• Boosty Shared
• PROSTO0101

• T

12.docx

12.fb2

Я вышел из кабинета отца. Самурай, который привел меня, уже ждал снаружи. Он провел меня по лабиринтам коридоров Генерального Штаба, и я, пользуясь случаем, внимательно осматривался.

Это место дышало силой. Здесь не было показной роскоши дворца Даймё или академической строгости учебных залов. Стены были из грубого камня, повсюду пахло сталью и потом. Мимо нас проходили офицеры с суровыми, обветренными лицами, их разговоры были короткими и по делу. Это был мозг и сердце армии, и каждая его часть работала с безупречной эффективностью.

Мне выделили небольшую комнату в офицерском крыле. Она была даже более аскетичной, чем моя комната в общежитии: футон, стол и стул. Большего мне и не требовалось. Я оставил свою сумку, достал тренировочную одежду и сел в центре комнаты, скрестив ноги. Я закрыл глаза и начал медитировать, успокаивая мысли и концентрируясь на своей внутренней силе.

Прошло не больше часа, когда в дверь постучали. Коротко и властно.

— Войдите.

Дверь отодвинулась, и на пороге появился мужчина. Он был одет в простую форменную куртку-ги и штаны-хакама, без доспехов. Высокий, широкоплечий, с руками, похожими на корни старого дуба. Но все внимание приковывало его лицо. Оно было картой из шрамов. Один, самый глубокий, пересекал левую бровь и спускался к самому подбородку, делая его взгляд хищным и устрашающим. В его ауре не было ни капли тепла или дружелюбия. Только сталь.

В руках он держал два деревянных меча.

Он вошел в комнату и, не кланяясь, просто кивнул мне.

— Капитан Тадао. Личная гвардия Генерала, — его голос был низким и хриплым, как скрежет камней. — Генерал приказал мне заняться твоей тренировкой. Пойдем со мной.

Тадао не спрашивал. Он констатировал факт и отдавал приказ. Никаких соболезнований, никаких любезностей, никакой скидки на мой возраст или статус.

Я молча встал. В этом человеке я почувствовал нечто знакомое. Ту же несгибаемую волю и холодную ауру смерти, что была у оперативников «Корня», которых я видел. Этот человек был настоящим воином, прошедшим через десятки битв.

Я вышел из комнаты и пошел за ним. Капитан вел меня по коридорам, а затем наружу, во внутренний двор штаба. Это был огромный тренировочный полигон, гораздо больше того, что был в академии.

Мы дошли до центра. Капитан остановился и бросил один из боккенов мне под ноги.

— Бери.

Я поднял боккен, который бросил мне капитан Тадао. Дерево было тяжелым, плотным, отполированным тысячами ударов. Не чета легкому тренировочному мечу из академии.

Я ожидал, что он тут же прикажет мне атаковать, начнет проверять мои навыки. Но он этого не сделал. Тадао просто стоял, глядя на меня своими холодными, ничего не выражающими глазами.

— Прежде чем меч коснется врага, он должен стать частью тебя, — начал он своим хриплым, монотонным голосом. — А это начинается не с удара. Это начинается со стойки. Покажи мне свою базовую позицию.

Я встал в стойку. Ту самую, которую нам вбивал в головы сенсей Исикава. Идеальную, выверенную, книжную.

— Неправильно, — тут же отрезал Тадао. — Твои плечи напряжены. Вес распределен неверно. Ты стоишь как статуя, а не как воин.

Капитан говорил об основах. О том, что я, как мне казалось, уже давно прошел. Разочарование начало закипать внутри. Я приехал сюда не для этого! Я не хотел снова слушать лекции для новичков. Я приехал, чтобы учиться убивать.

— Твой хват, — продолжал он, не обращая внимания на мое состояние. — Ты держишь меч, как дубину. Ты должен чувствовать его. Дыхание… ты вообще не дышишь.

