Наруто: Бессмертный Макс. Глава 43.
На следующий день во дворе поместья Майто меня встретили не только суровой фигурой Ринтаро, но и двумя другими людьми. Рядом с ним стоял сухопарый управляющий поместьем с бесстрастным лицом — человек, чьё имя (Кадзуо) я слышал в разговорах слуг, но близко не был знаком. Его единственное достоинство, казалось, заключалось в абсолютной незаметности и тихой эффективности. Второй была женщина. Невысокая, хрупкая на вид, с лицом, исчерченным морщинами, но глазами невероятно живыми и острыми, как иглы. Она была одета в простое, но безукоризненно чистое кимоно цвета индиго с едва заметным вышитым гербом — стилизованным цветком мандрагоры.
— Хигаки Такэши, — представил Ринтаро, его голос звучал чуть громче обычного, подчёркивая важность момента. — Это госпожа Мидори из клана Харусамэ. Их клан уже несколько веков служит хранителями врачебных искусств в Стране Железа, специализируясь на тончайших манипуляциях с медицинской чакрой. — Он сделал паузу, давая мне время осознать сказанное. — Клан Майто и клан Харусамэ связаны клятвами и договорённостями, восходящими к временам наших прадедов. Их честь — их печать. А это — Кадзуо, мой управляющий. Его рука ведёт учёт всего в этих стенах. Они будут нашими свидетелями и помощниками на следующем этапе.
Мидори склонилась в неглубоком бесшумном поклоне. Её движения были плавными, экономичными, словно выверенными годами точной работы. Взгляд, скользнувший по мне, был оценивающим, но лишённым любопытства — чистый профессионализм.
— Цель госпожи Мидори, — продолжил Ринтаро, — помочь тебе ощутить то, что скрыто за физическим пределом. Обычная тренировка укрепляет мышцы, сухожилия, кости. Но Первый Шаг требует снятия последних внутренних запоров, которые дух накладывает на плоть из страха саморазрушения. Она владеет техникой, позволяющей… точечно активировать определённые чакровые узлы — тенкэцу, преимущественно в левом полушарии мозга. Это временно снимает те самые внутренние ограничители. Ты ощутишь прилив силы, скорости, ясности, о которых даже не подозревал. Но, — его голос стал жёстче, — цена — это хрупкость. Тело, лишённое врождённых предохранителей, становится как перегревшийся клинок. Любое чрезмерное усилие, любое неверное движение может привести к повреждениям мышц, разрывам сухожилий, переломам костей. Обычно для такой тренировки привлекают трёх специалистов Харусамэ: один активирует тенкэцу, другой немедленно лечит неизбежные травмы, третий отдыхает и копит силы для смены. У нас… только госпожа Мидори. Однако, — он посмотрел на меня с тенью того самого старого лиса, — твой уникальный дар меняет правила игры.
Мидори кивнула, её тонкие губы тронула едва уловимая улыбка.
— Майто-доно прав, — её голос звучал тихо и мелодично. — Техника активации сама по себе не причиняет вреда. Вред исходит от неконтролируемой мощи освобождённого тела. Ваша же особая природа, юный господин, как мне объяснили, позволяет свести на нет этот риск. Что касается секретности… — Она сделала небольшой, но выразительный жест руками, сложив пальцы в странную, витиеватую печать. На мгновение у её висков пробежали слабые зеленоватые всполохи чакры. — Клан Харусамэ бережёт свои тайны и тайны доверившихся нам. На каждого из нас наложена клятва молчания. Даже под пыткой или под воздействием сложных иллюзий я не смогу выдать того, что узнаю здесь. Это наша кровная клятва. Майто-доно знает меня уже более тридцати лет. Он ручается. Кадзуо-сан… — Она кивнула управляющему. — …часть клана, сама основа этого поместья. Его молчание — нерушимо.
Кадзуо лишь склонил голову; его каменное лицо не дрогнуло. Доверенное лицо. Его присутствие здесь было знаком высочайшего доверия Ринтаро и гарантией того, что моя тайна, даже приоткрытая для выполнения техники, останется в этих стенах.
Первые ощущения были… странными. Мидори попросила меня сесть в позу для медитации. Её тонкие, прохладные пальцы легли на мои виски, затылок, точку между лопаток. Чакра, которую она направляла, была непохожей ни на что — тёплая, живительная, но с особым оттенком. Она не вливалась, а скорее… встраивалась, находила крошечные, невидимые глазу узлы и резонансно их оживляла. Я почувствовал не боль, а глухой щелчок где-то в глубине черепа, словно сняли тяжёлый засов. И мир… изменился.
