* * *
Я поднял руки, брезгливо отряхнул их от оставшейся после раздавления подлокотников кресла щепы и жестом подозвал к себе Кицилия. Благо, сидел он всего парой мест ниже нас в нашей же VIP-ложе, и идти ему далеко не пришлось.
Кицилий подошёл и в почтительном поклоне остановился передо мной, готовый внимать мудрым напутствиям Учителя. Я же протянул руку в сторону и сорвал с шеи своей жены её любимое статусное зелёное украшение. Сорвал, связал края разорванной цепочки узлом и надел её на шею Кицилию.
— У тебя есть выбор, — медленно и весомо проговорил я, глядя Ученику прямо в его вскинутые на меня глаза. — Ты или победишь эту двумордую образину, — Кицилий непроизвольно судорожно сглотнул от тона моего голоса. Видимо, за прошедшие годы ученичества, он успел неплохо научиться различать нюансы, говорящие о моих намерениях и настроении. — Или…
— Или?.. — тихо и опасливо переспросил он, не выдержав столь многозначительной паузы.
— Или будешь мучительно подыхать до тех пор, пока не победишь, — стал мой голос проникновенным. А Кицилий ещё раз сглотнул. С большим трудом, чем в первый раз. — И мне плевать, сколько это займёт времени, сколько раз произойдёт. Решишь ли ты начать молить о пощаде, пытаясь сдаться: бой остановится только с твоей победой… Я. Остановлю. Бой. Только. С твоей. Победой. Ты меня услышал, Ученик?
Тот судорожно кивнул, понимая, что сказанное ни на полкванта не было шуткой.
— Не слышу ответа, — надавил на голос я.
— Я понял, Учитель, — еле справляясь со спазмировавшимися голосовыми связками, выдавил из себя он.
— Не слышу! — ещё сильнее надавил я, уже не только голосом, но и взглядом.
— Я справлюсь, Учитель! — выпрямился, преодолев всякую нерешительность Кицилий. Так-то он, вообще, мужик довольно жёсткий, к рефлексированию и упадничеству не склонный. Умеющий в напряжённых обстоятельствах брать себя в руки, что сейчас и доказал. Просто, сама ситуация, давление и ответственность на несколько минут всё ж смогли выбить его из колеи — не каждый же день твой выпускной экзамен оборачивается смертельной битвой за судьбу всего Измерения. И на кону стоит даже не просто твоя смерть, а смерть всех живых существ твоего мира!
Однако, не был бы он способен быстро собираться и встречать любой вызов грудью, не был бы он способен брать и нести Ответственность, никогда бы я его в Ученики не взял. Кто бы там как не интриговал бы. Не видь я в этом мужике (а он в моём восприятии всегда был мужиком, а не парнем) потенциала и перспектив, то, в тот же день, как раскрылась та маленькая хитрость Суо с «автоматизированным оживлением», он перестал бы существовать безвозвратно. И плевать на «проигранный спор».
Да, «Микельсен» это тебе не «Камбербэтч». «Камбербэтч» — это ёрниченье, это уловки, это нарцисизм и самолюбование… А «Мадс Микельсен» — это глыба! Ни пафоса, ни лишних слов, ни полкванта сомнений. Это просто живой таран, что идёт на тебя и сметает всё на своём пути… И таким он был ещё до того, как я взялся за его обучение. Теперь же… это таран в степени. Причём, в степени превосходной.
И вот этот таран, чеканно развернувшись на каблуках, пошёл вниз с трибун, к песку арены, к ждущему его противнику. Молча. Устремив два оптических прицела своих убийственно невыразительных глаз точно на него. Глаз, в которых не было неуверенности. Глаз, в которых отражалось только одно: приговор, вынесенный, утверждённый и обжалованию не подлежащий.