Терпение лопнуло. — Я знаю все это, — перебил я его, и мой голос прозвучал резче, чем я ожидал. — Я знаю базовые стойки. И знаю удары. Этому учат в академии. Я хочу, чтобы вы учили меня настоящему бою. Учите меня, как убивать.

Капитан замолчал. На полигоне повисла тяжелая тишина. Он медленно, очень медленно моргнул. Его испещренное шрамами лицо не изменилось, но воздух вокруг него, казалось, стал ледяным. Тадао смотрел на меня, шестилетнего мальчика, который только что с дерзостью прервал его и потребовал «настоящего урока».

— Хорошо, — наконец произнес он. И в этом простом слове было больше угрозы, чем в любом крике. — Ты хочешь настоящий урок. Ты его получишь.

Он небрежным движением выставил свой боккен перед собой. — Нападай.

Вызов был брошен. Моя гордость, подогретая легкой победой над Такеши, вскипела. Я покажу ему. И докажу, что я не просто ребенок.

Я бросился вперед. Я был быстр — постоянная циркуляция чакры уже давала свои плоды. Я использовал самый отточенный прием из своего арсенала — обманный замах сверху и резкий, колющий удар в корпус. Такеши даже не увидел бы этого движения.

Но Тадао — не Такеши.

Он не отступил. Не блокировал. В тот момент, когда мой боккен почти коснулся его груди, его меч совершил одно-единственное, едва уловимое движение. Короткий, точный удар по моему запястью.

КЛАЦ!

Боль была острой, как укус змеи. Мои пальцы разжались сами собой. Мой боккен, описав в воздухе дугу, отлетел на несколько метров в сторону и воткнулся в снег.

Я замер, глядя на свою пустую руку, а затем на него. Я все еще находился в атакующей позе, полностью раскрытый и безоружный. Поединок занял меньше секунды.

Капитан Тадао опустил свой меч. Он смотрел на меня сверху вниз, и в его глазах не было ни удивления, ни удовлетворения. Только холодная констатация факта.

Тадао подошел к моему боккену, вытащил его из снега и бросил мне под ноги. — Это была случайность, — его голос был ровным, без тени насмешки, и от этого становился еще более унизительным. — Снова.

Я поднял боккен. Унижение горело в груди, смешиваясь с холодной яростью. Как? Как он это сделал? Я прокрутил в голове момент атаки сотню раз. Мой выпад был безупречен. Но он… он просто шагнул в сторону и легким движением выбил меч.

В этом не было смысла.

Я снова встал в стойку, на этот раз более осторожно. Мой разум лихорадочно анализировал. Он опытен. Очень опытен. Значит, нужно действовать нестандартно. Не так, как учат в академии.

Я снова пошел в атаку, но на этот раз это была серия обманных движений, финтов, рассчитанных на то, чтобы сбить его с толку, заставить раскрыться. Я использовал всю свою скорость, вкладывая чакру в ноги, двигаясь быстрее, чем должен был двигаться шестилетний ребенок.

Но Тадао даже не пытался угнаться за мной. Он просто стоял в центре, и его меч двигался с минимальной, экономной амплитудой, встречая и отбивая каждую мою атаку в самом ее зародыше. А потом он начал говорить. Его хриплый голос сопровождал каждый удар.

ЩЕЛК.

Его боккен легко ударил меня по левому плечу. — Ты слишком много думаешь. Твои глаза выдают твое намерение за секунду до выпада.

Я отскочил, потирая ушибленное плечо. Снова атаковал, на этот раз сбоку.

ТУК.

Точный тычок в ребра, от которого перехватило дыхание. — Ты смотришь на мой меч, а не на мои ноги. Ты не видишь, как я смещаю вес.

Снова и снова. Каждая моя атака, каждая хитрость, каждый прием, который я считал гениальным, разбивались о его непроницаемую защиту. И каждая моя ошибка наказывалась коротким, болезненным ударом. Плечо. Бедро. Спина. Запястье. Мое тело быстро покрывалось багровыми отметинами.

