• Boosty Shared
• Виталий Петров

• T

• hsr. неверный выбор
• глава

1.docx

35к символов

* * *

Я не помнил… ничего.

Только тени, мелькающие на краю сознания, как обрывки снов, которые ускользают при пробуждении. Был ли я кем-то? Имел ли я имя? Эти вопросы казались бессмысленными в этом месте, где само понятие «я» растворялось, как песок в бездонной пропасти.

Всё началось с хаоса — или закончилось им?

Вспышки: грохот, крики, всполохи энергии, разрывающие ткань реальности. Огромная фигура сеяла разрушение, словно бог, уставший от своего творения. Она создавала трещины в пространстве, из которых вырывались ослепительные потоки — белые дыры, пожирающие и извергающие материю в безумном цикле. Против неё стоял кто-то… знакомый? Мужчина с усталыми глазами, манипулирующий тьмой. Он вызывал вихри гравитации, сжимающие всё в точки бесконечной плотности — чёрные дыры, поглощающие свет, время, надежду. Они сражались, как титаны, но тьма уступила.

Всё рухнуло в вихрь, и меня… засосало.

Это место.

Между.

Ни начало, ни конец.

Вертикальный горизонт, где чёрное и белое сливались в линию, разделяющую ничто. Чёрная сторона тянула, сжимала, разрывала на атомы. Белая — выплёвывала, растягивала, заставляла расширяться до бесконечности. Тело — если оно ещё существовало — корчилось в этой агонии. Каждая клетка вибрировала, дробилась на субатомные частицы, чтобы в следующее мгновение собраться вновь, но уже не той же.

Боль была всепоглощающей: физическая, как будто кости ломались и срастались в неправильном порядке, мышцы рвались на нити, а кровь кипела в венах. Но это было не просто телесное мучение. Ментально… разум трещал по швам. Воспоминания — те немногие, что остались — таяли, как лёд под палящим солнцем.

Я видел лица: женщина с огненными волосами, улыбающаяся в свете звёзд; парень с копьём, стоящий плечом к плечу в бою; пушистый кондуктор, отдающий приказы в вагоне, мчащемся сквозь космос.

Путешествия?

Да, обрывки: бесконечные рельсы в вакууме, планеты, мерцающие как драгоценные камни, сражения с тенями, что ползли из тьмы. Но кто они? Кто я в этих образах? Всё расплывалось, теряло контуры, становилось бесформенным шумом.

А духовная пытка… она была худшей.

В этом промежутке ничто не имело значения.

Гнев, что мог бы разгореться пламенем и дать силы бороться, — угасал, как искра в вакууме. Печаль о потерянном — о тех, кто пал в том финальном столкновении, — растворялась в безразличии. Сожаление? Оно казалось абсурдным: о чём жалеть, если ничего не осталось? Идеалы — те, что когда-то вели меня вперёд, по пути приключений и открытий, — рассыпались в прах. Принципы? Дружба, верность, жажда познания — всё это пустые слова, эхом отдающиеся в пустоте.

Здесь не было морали, не было цели. Только вечное разложение: я чувствовал, как моя сущность истончается, превращается в пыль, рассеиваемую невидимым ветром. Сколько это длилось? Времени не существовало. Может, секунды, растянутые в вечность. Может, эры, сжатые в миг. Я просто… был. Ожидая, когда последняя частица меня исчезнет, сливаясь с этим чёрно-белым горизонтом, что висел перед глазами, как приговор.

Иногда — или всегда? — приходили галлюцинации. Обрывки прошлого, но искажённые. Я видел поезд, огромный, несущийся через галактику. В нём — смех, разговоры у окон, где звёзды проносились мимо.

— «Экспресс», — шептал разум, но слово ничего не значило.

Затем — бой. Вспышки, взрывы, тени, ползущие по стенам.

Кто-то кричал:

— «Держись! Мы прорвёмся!»

Но прорыв не случился. Чёрно-белая фигура обрушила свою волю. Белые дыры разрывали корпус, высасывая воздух, жизнь. Тьма отвечала: вихри, сжимающие врагов в ничто. Но силы не хватило. Лица падали одно за другим — женщина в красном, парень с холодным взглядом, все они… исчезли. А я? Я был в центре, когда реальность треснула. Засосало в эту трещину, в промежуток, где физика ломалась.

Боль нарастала. Тело — или то, что от него осталось — привыкло к циклу разрушения и сборки. Разум пустел, воспоминания блекли до серых теней. Дух… он просто сдался. Я ждал конца, уставившись в эту линию: чёрное, вечно голодное, и белое, вечно извергающее. Ничто не менялось. Ничто не могло измениться.

Но вдруг… сдвиг.

Что-то красное, яркое, как вспышка, пронеслось сквозь поле зрения. Не галлюцинация — слишком реальное, слишком живое. Оно разорвало ткань этого места, как нож режет полотно. Белая часть горизонта… дрогнула. Замерцала. И исчезла в мгновение ока, оставив только чёрную пустоту. А потом — ощущение, забытое, почти чуждое: падение. Тело больше не рвалось на частицы; оно снова обрело форму, вес, движение. Лёгкость нахлынула, как свежий воздух после удушья. Я падал куда-то — вниз? Вперёд? В неизвестность.

