• Boosty Shared
• Виталий Петров

• T

• геншин. в тени короля
• глава

Глава-49.fb2

Глава 49.docx

19к символов

хе-хе, успел сделать главу…

* * *

Ближе к ночи, когда сумерки уже сгустились над столицей, я вышел на центральную площадь перед водным вокзалом. Небольшая тренировка в Сумеречном Дворе оставила приятную усталость в мышцах, а сытный ужин с ванной прогнали остатки дневной сонливости.

Я уселся на край фонтана, где вода, подсвеченная магическими кристаллами, искрилась и журчала, отбрасывая прохладные брызги на мои ботинки. Площадь жила своей вечерней жизнью: уличные музыканты перебирали струны лютен, торговцы сворачивали лотки, а редкие пары, прильнув друг к другу, спешили в тени арок. План у меня был простым, как удар кинжала: сидеть и ждать своего невидимого, странного босса.

В одном кармане сейчас жил фальшивый Глаз Бога, чью подделку подтвердила Торе. В прошлом ассистентка Профессора, она разбиралась в таких артефактах, и её вердикт был окончательным:

— «Красивая и качественная безделушка, но без искры божественного».

В другом кармане — её синие трусики с чёрными кружевами, мягкие и чуть пахнущие лавандой, вложенные мне в карман без моего ведома. Глупость, с одной стороны. Этот фетиш с трусами я не понимал, особенно в нынешнем мире, где при порушенном соотношении полов секс можно получить чуть ли не любому при должном старании, внешности или паре мешков монет. Но с другой стороны… это неплохой символ, трофей, пропитанный смыслами — если ты сам сорвал их в пылу страсти или тебе их отдала обладательница, с поцелуем и обещанием. Сакральная вещь, полная тайн и воспоминаний. А здесь?.. Просто чистенькие трусики из комода, которые я мог бы взять в любую минуту, сколько угодно, без единой искры. Чувство обманутости меня не покидало, как зуд под кожей, хотя это, конечно, глупо — всего лишь кусок ткани.

Но так или иначе, на ум лезла шальная мысль осуществить реальный разврат с Торе: прижать её к стене в полутёмной комнате, как бывает в её книгах, сорвать эти чёртовы кружева своими руками и заполучить настоящий трофей — полный смыслов, символов и её стонов…

— Эх… — вздохнул я, вырываясь из фантазий и делая глоток из бутылки.

Да, после того пробуждения в покоях богини, с её обнажённым телом, мысли о разврате стали лезть в голову, как сорняки. Но тут я ничего поделать не мог: отсутствие Крио-магии оставило меня уязвимым, гормоны бушевали внаглую, вокруг исключительно женское обаятельное окружение, периодический стресс на фоне проделок «Матери», Торе с её игрой в соблазнение и стопками эротических книг, плюс прямой контакт с попой богини, той упругой, божественной… Короче, всё это своё дело делает, разжигая огонь… во всех частях тела.

Но я старался эти мысли откидывать, как назойливых мух, и запивать всё местной фантой — шипучим напитком из апельсина и мяты, что продавали по всему городу. Сейчас определённо не время для таких мыслей и дел. Вот как Крукабену отымею… в переносном смысле, вот тогда можно Торе и Дотте взять за попы и отправиться куда-нибудь в укромный уголок, праздновать победу и делать всякий разврат до самого утра.

А сейчас… сейчас я откинулся назад, глядя на небо и ждал.

Ночь только начиналась.

* * *

Потерянное воспоминание

Сон

Небольшой городок у извилистой реки, что лениво петляла между зелёными лугами, дышал цивилизованной безмятежностью: светлые фасады каменных домов с резными балконами, широкие улицы, усыпанные гравием, и парки, где даже в пасмурный день листва шелестела, как приглашение к прогулке. Богатство здесь не кричало золотом, а шептало в ухоженных садах и фонтанах, где вода переливалась, ловя редкие лучи сквозь облака. Почти август — тёплая, ветреная погода, когда ветер нёс с реки запах влажной земли и свежескошенной травы, а облака, тяжёлые и низкие, мчались, словно стадо овец, гонимое пастухом.