Тадао не пытался меня победить. Он разбирал меня на части и показывал мне, насколько я слаб, насколько дырява моя оборона. Тадао не просто отражал удары, он читал меня, как открытую книгу.

Я задыхался. Мое тело, усиленное чакрой, все равно не выдерживало такого темпа. Унижение и боль смешались в один горький коктейль.

Собрав последние силы, я вложил все в один-единственный, отчаянный удар.

Тадао даже не стал его отбивать. Он просто шагнул мне навстречу, и его боккен мягко, но неотвратимо ткнулся мне под колено. Нога подкосилась, и я рухнул на колени. Мой замах ушел в пустоту. Я остался стоять на коленях, безоружный и полностью разбитый. Боккен выпал из моих ослабевших пальцев.

Я не мог больше драться. Я проиграл. Полностью.

Тень капитана накрыла меня. Он стоял надо мной, и его испещренное шрамами лицо было все таким же непроницаемым.

— Ты знаешь формы, мальчик, — его голос был все таким же жестким, но теперь в нем не было издевки. В нем была суровая правда. — Ты знаешь, как надо двигаться. Твой разум остер. Но это все — песок. Твой фундамент — песок.

Он ткнул кончиком своего боккена в мой лоб. — Ты не чувствуешь бой. Ты думаешь о нем. Пока ты не сделаешь каждую базовую стойку, каждый взмах, каждый шаг частью своей крови и костей, пока не сможешь выполнять их во сне, не задумываясь — ты будешь трупом в первой же настоящей схватке. Противник не даст тебе времени подумать.

Он отошел на шаг. — Ты хотел настоящий урок. Вот он. Мы начнем с самого начала.

Он посмотрел на меня сверху вниз. — Стойка.

Я поднял голову. Унижение ушло. Ярость ушла. Осталась только звенящая пустота и кристально чистое понимание. Он был прав. Я был самонадеянным, высокомерным идиотом.

Стиснув зубы, я оперся на свой боккен. С трудом, превозмогая боль в подбитой ноге и десятках ушибов, я поднялся. Мое тело дрожало.

Я посмотрел в холодные глаза капитана Тадао, и в моем взгляде больше не было вызова. Только мрачная решимость ученика.

Я стоял в базовой стойке, и каждая мышца моего тела горела огнем. Капитан Тадао ходил вокруг меня, как хищник вокруг добычи, его острый взгляд замечал малейшую ошибку.

— Плечи расслабь, — его голос был ровным и безжалостным. — Ты держишь меч, а не пытаешься задушить его. Вес на переднюю ногу. Дыши. Ты забываешь дышать.

Он не кричал. Он говорил тихо, и от этого его слова впивались в сознание еще глубже. Тадао заставлял меня держать стойку, пока ноги не начинали дрожать так, что я едва не падал. Затем мы перешли к ударам. Он не показывал мне новые приемы. Он заставлял меня снова и снова отрабатывать самый простой, базовый рубящий удар сверху.

— Неправильно! — командовал он после каждого моего взмаха. — Ты рубишь рукой. Удар идет от бедра. Вкладывай в него все тело. Снова!

Так прошел час. Час унизительной, монотонной, изнуряющей работы над самыми основами, которые я считал давно пройденными. Наконец, Тадао сказал: — На сегодня хватит. Твое тело на пределе.

Он развернулся и пошел к выходу с полигона. Паника вспыхнула у меня в груди. Это все? Всего час? Этого слишком мало!

— Подождите! — торопливо крикнул я, догоняя его.

Он остановился и посмотрел на меня через плечо.

— Капитан Тадао, прошу вас! — я пытался отдышаться. — Давайте продолжим! Я не устал, я справлюсь! Дайте мне больше уроков! Пожалуйста!