— «Неужели это конец?» — мысль ударила, как раскалённый гвоздь в висках, и отозвалась визгом, будто ржавые ножи по стеклу.

Чужая. Моя. Разницы не было.

Она вырвала из пустоты последний рывок — не страх, не надежда, а судорога, животная, выжженная вечностью, но ещё бьющаяся.

Падение рвануло. Чёрная бездна перестала рвать — ударила в спину, как кулак. Сила, что раньше дробила кости в пыль, теперь гнала вперёд, как пуля из ствола, срывая кожу, выворачивая суставы. Вихрь сжимал пространство за спиной, будто затягивал рваную рану, и каждый виток вбивал в череп гул, будто металл по металлу.

Тело набрало вес. Мышцы взорвались болью, будто в них влили расплавленный свинец; кости хрустнули, вставая на место с треском, как ломающиеся ветки; кожа стянулась, покрываясь коркой пота, соли и крови. Лёгкие вспыхнули — вдох, и в горло ворвался воздух, густой, как смола: ржавчина, озон, горелая изоляция, привкус меди и пепла.

Удар. А потом — тьма. Не та, что жрала.

Тёплая. Человеческая. И я провалился в неё, не успев даже выдохнуть, оставив за спиной только вкус металла на языке и эхо собственного сердцебиения.

* * *

— «Миссия Освоения ещё не окончена! Вставай!»

Голос врезался в голову, как раскалённый гвоздь — резкий, глухой, неумолимый. От него весь мир дрогнул, и я с хрипом вырвался из вязкой, удушающей тьмы. Сначала — ничего. Только тяжесть, давящая на грудь, как невидимый груз. Страх? Нет, скорее паника — дикая, первобытная, как будто я тонул в трясине и вдруг вынырнул. Сердце колотилось, эхом отдаваясь в висках, а разум кричал:

— «Где я? Кто я?»

Но ответов не было. Только пустота внутри, зияющая, как рана.

Потом — свет. Ослепительный, белый, словно раскалённая плазма, бьющая прямо в зрачки. Я зажмурился инстинктивно, но он проникал сквозь веки, жёг сетчатку, насмехаясь над самой идеей зрения. Голова пульсировала, виски сжимало, будто череп вот-вот треснет. Боль смешалась с отчаянием — почему это не кончается? Почему я всё ещё чувствую? Хотелось завыть, но голоса не было.

Я лежал на тёплой, неровной поверхности — обугленный камень, потрескавшийся, как старая корка хлеба, выжженный изнутри нестерпимым пламенем. Каждый вдох отзывался болью: воздух был густым, пропитанным жаром, металлическим привкусом и едкой серой, словно я дышал парами расплавленного железа. Лёгкие горели, кашель разрывал горло, и в нём чувствовался привкус крови — моей? Чужой? Не разобрать. Тошнота подкатила волной, смешанная с ужасом: это тело — моё? Оно казалось чужим, предательским, готовым развалиться в любой миг.

Медленно, борясь с тошнотой, я всё же приподнялся на локтях.

Мир вокруг раскрылся в мрачном безмолвии, как пасть чудовища. Ни дуновения ветра, ни шороха, ни намёка на жизнь — только редкие всполохи лавы, извивающиеся между чёрными скалами, словно змеи из жидкого золота. Они мерцали тускло, отражая ослепительный свет огромной белой дыры, что висела прямо в небе, доминируя над всем.

Это было не солнце, не звезда — нечто иное, живое, пульсирующее, как сердце космоса. Белая бездна, окружённая вращающимися кольцами из плазмы, уходящими в бесконечность. Её сияние выжигало цвета, делая мир монохромным, мёртвым, словно вся планета была выжжена её дыханием. Это было то самое белое пространство — из прошлого, из той пустоты, где я разлагался на частицы. Оно исчезло в красной вспышке, и вот теперь… здесь, в виде этой дыры, извергающей свет и жар.

От горизонта до горизонта контуры гор извивались в агонии, а издалека доносился низкий гул — не звук, а вибрация, проникающая в кости, будто сама планета стонала в муках. Внутри меня шевельнулось что-то похожее на благоговение — или страх? Эта штука в небе пугала до дрожи, но и завораживала, как будто звала нырнуть в неё и исчезнуть навсегда.

Я долго смотрел на это небо, не в силах отвести взгляд.

Казалось, если задержаться ещё миг, разум сломается, растворится в этой безжалостной белизне. Осознание себя приходило медленно, по крупицам: я жив? Я здесь? Тело отзывалось эхом боли — суставы хрустели, мышцы ныли, как после бесконечного падения. Смутное сожаление кольнуло: о чём-то потерянном, о лицах, которые мелькали в памяти, но ускользали. Друзья? Семья? Всё размыто, как сон.