На широкой мощёной дороге, что вилась по вершине высокого холма, стояла чёрная лакированная карета с гербом в виде переплетённых лилий — скромная, но явно из тех, что заказывают у лучших мастеров столицы. У каменных перил, выточенных из светлого известняка и увитых плющом, стояли двое. Мальчик лет десяти, в тёмной одежде. Его шатеновые волосы, почти чёрные, как воронье крыло, растрепал ветер, а голубые глаза с сероватым отливом, глубокие и задумчивые, смотрели вниз, не мигая. Рядом возвышалась молодая женщина — высокая, статная, в строгом платье тёмно-серых тонов, с высоким воротником и юбкой, что колыхалась на ветру. Накидка из плотной шерсти, расшитая серебряной нитью, обнимала плечи, а длинные волосы тёмно-розового оттенка, цвета увядающих роз, были собраны в свободный пучок, из которого вырывались пряди, танцующие в порывах. Её серые глаза, острые, как клинок, скользили по пейзажу с лёгкой, почти материнской теплотой.

Они оба стояли у перил, опираясь на прохладный камень, и смотрели вниз, под холм, где раскинулся небольшой, но безупречно ухоженный особняк. Белые стены из известняка утопали в плюще, крыша из красной черепицы блестела после недавнего дождя, а большая придомовая территория — просторное зелёное поле, подстриженное, как ковёр в королевском зале, — кишела жизнью.

Дети примерно возраста мальчика и младше носились по траве, их смех звенел, перекрывая шелест ветра: кто-то с восторгом пускал воздушного змея — ярко-красного, с хвостом из лент, что взмывал в небо, дергаясь в потоках воздуха; другие, в грязных от земли коленках, пинали потрёпанный кожаный мяч, крича «Гол!» с такой страстью, будто решали судьбу королевства; а небольшая группа девочек, в нарядных платьицах с фартуками, устроила чаепитие с куклами у подножия дома — фарфоровые куколки в крошечных чашечках пили «чай» из воображаемого самовара, и их хихиканье сливалось с чириканьем птиц в кустах.

На широкой веранде особняка, что огибала дом полукругом, витал аромат дыма и специй: высокий статный молодой мужчина в камзоле из тёмно-зелёного бархата, с широкими плечами и аккуратной бородкой, стоял у большого дорогого мангала — чугунного чудовища с решёткой, усыпанной угольями. Он переворачивал шампуры с шипящим мясом — сочными рёбрышками, приправленными розмарином и чесноком, — и овощами: ломтиками кабачков и перцев, что золотились на жаре, выпуская пар с нотками тимьяна. Аромат развеивался по округе, смешиваясь с речным бризом, и манил, обещая пир.

Рядом с ним женщина в красивом наряде — платье из шёлка цвета слоновой кости с вышивкой по подолу, волосы цвета мёда, уложенные в элегантную косу, — руководила прислугой: горничные в белых чепцах сновали с корзинами хлеба и фруктов, накрывая длинный стол для большой семьи под навесом из виноградных лоз. Серебряные приборы звенели, скатерть из льна белела, как снег, а в воздухе витало ощущение полного, беззаботного счастья — идеалистическая картина большой семьи, где каждый знал своё место, а радость множилась, как эхо.

Но глаза мальчика были прикованы к одному: к мальчику младше его на пару лет, но поразительно схожему, словно отражение в мутном зеркале. Чёрные непослушные взъерошенные волосы, что торчали во все стороны, как после бури; серо-голубые глаза, искрящиеся озорством. Тот, младший, вместе с другим мальчиком, пухлым и веснушчатым, рубился на деревянных мечах, играя в пиратов, размахивая саблей с такой яростью, что другой отскакивал, хохоча. Смех и радостные крики разносились по округе, эхом отражаясь от холма, и в них не было ни тени той тени, что омрачала их собственное прошлое.