Неготовый к такому напору двоемордый даже невольно сделал шажок назад. До того, как успел сообразить, что делает. Потом, правда, его собственная проявленная неуверенность его же буквально воспламенила. Он загорелся яростью. И ударил Кицилия сразу же, как тот только начал свой первый шаг с трибуны на песок. Ещё до того, как его нога этого песка коснулась.
Ударил со всей своей силой и яростью. И… попал.
Кицилий не смог увернуться или защититься, хоть и пытался. И был мгновенно уничтожен одной этой атакой. Просто стёрт из реальности…
Но не успел двоемордый расплыться в торжествующей ухмылке, как уже сам был вынужден защищаться от атаки Кицилия. Причём, не менее мощной и сокрушительной атаки, чем была его собственная. Был вынужден защищаться и защитился. В конце концов, его опыт и силы несопоставимо больше, чем у Кицилия. Тот — просто букашка в сравнении с ним. И Двоемордый отбил атаку, сместился, атаковал в ответ. Атаковал точно, сильно и удачно, вновь уничтожив эту зарвавшуюся букашку… только чтобы снова быть вынужденным уходить и защищаться от её «укусов»…
Могущественные владетельные существа умеют держать лица. В любой ситуации. По ним невозможно было прочесть их отношение к происходящему. Да и вообще, читать по лицам — трудное занятие, когда лица эти не гуманоидные. Что, к примеру, можно прочитать по Шума-Горату? По его одному единственному глазу, занимающему добрую четверть всего его тела?
Они умеют «держать лицо».
А вот зрители попроще: Криды, Советские Суперы, мутанты и маги, были, мягко говоря, шокированы происходящим. Сначала перемещение всей Арены в неизвестное, но явно не земное пространство. Потом появление существ, чьи ауры могущества и силы завораживали и подавляли, буквально на физическом уровне, заставляя вдавливаться в лавку. Потом этот громогласный и внезапный Вызов, брошенный мне. Потом сход на песок Кицилия… притом, что по линейным размерам, Кицилий хорошо, если до пятой части своего противника дотягивал. Про «ауру силы» и говорить нечего. Затем эти мгновенные и нелепые смерти Кицилия с совершенно невозможными его воскрешениями… которые всё происходили и происходили, происходили и происходили, происходили и происходили… происходили и происходили!..
Народ постепенно очухался… привык, притерпелся… потом устал. Потом обнаглел настолько, что начал выражать недовольство и разочарование однообразностью зрелища. Правда, делал это очень аккуратно и умеренно, учитывая наличие никуда не девшихся Монстров в VIP-ложах. Однако, выражай не выражай, а даже до самых тугих и несообразительных начало доходить, что «зрелище» начинает идти в затяг. И это надолго!!
Я… я не волновался. Ровно с момента первой дезинтеграции моего Ученика и его первого воскрешения — этот момент был самым тонким. «Зрители-Судьи» могли попытаться возмутиться нарушением правил с моей стороны. Тем, что Камень Времени — читерство. Но! На их возмущение я бы, в таком случае, совершенно справедливо попытался положить свой мутантский большой и толстый: не было же обговорено перед началом боя, что нельзя экипировать своего бойца чем-то убойным. Вообще ограничения на экип не оговаривались. Уверен: тот же Дормамму на своего бойца тоже скупиться не стал, снабдив его самыми мощными приблудами, какие только были в его распоряжении… или не снабдил — они ж, вроде бы, не смотря на связь «создатель-творение», являются конкурентами за жизненное пространство в своём огромном и разнородном «Тёмном Измерении». И битва сегодняшняя пройдёт, а конкуренция-то останется! И Землю ту же, надо будет как-то делить!
Однако, момент прошёл. И никто не стал возмущаться. Видимо, момент с обговором условий, все уловили ничуть не хуже меня: пространство, в котором бьются «гладиаторы», изолированное, подпитки извне нет. Ни я, ни Дормамму бойцам никак не помогаем. А то, что эту самую «подпитку» один из бойцов имеет на своей собственной шее… как говорится: «изините!».