Он медленно повернулся ко мне. На его испещренном шрамами лице не дрогнул ни один мускул.

— Мальчик, — сказал он. — Иди отдыхай. Твои ровесники сейчас на каникулах. Они гуляют, играют, едят сладости. Почему ты так отчаянно ищешь силу?

Его вопрос застал меня врасплох. Я не мог ответить на него. Не хотел. Я проигнорировал его, переключившись на то, что действительно имело значение.

— Капитан, скажите… вы сражались против шиноби? — мой голос был полон нетерпения. — Каковы их слабости? Их сильные стороны? Какую тактику вы используете против них?

Вместо ответа я увидел лишь движение. Его рука метнулась вперед быстрее, чем я успел среагировать. Он не ударил сильно. Он просто ткнул меня двумя пальцами в грудь, в солнечное сплетение.

Воздух вышибло из легких. Я согнулся пополам, хватая ртом воздух, по телу прошла волна боли и шока.

— Вот твоя главная слабость, мальчик, — произнес Тадао, глядя на меня сверху вниз. — Ты думаешь о мести. Месть — это яд. Она застилает глаза, делает удары слепыми, а защиту — дырявой. Она превращает воина в берсерка, который красиво умирает первым.

Я поднял на него глаза, полные слез от боли и унижения. Я не слушал его нравоучений о вреде мести. Что он вообще мог понимать?

Он, кажется, прочел это на моем лице. Тяжело вздохнул и продолжил, но уже другим тоном — тоном воина, а не философа. — Ты меня не слушаешь. Хорошо. Тогда запомни одно, если хочешь выжить. В настоящем сражении побеждает не тот, кто сильнее ненавидит. Побеждает тот, у кого голова холоднее. Твоя злость, твоя ярость, твоя ненависть — сейчас это твои главные враги. Они делают тебя слабым. Предсказуемым. Мертвым.

Он помолчал секунду. — Когда научишься держать голову в холоде, а сердце — в узде, тогда и поговорим о шиноби.

С этими словами капитан Тадао развернулся и ушел, оставив меня одного на заснеженном полигоне.

Я стоял на коленях, все еще пытаясь отдышаться. Его удар. Его слова. Они пробили мою броню. Вся та боль, горе, отчаяние, которые я так старательно прессовал в холодную ярость, вырвались наружу.

Я упал лицом в снег, и мое тело затряслось от беззвучных, горьких рыданий.

* * *

Мифуне устало потер переносицу, отодвигая от себя очередной свиток, испещренный мелкими, убористыми иероглифами. Бумажная работа. Отчеты снабжения, запросы на усиление гарнизонов, дипломатическая переписка с соседними странами… Он был воином, а не бюрократом. Его пальцы привыкли к рукояти катаны, а не к кисточке для туши.

Он подошел к окну и посмотрел на заснеженную столицу. Третья мировая война шиноби была уже не угрозой, а практически свершившимся фактом. И хотя Страна Железа объявила о своем полном нейтралитете, Мифуне не питал иллюзий. Последствия этой бойни докатятся и до них.

Когда большие страны воюют, страдают все. Цены на продовольствие и товары уже поползли вверх. Торговые пути, проходящие через земли шиноби, стали опасны. А самое главное — нукенины. Как только начнется полномасштабная война, поток беглых шиноби, не желающих умирать за своих Каге, хлынет в нейтральные земли, неся с собой хаос, грабеж и убийства. Его работа как Генерала заключалась в том, чтобы превратить страну в неприступную крепость, способную выдержать эту грязную волну.

Тук-тук.

— Войди, — ровным голосом произнес Мифуне.

Дверь отъехала в сторону, и в кабинет вошел капитан Тадао. Он поклонился. — Генерал.

— Тадао, — кивнул Мифуне. — Проходи, садись.

Капитан сел напротив, его испещренное шрамами лицо было, как всегда, непроницаемым. Мифуне налил в две чашки чай и пододвинул одну из них своему самому доверенному человеку.