Я попытался встать, но ноги подкосились, дрожа от слабости.

Всё казалось чужим: движения неловкими, будто тело собрали заново из обломков, а между мной и реальностью стояла тонкая, невидимая плёнка — преграда, готовая лопнуть в любой момент. Отчаяние накрыло: зачем я здесь? Зачем выжил?

— «Миссия Освоения ещё не окончена…» — повторил голос, теперь тише, почти шёпотом, эхом отдаваясь в висках.

Я оглянулся — никого.

Только камни, покрытые слоем пепла, и жар, поднимающийся от трещин. Голос казался внутренним, всплывшим из глубин памяти, как обрывок забытого сна. Неузнаваемый, но с ноткой знакомости — как команда, отданная когда-то в другой жизни, в другом мире. Он раздражал, злил: кто смеет командовать? Но в то же время — успокаивал, как якорь в хаосе.

— Миссия… — мысленно эхом повторил я.

Слово повисло в пустоте, лишённое смысла. Просто звук, отголосок. Но в нём таилась сила — будто сама вселенная шептала, напоминая о долге, который я забыл. Или никогда не знал. Надежда мелькнула: может, это ключ? Может, оно вернёт меня к себе?

Я опустил взгляд на руки.

Ладони в потрёпанных перчатках были покрыты пеплом — он прилип к коже, рассыпаясь при каждом движении, оставляя чёрные следы. В тот миг я понял: всё здесь — следствие разрушения. Земля, воздух, небо. Даже я сам. Память была дырявой: последнее, что всплывало — падение в бездну, свет, исчезновение, всепоглощающая боль. А потом — пустота.

Может, я умер, и это место — чистилище за гранью?

Или я всё ещё падаю, просто теперь вижу дно, усеянное осколками? Тоска сжала грудь — по чему-то утраченному, по нормальности, которой больше нет.

Вдалеке, за изломанными гребнями чёрных скал, что-то блеснуло — мгновенно, как отблеск металла на солнце. Я прищурился, напрягая зрение, но пейзаж застыл в неподвижности. Только белая дыра продолжала сиять над головой, её кольца вращались медленно, с неизбежной, безразличной плавностью, словно напоминая о вечности.

Любопытство кольнуло: что там? Спасение? Угроза?

Сердце ускорилось от смеси страха и возбуждения.

Я сделал первый шаг. Камень под ногой треснул с сухим хрустом, из трещины вырвался пар и где-то в глубине донёсся слабый рокот — будто сердце этой планеты билось под ногами, готовое проснуться.

Тревога наросла: что, если она проглотит меня?

Но отступать было некуда.

— «Вставай…» — снова прошептал голос, уже совсем тихо, растворяясь в гуле.

* * *

— Твою… мать… — пробормотал я, лёжа на земле и тяжело дыша. — Фух…

Самосознание возвращалось ко мне клочьями. Мысли, наконец, начали складываться в корректные цепочки — не просто вспышки ощущений, а настоящие, осмысленные. Чем дольше я торчал в этом проклятом месте, тем больше менялось восприятие.

После пробуждения я чувствовал себя каким-то отстранённым наблюдателем, запертым в черепе: тело двигалось само по себе, механически, как марионетка на верёвках. Но по мере того, как я ковылял по этим тёмным пустошам, грань между «я» и «оно» начала размываться.

Сам не заметил, как через сотню шагов перехватил контроль, сливаясь в одно целое. Мягко говоря, странное ощущение — будто просыпаешься внутри собственного сна и берёшь руль в руки. Не знаю, нормально ли это после того, как тебя разрывало на частицы между чёрной и белой дырой, но, чёрт возьми, это было лучше, чем ничего. Ментально я приходил в норму, и это дарило искру надежды в этой адской дыре.

А вот физически… о, это была другая история.

Стоило мне начать мыслить ясно и взять тело под контроль, как в груди проснулась тянущая боль — словно там ворочался тяжёлый камень, крутящийся и вертящийся, вызывая волны головокружения. После той чёрно-белой пустоты я привык к боли, она стала фоном, почти не раздражала. Но тело бунтовало: оно лежало без сил, мышцы дрожали, как натянутые струны на грани разрыва.

И всё же — удивительно, что оно вообще уцелело. После всего того хаоса, разложения, сборки заново… В самую пору отправить на свалку, как старый хлам.

Но, эй, не каждый мусор на помойке — отход!

Моё тело ещё послужит, я в этом уверен.

Я выжил, эон подери! Перетерпел то, что сломало бы любого. Нет права сдаваться теперь, когда жизнь вернулась — пусть и в такой извращённой форме.

— Вставай!.. — прошипел я себе сквозь зубы, с натугой медленно приподнимаясь.

В голове мелькнула дурацкая картинка: будто жму кнопку на геймпаде в какой-то игре, где нужно молотить по клавише, чтобы персонаж встал. Глупо, детская фантазия, но она помогла — дала фокус.

A-A-A-A-A-A-A-A.