Звуки, несмотря на то что я не использовал Остриё Сознания, стали кристально чёткими — шелест одежды Кадзуо в десяти шагах, скрип пера в его свитке, биение моего собственного сердца, гулкое, как барабан. Свет приобрёл невероятную яркость; каждая пылинка в воздухе висела отдельно. Я встал — и тело отозвалось такой лёгкостью и мощью, что я едва не взлетел. Казалось, я могу прыгнуть на крышу ближайшей башни, сжать камень в руке в порошок — и всё это без использования чакры. Ощущение было опьяняющим. Божественным. И… чудовищно опасным.
Ринтаро, наблюдавший с привычной скучающей оценкой, бросил мне тренировочный боккэн.
— Базовые удары. Медленно. Контролируй каждое движение.
Я замахнулся. Движение, которое должно было быть плавным, превратилось в срыв. Деревянный меч просвистел с такой скоростью, что воздух захлебнулся. Сухожилия в плече и предплечье дёрнулись резкой болью — микроразрыв. Мидори, стоявшая рядом, едва заметно прищурилась с профессиональным интересом. Но уже спустя секунду боль утихла, сменившись знакомым, сосущим чувством голода.
— Продолжай, — скомандовал Ринтаро, внимательно наблюдая и фиксируя каждый мой жест. — Осознай эту мощь. Научись её нести.
Дни превратились в череду странных, болезненных и в то же время восхитительных пробуждений. Мидори приходила утром. Её точные, безошибочные прикосновения снимали внутренние запоры, и я погружался в мир гипертрофированной силы и хрупкости. Ринтаро заставлял меня выполнять ката — медленно, невероятно медленно, под его неусыпным взором и при тихих, лаконичных командах Кадзуо, фиксировавшего малейшую дрожь, покраснение кожи, изменение дыхания. Каждое движение, доведённое до идеала в обычном состоянии, здесь, в этом “освобождённом” теле, требовало переучивания. Малейшее превышение усилия — и внутри что-то рвалось, отзываясь болью. Голод, постоянный спутник после этих микротравм, вновь стал моей второй натурой. Я съедал порции, которых хватило бы на семерых, и всё равно чувствовал пустоту. Вид мой за обедом, должно быть, внушал священный ужас поварам Майто, но Ринтаро лишь молча наблюдал, иногда едва заметно покачивая головой — его негласное “монстр”.
После недели адаптации к ощущению “освобождённого" тела Ринтаро начал главное. Несколько раз в день, после активации Мидори, он не просто заставлял меня двигаться. Он заставлял меня входить в то самое состояние, которое мы месяцами искали. Состояние Первого Шага к Смерти.
— Концентрация! — его голос резал воздух, когда я стоял посреди двора, ощущая чудовищную энергию, бьющуюся внутри. — Чувствуй ключ! Твой ключ! Сожми пружину и… РВИ!
И я входил в Остриё Сознания. Холодная, всевидящая ясность накрывала меня. Я произносил вслух или про себя: “Первый Шаг”. И… ничего. Мощь бушевала, тело горело от напряжения, но тот самый качественный скачок, взрыв, который я видел у Мако, не происходил. Я чувствовал потенциал, ощущал дверь, даже видел её в своей медитации, но открыть не мог. Физически. Не хватало последнего толчка, последнего слома внутренней перемычки, которую не могла снять даже техника Харусамэ.
Прошёл месяц. Два. Я научился ощущать состояние Первого Шага изнутри, находясь в “освобождённом" теле, как никогда раньше. Я понимал его механику, его дыхание, его пульс. Я мог часами медитировать на его пороге, но шагнуть за него — нет. Моя воля упиралась в невидимую, упругую преграду. Разочарование начало подтачивать даже мою выдержку. Ринтаро, обычно непроницаемый, стал чуть более молчалив, его взгляд задумчивее. Он видел мои усилия, видел прогресс в контроле над “освобождённым" телом, но главная цель оставалась недостижимой.
Именно тогда, после очередной безуспешной попытки, Мидори, наблюдающая с типичной для неё отстранённой сосредоточенностью, негромко проговорила, обращаясь к Ринтаро, а не ко мне:
— Майто-доно. Проблема, возможно, лежит в самой основе. Техника Восьми Шагов к Смерти… она рождена из жертвы. Из расчёта на то, что тело не успевает восстановиться мгновенно. Оно должно гореть, испытывать боль разрушения, чтобы дух нашёл ту самую отчаянную искру для рывка через боль. Ученик же… — Она осторожно кивнула в мою сторону. — Его тело не знает этой жертвы в полной мере. Микротравмы заживают быстрее, чем успевает родиться тот самый импульс отчаяния и преодоления, который и является истинным двигателем техники для обычного человека. Его щит… мешает найти его же меч.