— Как он? — спросил Генерал без предисловий.

Тадао понял вопрос сразу. — Мальчик силен, — его хриплый голос был лишен эмоций, это был доклад. — Умён. Его тело еще по-детски слабое, но воля внутри — стальная. Он впитывает знания, как сухая земля впитывает воду. Основы, которым его учили в академии, он уже довел почти до совершенства.

На лице Мифуне промелькнула тень гордости. — Но? — спросил он, зная, что это не все.

— Но его главная слабость может свести на нет все его таланты, — так же прямо ответил капитан. — Месть. Она сидит в нем, как заноза в сердце. Он не просто хочет стать сильным. Он хочет стать орудием убийства. Вся его концентрация, вся его воля направлена на эту единственную, темную цель.

Мифуне тяжело вздохнул. — Я говорил с ним. Пытался объяснить.

— Это бесполезно, Генерал, — перебил его Тадао. — Словами этот яд не вылечить. Он смотрит на меня и видит не учителя, а инструмент. Он задает вопросы не о защите, а о слабостях шиноби. Он хочет знать, как эффективнее убивать.

Два воина молчали, глядя на дымящийся чай. — Я боюсь за его душу, Тадао, — тихо произнес Мифу-не. — Я отправил его в академию, отдал тебе на обучение, чтобы он стал воином, а не бездушным убийцей, одержимым ненавистью.

— Ненависть — это тоже сила, — возразил капитан. — Иногда — самая мощная. Вопрос в том, сможет ли он ее контролировать, или она будет контролировать его. Вчера я преподал ему урок. Показал, что ярость делает его слабым и предсказуемым.

— И как он отреагировал?

— Он плакал, — просто ответил Тадао. — Как и должен плакать шестилетний мальчик, потерявший всё. Но сегодня утром он снова был на полигоне за час до подъема. И его удары были точнее, а взгляд — холоднее.

Мифуне закрыл глаза. Его сын был еще ребенком, но его детство сгорело в том пожаре. Теперь внутри него шла другая война. Война за собственную душу. — Продолжай тренировать его, Тадао. Учи его всему, что знаешь. Сделай его лучшим. Но, прошу тебя… присмотри за ним.

— Я присмотрю, — кивнул капитан. — Шрам на теле можно залечить. Шрам в душе воина остается навсегда. Но иногда именно он и делает клинок по-настоящему острым.

* * *

Третий день.

Третий день я проходил через персональный ад, устроенный капитаном Тадао. Он не жалел меня и гонял меня по полигону до тех пор, пока ноги не превращались в свинцовые гири. Капитан заставлял меня отрабатывать один и тот же удар сотни раз, пока плечо не начинало гореть огнем. Он был безжалостным, требовательным и немногословным.

И я был ему за это благодарен.

Я понял свой урок. Моя гордыня, основанная на чужих знаниях, была стерта в порошок. Теперь я был чистым листом. Учеником, который молча впитывал каждое слово, каждое движение, каждый суровый упрек. Я больше не задавал глупых вопросов о мести и не требовал научить меня убивать. Я просто делал то, что он говорил. Я стискивал зубы и делал.

Капитан Тадао был ключом. Отец был занят делами государства, и я это понимал. Единственным, кто мог превратить меня в оружие, был этот испещренный шрамами воин. И я не собирался упускать этот шанс из-за собственной глупости.

— Все, — его хриплый голос вырвал меня из потока ударов. — На сегодня хватит. Твои мышцы на пределе. Дальнейшая тренировка только навредит.

Я тяжело дышал, опираясь на боккен. Пот градом катился по лицу, смешиваясь со снегом, и тут же замерзал на холодном ветру. Тело дрожало от усталости, но в душе было странное удовлетворение.

Тадао развернулся, чтобы уйти, но замер. Я проследил за его взглядом.