Быстро-быстро-быстро. Как в старых играх. Нажимаю — и тело откликается. Сначала на четвереньки, ладони впиваются в горячий пепел, пальцы скребут по трещинам. Затем — рывок вверх. Ноги подкосились, но я устоял.

Поражаюсь, как до этого сумел встать и столько пройти на автопилоте. С одной стороны, нужен отдых, лечение. С другой — это место совсем не годится для пикника. Реки раскалённой магмы растекались в стороны, как живые змеи, шипя и плюясь искрами, подталкивая: "Иди дальше, или сгоришь".

Промелькнула безумная мысль: нырнуть в одну из них, закончить всё быстро.

Но я сразу её отбросил, с отвращением.

Не-не-не. Я был готов умереть там, в пустоте, даже желал этого, когда ничто не имело смысла и просто хотелось конца. Но теперь? Теперь я хотел жить как никогда. Чувствовать эту боль, этот жар, эту усталость — потому что это значило, что я существую. А потому — вперёд, к скалам впереди. Медленно, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, периодически падая на колени или мордой в пепел. Каждый шаг — битва: ноги горят, лёгкие хрипят, но я вставал снова.

Не знаю зачем, не знаю куда — других ориентиров не было. Только инстинкт, толкающий вперёд, и смутная уверенность: там, за скалами, что-то ждёт.

Спасение? Ловушка?

Не важно.

Главное — двигаться.

* * *

Я добрался до скал — и, чёрт возьми, это было настоящим подвигом.

Ноги гудели от усталости, каждый мускул ныл, как после марафона, а кожа на ладонях была стёрта в кровь от хватки за камни. Путь сюда выдался кошмарным: пыль забивалась в глаза, делая каждый шаг слепым риском, а жар от лавовых рек поднимался волнами, обжигая лицо и заставляя пот стекать ручьями по спине. Но я справился.

Гордость вспыхнула внутри, как искра в темноте — жгучая, бодрящая. Давно не испытывал ничего подобного: эмоции, настоящие, живые, не размытые пустотой. Это нравилось — чувствовать себя победителем, даже если победа была всего лишь над кучей камней.

Правда, эйфория быстро угасла, когда я огляделся.

Скалы возвышались, как древние стражи, потрескавшиеся от жара, с острыми краями, что цеплялись за одежду, словно когти. Карабкаться вверх по неровным тропам казалось безумием: поверхность осыпалась под ногами, мелкие камешки скатывались вниз с тихим шорохом, а в трещинах иногда вспыхивали искры — остатки магмы, бурлящей где-то в глубине. Три раза я срывался: первый — поскользнулся на рыхлом грунте, врезавшись лицом в твердую породу, вкус пыли и крови во рту; второй — рука сорвалась с выступа, и я повис на одной, сердце колотилось, как молот; третий — просто от усталости, тело предало, и я покатился на пару метров, ушибая плечо.

Но каждый раз вставал, отряхивался, бормоча проклятия. Боль была терпимой — после той пустоты это казалось царапиной.

Наконец, на вершине, я замер, переводя дыхание.

Пейзаж внизу ударил, как волна: широкая, неровная равнина, усеянная хаосом из металла и камня. Огромные тёмные вагоны поезда лежали в беспорядке — некоторые раздавлены до неузнаваемости, словно гигантский кулак вмял их в землю, оставив только искорёженные остовы. Другие сплюснуты, как консервные банки под прессом, с вырванными стенами и торчащими проводами. Но были и те, что уцелели лучше — покорёженные, с вмятинами и трещинами, но всё ещё напоминающие о былом величии.

Они манили, как магнит, — новый ориентир в этом аду.

Однако что-то тянуло меня остаться на скале. Интуиция? Смутное воспоминание? Я чувствовал: здесь есть что-то важное, что-то моё, что привело меня сюда.

Натянув капюшон поглубже — чтобы защитить глаза от света белой дыры, я начал искать. Ветер на высоте был сильнее: сухой, пыльный, несущий запах серы и металла, он хлестал по лицу, как песчаная буря, но хотя бы разгонял жар, делая дыхание чуть легче. Не морской бриз, конечно, — скорее, дыхание планеты, раздражённое и враждебное.

Поиски не затянулись.

На склоне, в узкой трещине, блеснуло что-то знакомое — бита. Небольшая, чёрная, с золотым узором на ручке, который переливался в лучах дыры, отбрасывая тёплые блики. Моя. Стоило взять её в ладонь, как приятное тепло разошлось по венам — будто вернул потерянный кусочек души, заполнил пустоту внутри. Никаких вспышек воспоминаний, никаких драматических флешбеков, как в дешёвых фильмах. Просто… моя бита. Немного погнутая — металл слегка деформирован, как после удара о что-то невообразимо твёрдое, — но ничего страшного. Мелочи. Главное, теперь я не голыми руками против мира. Частица прошлого — со мной, тяжёлая, надёжная.