— Как видишь, я сдержала своё слово, — начала женщина, поправляя накидку, что хлестнул ветер по её щеке. Её голос был ровным, но с ноткой тёплой убеждённости, словно она уговаривала не только его, но и сам ветер. — Твой младший брат находится у состоятельных и хороших людей. Смотри, как они там все вместе: дети бегают, не зная забот, а взрослые хлопочут, чтобы всем было в радость. Его детство беззаботное и яркое, как и должно быть для такого мальчишки. А перспективы? О, они очень хорошие, если он будет грамотно пользоваться связями нового отца и матери — эти люди из старого рода, с нитями во все гильдии и дворы. Но даже без них… будущее ничем не омрачённое и хорошее будет, обещаю. Он вырастет сильным, уверенным, с друзьями вокруг, а не в тени чужих интриг.

Мальчик не отрывал взгляда от фигурки внизу, его пальцы сжались на перилах, костяшки побелели. Ветер шевелил его волосы, но он не замечал — только следил, как младший спотыкается в траве, хохоча, и снова вскакивает, размахивая мечом.

— Я вижу… — тихо ответил он, хмурясь, брови сдвинулись, как тучи над рекой, а голос дрогнул, выдавая ту боль, что копилась месяцами. — Аксель выглядит таким счастливым с новой семьёй. Не помню, когда в последний раз видел его таким…

Женщина повернула голову, её серые глаза смягчились на миг, ловя его профиль. Она чуть наклонилась ближе, чтобы ветер не унёс слова, и в голосе мелькнула нотка воспоминаний, словно о былых временах, когда всё было проще.

— Ох, милый, я знаю, как это жжёт внутри — смотреть и не мочь прикоснуться. Но послушай: Дом Очага может предложить твоему брату намного больше, чем этот уютный уголок. Стабильность, образование, связи, что откроют любые двери — от академий до советов. И вы сможете жить вместе, как раньше, без этих разлук и теней. Представь: вы вдвоём в большом зале, с книгами и мечами, без забот о завтрашнем дне… Но я уважаю твой выбор, твой упрямый характер. И наш с тобой договор… я его исполняю в полной степени, до последней буквы. Видишь собственными глазами — вот он, счастливый, в безопасности. А теперь, когда ты убедился лично, я хотела бы увидеть выполнение договора с твоей стороны. Не заставляй меня напоминать, ладно? Мы же команда, помнишь?

Мальчик наконец повернулся к ней, его голубые глаза вспыхнули упрямством — тем самым, что делало его старше своих лет. Ветер принёс снизу очередной взрыв смеха, и он вздрогнул, как от удара, но выпрямился, сжимая кулаки в карманах сюртука.

— Мне не нравится то, что ты просишь от меня, «Мама», — выдохнул он, голос набирал силу, как река перед порогом, с ноткой вызова и горечи. — Но… но ради брата, ради того, чтобы он так и бегал с этим дурацким мечом, не зная, что такое голод или страх… Я готов выполнить твою просьбу.

Она покачала головой, длинные пряди качнулись, и положила руку ему на плечо — ладонь тёплая, но крепкая, как якорь, сжимая чуть сильнее, чем нужно, чтобы передать уверенность. Под пальцами она почувствовала, как он напрягся, но не отстранился — только вздохнул, глядя мимо неё, на холм.

— Филипп, не нужно столько драматизма в голосе, — мягко укорила она, хотя в уголках губ мелькнула тень улыбки, тёплой, и она чуть повернула его за плечо, заставляя встретиться взглядами. — Ох, ты всегда такой — весь в эмоциях, как буря в стакане. Перуэр — девочка необычная, с уникальными силами и большими перспективами, которые могут перевернуть миры, если их не направить. Я не могу всего знать и видеть, чтобы помочь и направить её, будучи взрослой женщиной. Поэтому и прошу тебя: будь моими глазами, но не шпионом, а… другом, может? Расскажи, что она любит, что пугает, как эти силы проявляются — в огне ли, в воде, или в чём-то, что даже я не угадаю. Я не причиню вреда, обещаю — только дам крылья, как этим внизу дали крылья змею. А взамен… твой брат в безопасности, навсегда. Сделка? Улыбнись хоть чуть-чуть, а то ветер унесёт всю твою хмурость, и останешься лысыми бровями.

Слова повисли в воздухе, как дым от мангала внизу, а ветер усилился, неся с реки далёкий плеск волн. Мальчик кивнул, не глядя на неё, — взгляд снова ушёл к холму, к тому, кто теперь корчился на траве от смеха, побеждённый «пиратом». Договор был заключён, и цена — его совесть — уже жгла внутри, как угли под шампурами. Карета ждала, лошади фыркали в упряжи, а городок внизу продолжал жить своей идиллией, не ведая о тенях на холме.