От её слов Ринтаро замер. Его взгляд стал острым, пронзительным. Он смотрел не на Мидори, а будто сквозь меня, вглубь проблемы. Потом резко повернулся и ушёл, не сказав ни слова, погруженный в мысли. Решение, предложенное медиком, было логичным, но чудовищно сложным: переосмыслить саму технику клана Майто, адаптировать её под существо, чья природа отрицала саму основу “Восьми Шагов к Смерти".
Вечером, я остался один на пустынном тренировочном плато. Горный ветер выл в расщелинах, забираясь под одежду. Слова Мидори не давали покоя. Жертва. Боль. Отчаяние. Мне ли не знать их? Но моя боль была иной. Она приходила потом, в виде голода, в виде осознания цены бессмертия. А для Шага требовалось что-то… сиюминутное. Ярость. Отчаяние в момент применения. То, что моя регенерация гасила в зародыше.
И тогда меня осенило. Ключ был найден — Остриё Сознания. Слово — “Первый Шаг". Но не хватало… топлива. Искры. Той самой силы, которая жила во мне, но которую я боялся использовать здесь, под взглядом Ринтаро. Ки Тьмы.
Сердце забилось чаще. Это был риск. Но разве весь мой путь не был риском? Я огляделся. Плато было пустынно. Только скалы да небо. Я встал в стойку. Закрыл глаза. Вошёл в Остриё Сознания. Мир уже привычно замедлился, стал чётким, как гранёный алмаз. Я почувствовал холодное Солнце внутри, пульсирующее хранилище душ. Невероятно осторожно, как сапёр, обезвреживающий мину, я направил крошечную — тоньше волоса — струйку Ки Тьмы. Не наружу. Внутрь. К тем самым, активированным Мидори, тенкэцу в левом полушарии, которые я теперь ощущал почти как свои собственные пальцы. Особенно к одному — маленькому, но мощному узлу, который Мидори называла “источником импульса воли к движению".
Холодная, густая энергия, чужая и родная одновременно, коснулась узла.
Я произнёс про себя с безупречной, кристальной ясностью Острия: “Первый Шаг".
И мир… взорвался.
Не внешне. Внутри. Это было похоже на то, будто титаническую плотину, сдерживающую океан, вдруг убрали. Мощь, которую до этого лишь имитировала техника Харусамэ, хлынула подлинным, неудержимым потоком. Каждая клетка тела проснулась, закричала от переизбытка силы. Скорость восприятия в Остриё Сознания взлетела до небес. Я ощущал движение воздуха каждой клеткой кожи, слышал биение сердца ящерицы на скале в двадцати метрах. Я не сделал ни движения, но знал — сейчас я могу рвануть с места быстрее, чем обычный глаз человека успеет моргнуть, ударить с силой, сокрушающей камень. Это было состояние Первого Шага. Настоящее. Глубинное. И оно было моим.
Удержать его было все равно, что удержать ураган голыми руками. Но Остриё Сознания, усиленное самой Ки Тьмы, стало моим якорем. Я дышал, сосредоточившись на плавном, контролируемом выходе. Сначала я перекрыл микроскопический поток Тьмы к чакровому узлу. Потом, с невероятным усилием воли, словно вручную задвигая ту самую титаническую плотину, начал выходить из состояния Шага. Мощь отступала, как прилив, оставляя ощущение… пустоты, но и лёгкости. Физической усталости не было — тело не успело пострадать. Но голод, уже знакомый, начал ощущаться. Цена использования силы, даже крошечной её капли.
Я стоял, дрожа не от изнеможения, а от пережитого шока и облегчения. И услышал шорох шага на камне. Повернулся.
На краю плато стоял Ринтаро Майто. Он не подкрадывался. Он просто… возник. Его лицо было каменной маской, но глаза… Его глаза горели холодным, почти нечеловеческим огнём — изумления, смешанного с глубочайшим, хищным интересом, ловившим остаточные вибрации только что пережитого мной состояния.
— Так, — произнёс он всего одно слово. Но в нем было все: признание, вопрос, и начало нового этапа.