С битой в руках я наконец направился к… экспрессу — к тому, что от него осталось. Решил спуститься аккуратно, по относительно ровной песчаной поверхности склона, цепляясь за выступы, чтобы не сорваться. Но равновесие подвело почти сразу: нога поскользнулась на сыпучем песке, и я полетел кубарем вниз, перекатываясь через острые камни, пыль забивая рот и нос, тело билось о грунт с глухими ударами.

— Тц!.. — цокнул я, уже внизу, валяясь в пепле и песке, весь в синяках и ссадинах. — Хах… Ха-ха-ха!..

Но такой спуск… развеселил. Смех вырвался сам, истеричный, но искренний — эмоции, ощущения, боль, которая напоминала, что я жив. Как давно этого не было: чувствовать каждый ушиб, каждый вдох, не просто существовать в пустоте. Словами не передать — это было как пробуждение после долгого сна.

Я просто лежал, покрытый слоем грязи, и хохотал, глядя в чёрное небо, где белая дыра пульсировала, равнодушная к моему безумию. Вероятно, потом мне понадобится психолог — разобраться с этой кашей в голове, с потерей воспоминаний и внезапными всплесками радости. Но сейчас? Это было нужно, как воздух.

Однако не вечно. Ориентир ждал, а реки магмы могли в любой миг прорваться, извергая новые потоки лавы, что поглотят всё. Я поднялся, отряхнулся — пыль осыпалась облаком, оставляя следы на одежде, — и пошёл. Шаги стали увереннее, твёрже: бита в руке добавляла баланса, а головокружение отступило, сменившись упрямой решимостью.

Пять минут? Десять? Двадцать? Время для меня сейчас понятие размытое, как мираж в жаре. Но вот я у первого вагона. Вблизи они казались гигантами: массивные, длинные, с корпусами из тёмного металла, покрытыми копотью и вмятинами. Не начало состава — середина, судя по отсутствию локомотива. Сбоку нет дверей, только стены с окнами — удивительно целыми, стекла потресканные, но не разбитые, отражающие белый свет дыры в искажённых бликах. Двери — между вагонами, массивные, с гидравлическими механизмами, теперь заклиненные от ударов.

К одной такой, повреждённой — с вмятиной посередине и трещинами по краям, — я и подошёл. Закрыта, но не наглухо: металл прогнулся, оставив щель. Можно открыть силой.

Бита пришлась кстати: импровизированный рычаг. Я вставил её в щель, упёрся ногой в стену и налёг всем весом.

— Ну, давай же! — протянул я, мышцы напряглись, дверь заскрипела, сопротивляясь.

С виду — вроде бы простая дверь, как в доме каком-нибудь, но на деле — бронированная, тяжёлая, как сейф. Но поддалась моему обаянию: с лязгом сдвинулась в сторону, открыв проход, достаточно широкий, чтобы протиснуться боком.

Внутри — разруха, но с намёком на былую роскошь.

Это был холл или общий вагон: просторный, с высокими потолками, где раньше сияли лампы, а теперь царил полумрак, пронизанный лучами от трещин. Диваны из красной кожи — перевернутые, порванные, с вырванной набивкой; столешницы из полированного дерева — треснувшие, усыпанные осколками; растения в горшках — засохшие, опрокинутые, земля рассыпана по ковру, который теперь был покрыт слоем пепла; светильники на стенах — погасшие навсегда, с разбитыми плафонами. Воздух внутри был спёртым, с привкусом металла и дыма, но прохладнее, чем снаружи. Сердце защемило — не воспоминания, а что-то подсознательное: тоска по уюту, по жизни, которая здесь кипела.

Дверь эта выходила на возвышенный балкончик с лестницей сбоку — металлической, с перилами, теперь погнутыми. Я спустился, ступени скрипели под ногами, эхом отдаваясь в пустоте, не сводя глаз с хаоса. Внутри росла тревога: что здесь произошло? Взрыв? Атака? Куда делись пассажиры — тела, следы? Вопросы жгли, как открытая рана, пока я не подошёл к целому окну и не увидел… себя. Отражение в стекле, подсвеченное белым светом снаружи.

Выглядел я… неплохо. Ожидал худшего — перевёрнутого лица, шрамов от той пустоты, глаз без зрачков. Но нет: серые волосы, торчащие из-под капюшона, слегка растрёпанные пылью; жёлтые глаза, горящие внутренним огнём, с лёгкой тенью усталости в глубине; чёрно-жёлтая куртка, потрёпанная, с ремнями, значками и карманами, покрытыми сажей, но всё ещё стильная, как униформа путешественника; лицо — молодое, решительное, с острым подбородком и совсем лёгкой щетиной. Не герой из легенд, но выживший — крепкий, упрямый. Это отражение вернуло ещё кусочек себя: я здесь, в этом теле, в этом мире. И это не сломано.

Но не успел я вдоволь покрасоваться в отражении, как вдруг за окном, в нескольких метрах от вагона, появилось устрашающее существо.

Я инстинктивно пригнулся, прижавшись к стене, сердце забилось чаще, адреналин хлестнул по венам.