* * *

Внезапно мир качнулся, как палуба корабля в шторм, и я почувствовал, как твёрдая поверхность уходит из-под меня — резкое, неожиданное падение, холодный удар воды по лицу, по всему телу, пропитывающий одежду в миг. Первая мысль ударила молнией:

— «Чёрт, я свалился в фонтан!»

И да, так оно и было, вода сомкнулась надо мной, пузырясь и шипя, как разъярённая змея. Фонтан был неглубоким, всего метр глубиной, но хватило, чтобы я глотнул солоноватой влаги — не из реки, а из чего-то минерального, с привкусом соли и металла.

Я рванулся вверх, кашляя и отплевываясь, руки вцепились в скользкий край чаши из мрамора, и я выкарабкался на пол, обтекая ручьями, как промокшая собака после ливня.

Волосы прилипли к глазам, спутанные и тяжёлые, сердце колотилось в ушах, а в голове — полный хаос от пробуждения. Что за…? Только что лежал, ждал, фанта в руке… Задремал? На секунду? Кто толкнул?! Или сам упал?

Я стряхнул воду с лица ладонью, моргая, чтобы разогнать пелену, и замер.

Это был не центр столицы — ни гула толпы, ни фонарей на столбах. Вместо этого — просторный зал, тёмный и величественный, как недра забытого храма: своды из чёрного камня, усеянные светящимися рунами, что пульсировали синим, как вены под кожей; эхо моих капель, падающих с одежды, разносилось гулко, подчёркивая пустоту. А посреди зала — фонтан, почти идентичный тому, на площади. Только здесь всё было масштабнее, древнее, и воздух пропитан влажным холодом, с привкусом озона и чего-то божественного — солёного, как океан перед бурей.

Два плюс два сложилось само: я задремал на миг и упал в воду, и это точно не было случайностью. Фонтан — телепорт, чёртова магия Гидро, как в тех историях о порталах через реки и озёра. Я в подземелье Архонта. Знакомом подземелье — том самом, где в прошлый раз сбегал из театра вместе с Флорин на руках. Я вытер лицо рукавом, который теперь весил, как мешок с камнями, и выпрямился, оглядываясь: коридоры расходились во тьму, стены мерцали бликами от рун, а где-то вдали капала вода, ритмично, как часы судьбы.

Фурина не заставила себя ждать — знакомый голос раздался по залу эхом, лёгкий, как плеск волн, но театральной интонацией.

— Ох, Филиппе-Филиппе, я не перестаю тобой поражаться и удивляться. Столько загадок, столько таинственности, столько… безграничной наглости в одном маленьком человеке, — с усмешкой протянула богиня, и я услышал, как её «смех» эхом отразился от сводов, словно она стояла в каждом углу сразу. — Проникновение в чужое жилище, воровство, сексуальное домогательство, распитие алкоголя несовершеннолетним, святотатство, нарушение комендантского часа, мелкое хулиганство… Столько нарушенных статей и всего за один день! И я даже не знаю, гордиться или жалеть, что такая многогранная личность стала моим доверенным лицом?.. Хотя, в свои лучшие годы, я умудрялась собирать куда более интересные комбинации правонарушений. Так что не всё так однозначно, и это относится ко всем людям и Архонтам. И чтобы развеять мои сомнения, я предлагаю тебе сыграть со мной в игру, — продолжала она, пока я стоял и обтекал буквально, вода стекала по шее, холодя кожу и заставляя зябнуть. — Впрочем, это не совсем игра, а полноценное испытание. В этом подземелье, которое является на самом деле подземным дворцом, сижу я и жду тебя с твоим обновлённым Глазом Бога. Твоя задача — найти меня, и преодолеть все те препятствия, что возникнут на твоём пути. Всё просто. Или почти просто.

Я фыркнул, отжимая волосы, и огляделся, ища хоть намёк на выход. Голос её был везде и нигде, как туман, но я знал: она наслаждается этим, сидит где-то в своём уголке, попивая что-то игристое.