У края полигона, прислонившись к столбу, стоял мой отец. Он был одет в простое кимоно, без доспехов и регалий. Не Генерал. Просто отец. Судя по всему, он наблюдал за нами уже какое-то время.

Капитан поклонился ему и, не говоря ни слова, ушел, оставив нас одних. Я, пошатываясь от усталости, подошел к отцу и тоже поклонился.

— Отец.

Он смотрел на меня, и в его глазах, впервые за долгое время, я увидел не только горе, но и тепло. — Я видел последнюю часть вашей тренировки, — сказал он. — Как тебе капитан Тадао?

— Он — сильный, — ответил я честно, вытирая пот с лица. — Очень сильный и опытный воин. Я многому учусь у него. Благодарю тебя за то, что отдал меня под его начало.

Легкая улыбка тронула губы отца. Кажется, он был доволен моим ответом. — Хорошо. Это хорошо.

Он помолчал, глядя на заснеженную столицу. — У меня выдалось несколько свободных часов. Вся эта бумажная работа… — он устало вздохнул. — Пойдем, сынок. Прогуляемся по столице.

Я замер. Прогуляться? Просто так? Как обычные отец и сын? Мое лицо, я уверен, осталось таким же серьезным и непроницаемым. Но внутри, в той выжженной пустыне, где раньше было сердце, что-то дрогнуло. Робкий, почти забытый росток тепла.

— Тогда я подожду тебя у главных ворот, — сказал Мифуне, видя, что я не возражаю. — А ты иди, умойся и смени одежду. Негоже сыну Генерала ходить по городу в таком виде.

Я смотрел, как он уходит, его широкая спина излучала спокойствие и уверенность.

Тепло. Впервые за долгое время я почувствовал настоящее, живое тепло.

Я развернулся и почти бегом направился в свою комнату, чтобы выполнить слова отца.

Я быстро умылся, смывая с себя пот и грязь полигона, и надел чистую, простую одежду. Несмотря на усталость, внутри меня горел слабый огонек предвкушения. Я вышел из штаба и увидел отца, который уже ждал меня у главных ворот. Он был в таком же простом кимоно, как и я. Ни доспехов, ни свиты.

— Без кареты, без сопровождения, — сказал он, увидев меня. — Сегодня мы просто отец и сын, прогуливающиеся по городу.

Мы вышли на улицу. Столица жила своей жизнью, но люди, видя Генерала, тут же узнавали его. Мужчины, женщины, дети — все почтительно кланялись, когда он проходил мимо. Мифуне отвечал им короткими, уважительными кивками, и на его лице была смесь достоинства и усталости.

Он повел меня в оживленный торговый квартал. Первым делом мы зашли в магазин одежды. Отец сам выбрал для меня пару комплектов — простые, но качественные кимоно и хакама. Продавец, увидев Генерала, был на седьмом небе от счастья, бесконечно благодаря Мифуне за честь и покупку. Я лишь молча стоял рядом, чувствуя себя немного неловко от такого внимания.

Потом мы зашли в кондитерскую. Отец купил мне большую пачку рисовых шариков данго с каштановой пастой — тех самых, которые приносил мне Кенджи. Он даже позволил мне выбрать несколько других сладостей. Это было… странно. И приятно. Я ел данго, и их вкус был почему-то слаще, чем обычно.

Мы гуляли по узким улочкам, заполненным шумом и запахами. Я видел, как отец отвлекается от своих мрачных мыслей, его лицо становилось спокойнее. В моей груди, в том месте, где раньше была лишь ледяная пустота, теперь разливалось непривычное тепло.

Именно в этот момент я решил рискнуть. — Отец, — начал я, стараясь придать своему голосу как можно более небрежный тон, — ты ведь знаешь, что мама была из клана Узумаки?

Он кивнул, продолжая смотреть вперед. — Да, сынок. Я знаю.