Первое воскрешение Кицилия прошло, и бой остановлен не был. Прошло и второе. А дальше: всё, поздно останавливать, правомочность и допустимость действия как бы, «по умолчанию», точнее «по промолчанию», были приняты собравшимися.
Собственно, всё!
В этот момент, я уже понял, что выиграл. И все действительно серьёзные Игроки это поняли. Притом, что на арене Саттаниш продолжал раз за разом размазывать по песку или испепелять, разрывать, распылять на атомы Кицилия, все поняли, что он проиграл.
Почему? Да потому, что Кицилий становился сильнее. Чуть-чуть. Самую малость, но каждый раз. Пауза между его смертями затягивалась на сотую долю секунды, тысячную, но дольше. И каждый раз.
К пятой смерти моего Ученика, я уже был спокоен и расслаблен, как кот на печке. И даже жмурился слегка от удовольствия. Не хватало только малости, чтобы начать мурлыкать. Малости: понимания — на хрена мне Домен?!
* * *
Впервые это случилось… «Это» — это не приход Дормамму с иными Владетельными. Это не его брошенный мне вызов. И это не попытка вертеть мной Суо… вертеть мной снова. Нет.
Это всё без сомнения важно. Вот только всё это — не «Это»!
Это впервые случилось со мной во время Битвы Драконов девяносто пятого года, где-то, неизвестно где, в нейтральном Измерении непонятной Вселенной, когда взгляды всех присутствующих были прикованы к происходящему на изолированном силами собравшихся Владетельных песке в центре.
Я… почувствовал то, чего никогда раньше не чувствовал. Нет, вру. Чувствовал. И даже не единожды. А каждый раз, как ко мне приезжала Джина, у которой начинал трещать по швам очередной установленный Чарльзом блок на её силе и сознании.
Я почувствовал своё сознание, свой внутренний мир… открытым. Уязвимым. В него тянулись десятки и сотни ниточек-образов, отголосков эмоций, которых не испытывал я, но испытывали другие.
При этом, небеса не краснели. Ворота и стены, по которым вниз струился бесконечный водопад, не дрожали от ударов и не прогибались под давлением.
Небеса не краснели… Они были чистыми и яркими. Настолько, что в них даже можно было рассмотреть золотистый свет солнца… которого не было в моём внутреннем мире. Да и в мире внешнем, в том самом нейтральном пространстве, где все мы нынче находились.
Это длилось не долго. Совсем недолго. Какие-то мгновения, но оно было! Я это четко прочувствовал, отметил и запомнил. Словно, я установил ментальный контакт сразу со всеми, кто находился на этой Арене. Притом, что не имел с ними зрительного контакта и не применял соответствующих магических техник.
Это было странно. И это было гораздо важнее того, что происходило в центре Арены… и не только для меня. Ведь здесь собрались одни из самых могущественных существ моего… и ближайшего к нему миров. Они тоже это почувствовали. Правда, вроде бы, не успели понять, кем именно были атакованы, иначе от меня не осталось бы и мокрого места от их неминуемой совместной атаки. И Суо никак не смогла бы меня защитить.
Не успели понять. Что обеспокоило их тем более, чем сам простой факт атаки.
Обеспокоило. Притом, что никто из них не мог покинуть этого места теперь, до того момента, как бой завершится. Вопрос престижа. Вопрос уважения. Вопрос влияния. Вопрос репутации и дальнейшего «веса» при участии в любых территориальных переговорных процессах.
А на Арене всё явно затягивалось. Затягивалось на совершенно неопределённый срок, при полной очевидности концовки.
Мефисто переглянулся с Шума-Горатом, Кошмаром и Одином. И с Суо. Стопудово, они не просто переглянулись, а обменялись какими-то короткими сообщениями. Возможно, даже провели полноценные переговоры, в которых я никак не участвовал… что было обидным, но справедливым щелчком по носу слишком, в последнее время, зазнавшемуся мне. Показателем того, что я сам, всё ещё, в их глазах, не Игрок. А лишь Фигура в руках Верховного Чародея Измерения Земли… тоже Игрока не совсем с большой буквы… в их понимании.
