некоторые имели при себе плохонькие луки, топоры или ножи, а иные так и вовсе ничего, кроме одежды, да и та в плачевном состоянии.
— Хочешь чего-то большего, чем болтовня о великих походах — становись в строй.
— А что? И встану! — дерзко ответил Тобрик.
У Волзона был вид человека, отличающего меч от пилы, а строй возле него, с какой стороны ни глянь, одинаково плох. Потому Тобрик — грудь колесом, плечи расправлены — бравой походкой подошёл и бесцеремонно втёрся сзади, торча в строю как кукушонок над щеглятами.
— Я Тобрик, — первым назвался он.
— Гарбен, — промямлил один из ребят, толстощёкий, на вид лет тринадцати, не больше, испуганно поглядывая по сторонам круглыми глазами.
— Харвис, — жуя что-то вяленое, отчего вид у него был воровато-виноватый, сообщил второй, с отвислой, как у кретина, мокрой губой.
— А я Мелтон, — девчачьим голосом сказал мальчуган ещё мельче Гарбена, в нищенских лохмотьях и с дыркой в башмаке, сквозь которую проглядывал грязный большой палец.
Тобрик проникся было к нему жалостью, но от оборвыша шло такое амбре, что сочувствие исчезло само собой. Мелтон протянул тощую руку, но Тобрик не пожал её. Он приглядывался к замыкающему — юнцу постарше, с луком через плечо и шрамом на тёмной брови. Может, со стенки сверзился, хотя шрам придавал ему грозность, на которую этот задавака определённо не имел права.
«Эх, вот бы самому иметь шрамик, ну хоть один!» — мелькнула короткая, полная сожаления мысль.
— А тебя как звать? — поинтересовался Тобрик.
— Зови меня Дрейс.
Он плутовски усмехнулся, что уязвило Тобрика ещё больше. Он что, вздумал подтрунивать?
— Эй, что-то смешное? — хмуро уточнил парень.
Дрейс обвёл рукой окружающее их многолюдье.
— А нет, что ли?
— Ты чего, насмехаться надо мной вздумал? — прищурился Тобрик.
— Да зачем ты мне, дружок. Вас тут вон сколько.
Непонятно, то ли этот малый над ним подшучивал, то ли он и впрямь выглядел дураком, или же это всё от досады из-за несбывшихся надежд, но в Тобрике вспыхнул гнев.
— Ты смотри, следи за своим поганым языком, а не то…
Но Дрейс его не слушал. Он уставился Тобрику через плечо, как, впрочем, и остальные. Тобрик обернулся и с изумлением увидел над собой всадника на рослом скакуне.
Вначале взгляд упёрся в лошадь. Высокая, жилистая, цвета старого каштана, с аккуратной гривой и умными, но уставшими глазами. Видно было, что зверь видел много дорог и дурных хозяев — но этот держал её в ладах.
Потом взгляд поднялся выше. Всадник сидел в седле прямо, будто вырос в нём. Волосы — белые, как высушенная на солнце пшеница, до плеч. Лицо худое, с острыми скулами, а глаза… чёрт, такие глаза Тобрик ещё не видел: жёлтые, с узким зрачком, будто у кошки. Взгляд тяжёлый, словно у бывалого ветерана, прошедшего несколько затяжных кровопролитных кампаний.
На спине беловолосого, — что удивило парня, — разместилось сразу два длинных меча. Куртка чёрная, простая, но сшита на совесть; перчатки старые, но крепкие, на шее — характерный медальон в форме головы волка. Новоприбывший неторопливо хлопнул лошадь, а потом негромко сказал:
— Тихо-тихо, Плотва. — Сразу после этого перевёл фокус внимания на рекрутов. — Здорова, парни.
Голос был хриплым, не слишком приятным, и как будто бы имел лёгкий акцент.
— Здорова… — ответил выскочка Дрейс.
— …мужик, — добавил Тобрик.
Уж кому-кому, а Дрейсу он уступать не собирался.
Чуть склонившись, всадник пристально осмотрел их, а потом едва заметно улыбнулся. Зубы у него, как ни странно, были как будто бы все, что редкость для его возраста.
«Может к чародею захаживал? — подумал Тобрик, а через миг его осенило: — Ведьмак! Да не простой, это ведь Белый Волк, о котором пел бард Лютик в «Ржавом мече»! — в этой таверне парень был полторы недели назад, когда вместе с Борвусом продавали новую глиняную посуду, сделанную матерью.
Тогда Тобрик успел услышать сразу две красивые песни, восхваляющие подвиги этого человека. Это было одной из причин, почему сейчас парень сорвался вербоваться в армию — желание, чтобы и о нём тоже пели.
— Подскажите мне, где здесь офицеры разместились? — спросил ведьмак.
Дрейс ткнул пальцем в конец площади, где на фоне гаснущего неба темнели полупустые торговые ряды, освещённые лишь отблесками факелов караульных.
— Премного благодарен, — кивнул седой.
* * *
Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))