Похоже на большой, деформированный скелет из тёмного, потрескавшегося камня, с угловатыми конечностями и пустыми глазницами, а внутри, в центре туловища, зияла небольшая чёрная дыра — вихрь тьмы, поглощающий свет вокруг. Существо перемещалось дёргано, быстро, на четырёх конечностях, как паук-охотник, с хрустом ступая по земле, и собирало обломки от вагонов — куски металла, провода, осколки, — подтаскивая их к себе и запихивая в эту дыру внутри, где они исчезали с тихим, жутким гулом, словно растворяясь в ничто.

Не знаю, как с такой тварью сражаться, но ясно одно: если не потороплюсь, от оставшихся вагонов мало чего останется, она сожрёт всё. Поэтому я тихо, вприсядку, пригнувшись ниже окон, отправился дальше к следующему вагону, попутно внимательно изучая этот на предмет важных вещей.

Важного и интересного здесь не нашёл ничего, поэтому быстро оказался у другой двери — внутренней, ведущей к переходу. Осторожно выглянув и оглядев пространство вокруг вагона, не найдя рядом монстра, я принялся открывать эту дверь. Она, к слову, поддалась легко по нажатию кнопки на панели — механизм зажужжал тихо, без скрипа, и створки разошлись с лёгким шипением. И также открылась дверь соседнего вагона — синхронно, как по команде. Проход был не плотный друг к другу, где-то метр разделял, с обрывками мостика, висящими на ветру, но главное, что открылось, и я смог быстро перескочить туда, чувствуя, как ветер толкает в спину, и закрыть за собой двери с тихим щелчком.

Новый вагон казался визуально больше, просторнее предыдущего, и имел целых два этажа: внизу располагался ресторан или бар — длинная стойка из полированного дерева, теперь покрытая трещинами и слоем пепла, с рядами высоких стульев, опрокинутых в беспорядке; полки с бутылками, разбитыми в большинстве, столы с остатками посуды, разбросанной как после бури. А наверх вела невысокая винтовая лестница — изящная, с золотистыми перилами, теперь погнутыми и покрытыми сажей.

Интуиция подсказывала идти наверх — тихий зов, как эхо в голове, — но я решил для начала заглянуть в бар, чтобы обыскать его в первую очередь на предмет чего-то, что можно было выпить или съесть. Первое интересовало сильнее всего — горло пересохло от пыли, жажда жгла, как огонь.

Пока шёл, испытывал всё ту же грусть и печаль по виденному.

Следы хаоса вызывали тоску, хотя воспоминаний не было — просто подсознательное ощущение потери, как будто это место было домом, а теперь — руины. Странное чувство, сжимающее грудь. Также поглядывал в окна — широкие, панорамные, с видом на равнину, — но монстра пока что видно не было, только тени от обломков и далёкий гул. И это хорошо. Сейчас я точно не смогу ничего противопоставить никому — силы на исходе, бита — единственное оружие.

Облазил бар тщательно: перерыл полки за стойкой, где валялись осколки бутылок и разбитая посуда, мусор в виде обрывков этикеток и пробок; заглянул под столы, где скопилась пыль и обломки; проверил шкафчики. Нашёл кучу осколков, мусора, а также несколько банок целых с газировкой — холодные на ощупь, несмотря на жар снаружи, с яркими этикетками, покрытыми тонким слоем пыли. Это была победа — маленькая, но сладкая.

— Кайф… — с блаженной улыбкой протянул я после нескольких глотков сладкой газировки, чувствуя, как пузырьки шипят на языке, а сахар разливается по венам, прогоняя усталость.

Чувство вкуса… Не передать словами, насколько мне этого не хватало — после той пустоты, где ничто не имело вкуса, это было как взрыв ощущений, эйфория в каждом глотке. И поэтому я растягивал этот блаженный момент, наслаждаясь прохладой жидкости в горле, пока другие банки спрятал по широким карманам куртки, которые были пусты и теперь приятно оттягивались весом.

И пока пил, продолжал изучать первый этаж вагона: стены с панелями, теперь потрескавшимися; пол, покрытый ковром, пропитанным пылью; окна, через которые пробивался свет, отбрасывая длинные тени. И сумел найти первую зацепку — карточку с изображением птицы в короне, стилизованной, с серебристыми краями. Валялась за барной стойкой, приклеившись к полу из-за давно разлитых жидкостей от разбитых бутылок, липких и засохших. Вариантов у меня было немного, и эту ниточку с прошлым — тонкую, загадочную — я также убрал в карман, чувствуя лёгкий трепет: может, ключ?

Дальнейшие поиски ничего, к сожалению, не дали — только больше мусора и разочарования. Поставив уже пустую банку на барной стойке с тихим стуком, я отправился на второй этаж, ступая по винтовой лестнице осторожно, чтобы не скрипеть, с битой наготове, сердце стучало в ожидании.

Дверь открылась также легко, как и прошлые, с тихим шипением гидравлики.