— Я… я нашел несколько информационных свитков в библиотеке академии, — соврал я. — О клане Узумаки. Там сказано, что они были известны своими уникальными техниками запечатывания и невероятной жизненной силой. Их деревня была на острове, и они были родственниками с кланом Сенджу.

Мифуне замедлил шаг. Мы остановились у небольшой лавки с деревянными игрушками. — Да, сынок, — его голос стал тише, задумчивее. — Я знаю.

Он повернулся ко мне. — Когда ты был совсем маленьким, и… когда ты неосознанно пробудил свою чакру, и этот листок чакры сам вырос на твоем деревянном мече… — его взгляд скользнул по моему лицу. — Тогда твоя мать… она рассказала мне. Рассказала о себе. О своем прошлом. О своей деревне. Она боялась, что её прошлое однажды настигнет нас.

Он сделал паузу, его глаза смотрели сквозь меня, в прошлое. — После этого я сам искал информацию. Да. Клан твоей мамы был великим. Он обладал удивительными способностями. Уникальными в этом мире.

Мифуне снова посмотрел на меня, и в его взгляде была смесь тревоги и какой-то скрытой печали. — Сынок, что ты хочешь этим сказать?

Я смотрел на него. На его усталое, но благородное лицо. Слова рвались наружу, но я колебался. Не обижу ли я его? Не оттолкну ли своей просьбой? Его мир был миром чести, самурайского пути. Мой же путь, путь, который я для себя выбрал, был другим.

Но я должен был попытаться. Это был мой единственный шанс получить доступ к знаниям, которые могли ускорить мое развитие в десятки раз.

Я сделал глубокий вдох, собираясь с духом. — Отец, я твой сын. Сын, который получил силу от обоих. Я сын великого воина, Генерала самураев. Но я также сын женщины из клана Узумаки. Моя чакра… она как океан. Я отличаюсь от других.

Он молча слушал, его взгляд был прикован ко мне.

— Я хочу признаться, отец, — продолжил я, глядя ему прямо в глаза. — Я хочу и стану самураем. Я пройду по пути клинка, я приму его честь. Но мне нужна и сила матери. Мне нужны свитки шиноби. Мне нужно их оружие. Мне нужны их знания.

Мифуне стоял неподвижно. Его лицо оставалось непроницаемым, но я почувствовал, как воздух вокруг него стал тяжелым, холодным.

— Но сынок, — наконец произнес он, и в его голосе прозвучало разочарование, — зачем тебе сила шиноби? Чем тебя не устраивает путь самурая? Наш путь — это честь. Это доблесть. Это открытый бой.

— Вот именно, отец! — не выдержал я, перебивая его. — Из-за этого! Из-за этой "чести", из-за этого "открытого боя" шиноби всегда будут сильнее нас! Пока мы будем сражаться в открытую, соблюдая правила, они будут убивать нас из тени! Они используют хитрость, обман, техники, которые ты называешь "трюками", чтобы побеждать. Они не соблюдают никаких правил.

Я сделал шаг вперед. — Отец, прошу тебя! Я хочу стать таким самураем, который сможет сражаться с ними на равных. Который сможет защитить нашу страну не только в открытом поле, но и там, где действуют они. Дай мне эти знания!

Ответ был резким, как удар меча. — Нет! — голос Мифуне был тверд, как сталь. — Ты мой сын! Сын Генерала самураев! Мой сын не будет использовать трюки шиноби! Мой сын будет сражаться с честью, с клинком в руке, а не прятаться в тени, как крыса!

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Его широкая спина была напряжена. Он не оставил мне никаких шансов.

Я остался стоять один посреди улицы, среди спешащих горожан, которые ничего не замечали.

Я твой сын, отец…

Я поднял взгляд к серому небу.

…Но я также сын Узумаки.

Отдельная благодарность читателю Михаилу за донат!

Ты как настоящий союзник шиноби — поддержка чувствуется на все сто