На следующий день Мидори поблагодарили за неоценимую помощь, вручили щедрый гонорар и с почестями проводили. Ее работа была завершена. Кадзуо исчез в своих свитках, его записи, должно быть, пополнились крайне необычными данными.
А я с Ринтаро перешёл к третьему, заключительному этапу обучения Первому Шагу. Контролю. Безупречному контролю над телом и духом в этом взрывоопасном состоянии.
И здесь моё Остриё Сознания стало не просто помощником — оно стало фундаментом. Та самая холодная, всевидящая ясность, которая помогла мне найти ключ и использовать Ки Тьмы, теперь позволяла мне видеть каждую мышцу, каждое сухожилие, каждый поток чакры внутри себя в режиме реального времени, пока я находился в Первом Шаге. Я учился не просто двигаться в этом состоянии — я учился двигаться идеально, на грани между травмой и возможностью. Дозировать силу. Контролировать скорость. Направлять чудовищный импульс не в хаотичный рывок, а в сокрушительно точный удар, в молниеносное, выверенное перемещение.
Ринтаро был безжалостным учителем. Он заставлял меня выполнять сложнейшие ката в Первом Шаге, на грани возможного, требуя ювелирной точности. А иногда он и сам вступал в спарринг, используя свой собственный Шаг, заставляя меня не просто выживать под его адским напором, но и находить просветы, контратаковать.
Каждый такой сеанс заканчивался чудовищным голодом. Но это была цена, которую я научился платить. Цена силы. Цена контроля. Цена того, чтобы не стать рабом ни своего дара, ни техники клана Майто.
И с каждым днём, под ледяным взором гор и неумолимым оком моего учителя, Первый Шаг к Смерти становился не просто техникой. Он становился продолжением моей воли. Опасным, требующим уважения, но — моим.
Отношения же с Харуми за эти два месяца оттачивания Первого Шага повисли в странной гармонии. Её поглощали теперь не только уроки каллиграфии и истории, но и всё чаще — практические задания отца. Ринтаро методично втягивал её в дела клана: учёт запасов в амбарах, проверка списков поставок для деревни у подножия, даже элементарный анализ патрульных маршрутов. Она возвращалась к ужину уставшая, но с горящими глазами, полная новых впечатлений и детально выверенных наблюдений, которыми спешила поделиться. Часто получалось так, что я освобождался после изматывающих утренних тренировок с её отцом, а она была ещё занята с учителями или управляющим Кадзуо. Обед, неизменно обильный. И после, вместо совместных прогулок, у меня появилось драгоценное свободное время.
Его я посвятил стихии. Вторая половина дня проходила на отдалённом, продуваемом всеми мыслимыми ветрами плато, где скалы были иссечены глубокими бороздами от моих Разрезов. Выпад доводился до автоматизма, Разрез Пустоты оттачивался. Ки Воздуха послушно сгущалась по моей воле, направляемая Остриём Сознания. Я учился варьировать — от молниеносного, почти невидимого пореза до сокрушительного удара, выбивающего каменные осколки. Скорость Выпада росла, дистанция увеличивалась. Прогресс был, но не на уровне деда… . Он творил с ветром, как с глиной, а я лишь учился резать и колоть примитивными инструментами.
Чувствуя потолок, я призвал Сэйрю. Птица появилась в вихре пронзительного горного ветра.
— Вопрос деду, — сказал я, протягивая ей кусочек вяленой рыбы. — Есть ли в арсенале Пути Пустоты техники, кроме Выпада и Разреза? Что-то… большее? Иное?
Сэйрю, проглотив угощение, кивнула своим острым клювом.
— Передам. Ответ жди к вечеру.
Он пришёл с закатом, когда я сидел в своей каменной келье. Сэйрю села на подоконник, ее перья сливались с сумеречным небом.
— От Арики, — прошелестела она. — Выпад и Разрез — краеугольные камни взаимодействия с Воздухом на Пути Пустоты. Они — основа. Фундамент. Остальное… это твоё творчество, внук. Путь рождается в движении, в осмыслении стихии. Я дал инструменты. Как ты ими воспользуешься — твой выбор и твой Путь. Горжусь твоим поиском.
Разочарование было горьковатым. Никаких тайных свитков, мощных техник. Лишь… инструменты. Но по мере того как слова деда отдавались эхом в тишине комнаты, разочарование начало кристаллизоваться во что-то иное. Я вспомнил все элементы Пути Пустоты. Медитация Пустоты — состояние глубокого сосредоточения, очищения разума. Усиления — умения направлять Ки для укрепления плоти и повышения скорости. Остриё Сознания — сверхвосприятие, расширяющее границы реальности. Стихийные Выпад и Разрез — овеществление воли через Воздух. И Путь к Сердцу Пустоты — техника внутреннего погружения, привёдшая меня к познанию моей истинной сути.