Я замер на пороге, вдыхая спёртый воздух — смесь пыли, металла и чего-то затхлого, как в заброшенном складе, — и огляделся, ожидая подвоха. Я думал, раз внизу всё сохранилось относительно неплохо, с минимальными следами хаоса, то и наверху будет похожая картина. Однако это было не так.

Второй этаж имел серьёзные повреждения — стены прогнулись, покрытые глубокими трещинами и вмятинами, как будто гигантский кулак пробил их насквозь; пол был усыпан обломками: осколками стекла, обрывками проводов и кусками мебели. В центре крыши зияла огромная дыра — рваная, с загнутыми наружу краями металла. Но это было неважно.

Придя сюда, я почувствовал… всё ту же знакомую горечь, что стала лишь сильнее, сжимая горло, как невидимая петля, а также чувство ностальгии и узнавания — тёплое, но острое, как укол иглы, пробуждающее смутные образы смеха, разговоров, покоя. Это моя комната. Голова начала болеть — пульсирующая, давящая боль в висках, как будто мозг пытался вытолкнуть воспоминания, но они упрямо застревали, не давая прорваться.

Опять-таки, высшие силы — или что там правит этой реальностью — не стали подкидывать флешбеки, оставляя меня в мучительном полумраке. Но я помнил — инстинктивно, на уровне тела, — что справа за закрытой дверью, теперь слегка приоткрытой и покрытой сажей, с ручкой, погнутой от удара, большая ванная комната с зеркалами, ванной и полками для вещей, где раньше, наверное, стоял запах свежести; также понимал, где раньше стояла кровать — широкая, с мягким матрасом, теперь только вмятина в полу и обрывки простыней, развевающиеся от сквозняка; зона отдыха с креслами, столиком и, может, голографическим проектором — теперь всё это, видимо, было высосано отсюда через дыру в потолке, как в вакуумный шторм, унесено в никуда, оставив лишь эхо пустоты.

Я медленно прошёлся по просторной комнате, ступая осторожно, в сторону места в левом углу, которое представляло собой нечто вроде витрины с важными вещами — полки из стекла и металла, теперь потрескавшиеся паутиной трещин, с пустыми нишами, где раньше стояли трофеи или сувениры, освещённые мягким светом, а теперь покрытые слоем пепла, как забытые реликвии в музее после апокалипсиса.

Много чего не было — высосано в дыру или разбито в хаосе, — но что-то осталось, цепляясь за полки, как выжившие в катастрофе. В правом же углу комнаты располагалась компьютерная зона — стол с панелями, теперь потухшими и покрытыми пылью, мониторы с трещинами, клавиатура с клавишами, запавшими от ударов, — но к ней я пока не спешил, понимая, что энергии тут нет, только мёртвые экраны, отражающие мой силуэт в тусклом свете, и тихий гул от ветра снаружи.

Среди оставшихся экспонатов на глаза первым попалась статуэтка какого-то мультяшного персонажа с часами вместо головы. Она была прочно прикручена к стенду болтами, поэтому осталась здесь, не улетела в хаос, и я провёл пальцем по её поверхности, стряхнув пыль, чувствуя холодный материал под рукой. Второй интересный экспонат находился за стеклянной перегородкой, теперь треснувшей и покрытой сажей — это была игральная фишка, металлическая и дорогая на вид. Хранилась в бархатной коробочке, которая валялась в стороне, опрокинутая и помятая, с выцветшей подкладкой. Фишку я достал, покрутил в руке — она идеально легла в пальцы, как знакомый предмет, — и убрал в карман, чувствуя лёгкий трепет: ещё одна ниточка к прошлому.

Другие экспонаты были интересны на вид — странные артефакты, миниатюрные модели планет, голографические карты, теперь потухшие, — но бесполезны с практической точки зрения: их не утащишь с собой, не продашь, они слишком хрупкие или тяжёлые, просто напоминания о чём-то утраченном.

И тут мне попалась на глаза шляпа, от вида которой по спине пробежались мурашки — холодные, как ледяной ветер, — и усилилась боль в голове, пульсируя сильнее, как будто разум пытался прорвать барьер. Чёрная, с золотыми узорами в виде переплетающихся линий с синими перьями, торчащими сбоку, она лежала на полке, слегка покрытая пылью, но целая, элегантная и загадочная. Это важная шляпа — не просто аксессуар, а символ, ключ к чему-то глубокому, вызывающий эхо эмоций: гордость, приключения, потерю.

Но тут вдруг вагон качнулся — резко, как от толчка, пол накренился, обломки посыпались с полок, — и заскрипел металл, с жалобным стоном, эхом отдаваясь в стенах.

Я повернул голову, инстинкт выживания вспыхнул, и увидел ту самую тварь в дыре на потолке — её каменный силуэт, дёргающийся, с чёрной дырой внутри, пульсирующей, как голодное сердце, когти впиваются в края дыры, готовясь спрыгнуть.

— Чёрт!

Время на раздумья не было — адреналин хлестнул по венам, я схватил шляпу в свободную руку и рванул обратно к двери.