— Нет. Всё просто — это когда в спокойной обстановке два… две личности сидят друг напротив друга и обсуждают дела. Без этого фарса, и игр. Без толчков в воду и клоунад с телепортами.

— Нет-нет-нет, Филиппе, — живо отозвалась Фурина эхом, и в её тоне мелькнула нотка озорства, как всплеск брызг. — Ты уж больно много себе позволил, сильно накосячил и сам прекрасно понимаешь, о чём именно я говорю. Пора бы показать себя с другой стороны. Совесть ты свою не очистишь, конечно же, можешь даже не пытаться выстраивать красивые слова — я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — но ещё можешь показать другую сторону монеты, чистую и благородную. Ту, где ты не вор и домогатель, а герой, что проходит через волны ради истины. И я великодушно тебе такую возможность предоставляю. Это справедливо. Как баланс в океане: шторм, потом штиль.

Дела… Она всё знает, и теперь хочет отыграться, хотя по идее сама же меня и привела к себе. Но мои доводы сейчас точно не прокатят.

— Возможно… Но мне не хотелось бы отнимать у богини её драгоценное время… Ты же наверняка занята — репетируешь монологи, дрессируешь клонов, или мир спасаешь от скуки.

— Ха-ха! Не пытайся съехать с этой ситуации, мой дорогой Филиппе, — её смех зазвенел. — Уж у меня времени предостаточно. За это можешь не переживать. А вот у тебя времени не так много в запасе, прежде чем вода начнёт подниматься в комнатах и коридорах. Я бы советовала тебе не стоять на месте, а уже что-то делать!

Я замер, прислушиваясь: да, где-то вдали забулькало, как в сливе ванны, и пол у края зала заблестел влагой — тонкой плёнкой, что ползла, как живое существо. Чёрт, она не шутит. Я стряхнул остатки воды с рук, чувствуя, как адреналин разгоняет холод, и бросил в пустоту:

— Ладно. Но по окончанию испытания я могу рассчитывать на нормальный разговор без неожиданно забывчивости и побегов с твоей стороны?

Эхо на миг затихло, словно она задумалась, или просто наслаждалась моим тоном — смесью сарказма и усталости. Затем голос вернулся, мягче, с ноткой искренности, что редко проскальзывала в её речах:

— Конечно. Если бы не события в Фонтейне в ту ночь, я бы иначе выстроила нашу беседу тогда и не тянула бы время. Но что есть, то есть — прошлое не перепишешь, даже богине. На этом я умолкаю. Дальше всё в твоих руках, Филиппе… И помни: вода прощает, но не забывает.

Голос угас, как эхо волны, уходящей в океан, и зал погрузился в тишину — только капли с меня и далёкое бульканье. Я вытер лицо в последний раз, поправил мокрую рубашку, что липла к телу, как вторая кожа, и шагнул к коридорам.

Ладно, Фурина, поиграем.

Вода зашуршала ближе, и я побежал — вглубь дворца, в лабиринт, где ждала она. И мой Глаз.

Но пока ноги несли меня по скользкому, как змеиная чешуя, полу, в голове всплыл обрывок того короткого сна — видения, что настигло у фонтана, перед толчком. Я стоял на вершине холма, ветер хлестал по лицу, трепля волосы, словно в насмешку над моей беспомощностью. А внизу, у извилистой реки, что петляла серебряной нитью, брат — маленький, взъерошенный вихрем, с моими глазами, полными той же упрямой искры, — рубился деревянным мечом в окружении чужой, но такой тёплой семьи. Их смех эхом отдавался в воздухе, полный жизни, которой у меня никогда не было. А рядом Крукабена — с её холодными пальцами на моём плече — шептала о договоре, о шпионаже за Перри, её голос вились, как яд в венах.

Похоже, это было воспоминание старого Фили. Аксель… Сердце сжалось от этой правды. У меня есть брат — настоящий, из плоти и крови, — о котором знал только старый Фили и эта змея Крукабена. Она манипулировала им, как марионеткой, дёргая за нити прошлого. Сучка. Ну ничего. Выберусь отсюда, разорву эти цепи, и выжгу все ответы из тех, кто их прячет.