Первый щелчок.
Второй щелчок я получил тут же: Мефисто картинно воздел руку… и происходящее в изолированном пространстве в центре арены начало ускоряться. И только там. Словно… словно на старом пленочном видеомагнитофоне нажали кнопку ускоренной перемотки. Только что без горизонтальных полос на изображении. А так, полностью то же ощущение: те же нелепые рваные жесты, те же неожиданные рывки и перескоки, те же вспышки спецэффектов и перемещений… А «плёнка» всё ускорялась и ускорялась. С каждым мгновением всё быстрее и быстрее. Настолько, что фигуры и происходящее в центре уже практически никак не угадывалось, сливаясь в один сплошной поток вспышек и мельканий.
Однако, в какой-то момент, стало заметным, что и могущественнейшему Демону это действие даётся не просто так. Было видно при внимательном взгляде, что он напряжён. И «плёнка» больше не может ускоряться. Та скорость, что ей уже была набрана, сохранялась, но вот выше уже подняться не поднималась.
«Перемотка» тянулась и тянулась. Тянулась и тянулась. Минуту, две, десять, полчаса… боюсь себе даже представить, сколько бы нам пришлось здесь всем просидеть, если бы битва продолжала происходить в нормальном временном потоке.
О том, сколько раз в этой битве умер и воскрес Кицилий… да всем плевать на него. Это его проблемы. А проблемы индейцев, как известно, шерифа не е… волнуют.
Наконец, Мефисто опустил заметно подрагивающую руку. А происходящее в центре вернулось к нормальной «скорости воспроизведения». И там Кицилий красиво и даже картинно, каким-то взрывным заклинанием, распылил на атомы сразу и себя и Саттаниша.
Вот только, сам он в следующий миг возродился, а Саттаниш — нет.
— Победил Ученик Виктора, — провозгласил Один. Остальные владетельные поочерёдно кивнули, признавая этот вердикт. И в те мгновения, что прошли с момента взрыва, до момента кивка последнего из Владетельных, я сидел на своём кресле, словно на иголках. Сидел и ждал разблокировки центрального пространства.
Переживал за Кицилия? Пфф! Вот ещё! Нет! Я боялся, что Саттаниш уйдёт!
Взрыв, в котором я с одновременными стыдом и гордостью опознал то самое своё «заклинание для поджигания свечки», распылил физические тела Кицилия и его врага. Физические!!! Камень Времени вернул назад тело Кицилия. Я же… чётко видел оставшуюся дееспособной эфирную форму Саттаниша! Которая медленно поднималась на ноги и осматривалась, пока Владетельные объявляли и признавали победителя.
Но вот он миг разблокировки, означавший, что условия боя перестали действовать, и теперь я правомочен вмешаться.
Усилие, и моя голова опадает на грудь. Голова моего оставшегося без контроля физического тела. Моя же эфирная проекция совершает прыжок прямо в центр, прямо к эфирной проекции Саттаниша, что уже нацелилась на физическое тело Кицилия.
Я не знаю, сколько длился бой. А это был именно бой: Саттаниш чувствовал себя в эфирной форме вполне свободно и уверенно, что говорило о не первом его выходе из тела физического. И был он силён. И опасен.
Не знаю, сколько продлился бой. Но вот, в моих руках медленно истаяли две половинки разодранного надвое эфирного тела врага, я поднял глаза… и понял, что они меня видят.
Они меня видят!!!!!!! Они все меня видят! Все Владетельные, и Один в их числе, меня видят! И смотрят на меня. Они… они все Эфирщики!
— Дзеееен… — только и оставалось опустошённо выдохнуть мне, опуская плечи.
* * *