Потому что ни один элемент… не был взят из учебников. Каждый был рождён в сознании деда. Он не копировал — он создавал. Переосмысливал известное, сплавлял знания в нечто новое, уникальное. Медитация? Да, основа любой практики. Но его Медитация Пустоты — это глубина, недоступная большинству. Усиление? Базовый навык воина. Но его метод — это точность и эффективность. Остриё Сознания? Шестое чувство? Дед систематизировал, усилил, сделал их краеугольным камнем целого Пути! И вот эти две “простые” техники — Выпад и Разрез. Сколько лет, сколько усилий ушло на то, чтобы сжать воздух в лезвие или превратить тело в стрелу? Он не просто освоил стихию — он сумел подчинить её своей воле по-новому, уникальным способом. Основатель. Тихий гений. Человек, который в перерывах между управлением землями, воспитанием детей и внуков, создал целую боевую философию. Мощь клана Хигаки зиждилась не только на мечах и землях, но и на этом титаническом интеллекте, на способности видеть дальше других. Гордость разлилась тёплой волной. Я был наследником отнюдь не просто поместья. Я был наследником самого этого гения.
Это осознание придало новый импульс тренировкам со стихией. Раз дед создал фундамент, то моя задача — строить дальше. И первая мысль, навязчивая и дерзкая: полет! Воздух был моей стихией. Ки Воздуха мне послушна. Почему бы не попытаться подняться? Не просто прыгнуть с помощью Выпада, а парить. Контролировать падение. Стать одним целым с ветром.
Я запросил у Ринтаро бумагу, тушь и кисти. Его единственная реакция — короткий кивок. Ни вопросов, ни комментариев. В моей келье появился низкий столик, и вечерами, после ужина, я заполнял листы схемами, расчётами (насколько позволяли мои скромные познания в физике прошлой жизни), наблюдениями за птицами — особенно за Сэйрю. Как она управляет потоками? Как создаёт подъёмную силу? Я пытался представить, как Ки Воздуха может обтекать тело, создавая область пониженного давления сверху… Но всё это требовало невероятной точности, постоянного контроля и мощности, которой у меня явно не хватало. Выпад был взрывом, концентрацией на мгновение. Полет — же это постоянство.
Я пробовал. Стоя на краю плато, я концентрировался, направлял Ки Воздуха под стопы, пытаясь создать упругую подушку. Результат — мощный выброс воздуха вниз, поднимавший пыль и мелкие камни, и… едва заметный отрыв от земли на пару сантиметров на долю секунды. Больше походило на подпрыгивание. Пытался “толкать” воздух вниз руками — бесполезная трата энергии. Мысль о Ки Тьмы приходила, но я гнал её прочь. Использовать эту чужеродную, ненасытную силу для таких экспериментов здесь, под боком у Ринтаро, было безумием. Да и сама идея смешения стихий пока казалась слишком опасной авантюрой. Полет оставался далёкой, почти недостижимой мечтой, но даже сам процесс поиска, черчения схем, размышлений давал странное удовлетворение. Это был мой собственный, пусть и крошечный, шаг по Пути.
Параллельно с тренировками и размышлениями о полете, моё Остриё Сознания и простое взрослое восприятие начали фиксировать странности в мире поместья Майто и близлежащей деревни. Поместье было поистине мужским царством. Стражи, слуги, помощники — все мужчины, за редким исключением пары пожилых женщин, занимавшихся ткачеством или уходом за крошечным садом. Ни девушек, ни детей, кроме Харуми. Первое время я списывал это на суровость горной жизни и военную направленность клана.
Однако деревня у подножия гор, куда мы изредка выбирались с Харуми, сперва казалась обычной. Дети — и мальчишки, и девчонки — играли вместе. Наши первые визиты вызывали ажиотаж. Харуми, несмотря на статус, с радостью включалась в игры, её окружали, задавали вопросы. Но постепенно картина менялась. Сначала девчонки стали сторониться. Их взгляды, брошенные в нашу сторону, были странными — не страх, не враждебность, а скорее… смущение и какая-то настороженность. Затем они просто перестали подходить. А вскоре и мальчишки, сначала с недоумением, а потом и с нарочитой осторожностью, стали дистанцироваться. Стали исчезать и молодые девушки. “Уехала к тётке”, “вышла замуж в соседнюю провинцию”, “устроилась на хорошую службу в город” — ответы старейшин деревни звучали натянуто и однообразно. Пустые места у колодцев, где раньше смеялись девушки, забиравшие воду, теперь занимали старухи или подростки.