Я успел рвануться вперёд, пробежать зону прямо под дырой в потолке и оказаться ближе к двери, прежде чем тварь спрыгнула вниз. Её каменная фигура рухнула с грохотом, сотрясая пол, вибрация прошла по всему вагону, как землетрясение. Я остановился резко, поскользнувшись на пыли, и обернулся, сжимая биту в руке так крепко, что костяшки побелели. Решение пришло мгновенно — дать бой. За свою комнату! За этот кусок прошлого, который только-только начал возвращаться. Сил было мало: тело ныло, дыхание сбивалось, в груди всё ещё катался тот проклятый валун, но отступать? Нет. Не здесь.

— Ну давай, урод! — прорычал я, чувствуя, как злость придаёт сил. — Кровать улетела, но монстр из-под неё остался, да?!

Существо поднялось, его чёрная дыра внутри пульсировала, втягивая воздух с низким гулом, как миниатюрный вихрь. Он ударил — размашисто, одной из каменных конечностей, как молотом, воздух свистнул. Я увернулся в последний миг, пригнувшись, чувствуя, как удар проходит над головой. Контратака: я размахнулся битой изо всех сил, вложив всю злость и отчаяние. Удар пришёлся по «туловищу» — металл биты лязгнул о камень, отдача прошла по руке болью, как будто я врезал по бетонной стене.

Тварь качнулась назад, на миг потеряв равновесие, её конечности дёрнулись, но… никакого эффекта. Ни трещины, ни крика — только лёгкий дымок от удара и моя рука, онемевшая от вибрации. Стало ясно: боя не выйдет. Это не враг из плоти — это оживший кошмар, и моя бита для него как зубочистка.

Пока тварь в замешательстве трясла «головой», я развернулся и продолжил побег.

Сердце колотилось, как барабан, пот заливал глаза. Дверь поддалась с лязгом, и я метнулся по лестнице вниз, ступени скрипели под ногами, как в старом доме. Скатился, спотыкаясь, хватаясь за перила — холодный металл обжигал ладони. Но монстр не отставал: резво, с неожиданной скоростью для такой махины, он выпрыгнул из комнаты и приземлился прямо на балкончике, где была дверь, через которую я зашёл. Пол треснул от удара, вибрация прошла по всему этажу, и я почувствовал, как вагон качнулся.

Вариантов не было — только вперёд, к другой двери в конце вагона.

Я понятия не имел, в каком она состоянии и что за ней: ещё один разрушенный отсек или тупик? Но стоять на месте — смерть. Я побежал, ноги несли, адреналин заглушал боль. На полпути, у барной стойки монстр догнал меня. Его шаги — тяжёлые, скрежещущие — эхом отдавались за спиной. Второй раунд начался.

Я был зол — чёрт, как зол! Не хочу умирать, не после всего этого, не когда только начал собирать себя по кусочкам. Развернулся, бита в руках.

— Чёрт с тобой! Я не сдамся! — выкрикнул я, отбивая первый удар.

Первый удар твари я отбил битой, металл зазвенел, отдача чуть не выбила оружие из рук. Второй — увернулся, пригнувшись, и контратаковал, но снова без толку. Третий — мощный, размашистый — попал. Удар пришёлся в плечо, как таран, и я буквально отлетел в конец вагона, куда бежал, пролетев пару метров по воздуху, врезавшись спиной в стену.

— К-ха!..

Боль взорвалась — в глазах потемнело, дыхание перехватило, как будто лёгкие сжали в кулак. Бита и шляпа вылетели из рук после удара.

Я сполз по стене, пытаясь вдохнуть, мир плыл в тумане.

Тварь медленно шла ко мне — её шаги эхом отдавались, чёрная дыра внутри гудела, втягивая мелкие обломки с пола, как голодный паразит. Словно за поверженной добычей, не торопясь, наслаждаясь. Но я не собирался сдаваться. Сжал зубы, игнорируя боль в плече — оно онемело, возможно, сломано, — и готов был защищаться хоть голыми руками, вставая на колени, ища взглядом что-то острое на полу.

Но этого не понадобилось.

Неожиданно перед глазами снова мелькнула красная вспышка — та самая, которая спасла меня в пустоте, яркая, как комета, ослепительная. Она за мгновение располовинила тварь: каменное тело треснуло, чёрная дыра внутри взорвалась вспышкой тьмы, и монстр рассыпался в пыль с оглушительным рёвом. А заодно и весь вагон — вспышка разрезала его пополам, металл тут же заскрипел, искры посыпались, как фейерверк.

Вагон, который начал быстро наклоняться, отходя от второй половины с грохотом разрывающихся креплений, пол ушёл из-под ног. Я попытался ухватиться за стойку, но не успел среагировать — всё завертелось, вагон упал куда-то, приняв вертикальное положение, как падающая башня.

Меня снова откинуло назад. Удар был сильным — мир взорвался болью, голова ударилась о что-то твёрдое, и я потерял сознание, погружаясь в тьму, знакомую и холодную.