Пазл за пазлом картина складывалась в целостное изображение. Ринтаро. Старый лис. Он методично и планомерно устранял любое возможное “отвлечение”. Любую потенциальную или реальную конкурентку для Харуми. Молодых девушек попросту высылали под благовидными предлогами. Детей постепенно настраивали так, чтобы они не сближались с нами, особенно девочки с Харуми. Он создавал искусственный вакуум, где единственным постоянным, близким по возрасту (пусть и с разницей) существом женского пола в моем окружении была его младшая дочь.
Цель была прозрачна, как горный воздух после дождя. Связать меня с кланом Майто. Навсегда. Он видел мой потенциал. Мою “способность”, которую, пусть и по незнанию, мог счесть за редкий, наследуемый Кеккей Генкай. Брак с Харуми — идеальный ход. Она перейдет в клан Хигаки, но наша кровь, дети… они будут носителями и моей силы, и знаний Майто. Ринтаро мог взрастить внуков в духе преданности обоим кланам, но с упором на восстановление былого величия Майто. А если среди внуков окажутся девочки… их впоследствии можно будет вернуть в клан Майто браком, принеся с собой бесценный дар регенерации. Харуми в его игре была разменной монетой, инвестицией в будущее величие его рода.
Был ли я раздражён? Рассержен этой манипуляцией? Нет. Скорее… отстранённо наблюдателен. Харуми сейчас — ребёнок. Но она вырастет. Статусы наших кланов подходили друг другу. Я, с высоты своего опыта прошлой жизни и понимания реалий этого мира, отдавал себе отчёт: выбор спутника жизни для главы клана (или его наследника) редко бывает делом сердца. Это союз интересов, договор, скрепляющий альянсы и гарантирующий продолжение рода. Патриархальная система оставляла девушкам еще меньше выбора. За кого скажут, за того и пойдут.
В моей прошлой жизни были влюблённости, страсти, разочарования, но так и не сложилось ничего прочного и долговечного, ради чего стоило бы связать жизнь навсегда. Здесь же… Харуми была умна, наблюдательна, искренна в своей привязанности (”Вы как старший брат!”). Она не вызывала отторжения. А с годами… кто знает? И главное — её родственная связь с Ринтаро открывала для меня дверь. Дверь к остальным Шагам.
Раньше я хотел получить технику Восьми Шагов к Смерти, без обязательств перед Харуми. Теперь ситуация перевернулась. Ринтаро сам стремился привязать меня к клану через нее, желая заполучить мою способность для своего рода в долгосрочной перспективе. И в этом я прозрел свой шанс. Шанс перевести наши отношения из плоскости “учитель-ученик” в плоскость глубоких стратегических союзников, связанных будущим родством. Если я стану частью его плана, его зятем или будущим отцом его внуков, его мотивация передать мне все тайны клана, включая последние Шаги, взлетит до небес. Он будет кровно заинтересован в том, чтобы я был сильнее, неуязвимее — ради будущего его крови, которая потечёт в моих детях. Его собственная хитрость открывала мне путь к силе, которой я жаждал. Путь, который он сам же и проложил этим своим циничным расчётом.
Поэтому я не сопротивлялся. Я наблюдал. Играл свою роль “старшего брата”, внимательного и терпеливого. Слушал её рассказы об уроках, помогал разобраться в стратегических задачах, которые давал отец, делился адаптированными историями и притчами. Я видел, как Ринтаро отмечает это своим ледяным, одобрительным взглядом. Он думал, что ведёт игру. Я же вёл свою. Харуми, невольная пешка в этой партии, оставалась для меня не инструментом, а… сложным чувством. Ребёнком, которому я искренне желал добра, но чью судьбу, возможно, уже предопределяли расчёты её отца и мои собственные амбиции. В глубине души эта двойственность оставалась тихим камнем на душе, но путь силы, путь выживания и контроля в этом жестоком мире не оставлял места сантиментам. Или так я пытался себе объяснить.
P.S. Уважаемые читатели, если найдёте ошибки, напишите мне, пожалуйста, в ЛС (желательно) или хотя бы отпишитесь в комментариях.